За окнами аптеки ярко светило июльское солнышко. Я сидел за своим рабочим столом и старался побыстрее закончить все текущие дела, чтобы закрыть аптеку в 18.00. Конечно, для людей, у которых были проблемы со здоровьем, аптека была открыта круглосуточно. Номер моего мобильного телефона был указан на вывеске аптеки, а в моем доме всегда есть необходимый комплект лекарств экстренной помощи. Кстати, я уже переехал в свой собственный дом из «Дыры», но продолжал ужинать и завтракать у Мэри-Сьюзен, во многом потому, что она мне ни разу не предложила порядком осточертевшие мне за прошлые годы рыбу и чипсы. В крайнем случае, от моего дома до аптеки можно дойти пешком за четверть часа ходьбы прогулочным шагом.

Но основной рабочий день у меня на сегодня закончен, хотя обычно после закрытия я остаюсь в аптеке еще долго, часов до десяти-одиннадцати. Здесь находится моя лаборатория, в которой я провожу собственные исследования. Я никогда не строил иллюзий, что смогу от этого отказаться – ученый не может не заниматься наукой, как колибри не может не летать. Тем более что этот город подбросил мне весьма и весьма интересную загадку.

Я давно дочитал дневник несчастного Игги до конца и несколько дней ходил потрясенный. Мне было искренне жаль этого человека. Город сумел сделать из, будем называть вещи своими именами, убежденного нациста нормального человека, из законченного эгоиста – любящего и заботливого мужа…

…и свел его с ума. Да, ближе к финалу дневника записи Игги были записями полного, законченного параноика. Он действительно верил, что город этот проклят, что в глубине под цирком скрывается некое божество, злобное и кровожадное. Именно этим он объяснял те изменения, которые происходили с жителями этой местности в прошлом и продолжают происходить и по сей день.

«Здесь зародилась раса пиктов, низкорослых злобных карликов, по некоторым сведениям, не гнушавшихся каннибализмом. Именно они послужили прототипом всех «малых народов» – лепреконов, гномов, цвергов… Но это явление не было однократным – я насчитал три различных антропологических типа, в том числе один африканоидный, подвергшихся схожим изменениям. И все эти три типа владели данной местностью в разное время. Вероятно, здесь закончилась история загадочных строителей мегалитов, доиндоевропейского населения Европы. Полагаю, они распространили свой культ на весь континент и постепенно подверглись тем же ужасающим изменениям, которые я видел у Джереми Кохэгена…»

Могилу Джереми Игги вскрыл то ли тайно, то ли с разрешения тогдашнего главы семейства Кохэгенов, Питера.

«Предо мной предстал скелет столь необычный, что я был даже не удивлен, а скорее страшно потрясен, ведь я видел прижизненный портрет этого человека, и Питер заверил меня, что портрет абсолютно достоверен. Части его тела как будто подверглись странным изменениям. Одна из рук, обе ноги, некоторые пальцы другой руки были значительно уменьшены по отношению к симметричным им. Разные размеры имели ребра и позвонки. В результате чего спина странным образом изгибалась, а грудная клетка скорее напоминала грудную клетку уродливых существ из живописных фантазий Босха.

Особенно поражал череп – складывалось такое впечатление, что костную ткань мяли, как горшечник мнет глину, но при этом стараясь сохранять форму и, насколько я могу судить, пропорции. В результате появилось нечто перекошенное, бугристое и шишковатое, с непомерно большой по отношению к остальным частям черепа челюстью. Если бы я сам это не увидел своими глазами – ни за что не поверил бы, что такое возможно…»

Я представил себе то, что описал Игги, и невольно содрогнулся – от такого действительно впору сойти с ума. Естественно, мистер Штайнер заинтересовался причинами данного явления. Впрочем, не он один – когда я прочел весь дневник, то решил проверить все сказанное в этом документе и докопаться до того, что же могло послужить причинами такой трансформации. Видимо, Игги настолько был потрясен увиденным, что с удвоенной энергией продолжил свои исследования оказавшихся довольно многочисленными хоуллендских некрополей и вскоре с ужасом констатировал:

«Подобные скелеты встречаются мне все чаще и чаще, чем глубже я погружаюсь в прошлое Хоулленда. В основном, конечно, изменения не носят такого радикального характера, как у Джереми, но непропорциональные части скелета встречаются довольно часто. Как ни странно, многие их обладатели, судя по всему, либо жили с подобными уродствами долгое время, либо, чему я имею уже пока еще недостоверные доказательства, переживали трансформацию уже в зрелом возрасте…»

Конечно, Игги не мог не заинтересоваться причинами этого удивительного явления. Он сразу же решил, как, впрочем, и я, когда дочитал до этого описания, что причиной всего является какое-либо излучение. К счастью, он имел при себе два фотоаппарата и солидный запас реактивов. С их помощью он провел дотошные исследования двумя доступными ему методами – сцинциляторным и химическим, но все было безрезультатно – никаких ионизирующих излучений он так и не обнаружил.

Я, конечно же, проверил исследования Игги уже с применением современных регистраторов излучения – в составе оборудования моей аптечной лаборатории было несколько различных по принципу действия приборов. Мой результат в точности повторял результат Игги… Вернее говоря, не совсем в точности. Небольшой уровень радиоактивного загрязнения все-таки присутствовал, но ничего не объяснял. Откровенно говоря, в пригородах того же Манчестера радиация была намного выше. Если учесть, что всего лишь пятьсот миль отделяло Хоулленд от Холли-лоха, можно было удивиться скорее тому, что фон был относительно невысок.

Игги искал и в других направлениях, он пытался обнаружить химическое или бактериологическое загрязнение. Тщетно: ничего необычного он так и не нашел. Я тоже решил повторить эти исследования и пока еще не пришел к однозначным выводам, кроме одного: ничего в окружающей Хоулленд местности не могло объяснить подобные трансформации.

Должен заметить, что, несмотря на свое прошлое увлечение мистицизмом, Игги был довольно рациональным человеком. Потому он долго, очень долго отметал ту догадку, которую в конечном итоге принял. Если физика, химия и биология не в состоянии объяснить какое-то явление, значит, мы имеем дело с чем-то потусторонним. На этом этапе своих размышлений он вернулся к своей старой теории о влиянии религии, убеждений, мировоззрения на человека:

«Здесь мы имеем колоссальное, просто неопровержимое подтверждение моей теории. Поскольку я не нашел никаких физических сил, способных произвести подобную трансформацию, мне не остается ничего иного, как предположить, что эта трансформация сопровождала те изменения, которые происходили с психикой человека в процессе его погружения в темный культ неведомого божества…»

Сначала Игги не замечал, что с его психикой также происходят изменения. Вместе с тем у него стали проявляться типичные параноидальные симптомы: беспричинные страхи, тревожность, перепады настроения от приступов бешеной активности до полной апатии, подавленности и угнетенности. Когда он, наконец, заметил это, вероятно, было уже поздно: все зашло слишком далеко. Но его рассудок был еще достаточно ясным, чтобы понять, что с ним происходит нечто тревожное:

«Я прихожу к концепции греха и наказания за грех. Я, безусловно, был грешен. Мои прежние убеждения, некогда казавшиеся мне столь логичными и правильными, на самом деле были ужасными человеконенавистническими заблуждениями. Вероятно, именно это и сводит меня с ума…»

Дневник обрывался внезапно, и последние записи ни в малейшей мере не проливали свет на произошедшее дальше. Впрочем, что именно произошло, тоже было неясно. Я слышал несколько версий и в конце концов сделал вывод, что Игги решил стать кем-то вроде Гая Фокса. То ли он планировал взорвать город, то ли только цирк, непонятно. Точно было известно, что он заготовил довольно большое количество взрывчатки. Его жена попыталась его остановить, в результате чего Игги ранил ее, но, к счастью, не убил. Тут, видимо, рассудок покинул его окончательно. Он вылетел на улицу с окровавленным ножом и старым пистолетом «маузер», после чего был схвачен, обезоружен и водворен во флигель городской больницы. Там он покончил с собой.

