Сияние погасло. Я снял сварочные очки и вновь посмотрел на Кэмерона. Раньше он был для меня как пони для нормального человека. Когда я его видел, то всегда невольно вспоминал шутку о шайке карликов-цыган, угнавших табун пони. А теперь это была самая обычная собака… То есть в сравнении со мной.

Вероятно, собаки не столь впечатлительны, как люди. Повозившись, поскуливая у моих ног, пес опять принялся чесать за ухом. Я наклонился и нащупал в месте почесывания клеща. Пока я выворачивал его, у меня зазвонил телефон.

– Фокс! – звонил встревоженный Блейк. – Что это за чертовщина творится в городе?

– Чертовщина? – переспросил я. – Какая чертовщина? О чем это вы?

– А что, у вас дома ничего не случилось? – настороженно спросил он.

– Дело в том, что я сейчас не дома, – ответил я. – Вышел немного прогуляться. Вы меня, признаюсь, весьма заинтриговали. Позвольте полюбопытствовать – что же такое творится у вас дома?

– И вы не видели ничего необычного? – недоверчиво спросил Блейк. Откровенно говоря, я за это время видел очень много необычного, но ему сообщать об этом не стал. – В городе одновременно зажегся весь свет!

– В каком это смысле?

– В самом что ни на есть прямом. Не знаю, где вы находитесь сейчас, но город-то вы должны видеть? Свет и сейчас полыхает вовсю. Да еще как полыхает!

– Вообще-то я на кладбище. Нет, если точнее, то за кладбищем, там, знаете, есть такой сарай…

– Я даже не буду спрашивать, что вы делаете на кладбище в шесть утра, – вздохнул Блейк. – Выйдите из своего сарая и полюбуйтесь.

Я так и сделал, не отключая телефон. М-да… Солнце почти взошло, но даже при этом представшее передо мной зрелище впечатляло: все, что может светиться в Хоулленде, светилось, даже неоновые вывески Харконена и Кохэгена.

– Ч-черт, – выругался я. – Блейк, я выясню, что это такое, и позвоню. О'кей?

– О'кей, – согласился он и отключился.

Представляю, что чувствует сейчас Ариэль! Я решил позвонить ей, чтобы успокоить, но тут мой телефон опять требовательно затрезвонил.

– Я ничего не трогал, – паническим голосом сообщил Пьер. – Я вообще спал сном праведника. Это оно само!

– А что вообще происходит? – как можно спокойнее поинтересовался я.

Я, конечно, лукавил. У меня было подозрение, что эта светящаяся электрическая феерия как-то связана с моим рискованным экспериментом.

– Станция сейчас вообще не выдает электроэнергию вовне! – ответил Пьер. – Наоборот, из городской сети льется поток на нас. Я переключил его на аккумуляторы ТЭЦ, и они заряжены почти под завязку, а резервные аккумуляторы станции наполнились почти сразу. Даже не знаю, что делать.

– Мне кажется, вы и так неплохо справились, – ответил я с одобрением. – Я просто поражен обширностью ваших познаний.

– Жизнь заставит – не так раскорячишься, – хмыкнул Пьер. – У меня один раз такое было в… – он неразборчиво произнес название какого-то города. Оно показалось мне каким-то сплошным лязганьем и скрежетом. – Они там меняли ТВЭЛы на американские, а те бракованными оказались…

– Может, что-то не так с источником? – перебил его я.

– Да что с ним станется! Бьет себе из-под земли и бьет, как бил во времена пришествия кроманьонцев. Ладно, побегу проверю аккумуляторы. Если что, просто выключу главный рубильник. Подачи электричества на город какое-то время не будет, зато хоть станцию не спалю.

– Спасибо, – искренне сказал я. – Мы перед вами в долгу.

– Это же теперь и мой город тоже, так что не надо меня благодарить, – отозвался он, и в его голосе скользнула легкая обида. – Наверно, вам Ариэль еще не говорила, что я подал заявление на гражданство?

Ариэль! Я хлопнул себя по лбу. Как она там? Черт побери, она же наверняка беспокоится и места себе не находит!

– И вы его незамедлительно получите, говорю это вам как канцлер. Удачи!

– И вам удачи, – тепло ответил он и выключил мобильник.

Я сразу же набрал номер Ариэль.

– Фокс Райан, вы где? – ее голос был строгим, испуганным, но чувствовалось в нем и облегчение. – Ужас, я проснулась, а вас нет!

– Я… – откровенно говоря, я не знал, что сказать, – я решил с утра прогуляться по окрестностям. Не спалось, вот и захотелось проветриться. Расскажу, когда вернусь. У нас, надеюсь, все нормально?

– Если не считать того, что все электроприборы работают, даже те, которые выключены из сети, все в полном порядке, – ответила она. – Впрочем, телевизор и радио уже выключились, а вот все лампочки горят. Что это вообще такое?

– Пока не знаю, но непременно узнаю, – ответил я и хотел уже отключиться, но Ариэль внезапно догадалась:

– Это как-то связано с вами и тем самым камушком? Фокс Райан, советую вам быть со мной откровенным. Иначе…

Врать я ей не мог и ответил утвердительно. Как говорится, увяз коготок – всей птичке пропадать.

– Да, дорогая… Я тут с ним немножко поработал и, честно говоря, даже не ожидал такого результата. Мне надо разобраться во всем этом.

– Та-ак, – высоким голосом протянула Ариэль. – Интересные дела… Выходит, пока невеста спит, ее жених занимается опасными для жизни опытами. Фокс Райан, если еще хоть раз подобное повторится…

Я терпеливо выслушал ее гневную тираду и поспешно заверил Ариэль, что подобное больше не повторится. Естественно, я скрестил пальцы. Не потому что хотел ее обманывать, а потому что, несмотря на все трансформации, которые произошли в этом городе со мной, я был и остаюсь прежде всего ученым. Мне не терпелось взяться за дело.

– Надеюсь, ты не стал мальчиком-с-пальчик? – вздохнула она. – Это было бы совсем обидно накануне нашей свадьбы.

– Нет-нет, не беспокойся, – бодро ответил я. – Но тут есть другая проблема. Впрочем, ничего особенного… Не подскажешь ли мне, где живет бородатый женщина?

– Кто? – удивилась она.

– М-м-м, мистер Байрон, – уточнил я.