Я не особо форсировал свои исследования, в отличие от несчастного Игги. Во-первых, я не видел никакой реальной угрозы. Цирк и город простояли на этом месте добрую сотню лет, а брох даже и веков, но население Хоулленда отчего-то не превратилось в злобных карликов, поголовно поклоняющихся «аццкому сотоне». Во-вторых, у меня хоть и была лаборатория, но отнюдь не было в наличии всего необходимого оборудования для детальных исследований. Я провел небольшой аудит своих счетов, выяснив, что открытие аптеки отнюдь не превратило меня в бедняка без медяка и в моем распоряжении находится еще вполне круглая сумма, часть из которой запросто можно потратить на недостающее оборудование. Кроме того, банк, который обслуживал мои счета, после того как я открыл в нем же (точнее, мне открыл Чандра, но это детали) счет для моей аптеки, немедленно выслал мне предложение солидного овердрафта в счет будущих доходов. Я отказался, но предложение оставалось в силе.

Я связался с Чандрой и дал ему соответствующее распоряжение. Когда я сбросил ему список необходимого оборудования, даже невозмутимый Чандра позволил себе нечто вроде удивления:

– Стоило ли уезжать из Лондона, чтобы продолжать исследования в каком-то богом забытом захолустье? – резонно спросил он.

Я объяснил, что стоило, а затем попросил его прислать мне на почту в Дандолке люминола, чем больше, тем лучше. В принципе, я сам мог бы его синтезировать, но не хотел возиться.

– Фунт кристаллов вас устроит? – серьезно спросил Чандра. Я никогда не мог понять, шутит он или нет, потому серьезно сказал, что фунта, пожалуй, многовато, а вот унций двадцать вполне хватило бы. – Фокс-сахиб, – так он шутливо называл меня. – Вы мне лучше скажите, что вам нужно сделать. Мне люминола не жаль, но зная область его применения…

– Хочу найти пятно крови примерно полувековой давности, – сказал я, памятуя, что люминол при контакте с пятном крови, даже давно и тщательно затертым, вызывает кратковременное свечение.

Чандра вздохнул.

– Хотите, я вам вместо кристаллов люминола вышлю специальный криминалистический фотоаппарат с ультрафиолетовой вспышкой? – предложил он. – Я могу взять его напрокат в Скотленд-Ярде, «Фишер и компания» их регулярно снабжает необходимой химией, вплоть до ролловых дезодорантов, а еще наша лаборатория проводит для них исследования конфиската.

Пожалуй, это было намного лучше и эффективнее, чем люминол, и я не мог на это не согласиться. В общем, послезавтра мне предстояло ехать в Дандолк по двум причинам – забрать вышеупомянутый девайс и заказанный мной автомобиль – «Мини-кантримэн». Раз уж у меня свой дом в этом городе, то и машина лучше пусть будет своя, а не из проката.

Заодно утру нос Фредди с этим его BMW с папочкиного плеча.

В тот день я собирался побыстрее закончить свои дела, так как на вечер планировал пойти в местный паб с оригинальным для Хоулленда названием «У Лепрекона», чтобы посмотреть игру «Ливерпуля» с «Манчестер Юнайтед». Словом, я хотел скоротать вечерок в компании Барта и еще нескольких знакомых. Впрочем, в считающемся пролетарским «Лепреконе» должна была собраться половина хоуллендских болельщиков, а вторая половина собиралась в мажорном, по местным меркам, конечно, конкурирующем с «Лепреконом» пабе «Зеленые рукава». Не скажу, что я такой уж любитель футбола, точнее говоря, до поселения в Хоулленде я, конечно, знал, что такая игра существует, но дальше самого факта существования этой игры мои познания не простирались. Теперь я мог уверенно назвать команду, за которую играет Руни, и знал, что вратарь «Челси» – Петер Чех по прозвищу «Танкист» – легионер и носит танковый шлем. И хоть я так и не стал фанатичным поклонником этой игры, но не имел ничего против того, чтобы поглазеть в хорошей компании на то, как двадцать с лишком здоровых молодых мужчин увлеченно носятся по зеленому полю. Кто-то довольно верно сказал про футбол, что это зрелище для бедных, которые смотрят, как двадцать два миллионера катают по полю мячик.

«Лепрекон» мне нравился больше «Рукавов» по многим причинам. Он был ближе к моему дому, в нем была очень даже приличная кухня, а не только снеки к пиву, здесь бывали Барт и даже суровый Бенджен, а в «Рукава» захаживали Харконен с Кохэгеном.

Вообще, я в последнее время почти не покидал своего квартала, а если и делал куда-то вылазки, то только на юг, к Крайстчерч-роуд. Близость кохэгеновского Гроба меня не смущала. Я пристально изучил стоящий на холме собор, спроектированный Игги, и саму фабрику, а также прогулялся по обширному и частью запущенному кладбищу города. Оно занимало южный склон холма, на котором стоял собор, и простиралось на северные склоны прилегающей части всхолмья, окружавшего город. Довольно долго бродил я и по этому всхолмью, отметив для себя, что там встречаются выходы интрузивных скальных пород, причем не валунами, как этого можно было ожидать, а целыми массивами. Подобная картина была совершенно нехарактерна для Соединенного Королевства в целом, а в Ирландии найти нечто подобное вообще было затруднительно. На первый взгляд камень как камень, ничем не отличающийся от таких же в горах Макгиликадис Рикс, но только на первый взгляд. А на деле они не имели ничего общего: здешние каменные массивы не были результатом давней вулканической деятельности, они были подняты из глубин земной коры уже такими, какими предстали моему взору.

Еще одна загадка Хоулленда, незаметная людскому глазу.

В общем, я собирался в «Лепрекон», который был мне по душе и где мне были рады еще даже до того, как я поменял их старенький телевизор на новую плазменную панель с акустической системой. Мне это обошлось в сущие копейки, а у болельщиков западной части Хоулленда по этому поводу состоялся настоящий праздник. Панель дружно окрестили «Окном дока», и все матчи теперь смотрели на большом экране и в хорошем качестве, а не сгрудившись перед стареньким «Филипсом», похожим на пластиковую урну.

Свои дела я закончил в начале шестого, после чего запросил у компьютера последние анализы онкомаркеров. Я заказал лабораторию ранней диагностики рака и всех своих клиентов бесплатно проверял на онкологию. Слава богу, лепреконы оказались относительно здоровым народом – у моих клиентов хватало запущенных желудочно-кишечных заболеваний, хронических заболеваний дыхательных путей, болезней опорно-двигательного аппарата, но никаких признаков опухолей, слава богу, не встречалось, что еще раз опровергало версию об излучении. Ведь, как известно, любая радиация – прежде всего канцерогенный фактор. Вообще лепреконы оказались на удивление крепким народом: сердечно-сосудистая система у них тоже была в основном в хорошем состоянии, а о том, что существует огромная группа аллергических реакций, в городе вообще, похоже, не знали. Возможно, это было связано с довольно крепкой физической конституцией, подвижным (по сравнению со среднестатистическим англичанином) образом жизни и здоровой в основном местной пищей – привозные продукты питания проходили здесь по части деликатесов, даже столь бесхитростные и распространенные, как консервированные сардины, ветчина, бисквитное печенье или кока-кола.

Да и зачем? При уже отмеченной мной ранее умеренности в еде город не имел недостатка в продуктах питания. Окрестные фермы в избытке производили зерно и овощи, в садах доставало фруктов, а несколько ушлых малых разбили меж двух холмов двухэтажную теплицу, и в самую зимнюю стужу на прилавках всех девяти городских магазинов была свежая зелень и даже клубника. Все домашние хозяйки увлеченно занимались консервацией, в чем я воочию убедился, заглянув на кухню Мэри-Сью. Полагаю, ее запасами консервов можно было бы неделю кормить целую армию.

Небольшие по внешним меркам стада коров и овец давали мясо и молоко. Например, у свояка Барта была сыроварня, и он в этом ремесле не на жизнь, а на смерть конкурировал с маслосыродельным заводиком Кохэгена. Так что мяса и молока, масла, сыра и сливок – к тому же абсолютно экологически чистых – горожанам тоже хватало, особенно с учетом того, что, как я уже отмечал, среднестатистический лепрекон потреблял пищи втрое меньше высокорослого. А уж кур здесь разводили все, и даже в центральных кварталах во дворе можно было увидеть курятник или голубятню. Голубей, к моему удивлению, здесь тоже ели, причем мясо их оказалось неожиданно вкусным. Естественно, что при таких обстоятельствах яичницу с беконом от местных же свиней мистера Пакстера с фермы на Выездном холме мог позволить себе почти каждый хоуллендец.

В море четыре хоуллендских траулера ловили треску, сельдь, камбалу, кильку и анчоусы. Три из них, кстати, принадлежали Харконену. На подводных скалах поблизости от городского пляжа в изобилии водились устрицы, правда, мелкие. Впрочем, как раз по меркам лепреконов. А в маленькую речку, текущую с холмов на севере и впадавшую в море, отделяя городской порт от городского пляжа, до сих пор входили, пусть и немногочисленные, стада лососей. Лососей здесь готовили по праздникам, но не потому, что это было неподъемно дорого, а потому, что такой крупной рыбой могла досыта наесться целая семья лепреконов.

Да, население Хоулленда было бедным даже по меркам ирландской провинции. Машин в городе было не больше полусотни, и половина из них принадлежала высокорослым. Одежда – частью местного производства, частью дешевый ширпотреб из Индии и вездесущего Китая. А уж плазменные телевизоры или смартфоны были и вовсе диковинкой. Но сами лепреконы, казалось, совершенно не переживали и «не парились» по этому поводу и, хоть ругали «высокорослую мафию» Харконенов и Кохэгенов, в целом не испытывали нужды в радикальных переменах…

Я думал об этом, когда листал отчеты онкотестов; думал я и о том, что так и не стал настоящим лепреконом: меня задевал тот факт, что высокорослые ведут себя в этом городе так, будто купили его на корню. Нельзя отрицать, семейства Харконенов и Кохэгенов сделали для города очень многое. Но…

Взять ту же медицину: хорошо, что лепреконы такие крепкие от природы и редко заболевают всерьез. Учитывая состояние медицинского обеспечения в городке, болеть здесь смертельно опасно, если у тебя карманы не набиты деньгами. Социальное обеспечение, в частности, пенсионное, находилось на зачаточном уровне. Детский сад был один на весь город и располагался при этом черт-те где, в конце Пригородной улицы, в начале которой, кстати, стояла «Дыра». Дороги были просто невыносимые, а любой мало-мальски заметный снегопад просто парализовывал город.

Но лепреконам было все равно, они плевать хотели на эти недостатки. И это мне активно не нравилось. Увы, я был бессилен изменить что бы то ни было. Я мог только лечить и продавать лекарства, не более того. Ну, хотя бы это…

У входной двери звякнул колокольчик. Я недовольно чертыхнулся и отложил химический карандаш, который использовал в основном как стилус. Кого это несет? Уже почти полшестого, и, если это кто-то из пожилых лепреконов с какой-нибудь неотложной медицинской проблемой, то я точно опоздаю к началу матча. Старички в Хоулленде ничем не отличались от своих сверстников с Большой земли: такой же букет возрастных болячек, разве что сердце покрепче, и такая же склонность поговорить обо всем на свете, а заодно и порасспросить как бы невзначай о чем-то любопытном, чтобы потом было что поведать своим друзьям или подружкам.

Однако вместо приветливого и разговорчивого старичка или старушки в зал аптеки вошла Барбара. Точнее, не вошла, а влетела, словно за ней кто-то гнался. При этом вид у нее был крайне встревоженный.

– Что-то случилось? – спросил я у нее, не здороваясь (мы уже виделись утром, перед работой вместе попили кофе). – Вы не заболели?

– Фокс, что я вам сейчас скажу! – Барбара присела на диванчик для посетителей. Сегодня она была в тенниске, шортах и кроссовках, так как на улице было тепло. – Я только что решила пообедать… раньше никак не получалось, сегодня в цирке представление, Харконен японцев привез, так что в моем заведении было много клиентов. Так вот, сижу я, значит, в кафешке, знаете, там, где фикус, никого не трогаю, ем себе свой кальцинированный творожок…

Вспомнив о творожке, Барбара невольно скривилась. Я же почему-то вспомнил упомянутый ею фикус – здоровенное, наполовину засохшее чудовище в рассохшейся деревянной кадке. К этому чудовищу с глянцевитыми большими листьями хозяйка кафе почему-то особенно благоволила.

– Барбара, я вам столько раз уже как врач говорил – бросайте вы эту вашу истощающую диету! – проворчал я. – Истощенный организм, такой, как у вас, гораздо больше подвержен заболеваниям…

– Док, повторяю – не мо-гу! Стоит мне немного опустить вожжи – и привет, волшебная цифра сто двадцать пять.

– Барбара, какой у вас рост, напомните мне.

– Пять и девять… Фокс!!! Опять вы меня с мысли сбиваете! Этак я решу, что вы действительно ко мне неравнодушны, со всеми вытекающими из этого последствиями! Так что берегитесь…

– Какими это последствиями?

– Фатой и свадебным путешествием в Венецию. Фокс, прекратите! Вы вечно не даете мне слова сказать.

– Все-все, молчу. Что же там случилось?

– Так вот, с другой стороны этого адова фикуса разместились двое: Фредди и какой-то из его прихлебал.

– С какого такого перепугу они решили посидеть в этом кафе? Вроде это не их масштаб и уровень.

– Я и сама сначала не поняла, но потом Фредди зашел ко мне в магазин… кое-что купить. Неважно. Так вот, они говорили об Ариэль.

Я почувствовал себя застывшим и ледяным, как осколок ледника.

– Барбара, я же вам говорил…

– Но это важно! Вы только послушайте, умоляю!