– Он живет совсем рядом с цирком, – ответила она. – У него там небольшой одноэтажный, скажем так – коттедж, больше похожий на конуру. Слева от входа в глубине. Номера этого дворца я, увы, не помню.

– Ничего, найду, – заверил я ее. – Кажется, я припоминаю это замечательное строение.

– Так мне уже готовить завтрак? – спросила она. – Скоро ли наш пылкий экспериментатор соизволит вернуться домой?

– Дорогая, я буду торопиться изо всех сил. Думаю, что появлюсь примерно через полчаса, – галантно ответил я, радуясь, что отделался легким испугом. Все-таки у Ариэль золотой характер.

Мне предстояло еще одно деликатное дело.

Дом Байрона и вправду походил на конуру. По крайней мере, в Беверли-Хиллз у некоторых собачек жилплощадь наверняка куда как больше. Фасад дома был шириной не больше шести ярдов, и, насколько я мог видеть, столько же было и в глубину этого простецкого строения. Дверь выходила на небольшое крыльцо, ступеньки которого спускались непосредственно на улицу. Крошечный дворик располагался позади здания, между домом и столь же крохотным сарайчиком. Что ж, все по минимуму, но, как говорится, все на месте. Хорошо бы и хозяин оказался дома.

Я с некоторыми опасениями нажал кнопку звонка. Почти сразу же послышался шум отодвигаемого стула, и в открытое окно высунулась голова бородатого женщины:

– Что за… А, это вы, док! На ловца и зверь бежит. Знаете, что тут у нас с утра было? Первый раз такое вижу, ей-богу. Я так и подумал, что без дока здесь не обошлось.

Пока я шел к дому Байрона, мне позвонили несколько знакомых, примерно с такими же вопросами, так что его тирада меня врасплох не застала.

– Сознаюсь, Байрон, это моя вина. Понимаешь, я тестировал некоторое оборудование для беспроводной передачи энергии и слегка переборщил с мощностью.

– Вот-вот, я так и знал, что это ваши проделки, док, – расплылся в довольной улыбке Байрон. – Ну, вы хоть в следующий раз предупреждайте нас. Хотя у нас народ ко всякой чертовщине относится спокойно, всякое видывали. А чего это вы такой смурной? Неужели опыт провалился?

Очень трудно сказать человеку, что с его близким существом что-то случилось. Пусть даже это просто собака, которая уменьшилась в два раза. К счастью, Кэмерон на подходе к дому погнался за кошкой, хотя теперь был примерно одинаковых с ней размеров. Тем не менее кошка рванула от него со всех ног, вероятно, размер все-таки не имеет значения. А может, она решила, что это его хитрая уловка, чтобы все-таки задать ей трепку.

– Скорее наоборот… Байрон, дело в том, что Кэмерон увязался за мной и… кхм, присутствовал при опыте. Я не сумел его прогнать…

Байрон нахмурился:

– Я всегда знал, что с его любопытством он добром не кончит. Вечно свой нос совал, куда не надо. Вот незадача… Где его останки?

К счастью, как раз в это время останки Кэмерона с довольной мордой собаки, исполнившей извечный кошаче-собачий ритуал, вырулили из-за угла. У бородатого женщины буквально глаза на лоб полезли, он остолбенел, и я даже слегка забеспокоился за него. Пес же как ни в чем не бывало запрыгнул на приступочек фундамента, радостно виляя пушистым хвостом.

В принципе, ожидать от мужчины, насильно обращенного в трансвестита, какой-то бурной реакции было глупо. Байрон вздохнул, пошевелился и, перегнувшись через подоконник, ласково потрепал Кэмерона за ушами. Затем задумчиво почесал свою бороду и флегматично заметил:

– Ну и фокусник же вы, док. С вами надо держать ухо востро. Надеюсь, что теперь-то жрать он тоже будет в два раза меньше.

– Лично я после уменьшения стал есть в три раза меньше, – скромно уточнил я. – Впрочем, может, на собак это и не распространяется. Понаблюдайте за ним, пожалуйста, и скажете мне потом, о'кей?

– Всенепременнейше, – велеречиво заверил меня бородатый женщина. – Раз это надо для науки, я приложу все усилия. Вообще, если честно, я раньше думал, что вы заливаете, когда говорите, что были когда-то обычным человеком, но теперь… Док, я и раньше был о вас прекрасного мнения, а сейчас вообще считаю вас каким-то кудесником. О! А вы на сцене не можете это демонстрировать? Ну, сеансы уменьшения? В цирке будет аншлаг. На ваши представления народ будет валом валить.

Я не успел среагировать на столь лестное предложение, как он ответил сам себе:

– Хотя, если для этого нужны все эти спецэффекты с электричеством, лучше не стоит. Я хоть и видел всякие чудеса света, но чуть кирпичей не наложил, когда у меня одновременно заработали ломтерезка и мясорубка, лампочки зажглись, да еще и телевизор включился как раз на канале про всякие паранормальности. Кстати, док, я у вас как у канцлера хочу спросить: нельзя ли кабельное телевидение подешевле сделать? А то вынь да положь ползарплаты. Ну куда это годится?

– Кабельное телевидение дешевле сделать не получится, – подмигнул я. – А вот зарплату увеличить можно.

На самом деле Блейк только ждал конца месяца, чтобы поднять зарплату всей труппе: кабальные выплаты мы прекратили, и теперь цирк не то чтобы купался в деньгах, но все же и не бедствовал.

– Ну, вы… – начал было Байрон.

– Блейку спасибо скажите, – бросил я. – Ну, пойду я, меня Ариэль ждет. Не сердитесь на меня за собачку.

Но бородатый женщина, сам того не подозревая, дал мне еще один повод для размышления. Если любопытство действительно губит кошек и собак, то ученых оно косит стадами. Бес научного интереса проснулся во мне и уже приглашал спуститься еще на один пролет в глубины моего падения.

За Кэмерона мне все-таки крепко влетело, причем оттуда, откуда я совсем не ждал – от Ариэль.

– Мало того, что вы, Фокс Райан, подвергаете себя опасности, так вы еще и ухитрились втянуть в этот эксперимент чужого пса, который, между нами говоря, единственное близкое существо у Байрона! – горячо возмущалась она. – Слава богу, что все хорошо кончилось и Байрон на вас не обиделся. А если бы с ним произошло то, что произошло с несчастными Джилл и Долли?