– Только если коротко, – неохотно согласился я.

Отчего-то эта тема была для меня неприятна.

– Короче, второй подтрунивал над Фредди, что тот выглядит так, будто по уши втюрился в нее. Фредди отвечал: «…а что мне делать, если ее по-другому до постели не дотащишь? Я черт знает сколько дней вообще делал вид, что я просто друг. Просто кошмар. Если бы не наш спор, я бы давно на это дело забил…»

– Спор?

– Я так поняла, что Фредди поспорил с этим малым, что он, простите Фокс, затащит Ариэль в постель. До этого дело у него пока не дошло, но может дойти прямо сегодня. Дело в том, что наш государственный бюджет, отчасти контролируемый Фредди, расщедрился и выделил Блейку средства на ремонт проводки в цирке. Но сейчас у ремонтников такой плотный график, что ремонт придется вести практически ночью. Вечером Блейка не будет дома, и Фред набился к Ариэль в гости. «Если я завтра ее не завалю, то я лох и олень…» – сказал он своему приятелю.

– Так, – сказал я. – И что из этого следует?

– Как это что? – изумилась Барбара. – Ничего себе!.. Фокс, вам не кажется, что нам стоит вмешаться?

– Зачем? – глухо спросил я.

– Док, я вас совсем не понимаю! Не по-ни-ма-ю! – вспыхнула она. – Разве вам не все равно, что будет с Ариэль?

Я встал из-за стола:

– Мне, разумеется, не все равно, Барбара, совсем не все равно, – сказал я, чувствуя, как в моей душе нарастает какое-то неприятное чувство. – Но, простите, моего мнения никто, кажется, не спрашивает. Мне ясно было сказано: не лезьте в мою личную жизнь. Вы считаете, что я должен игнорировать это?

– Да! Да, черт возьми! Да!

– Допустим, я это проигнорирую и попытаюсь предупредить Ариэль. Чем, по-вашему, это кончится?

Она молчала.

– Она прогонит меня с глаз долой. Более того, может, именно это и подтолкнет ее навстречу желаниям Фредди. Вы слышали: она не уступила его домогательствам до сих пор. Не станет же он ее насиловать?

– А если станет?

«А если станет, я его, мерзавца, прибью…» – промелькнула у меня в голове бешеная мысль.

– Не станет. Ему папаша в прошлый раз хорошо прописал, он теперь долго не будет нарываться.

– А вдруг будет? – Барбара попыталась заглянуть мне прямо в глаза.

Я отвел взгляд.

– В любом случае, я здесь ничего не могу сделать, – ответил я, и мой голос звучал неуверенно и глухо.

– И что же вы намереваетесь предпринять?

– Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас.

– Прямо сейчас я пойду в бар «У Лепрекона» смотреть футбол, – пожав плечами, ответил я.

– Вы просто струсили, – она даже покраснела от ярости.

Я снова пожал плечами. Ну, что тут скажешь? Струсил? Как ни странно, я не боялся, по крайней мере не боялся так, чтобы страх меня сковывал. Но я действительно не знал, что мне делать.

– Я, во всяком случае, не намерена сидеть на заднице! – Барбара вскочила с дивана. – И советую вам, док, хорошенько подумать. Завтра может быть поздно.

Подумать? Да даже если бы я хотел, я просто не мог об этом не думать.

В «Лепрекон» я ушел с тяжелым сердцем. Это только на словах я решительно отмел всякую возможность защитить Ариэль. На деле я не мог об этом не думать, но, увы, совершенно ничего не мог сделать. Ощущение собственного бессилия, наверно, самое худшее чувство на земле, по крайней мере для мужчины, и никакие доводы разума не в состоянии заглушить тупую тяжесть этого чувства.

Паб «У Лепрекона» располагался в просторном одноэтажном здании. Точнее, в здании был один этаж, но очень высокий – от пола до потолка навскидку было футов тридцать. В центре помещения царил огромный камин, на его полке и пристроили плазменную панель. По левую руку была барная стойка. А с правой стороны – два стола для снукера и доска для игры в дартс. Между стойкой и столами располагалось две дюжины столиков. Справа и слева от входа было по два высоких стрельчатых окна, между которыми я с удивлением заметил несколько новеньких компьютерных терминалов. Терминалы, однако, были выключены.

Когда я вошел, ко мне от стойки тут же направился Барт, неся в одной руке два больших бокала стаута, особенно внушительно выглядящих в сравнении с его ростом. В другой руке он держал вяленую треску.

– Привет, док! Роб сказал, что вам пиво за счет заведения. Можно мне примазаться? – Барт хитро подмигнул.

– Не возражаю, дружище, – ответил я. – А это что за новшества?

Я указал на терминалы.

– Так ведь у нас выборы через две недели, – сказал он, направившись со мной к приглянувшемуся ему столику. – Теперь вместо урн и бумажек будет вот такая хреновина. Прогресс, пропади он пропадом.

Я некстати вспомнил, что это проект Ариэль, и на душе стало совсем мерзко. Я вспомнил, как в последний день нашего нормального общения она говорила: «Это мой проект, и я хочу, чтобы он удался…» Что ж, проект, судя по всему, удался, во всяком случае, подготовка к нему идет успешно.

– Наше голосование будет проходить в полностью открытом режиме. Весь мир сможет следить за его ходом, – говорил меж тем Барт. – Я, правда, не понимаю, на кой ляд миру следить за голосованием в нашем захолустье, ну да ладно. Зато, судя по всему, Хоулленд на острие прогресса и даже еще дальше, и то хлеб.

Мы присели за столик; на экране плазмы шла нарезка из самых красивых голов «Ливера» и МЮ, как я понимаю, в этом сезоне. Я пригубил стаут, но пить не хотел – у меня было смутное ощущение, что ясная голова мне сегодня еще пригодится.

– Напиваетесь? – раздался грозный голос, и за столик приземлился дядя Бенджен с бокалом. – Напивайтесь, сегодня можно. Фокс, вы завтра на спарринг придете или перенесем на послезавтра?

Мы с Бендженом уже провели несколько тренировок, но какого-то особого эффекта от них я не заметил. Кажется, я совсем не из прирожденных бойцов: все, чему учил меня шеф полиции, получалось у меня довольно неуклюже, через пень-колоду. Но Бенджен рук не опускал и постоянно твердил, что встречал куда более неотесанных новичков и что у меня с каждым разом выходит все лучше и лучше. По его мнению, это должно было меня успокоить и придать мне решимости.

– Приду, если ветра не будет, – пообещал я. – А вообще-то я нарезаться не собираюсь, так, выпью слегка для настроения.

– Похвально, – одобрил Бенджен. – Барт, ты меня треской угостишь?

– Нет, в одну харю сточу, – осклабился Барт. – Конечно, бери, босс, угощайся.

Тем временем народ все прибывал и прибывал, а на экране после короткой рекламы (платный канал все-таки) на поле начали выходить команды. Вскоре футболисты уже вовсю носились по полю, стремясь на первых же минутах захватить инициативу и закатить мячик в ворота соперника.

Но мои мысли были далеки от зеленой лужайки Олд Траффорда, на которой разворачивалось сие эпическое действо. Мысленно я был возле маленького запущенного парка на краю города, и этот «мысленный я» нестерпимо жаждал войти в калитку, взбежать по ступеням, чтобы…

Чтобы что? Что мне там делать? Кто мне Ариэль? Я даже не знал, как к ней отношусь, зато прекрасно знал, как ко мне относится она – как к занудному и назойливому старому хрычу, ведь в двадцать пять пятидесятилетние люди кажутся ветхими старцами. Да, она совершает очень серьезную ошибку, но на каком основании я должен ей мешать? По какой причине я обязан вмешаться?

И все-таки я чувствовал, что должен, обязан. В Хоулленде я открыл для себя, что в жизни нельзя руководствоваться исключительно доводами рассудка, что существует иррациональная сфера чувств и она отнюдь не «темная» и «бездумная», как я полагал раньше. Я внезапно вспомнил несчастного Игги. С одной стороны, он во всем полагался на разум, когда приехал в Хоулленд, но с другой – при этом жил в плену обыденных для того времени нацистских заблуждений. И лишь когда перед ним раскрылся мир чувств, он пришел в себя, хотя и расстался при этом со своими, казавшимися ему рациональными и правильными, но при этом глубоко порочными убеждениями.

«И свихнулся…» – услужливо напомнил мне мой разум.

С ничейным счетом закончился первый тайм. В пабе стало шумно, как в улье, – рекой полилось пиво, лепреконы обсуждали подробности игры, голевые моменты, упущенные возможности. А я думал об Ариэль. Я не мог не думать о ней. Я словно шел по краю отвесного обрыва, не решаясь на головокружительный прыжок в манящую морскую глубину. Только сейчас я узнал по-настоящему, что такое внутренняя борьба – раньше это выражение казалось мне излишне поэтическим.

Начался второй тайм, а через три минуты ливерпульцы после стремительной атаки все-таки закатили мяч в ворота старины Де Хеа. Манчестерцы тут же превратились в стаю разгневанных ос, и игра пошла еще жестче. Даже я на какой-то миг прекратил внутренние терзания и был поглощен магией игры, покоряющей сердца миллиардов людей. Но ненадолго.

Звонка телефона я не расслышал, но виброзвонок сработал. Не люблю это изобретение – такое впечатление, что тебя ударило током, слабо, но неприятно. На мой мобильный иногда звонили пациенты (похоже, я в этом городке окончательно заменил «Скорую помощь», по крайней мере в среде лепреконов), поэтому я не преминул ответить на звонок. Увы, абонент сбросил его еще до того, как я достал аппарат из кармана джинсов. Но номер был мне знаком.

Звонила Ариэль.

Я вскочил из-за стола, машинально бросив на медную тарелочку пару местных фунтов с дыркой посредине. Хоуллендский фунт был некогда напечатан в Гробу, материалы предоставил Монетный двор Соединенного Королевства, и это была, наверно, самая стабильная в мире валюта, поскольку никакой дополнительной эмиссии ее государство сделать не могло, не было исходных материалов. Впрочем, наряду с местным в Хоулленде свободно обращались британский и ирландский фунты.

– Приспичило, док? Смотри, второй гол пропустишь, вон как игра-то повернулась, – Барт был уже тепленький. А вот Бенджен посмотрел на меня с тревогой – он видел, как я доставал телефон, а может, и номер подглядел. Надо сказать, несмотря на то что Бенджен был шефом местной охраны правопорядка, в покер с ним никто не играл, так как он обладал редкостной способностью замечать сдачу своих противников и совершенно беззастенчиво пользовался этим.

Я с деланой небрежностью пожал плечами и неопределенно сказал:

– Дела… – после чего, схватив спортивную куртку, которую носил с собой, но которой последний месяц практически не пользовался, пулей вылетел из бара.

Хорошо хоть идти было недалеко…

Возле дома Ариэль было тихо, окна коттеджика были наглухо зашторены, однако припаркованная знакомая BMW не оставляла никаких сомнений, что Ариэль дома и у нее гости. Я тупо остановился у калитки и задумался. Не дурак ли я? Я собираюсь без приглашения (не считать же таковым набранный и тут же сброшенный телефонный звонок, может, она ошиблась) вторгнуться на чужую территорию. В чужую частную жизнь. Лепреконы, конечно, относились к таким вещам спокойнее: в городе частенько без предупреждения приходили в гости, в приличное время, конечно, а жителю окраин ничего не стоило сократить путь через чужую усадьбу. Но все-таки в этом конкретном случае ситуация довольно щекотливая.

А если Ариэль на самом деле в опасности? А если ее звонок – робкая просьба о помощи? Могу ли я тогда руководствоваться подобными малодушными соображениями? Смогу ли когда-нибудь впоследствии без стыда заглянуть в зеркало, если я уйду, а с ней что-то случится?

Наконец, веления сердца окончательно взяли верх над порывами души, и я решительно вошел во двор, поднялся по ступеням, открыл дверь…

В общем, проделал все то, что, как я внезапно понял, несколько раз проделывал в своих снах. Я уже почти забыл обстановку дома Кэрриганов, к тому же, хоть и старался не шуметь, все-таки едва не споткнулся о стоявшие прямо перед входом кроссовки, вероятно, принадлежавшие отпрыску дома Харконенов.

И почти сразу же услышал голоса.

– Нет, нет… Я прошу тебя, не надо, – в голосе Ариэль отчетливо слышался откровенный страх.

– Ну что ты… Ну перестань… Ну ты же сама этого хочешь, – голос Фредди был обманчиво-мягок, слащав и приторен, так что меня даже перекосило. Я поднялся наверх. Голоса доносились из-за двери одной из двух комнат. Я решительно толкнул дверь, но она не поддалась. Я толкнул ее еще раз, а потом дернул на себя. Дверь оказалась незапертой, просто открывалась наружу.

Моему взору представилась довольно недвусмысленная картина. Ариэль забилась в угол, сидя на подростковой тахте. Из одежды на ней были только джинсовые шортики, аккурат такие же, какие сегодня были на Барбаре. Когда она увидела меня, мои сомнения тотчас же развеялись – она явно обрадовалась тому, что я появился.

Фредди, также обнаженный до пояса, не мог не услышать, как я вхожу. Он тут же отпустил Ариэль, которую до этого пытался обнять. Она мгновенно постаралась забиться еще глубже в дальний угол. А Фредди отскочил от тахты и теперь глядел на меня, подслеповато щурясь от потока света, хлынувшего через дверь.

– Мистер Блейк, мы, эээ… мммм… – тут он меня узнал. – Какого черта! Вы-то что здесь делаете?

– Мимо проходил, дай, думаю, зайду, – сдавленным голосом сказал я. Ноги у меня были как ватные, и видел я все так, как, наверно, видит пьяный человек. Я прекрасно понимал, что сейчас может произойти… Что угодно может произойти! Но не отступал, наоборот, двинулся вперед.

Фредди был спортивным малым, к тому же драться ему было наверняка не в новинку. Я же со школьных лет не дрался, да и в те годы был отнюдь не забиякой, а загнанным в угол ботаником. И уроки Бенджена вылетели у меня из головы. Скажу честно – я боялся Фредди. Но за его спиной была перепуганная Ариэль.