Я опустил голову: это была святая правда. С Кэмероном действительно могла случиться беда. Причем он, в отличие от меня, никаким научным энтузиазмом совсем не пылал и увязался за мной из чистого человеколюбия. А у Байрона и правда не было никого ближе, но совсем по другой причине, чем та, которую представляла себе простодушная Ариэль. От женщин у Байрона буквально не было отбоя, но этим женщинам он нужен был на один раз, как удивительный, экзотический опыт. Длительные же отношения у Байрона ни с кем не складывались, так что собака действительно заменяла ему семью. К ней он был очень привязан и обращался с добродушным псом, как с ровней себе.

Ариэль помолчала, потом подошла ко мне и обняла, крепко, словно боялась, что я опять убегу:

– И это не говоря уж о том, что было бы со мной, если бы я тебя потеряла… Фокс, ты не должен так рисковать собой! Понимаешь?!

Я и сам это понимал, но… а как по-другому? Разве можно открыть тайны окружающего нас мира, не подвергаясь риску? Кабинетные ученые-теоретики – вымерший, ископаемый вид. Сейчас время экспериментаторов. Мы слишком углубились в тайны бытия, чтобы не рисковать в поисках новых открытий.

– Я постараюсь никогда так больше не поступать, – соврал я, но она мне поверила, вздохнула и улыбнулась.

– Идем завтракать. Нам сегодня еще на совещание идти, не забыл?

За завтраком я рассказал Ариэль подробнее о свойствах нашего «камушка». И о том, какие выводы я сделал из этого.

– Это звучит просто фантастически, – очарованно сказала она, выслушав меня. – Такой маленький камушек…

– Не сам камушек, – возразил я. – В реакции участвовало меньше тысячной доли заключенного в нем аэлития. Остальное тут же покрылось довольно толстым слоем сложного по составу оксида, являющимся как бы природным экраном, предохраняющим исходный материал от реакции. Но у меня есть немного чистого вещества, заключенного в вакууме в магнитное поле, а потому неактивного. Я его досконально исследую и буду точно знать, с чем мы имеем дело.

Позавтракав, мы отправились в канцелярию. Отчего-то мне вспомнилось, как я появился там в первый раз. Тогда там хозяйничали Харконен с Кохэгеном, а Барт охранял здание с нестреляющим автоматом наперевес. Теперь Барт входил полноправным членом в наш импровизированный Кабинет министров.

Мы были, наверно, самым непрофессиональным правительством в мире: из всего Кабинета минимальный опыт работы на госслужбе был только у Ариэль. Возможно, этот недостаток окупался нашим энтузиазмом, а может быть, и не окупался. Все-таки каждым важным делом должны заниматься профессионалы.

– Фокс, вы с Ариэль оставили меня один на один со всеми финансовыми вопросами, – меланхолично сказал Блейк, поприветствовав меня. – А ведь я в них почти не разбираюсь. Хотя даже я вижу, что дела у нас идут совсем плохо.

– Даже хуже, чем мы думали? – уточнил я, усаживаясь за стол. Рядом со мной расположилась Ариэль. Другие места уже были заняты Бендженом, Бартом, Бельмондо и Барби – все на «Б», как на подбор, только мы с Ариэль выпадали из этого ряда.

– Я думаю, совещание можно считать открытым, – обведя присутствующих взглядом, заявил Блейк, – потому сразу отвечу на ваш вопрос: да, хуже. Я небольшой специалист в области финансов, но, судя по предоставленным банком документам, наши с вами предшественники нахозяйничали так…

– Ну, вот у нас и будут законные основания национализировать их собственность, – солидно сказал Коннингтон. – все по закону. Насколько я знаю, док… кхм… канцлер уже этим занимается.

– Все не так просто, – покачал головой Блейк. – Национализировать их собственность мы, конечно, можем. Более того, по факту мы ее уже национализировали. В обоих предприятиях введена временная администрация… Кому я это рассказываю, Бенджен, ты же сам ею и руководишь у Харконенов, а у Кохэгена всем распоряжается Пьер. Но, во-первых, до окончания судебной процедуры на счета предприятий банк наложил арест.

– С какого такого перепугу? – возмутился Барт.

– Скажи спасибо, что они с арестованных счетов перечисляют нам налоги в полном объеме, – усмехнулся Блейк. – Согласно нашим требованиям. Так что получается даже больше, чем обычно. Потому конфликтовать с ними я не буду. Это раз.

Блейк отодвинул стул и сел.

– А во-вторых, вышесказанное – только верхушка айсберга. И Харконен, и Кохэген, хотя последний значительно меньше, привлекали средства из-за рубежа…

– Ты попроще не можешь выражаться? – обиженно вопросил Барт. – Мне вот непонятно, кого и куда они привлекали.

– Брали в долг, если проще, хотя нам всем надо учиться управлению, коли уж мы Кабинет министров, и понимать в государственных делах. И тебе, Барт, тоже… Итак, брали в долг, – терпеливо объяснил Блейк. – А потом «осваивали» средства через свои подставные конторы. Там, в недрах этих контор, их след и теряется, но полагаю, что деньги осели где-нибудь на счетах «на предъявителя» в офшорной зоне.

Я недоуменно посмотрел на Ариэль. Признаюсь, я совершенно не ожидал от Блейка такой деловой хватки. Всего неделю назад он не знал, что такое овердрафт, а тут такие свободные рассуждения. В ответ Ариэль улыбнулась и лукаво подмигнула мне.

– И много мы должны? – с интересом спросил Пьер.

– Не так много, как США, но тоже весьма ощутимо. Полтора годовых сведенных бюджета, – Блейк бросил быстрый взгляд на Ариэль, та едва заметно кивнула. Все озадаченно молчали.

– То есть полтора суммарных дохода Хоулленда за год, – резюмировал Блейк. – Мы банкроты, если не сможем как-то реструктуризировать этот долг. Но, признаюсь честно, что-то мне подсказывает, что основной наш кредитор, «Бристоль энд Вест», не будет столь любезен, чтобы пойти нам навстречу…

– Почему? – спросил неугомонный Барт.

– Потому что я не верю, что эта финансовая схема была запущена без их ведома, – сказал Блейк сурово. – Подумайте сами – если сумма выданных кре́дитов в разы превышает стоимость обеспечения, то подобное без ведома и согласия дирекции не провернешь. Там не дураки сидят.

– Но на кой им это? – изумилась Барби. – Что им нужно?