– Вот и шли бы себе… подобру-поздорову, – злобно процедил он, и по его движениям я понял, что он собирается повторить свой трюк, только уже без иллюминации в виде фар своего «буммера». Я честно попытался вспомнить, чему меня учил Бенджен, но в моей голове словно прошелся смерч, и я так и не смог ничего вспомнить. «Эх, получу же я сейчас…» – подумал я и ответил:

– Разумеется, но только в том случае, если вы мне составите компанию. Кажется, Ариэль не очень хочет…

– Не твое дело, чего она хочет, – сказал он, прибавив эпитет, которым я сам порой награждал на дороге не шибко расторопных водителей. – Сказано тебе, развернулся и свалил немедленно, а то второй глаз отрихтую…

Тем не менее дожидаться того, чтобы я «развернулся и свалил» он не стал, видимо, понял, что на это не стоит рассчитывать. Только чудо и, возможно, что-то из уроков Бенджена, каким-то невероятным образом засевшее в подкорке, позволило мне увернуться от его удара. Я рефлекторно выбросил вперед руку с курткой, накинув ее на его предплечье, что на мгновение задержало его. А затем я сделал так, как всегда делал в школе: шагнул вперед и попробовал ударить его ногой под коленку и одновременно резко ткнуть локтем под ребра.

Естественно, это мне не удалось, точнее удалось, но только отчасти – я все-таки ощутимо съездил ему по лодыжке, но локоть мой он отбросил, сильно толкнув меня. Я оступился, пошатнулся и с размаху врезался головой и плечом ему в грудь. Как ни странно, от этого он потерял равновесие и чуть не упал, но все же не упал, а сильно ударил мне коленкой под дых, отшвырнув на тахту к Ариэль. В это мгновение я был, наверно, самым бесполезным существом во Вселенной, поскольку единственное, что занимало меня, – это попытка вдохнуть хоть чуть-чуть воздуха. Когда мне, наконец, удалось это, я сильно удивился, почему он не напал на меня, пока я беспомощно валялся на тахте, ловя ртом ускользающий воздух. Подозревать его в джентльменстве и рыцарстве у меня не было ни малейших оснований после той пары ударов, которые он нанес мне, лежащему на дороге, ногами. Но, кажется, я все-таки ухитрился крепко достать его – он отскочил к двери, слегка прихрамывая на ту ногу, по которой я ударил его, и держась за скулу. Когда я попал ему в скулу, я, хоть убей, не мог вспомнить – может, случайно зацепил головой, отлетая на тахту. Жаль, что ему так мало досталось. В тот момент я безумно жаждал крови, мне хотелось снова броситься на него и сделать с ним что-то такое, чего, как правило, сложно ожидать от мирного ученого или от не менее мирного аптекаря. Сломать нос, выбить глаз, разбить до крови его лошадиную морду…

– Ну, с-сука, ты у меня за это заплатишь, – угрожающе процедил он.

– Что, к папочке жаловаться побежишь? – спросил я, неуклюже вставая и готовясь к новой схватке. – Давно под замком не сидел?

Он хотел было броситься на меня (и я испугался, что бросится), но потом презрительно сплюнул:

– Я тебя, падла, со свету сживу, так и знай, – после чего развернулся и шарахнулся вниз по лестнице.

– Сживалка опухнет, – удивляясь сам себе, крикнул я ему вслед. И чуть не согнулся пополам от боли – от напряжения у меня грудь словно в тиски зажали. Ребра он мне, что ли, сломал?

– До-ок… – Ариэль сидела в уголке, сжавшись в комочек и укрывшись растрепанными волосами, как леди Годива.

– Никакой я не док, между прочим, – сказал я, ощупывая себе грудную клетку на предмет перелома ребер. Похоже, все-таки все цело, но ушиб знатный. Ну и контузия легкого мало похожа на благословение божье. – Меня зовут Фокс, а в доктора меня превратил этот сумасшедший город.

Она неожиданно подалась вперед и опустила голову на мое плечо. По всхлипываниям, доносившимся из-под пламенеющей копны волос, я понял, что она плачет. И растерялся.

– Ну-ну, – пробурчал я. – Вот только этого не надо. Все уже закончилось. Все теперь хорошо.

– Я ду-ура, – всхлипывала она. – Я така-ая ду-ура…

– В вашем возрасте, Ариэль, трудно быть мудрой и рассудительной, – сказал я. – Хорошо, что все обошлось.

Но она не очень-то прислушивалась к моим, если можно так сказать, утешениям и продолжала поливать слезами мое плечо.

– Если бы вы не пришли… – прошептала она наконец, все еще продолжая тихо всхлипывать.

– Я не мог не прийти, – соврал я, и мне стало стыдно за свои сомнения в пабе и по дороге к ее дому. – Вы звали на помощь, а я как-никак врач.

– Никакой вы не врач, – она посмотрела на меня и робко улыбнулась: – Вы же сами только что сказали.

– Меня тут все называют «док», – сварливо напомнил я. – А если человеку постоянно говорить, что он свинья, вскоре он и в самом деле начнет хрюкать. И потом я, кажется, все-таки лучше лечу людей, чем тот коновал, что у вас вместо эскулапа.

– Так все говорят, – она наконец-то подняла на меня заплаканные глаза. И тут же покраснела. – Ой… подайте мне блузку, пожалуйста.

Я отвернулся и принялся искать блузку. Затем, не оборачиваясь, отдал ее Ариэль.

– Простите меня, – сказала она, торопливо одеваясь.

– За что? – удивился я.

– Это я во всем виновата. Если бы не эта моя глупость…

– Ерунда, – ответил я, а сам думал, что же теперь делать дальше. Все-таки я ввязался в прямой и явный конфликт с сыном канцлера. Прошлый раз Харконен-старший наказал Фредди, а меня не тронул, но тут есть одна разница – прошлый раз я его не бил. Получается, что эскалация напряженности выходит на новый виток.

Тем временем Ариэль оделась и внезапно снова прильнула к моему плечу. Думая, что она опять начнет плакать, я неуклюже обнял ее.

– Я боюсь, – сказала она. – Мне же завтра на работу…

– Ну и что? Вы-то здесь при чем? – спросил я. Грудь у меня болела, но при этом я чувствовал какую-то легкость, даже некоторую эйфорию. Вероятно, так действовал вскипевший после драки адреналин, теперь яростно бурливший в моей крови и не находивший выхода.

– А там он. И этот его папаша. Меня, может, и вообще теперь уволят.

– Не уволят, – пообещал я, сам еще толком не зная, как смогу выполнить это обещание. – Я об этом позабочусь.

– Правда? – она сказала это так доверчиво и трогательно, так по-детски, что я решил: из кожи вон вылезу, но свое обещание исполню. Поэтому я решительно кивнул, а затем потянулся за телефоном.

Очень вовремя: у меня значились два пропущенных звонка от Барта. Я решил для начала поговорить с ним.

– Док, куда вы запропастились? – проорал мне Барт, не успел я и слова сказать. – Манчестерцы пролетели, но счет так и не поменялся. А вас как корова языком слизала, даже пиво не допили. Шеф беспокоится.

– Барт, а Бенджен рядом с вами? Дайте ему трубочку, пожалуйста.

– Да, док? – ответил мне Бенджен несколькими секундами позже. – Куда мне высылать спасательную команду?

– Не можете же вы оставить город без полиции, – ответил я, отлично зная, сколько людей у Бенджена в наличии. – И потом команда в любом случае не нужна, а вот добрый совет не помешает.

– Вы опять попали в переделку? – насторожившись, спросил он.