– Хоулленд, – устало ответил Блейк. – По сути, это была сделка по продаже нашего государства.

За столом воцарилось тягостное молчание, и оно затягивалось. Я посмотрел на своих коллег, своих друзей, людей, за относительно короткое время ставших мне близкими и родными. Сосредоточенный Блейк, напряженный Бенджен, сжавший кулаки Барт, сохраняющий ледяное спокойствие (если не считать яростно блестящих глаз) Пьер-Бельмондо, Барби, прикусившая губу, задумчивая Ариэль…

– Потому-то они так быстро и сдались… – сказал Барт. – Кажется, наш протест вполне входил в их планы, и…

Я прокашлялся. Все тут же уставились на меня.

– Возможно, и входил, – сказал я. – Даже, скорее всего, входил. Но они не учли наличия джокера в нашей сдаче.

– Фокс, если вы предлагаете задействовать ваши личные средства, – предостерегающе сказал Блейк, – то сразу говорю – тут любая сумма не поможет. Вы даже не представляете, о каких деньгах идет речь.

– Блейк, я умею считать, – сдержанно возразил я. – И речь идет совсем не о моих средствах. Речь идет о ваших средствах.

Блейк горестно пожал плечами:

– Вам хорошо известно, что, кроме цирка, у меня ничего нет.

Я согласно кивнул и тут же встал. Надо как можно яснее и убедительнее изложить им мой план.

– Наш план заключается в следующем, – неторопливо и негромко начал я. – Как вам известно, я сделал Ариэль официальное предложение…

Все, включая Ариэль, посмотрели на меня, как на сумасшедшего, а я продолжил:

– Нам надо поторопиться со свадьбой. Завтра я еду в Лондон, один и ненадолго. Потом возвращаюсь и тут же женюсь. Потом… – я на минуту задумался. – Кому-то из нас придется поехать в Белфаст, разузнать подробности этой сделки с «Бристоль энд Вест». А кто-то, возможно, если понадобится, должен быть готов поехать в Дублин. А мы с Ариэль подадимся в Лондон.

– Подавать документы в суд, – понимающе кивнул Блейк.

– Не только, – опроверг его я, запуская руку в карман. – Блейк, я собираюсь заключить несколько сделок по приобретению необходимого нам оборудования.

– Лабораторного? – поморщился Блейк.

– Горного, – ответил я, – горнодобывающего, если быть совсем точным. А кроме этого, прощупать почву для организации внешней торговли тем, что намереваюсь добыть в природных ресурсах нашего государства.

– И что же вы собираетесь добывать в Хоулленде? – недоверчиво усмехнулся Блейк. – Нефть здесь уже искали. Нет здесь никакой нефти. Может, золото?

Я молча положил на стол то, что достал из кармана. Невзрачный продолговатый камушек грязно-коричневого цвета.

– Не впечатлен, – хмыкнул Блейк, и тогда я раздавил этот камушек большим пальцем. Черт, для пущего эффекта я рисковал порезаться!

Но нужный эффект был достигнут – среди грязи блеснуло несколько крохотных искорок. Совсем крохотных, как искорки от горящей сигареты.

– Примерно по одной сотой карата или около того, – сказал я, когда на меня уставились пять пар недоуменных и одна пара восхищенных (Ариэль, она-то уже догадалась, к чему я клоню) глаз, – просто потому, что я не особо возился. Даже со своей удочкой, как только я приведу ее в порядок, я смогу найти под вашим цирком и более крупные кимберлиты с соответствующего размера алмазами. В Поппигайской астроблеме они есть и в нашей тоже, или я полный профан в области геологии.

– Фокс, немедленно прекратите ругаться, – заявил Блейк. – Что все это значит? Какие алмазы, какие кимберлиты, что за попугайская… эээ… астропроблема?

– Действительно, Фокс, – поддержал президента Барт. – Не все из нас кончали высшие учебные заведения, а если быть точным, только вы с Ариэль…

– И я, – сказал Пьер, вставая и подходя ко мне. – Астроблема – это метеоритный кратер. Если метеорит довольно крупный, а в почве достаточно углерода, то на месте падения образуются вполне себе годные кимберлитовые трубки с не менее кошерными алмазами. Поздравляю вас, Блейк, ваш дедушка был явно не промах.

– При чем тут мой дедушка? – не понял Блейк.

– Ваш цирк стоит поверх метеоритного кратера, – невозмутимо пояснил Бельмондо.

Я с изумлением уставился на него.

– А вы откуда знаете такие…

– Фокс, я когда-то охранял такое же место, – ответил он. – Давным-давно, в Бельгийском Конго, короче, у черта на рогах. И там тоже были алмазы, правда, кончилось это чертовски плохо. Я сразу, как приехал сюда, думал, что попал в deja vu – метеоритный кратер, карлики, а теперь еще и алмазы…

– Карлики? – удивился я.

– Конголезийские пигмеи… Это, наверно, самые страшные люди на земле, – продолжал Бельмондо. – Они невероятно быстрые, просто неуловимые. Они не знают одежды, не знают металлообработки, но убивают из своих духовых трубок не хуже матерого снайпера из SEAL. Нет… от пули смерть быстрая, а от яда, который они наносят на свои дьявольские шипы, смерть медленная и мучительная. Человеку кажется, будто с него живьем слезает кожа. Выследить и убить их в джунглях практически невозможно. Когда нас осталось шестеро из трех сотен, мы взяли последний уцелевший джип и умчались оттуда на всех парах, а вслед нам неслась их боевая песня…

А я думал… метеоритный кратер – и карлики. Теперь deja vu было уже у меня.

– Покажете мне это место на карте? – попросил я.

– С удовольствием, – кивнул Бельмондо, – но, если вы захотите туда отправиться, я лично прикую вас к ближайшей батарее. Видите ли, если ваша жена останется вдовой, моя девушка весьма и весьма расстроится.

Блейк деликатно кашлянул и сказал:

– Все это, конечно, познавательно и даже поучительно, но давайте все-таки вернемся к нашим баранам, о'кей? Фокс, где вы взяли это… Не знаю даже, как назвать.

– В катакомбах под вашим цирком, Блейк, – улыбнулся я. – Цирк построен поверх метеоритного кратера, и…

– Вот те на! – не удержался Блейк от изумленного восклицания. – Выходит, я все это время ходил по новому Клондайку. Подумать только… А вы уверены, что там есть что-то еще, кроме этой пыли?