– Ага.

– Фредди? – уточнил он. Я вновь подтвердил. – Ох, док… это не ваша вина, с этим малым постоянно возникают проблемы. Вы-то хоть врезали ему хорошенечко? Вспомнили мои уроки?

– Откровенно говоря, не уверен, что это слово хотя бы чуть-чуть соответствует моим скромным достижениям. Но что-то вроде было… – ответил я.

– Судя по тому, что вы не шамкаете разбитым ртом и настроение у вас приподнятое, вполне соответствует, – заверил меня Бенджен. – И я вовсе не ожидал от вас подвигов Брюса Ли. Если поле боя осталось за вами, считайте, что вы победили. Такие, как Фредди, смелые только тогда, когда им не оказывают сопротивления.

– Проблема в другом…

– Если он сунется снимать побои, я знаю, как его поставить на место, – сказал Бенджен. – И папаше его все объясню, если что…

– Можете добавить, что парень получил свое при попытке изнасилования, – уточнил я, пользуясь тем, что Ариэль упорхнула в смежную со спальней комнатку.

– Вот даже как? – сказал Бен после недолгой паузы. – Нет, дела это не меняет, но… – Он скрипнул зубами: – Ч-черт, как же мне хочется упечь этого типа за решетку! Сначала избиение, а теперь еще и это. Что дальше? Ждать, пока он кого-то застрелит?

– Не знаю, Бенджен, – честно ответил я. – Я беспокоюсь за Ариэль. В конце концов, ей завтра выходить на работу в канцелярию. Кто ее там защитит от этого отморозка?

– Ну, за это не переживайте, – твердо ответил Бенджен. – Я сейчас настрополю Барта, он, сами понимаете, Харконенов совсем не жалует. И поверьте, Барт умеет убеждать даже таких, как этот отморозок Фредди. Этот…

При этом он употребил выражение совершенно нецензурное, но настолько точно характеризующее Фредди, что я невольно усмехнулся:

– Поверю вам на слово, Бенджен.

– Пока так, а там видно будет, – озабоченно вздохнул Бенджен. – Думаю, наша тренировка накрылась медным тазом, так что предлагаю завтра слететься здесь, в «Лепреконе», на генеральный совет. Я, вы, Барт, Ариэль. Можете еще и Блейка прихватить, если он в курсе.

– Пока еще нет, – ответил я. – Заметано. Спасибо, Бен.

– Не за что. Я в этом городе охраняю порядок, и если будет легальная возможность вставить фитиль этому шалопаю – с меня пиво.

– Хоулленду с вами повезло. Привет Барту. Понимаю, что в этом городке ничего не утаишь, но все же мне хотелось бы, чтобы не всплыли подробности, бросающие хоть малейшую тень на Ариэль.

– Постараюсь, – коротко ответил Бен и отключился.

Тем временем вернулась Ариэль, уже немного успокоившаяся.

– Завтра я отвезу вас на работу, – сказал я. – После работы встречу. И не бойтесь, никто вам ничего не сделает. Там Барт, и мы с Бендженом на подхвате.

– Это вовсе не помешает им меня уволить, – сказала она обреченно. – Единственное, что меня успокаивает, так это то, что про наши интерактивные выборы уже знает весь мир, а без меня они их не проведут. Но потом…

– Потом будет потом, – я старался говорить решительно и твердо. – Меня больше волнует, чтобы Фредди не напал на вас снова.

– Нет, он не посмеет, – Ариэль поджала губки. – Особенно теперь, с учетом того, что история получила огласку. Он все-таки боится своего отца, потому что зависит от него. Впрочем, боится он вполне обоснованно.

– А что, мистер Лошадиная морда такой страшный? – определенно, это в моей крови все еще играл адреналин, ведь я сейчас чувствовал себя сильным и смелым, этаким лихим мачо.

Ариэль пожала плечами:

– Если учесть, что весь город в их с Кохэгеном лапах…

– Ариэль, почему вы решили мне позвонить? – спросил я. Этот вопрос нестерпимо мучил меня.

Она как-то странно искоса посмотрела на меня, а затем сказала:

– А кому же мне было звонить? С папой я рассорилась из-за того вашего визита, между прочим, а вы… – она отвернулась. – Вы показались мне… неравнодушным.

– Я не о том, – нетерпеливо сказал я. – Я понимаю, почему вы позвонили именно мне, но почему вы вообще решили позвонить? У вас же с Фредди все было так хорошо.

Она буквально выстрелила в меня глазами:

– Я поняла, вы теперь всю жизнь будете поминать мне тот звонок, – а затем добавила серьезно: – Не было у нас все хорошо. Фредди… он скользкий, избалованный, к тому же считает, что все просто обязаны быть от него без ума.

– И все-таки? – настаивал я.

– Благодаря вашей Барби, конечно, – сказала она, заметно смутившись. – У этой женщины энергии столько, что ее хватило бы Хоулленду на весь отопительный сезон. Она поймала меня в кафе напротив вашей аптеки и не отпустила, пока не рассказала все… про Фредди. Я ей не поверила, но она сказала, что не просит меня ей верить, а просто просит быть осторожной. Ну, и про то, что я зря с вами так поступаю, тоже сказала.

Ариэль тряхнула головой, ее волосы, дотоле казавшиеся тусклыми, в мгновение ока ожили и полыхнули пламенем.

– Признаться, эта чертовка умеет убеждать.

– А дальше? – с трудом спросил я, чувствуя, как во мне разгорается темное пламя какого-то неизвестного мне доселе чувства. Наверно, это и есть ревность, которую я раньше никогда не испытывал. Да, Хоулленд и вправду раскрыл неведомые ранее стороны моей натуры. Оказывается, как некогда сказал какой-то философ-утопист, ничто человеческое мне не чуждо.

– А дальше все было просто. Когда он пришел, мы посидели в гостиной, выпили шампанского, и я обратила внимание, что он постоянно с кем-то чатится. Потом он выразил желание подняться наверх, начал потихоньку приставать ко мне, а я предложила ему освежиться. Он ушел в ванну, и я заглянула в его телефон.

Она закрыла лицо руками и простонала:

– Г-гад. Какой же он негодяй…

Я не стал расспрашивать ее о том, что же она прочитала. Просто рефлекторно обнял ее и после паузы сказал:

– Все позади, не волнуйтесь. Его нет и больше не будет.

Мы спустились в гостиную, поскольку Ариэль захотела пить. Действительно, на журнальном столике у камина были остатки их с Фредди посиделок – початая бутылка шампанского, между прочим «Моёt», и ополовиненная коробка шоколадных конфет. Ариэль хотела было тут же выбросить все это, но я сказал, что не стоит, будем считать это нашим боевым трофеем.

– А вы очень смелый, – улыбнулась она мне. – Как вы на него бросились! И так легко двигались…

– Скорее это он на меня бросился, – возразил я, усмехнувшись и вспоминая все подробности нашей отнюдь не героической кинематографической схватки. Но переубедить Ариэль оказалось невозможно. Похоже, она прочно записала меня в отчаянные герои после сегодняшнего случая.

Между прочим, я почувствовал, что голоден. Видимо, на этот скоротечный бой я растратил неимоверное количество калорий, так что голод – наверняка неизменное чувство победителя. Ариэль каким-то шестым чувством это уловила и отправилась готовить для нас яичницу с беконом. Пока она готовила, входная дверь почти бесшумно открылась, и в дом вошел Блейк. Он сразу почувствовал запах яичницы.

– Слава Богу, сегодня мы управились пораньше, – проворчал он, разуваясь. – А я уж боялся, что этот футбол…

Увидев меня, Блейк замолчал на полуслове.

– Добрый вечер, Блейк, – сказал я спокойно. – Как ваше самочувствие? Надеюсь, вы продолжаете лечиться?

Блейк беспомощно перевел взгляд с меня на появившуюся с чугунной сковородкой в руках Ариэль.

– Вашими молитвами, – наконец медленно ответил он. – Док? Какими судьбами вы оказались здесь?

Ариэль поставила сковородку на стол, а затем подбежала к отцу и обняла его:

– Папа, прости меня, пожалуйста. Я была не права!

Блейк вновь посмотрел на меня и машинально погладил Ариэль по волосам:

– Ну что ты, дочка…

Ариэль от этой мимолетной ласки почти расплакалась, точнее пару раз всхлипнула, но тотчас взяла себя в руки. Я, откровенно говоря, пребывал в некоторой растерянности. Наконец, Блейк мягко отстранил дочь и сказал:

– Так, дорогие мои, а теперь мы поужинаем, и вы мне расскажете, что произошло.

Поэтому яичницу мы употребили под наш с Ариэль рассказ о наглом Фредди (и, по словам Ариэль, благородном Фоксе). Блейк внимательно слушал, хмыкал, вздыхал, и глаза его поблескивали.

– Док, – сказал он, привставая. – Вы… я вам очень, очень признателен.

– Перестаньте, Блейк, – отмахнулся я. – Об этом не стоит и говорить. Надо подумать над тем, что делать дальше.

– Сколько раз я тебе говорил: оставайся на Большой земле, – отрезал Блейк, с упреком глядя на дочь.

– На Большой земле таких Фредди гораздо больше, чем в Хоулленде, – возразил я. – Но там нет вас, Блейк, и вашей защиты.

– И что же делать? – спросил Блейк. – Док, давайте будем реалистами: после случившегося моя дочь больше не сможет продолжать работать в канцелярии. Боюсь, и вам не поздоровится – теперь ваш бизнес подвергнут самому пристальному вниманию. Да-а, что и говорить – ситуация…

– И пусть себе, – сказал я. – У меня все чисто. А что касается ситуации, то она не столь уж и плачевна. В любом случае, у нас есть две спокойные недели до выборов, правильно?

– Правильно, – вздохнул Блейк. – Эх… всю жизнь хотел оградить дочь от цирка, но, похоже, это проклятое место своих не отпускает.

– А зря, папа, – ответила Ариэль. – Мне всегда в цирке нравилось. Даже не знаю, почему некоторые его так боятся.

– Фредди? – попробовал угадать я.

Она кивнула:

– Он. И его отец, кстати, тоже.

Это вполне согласовалось с тем, что я узнал из дневника Игги. Представляю себе, какое впечатление на них произвело то, что произошло с Джереми, если страх от этого события жив до сих пор.

И тут меня осенило. Стоп! А что, собственно, произошло с Джереми? Почему его скелет выглядит так фантастично-причудливо? Игги этого не знал, у него была только теория, которой он следовал. Фактов, кроме этого пресловутого скелета, у него не было. Я тоже ничего не знал о причинах таких метаморфоз. Боязнь броха, изуродованный скелет, история с археологами и их ребенком-карликом – это было важно. Очень важно.

– О чем задумались, Фокс? – спросил Блейк, с интересом глядя на меня.

– О том, что все это, черт возьми, неправильно, – соврал я.

– Что именно?

– То, что здесь творится. Два семейства захватили власть в стране и преспокойно наживаются на всех остальных.

– Вы говорите как убежденный коммунист.

– К черту коммунизм, – возразил я. – Блейк, мне до сих пор тяжело дышать от удара этого типа, но я не могу просто взять и заявить на него в полицию…

– Можете, – ответил Блейк, – только все без толку. Спорим, Бенджен уже рассказал вам про наш пресловутый status quo?

Я кивнул:

– Рассказал. Но меня этот status quo в последнее время не очень устраивает.

– Боюсь, что никого не устраивает. Но что делать?

Я вдохнул в грудь побольше воздуха, что немедленно вызвало тупую боль между ребрами, и ответил:

– В таких случаях меняют всю систему.

– Не поможет, – скептически усмехнулся Блейк, неторопливо прихлебывая чай. – Уже как-то пытались… Не слыхали?

– Слыхал непосредственно от экс-президента, когда тот кормил своим гамбургером пса боцмана с самой большой грудью во всем флоте.

Блейк лукаво посмотрел на меня:

– А вы очень даже неплохо освоились в городе, док.

Я кивнул и признался:

– Мне самому, откровенно говоря, не по себе. Я здесь человек новый, а пытаюсь вмешаться и изменить порядок, на первый взгляд устраивающий всех.

– Возможно, это и к лучшему, – рассудительно сказал Блейк. – Потому что никто из нас, лепреконов, на такое не решится. Только непредвзятый человек…

– Так вы за это? – удивился я.

– Да, – твердо ответил Блейк. – И, скажу вам, не только я один. Тот же Бенджен, уверяю вас, просто мечтает, чтобы Кохэгены с Харконенами исчезли к чертовой бабушке. Вопрос в том, как это сделать.

Он отставил чашку:

– Тьфу ты… что за чай последнее время, на вкус как солома.

– Как сделать… – задумчиво сказал я. – У меня есть кое-какие соображения по этому поводу. Откровенно говоря, я не верю, чтобы оба дома обходились без каких-нибудь финансовых спекуляций с бюджетом. Но где искать доказательства?

– Консолидированный бюджет есть в моей базе данных, – лукаво улыбаясь, нарушила молчание Ариэль. – На работе, в моем компьютере. И не только там, на сервере он тоже лежит.

– На сервере? – уточнил я. – Постойте, но ведь именно на этот сервер, как я понимаю, и будет заведено ваше интерактивное голосование?

Ариэль с победоносным видом кивнула:

– Поэтому я смогу получить доступ к этим данным из любой точки городской сети. Даже из паба. Там вроде вчера смонтировали терминалы для голосования.

– А бармен – шурин Барта, – многозначительно добавил Блейк. – Значит, это мы сделаем.

Он задумался.

– А если у них все чисто? – засомневался он.

– Тогда придумаем план «Б», – махнул я рукой. – Но я уверен, стоит нам копнуть, и мы нароем много интересного.

– Ваши слова да Богу в уши, – вздохнул Блейк. – Я думаю, надо все же поставить в известность Бенджена.

– Вот завтра и поставите, – ответил я. – Завтра мы встречаемся в шесть «У Лепрекона». Сможете быть?

– Смогу, – уверенно кивнул Блейк. – Завтра представления нет, так что сокращу вечернюю репетицию.

Он смотрел на меня, и в глазах его была тревога. И я прекрасно понимал, почему. Его мир вот-вот должен был измениться, измениться при его непосредственном участии. Блейк не хотел перемен, побаивался их, но не мог без них обойтись, и ему было страшно. Как и Ариэль. Как и мне.

Но перемены никогда не спрашивают, готовы ли мы к ним. Слепым силам судьбы нет дела до страхов простых смертных.