– Уверен, Блейк, – твердо сказал я. – Когда-то давно эти алмазы уже пытались добывать… – и я замялся. Теперь, сказав «А», придется говорить и «Б», рассказывать про ариэлий и все, что с ним связано, начиная с Джил и Долли и заканчивая собакой бородатого женщины.

– Пытались добывать… Ну и что? Что случилось? – Блейк тут же вцепился в меня, как клещ. – Если там скрываются несметные сокровища Голконды, почему нет даже мифов, каких-то преданий, связанных с этим местом? И почему добычу взяли и забросили? Не потому ли, что алмазы…

– Не потому, – ответил я, потупившись. – Совершенно по другой причине.

– Так озвучьте ее, – хмуро попросил Коннингтон. – Вы же отлично понимаете, как все это выглядит со стороны?

Я собрался с духом:

– Все вы сегодня стали свидетелями странного происшествия, – начал я.

– Странного? – воскликнул Барт. – Да я чуть было…

– Это событие – результат моего опыта с тем, что я нашел в шахте помимо алмазов, – я положил в кучу блестящего песка меньшую часть камня, содержащего ариэлий.

– Похоже на кусок гравия, – хмыкнул Блейк. – И вы хотите сказать, что…

– Это кусок того самого метеорита, который покоится под вашим цирком, Блейк, – с напором сказал я. – Внутри этого камня содержится немного минерала, подобного которому нигде на земле больше нет. Во всяком случае, мне так кажется. Моя попытка исследовать этот минерал, это вещество…

– …заставила город сиять наподобие рождественской елки, – засмеялся Пьер. – И зарядила все наши аккумуляторы на пару месяцев вперед. А еще у меня неожиданно заработал сдохший было китайский планшет. Все это весьма занимательно, но скажите, при чем тут алмазы?

– Излучение этого камня, излучение, природа которого мне совершенно неизвестна, воздействует на человеческие… на любые организмы так, как на меня воздействовал мой собственный реактор, из-за которого я уменьшился…

– Вы хотите сказать… – я даже не понял, кто именно задал этот вопрос, может быть, сразу несколько человек одновременно.

– Да. Происходит сокращение межмолекулярных расстояний биологических организмов. И настолько интенсивное, что сам организм уменьшается почти в два раза. Блейк, город не заселен карликами. Я заметил это почти сразу же, как приехал сюда. Вы все такие же, как я, уменьшенные люди.

Стало тихо, настолько тихо, что было слышно, как шуршит за окнами под тихим ветерком желтеющая осенняя листва.

– Пьер, вам с Барбарой лучше не появляться возле цирка и ни в коем случае нельзя спускаться в его подвалы. Недолгое пребывание под воздействием слабого излучения, вероятно, совершенно безвредно. А вот приближение к его источнику очень опасно для всякого, кроме таких, как мы, уже уменьшившихся.

– Простите меня, мистер президент, но в вашем увеселительном заведении ноги моей больше не будет, – улыбнулся Бельмондо-Пьер. – Какова ирония! Алмазы даже охранять не надо, метеорит с этим справляется сам.

– Но как вы это узнали? – нахмурившись, с подозрением спросил Блейк. – Ведь наверняка это не так просто.

– Нашел за городом уединенное местечко и расколол там камушек.

– Последствием стала непредвиденная иллюминация всего государства, – прокомментировал президент с ехидцей. – Скажите, уважаемый канцлер, а если вы, например, найдете у меня в цирке атомную бомбу, вы ее тоже аккуратно расколете за городом в уединенном местечке?

– Нет, сэр, – ответил я. – Я принесу ее к вам в кабинет, и мы сделаем это вместе.

Раздались нервные смешки, даже Ариэль захихикала.

– Но что нам со всем этим делать? – ошарашенно спросил Коннингтон. – Я чувствую себя персонажем приключенческого романа прошлого века. Алмазы, метеориты, уменьшившиеся люди…

– …дыра в бюджете, – с унынием в голосе закончил Блейк. – Вам не кажется, что мы далеко ушли от обсуждения темы?

– Так я к чему клоню, – взял я быка за рога. – Завтра я возьму «удочку»…

Блейк воздел руки горе:

– …и пойдете рыбачить. Поймаете большую рыбу, достанете из ее пасти статир и заплатите наши долги?

– «Удочка» – это телескопическая штанга с датчиками, – пояснил я. – С ее помощью я найду несколько трубок, вскрою их, и у нас появятся средства.

– А если не найдете? – Блейк заглянул мне прямо в глаза. Только сейчас я заметил, что он сильно поседел с момента моего приезда.

– Я могу не найти алмазов, но выход мы все равно найдем, – твердо заявил я. – Блейк, не знаю, как вы, но я за Хоулленд буду драться до последнего.

– Как и все мы, – сказал Блейк и улыбнулся. – Но в подвал вы полезете сегодня.

Он обвел взглядом всех присутствующих:

– Начинается работа, друзья. Нам нельзя терять времени. Мы должны победить.

Алмазы были у меня под ногами – в буквальном смысле этого слова.

Не знаю, какими методами обнаружения пользовались те, кто эти штольни закладывал (пикты? цверги? лепреконы?), но на своем горизонте они выработали все, что смогли. Но стоило мне опустить датчики на леске в глубину таинственного колодца, как на экране появились отметки в таком количестве, что в глазах зарябило.

– Полное впечатление, что вы ловите рыбу, – нервно хихикнула Ариэль. – Под землей в пустом колодце доктор Райан ловит рыбу.

– Вот только во рту каждой рыбки лежит статир, – вспомнил я аналогию Блейка. – Есть две новости, хорошая и такая, что вам не понравится.

– Начинайте с плохой, – хмыкнув, сказала она.

– Не могу, – ответил я. – Начну с хорошей. Видите эти пятна на мониторе?

– Это рыба?

– Это кимберлит. Может быть, не только он, есть еще какие-то вкрапления, но по большей части это именно алмазоносные трубки. Я не могу сказать, что мы богаты… Мы просто сказочно богаты.

– Звучит очаровательно. Но пока это только пятна на мониторе. А какую новость Фокс Райан считает плохой?

– Чтобы их добыть, надо спуститься в шахту.

Ариэль помрачнела, но делать было нечего. Мы взялись за дело. Вскоре мы с ней уже занимались креплением страховки для простейшего альпинистского снаряжения, одолженного нами у «Харконен Энтерпрайзес». Гор в Хоулленде не водилось, но один небоскреб (по крайней мере, по местным меркам) был, а там, где есть высотное здание из стекла и бетона, там есть промышленные альпинисты со своим снаряжением. Был такой альпинист и в Хоулленде, и он приходился Барту одним из многочисленных его племянников. Вот только беднягу угораздило сломать себе обе ноги еще весной. Все вроде обошлось, но до конца он еще не восстановился.

– Интересно, а как в шахту спускались строители всего этого благолепия? – вслух размышлял я, застегивая страховочный пояс. Грем (племянник Барта) заверил, что с его оборудованием «можно залезть на Эверест и, что характерно, с него спуститься…». На Эверест я не собирался, но какова глубина шахты – не знал, и мне совсем не улыбалось разбиться или покалечиться в шахте аккурат накануне собственной свадьбы.

Кстати, я обратил внимание, что в туннеле, если выключить свет, не совсем темно. Странно… Но вскоре я понял, что тусклый, сумеречный свет исходит из колодца. Ариэль об этом я не сказал, но, отметив границы этого света, старался не подпускать Ариэль к нему и сам без надобности не подходил. А теперь мне предстояло нырнуть в самую пучину этого непонятного свечения.

И, откровенно говоря, мне было страшно.

Я проверил еще раз лебедку:

– Ариэль, если я два раза сильно дерну фал, вот так, – я сильно дернул сигнальную веревку, – нажимай на рычаг. Препоручаю тебя и себя Провидению, но, что бы ни случилось, заклинаю тебя – не подходи близко к краю колодца…

– Фокс, мне страшно, – прошептала она.

– Может, тебе стоит подняться наверх? – предложил я. Она негодующе тряхнула головкой так, что ее кудри буквально взвились в воздух:

– Ну уж нет! Полезайте в свой колодец, но быстро возвращайтесь, не то рискуете найти меня здесь умершей со страху.

Мне оставалось лишь последовать ее совету. Вернулся я, как ни старался, не скоро. С собой у меня был мощный аккумуляторный отбойный молоток, но стена колодца была из непривычно твердого базальта, и куски от нее откалывались с трудом. Когда один из таких крупных кусков рухнул в шахту, я тут же засек время, как делал это всякий раз, когда откалывался крупный кусок, но расслышать момент падения мне никак не удавалось – шахта, по-видимому, была глубокой. Но на сей раз я все же услышал грохот от удара камня, будем надеяться, что о дно шахты. Произведя нехитрые вычисления, я установил приблизительную глубину шахты – около тысячи пятисот футов. Я изумленно присвистнул. Неслабо.

Я чувствовал какую-то бурлящую эйфорию, как будто мне сделали инъекцию амфетамина. И его действие не заканчивалось, все длилось и длилось. В какой-то момент я понял, что просто не хочу уходить из шахты, хотя у меня в разгрузке уже лежало около сотни карат разнокалиберных алмазов.

Наконец, когда очередной кусок базальта рухнул вниз, унося с собой кусок большой взрывной трубки, моему взгляду открылось такое, что я даже присвистнул от удивления и восторга и очень аккуратно вытащил из образовавшейся полости камень размером с яйцо дрозда. У обывателя от такой находки наверняка захватило бы дух. Впрочем, обыватель, вероятно, не обратил бы на этот камушек вообще никакого внимания. Необработанный алмаз мало чем походит на привычный глазу сверкающий бриллиант. Я был более пессимистичен в оценке своей находки – конечно, это не Орлов и не Кох-и-Нор, в ударных кимберлитах таких алмазов быть не может. Но все же на моей ладони, если я хоть что-то понимаю в минералогии, лежал настоящий me lange.

– Фокс, у тебя там все нормально?

Я поднял глаза, от неожиданности едва не выронив свою находку. Над краем колодца далеко вверху виднелось озабоченное лицо Ариэль.

– Отойди от колодца, ради всего святого! – рявкнул я и занялся самоизвлечением. Тренировки с Бендженом не прошли даром: в процессе их я заметно окреп и теперь довольно ловко, цепляясь за ранее вбитые крючья (точнее говоря, не вбитые. Это были самоввинчивающиеся альпинистские дюбеля. И Грэм расстался с несколькими с очень большой неохотой, как с самой дорогой своей собственностью. Хотя принадлежали эти дюбеля, строго говоря, Харконену), добрался до края, соскользнув ногой с упора лишь пару раз.

– Ариэль, ну я же тебя просил! Что ты делаешь… – Начал я с упреком, но тут же встретил ожесточенный отпор.

– Вот как! Значит, ты можешь рисковать собой, а я нет? Тебя не было так долго… – Ариэль обиженно надула губки.

– Да, именно так! – заявил я, снимая с себя страховку. – Можешь считать меня нетолерантным, архаическим, маскулинно-шовинистическим пережитком, но я считаю, что рисковать собой – не женское дело, для этого есть мужчины.

– Вы законченный сексист, Фокс Райан, – примирительно улыбнулась она. – И мне это нравится. Я еще в Лондоне устала от того, что все окружающие в упор игнорируют то, что люди делятся на мужчин и женщин. Слава богу, в Хоулленде этого нет. Надеюсь, что никогда и не будет. И я уважаю твое желание оградить меня от неприятностей… Но…

– Но? – спросил я, забыв обо всем – об алмазах, ариэлии, дыре в бюджете, кохэгенах, харконенах, науке и Вселенной в целом.

– Но самая большая неприятность, которая может со мной произойти, – это если с тобой что-то случится, – ответила она.

Вечером следующего дня нас пригласили в гости Пьер и Барби. Вообще-то я хотел посидеть в лаборатории за исследованием образца ариэлия. Первые же опыты дали настолько интересные результаты, что у меня не то что руки – все чесалось продолжать исследования. Но Ариэль резонно заметила, что от работы даже кони дохнут, а ариэлий никуда от меня не убежит. Лежал метеорит под цирком тысячи лет, полежит и еще несколько дней. Ничего с ним не случится. Доводы ее звучали весьма резонно. Пришлось согласиться.

Пьер приобрел небольшой коттеджик напротив электростанции. Домик этот уже двадцать лет числился в фонде государственного имущества и давно никого не интересовал. Так что Блейк обошелся без формальностей: просто порылся в сейфе и передал Пьеру, или как там его по-настоящему, громоздкую связку ключей.

Пьер оказался парень не промах и за несколько дней сам привел давным-давно не используемое жилье в порядок. Правда, не один, а с Барби, которая тут же переехала к нему из «Дыры».

«Если дела пойдут таким образом, то Мэри-Сьюзен совсем без постояльцев останется…» – думал я, просматривая свои записи на планшете, пока Ариэль вела машину. Под моим чутким руководством моя невеста обучилась вождению. Интенсивность движения на улицах Хоулленда была такова, что я совершенно не опасался внештатной ситуации за те четверть часа, которые нам понадобились, чтобы со скоростью, с которой, вероятно, передвигался первый автомобиль Даймлера и Бенца, добраться до коттеджа наших друзей.

Бельмондо-Пьер торжественно встречал нас у калитки. Барби колдовала возле маленького уличного мангала, разложив на небольшом раскладном столике уйму каких-то тарелочек, овощей, зелени и прочей кулинарной атрибутики. Впрочем, как оказалось, она лишь ассистировала, а шеф-поваром в этом действе был лично Пьер. В конце концов, водрузив решетку со стейками на мангал и оставив салатики дожидаться полной готовности главного блюда, мы расположились в шезлонгах. Точнее, расположились Ариэль и Барби, а мы с Пьером остались у дымящегося мангала – Бельмондо пояснил, что мясо нельзя выпускать из виду ни на минуту.

Хотя, скорее всего, это был лишь благовидный повод, чтобы поговорить со мной наедине о делах.

– Нашел я нам канал сбыта, – сказал он, флегматично сбрызгивая пока еще абсолютно розовое мясо маринадом с ароматом хорошего вина. – Правда, у черта на куличках, аж в Гвиане. Но зато канал надежный, как «Нокия-2310». Нас со старым Пью слишком много связывает, чтобы «кидать» друг друга.

Видя мое молчаливое недоумение, он пояснил:

– Суть в том, что продать необработанные алмазы – та еще задачка. Семьдесят процентов мировой добычи контролирует «Де Бирс». Еще процентов двадцать – русские. Остальные тоже те еще клиенты – бразильцы, китайцы, индийцы… Народ не из тех, которым запросто доверишь свой кошелек. Все, что каким-то чудом минует загребущие ручки этих монстров, априори считается ворованным, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сами понимаете – не очень приятными…

Он вздохнул:

– Нет, в суд никто подавать не будет. В суде, говорят, надо что-то кому-то доказывать, это долго и муторно. А вот отправить кого-то купаться, предварительно оформив ему постамент в виде тазика с цементом, можно и без вердикта двадцати четырех пенсионеров, домохозяек и почтальонов.

Я молчал, считая себя полным профаном в этом щекотливом вопросе. Пьер лопаточкой стал аккуратно переворачивать мясо.

– Странное это место, Фокс… Я, реалист до мозга костей, продаю алмазы, которых в глаза не видел, а вы доверяете мне их. Хотя не так давно меня наняли, чтобы приблизить написание вашего некролога. После этого, даже если завтра в порту вынырнет плезиозавр, клянусь честью, я не буду удивлен больше, чем сейчас.

– Совершенно с вами согласен, – беспечно кивнул я. – Особенно если учесть, что я здесь лечу людей, не имея медицинского стажа, и управляю государством, никогда в жизни, ни одного дня не служив чиновником…

– Хочешь жить в Хоулленде – готовься к переменам, – весело подытожил Бельмондо. – Собственно, я именно об этом и хочу с вами поговорить. Видите ли, те алмазы, которые я уже имел удовольствие созерцать…

Тут надо сказать, что я показал им с Барби камушки, добытые в шахте, сразу же, едва мы приехали.

– …уже сами по себе могли бы стать причиной вашей скоропостижной смерти в любом цивилизованном городе. Про остальные города я вообще молчу. Если вы правы и в этом вашем руднике действительно Новый Клондайк, то рано или поздно об этом узнают акулы алмазного бизнеса. Скорее всего, рано и все та же «Де Бирс». Я работал на них и знаю, что для них жизнь человека стоит гораздо дешевле хорошей сигары. А кроме того, эта корпорация в большей мере государство, чем то, гражданами которого мы имеем честь быть. Хотя бы потому, что обладает одним непременным атрибутом государственности, которым мы пока еще не обзавелись.

– Деньгами? – спросил я.

– Вооруженными силами, – поправил меня Бельмондо. – Похоже, этот кусок готов… Так вот, я полагаю, вы, как взрослый человек, лишены иллюзий, что эти люди отстаивают свои интересы исключительно в правовом поле? И только в нем?

– Не знаю, я им свечку не держал, – пожал я плечами. – Однако банальная логика подсказывает мне…

– …что добрым словом и изделием Сэмьюэла Кольта достигнуть можно большего, чем просто добрым словом, – понимающе кивнул Бельмондо. – Вот я к этому и клоню. Praemonitus praemunitus, как говаривали предки нынешних мафиози. Предупрежден, значит, вооружен. Так что я хочу официально просить вас, как канцлера, выделить мне часть средств, чтобы произвести закупку оружия и амуниции для армии Хоулленда. Если что, Коннингтон со мной согласен, и Барт тоже. Старику, кажется, не терпится поменять свою незаряженную рухлядь на нечто вполне эффективное и рабочее.

Я не мог не согласиться, что в его словах есть определенный резон, но… наверно, я все-таки в душе был пацифистом, поэтому согласие свое дал скрепя сердце.

– Скажете мне, сколько вам нужно алмазов для этого? – поинтересовался я.

– Не так уж много, – усмехнулся он. – Сейчас крайне удачная для нас конъюнктура, кроме того, у вас неплохие камушки – я видел минимум две восьмерки, не говоря о том вроде как «кох-и-норе», который вы показывали последним.

Он потянулся, хрустнув суставами:

– Когда-то я хотел стать богатым, как барон Ротшильд, – разоткровенничался он. – Потом отмел это желание, как нереальное. А теперь неожиданно вошел в долю в очень хорошем гешефте и внезапно понял, что меня, в общем-то, и без этих алмазов все устраивает. Смотрите – этот дом, Барби, которая лежит в шезлонге, мясо, которое вот-вот приготовится, хорошее французское вино… Что еще нужно? Посмотреть на мир? Я уже насмотрелся всякого, я видел этот мир с таких ракурсов, что очень хочу все это «развидеть». Богемная жизнь, канны-шманны, красные дорожки? Чушь, суета. Все, что мне надо, у меня есть, а чего нет – могу устроить и без этих алмазов…

Он стал снимать мясо с решетки и перекладывать его на блюдо:

– Я, видимо, старею, Фокс, если меня посещают такие мысли. Да, и еще кое-что… Раз уж армию мы будем строить, почему бы нам не завести и флот?

– Флот? Зачем нам флот? – удивился я. – Вы что, хотите потеснить Британию с места Владычицы морей?

– Ее еще семьдесят лет назад оттуда пинками выпинали американцы, – ухмыльнулся Пьер. – Мне нужно одно суденышко – тот катер, что стоит в порту. Ну, тот, у которого еще корпус обшит бальсой и красным деревом. Собственно, мне он нужен для того, чтобы добраться до моего контрагента в Гвиане.

Катер этот я хорошо помнил.

– Вы хотите на этой скорлупке дважды пересечь Атлантику? – удивился я.

Он кивнул:

– В наши времена – времена GPS – это уже не такая большая проблема. Полагаю, катер принадлежал Харконенам?

– Кохэгену, – уточнил я.

– У старика есть вкус, – одобрительно прокомментировал Бельмондо-Пьер. – На нем можно с толком сгонять через океан и обратно. Не бойтесь, я буду обходить все встречные айсберги десятой дорогой.

– Но почему бы не полететь самолетом? – удивился я.

– Эх, Фокс, – снисходительно улыбнулся Пьер, – порой вы совершенно непрактичны. Скажем так, таможенники в аэропорту очень заинтересуются теми камушками, что вы мне вверяете. А с оружием могут и вообще не пропустить. Мнительные люди… Помогите мне, пожалуйста, я возьму поднос и бутылки, а вы несите салаты, о'кей?

Я кивнул, а он добавил:

– Я бы и авиацию у нас завел. Пригодилась бы… Но, боюсь, текущий госбюджет этого точно не потянет.

Это было очень сложное время. Я спал по три-четыре часа в сутки. А потом принимался за работу – часа по три работал в шахте, по мере необходимости – в администрации, проводя селекторные совещания с нашими лондонскими поверенными, остальное время – в лаборатории, исследуя ариэлий. Кстати говоря, Ариэль долго противилась такому названию для минерала, предлагая более нейтральный – лепреконий, но я настоял на своем. Потому что это было действительно эпохальное открытие.

Еще в 1963 году Гепперт-Мейер и Йенсен выдвинули теорию, что среди суперактиноидов (химических элементов с порядковым номером выше 120) существует «остров стабильности», элементы которого не распадаются сразу же, как трансураниды, а существуют стабильно, подобно простым химическим элементам. Я сам долго занимался теоретическим моделированием поведения суперактиноидов, когда мне было лет двадцать пять – двадцать семь. В молодости мы все амбициозны. Но старик Гленн Сиборг популярно объяснил мне, что этот путь никуда не ведет, и эти свои занятия я забросил в пользу более конкретных и прагматичных исследований.

Я чувствовал себя так, как, наверно, чувствует себя мужчина, сжимая в объятиях ту женщину, в которую был безнадежно влюблен еще подростком. Теперь мечта была в моих руках, но дух у меня захватывало вовсе не от этого. Произошло то, чего я даже не предполагал – вместо одного открытия, теперь уже кажущегося мне вполне тривиальным (тот же Сиборг говорил, что во время получения лоуренсия уже не испытывал того трепета, какой был у него при синтезе амерция или кюрия), я получил целых два. И второе казалось мне куда более захватывающим, чем подтверждение чьих-то смелых гипотез и теорий середины прошлого века.

Ариэлий был природным аналогом моего собственного суперреактора, так жестоко подшутившего надо мной. Он находился в еще неизвестном науке состоянии стабильной нестабильности. Он был радиоактивным, но при этом не излучал радиацию, в нем постоянно происходил процесс распада и синтеза с выделением огромной энергии. Львиная доля этой энергии немедленно поглощалась для того, чтобы начался следующий цикл синтеза и распада, но и той мизерной части, которая излучалась, было вполне достаточно, чтобы несколько граммов вещества зарядили энергией целый Хоулленд.

А это грозило настоящим переворотом в энергетике.

Ариэлий мог отправить на пенсию все существующие источники энергии разом и надолго обеспечить человечество энергией для любых целей. Я сам не верил своим расчетам, но ошибки совершенно точно не было – тот кусочек, который лежал в моем кармане, по запасам энергии был равноценен всему тому, что сожгла в печах, двигателях и реакторах человеческая цивилизация со времен Октавиана Августа.

Если я и ошибался, то совсем ненамного.

Когда я закончил свои очередные вычисления, была уже поздняя ночь. Ариэль спала в глубоком удобном кресле возле моего рабочего стола. Она часто засыпала так, и я осторожно относил ее в нашу кровать. Я посмотрел на нее, почувствовав ставшую уже привычной нежность, а затем тихонько вышел на террасу. Ночь была тихой, ясной и не по-августовски теплой; небо было густо усеяно крупными, яркими звездами. Где-то там, в глубинах космоса, есть и та далекая звезда, в ядре которой зародился камень, лежащий теперь под цирком Блейка…

Я сильно устал, и мои мысли путались. Почему-то я вспомнил черный камень Каабы и Скунский камень, на котором короновались короли Шотландии. Перед моими глазами вставали то огромные прекрасные города человечества, не скованного больше зависимостью от запасов углеводородов, то толпы фанатичных паломников в Мекке, то чудовищной силы взрывы, разрушающие нашу планету. То, что сейчас лежало у меня в кармане, могло стать не только ядром реактора мощнейшей в истории электростанции, но и зарядом самой мощной в мире бомбы.

Я чувствовал одновременно воодушевление и страх и совершенно не знал, что делать. Так человек, узнав, что на вот этом поле зарыт клад, хочет рассказать всем о нем, чтобы все оценили его удачу, но молчит до тех пор, пока не приобретет поле с кладом в свою собственность. Но… как мне приобрести это поле?

Я почувствовал, как руки Ариэль обвивают мои плечи.

– Фокс Райан совсем про меня забыл, – сказала она. – Он нырнул в глубины научного познания, а несчастная без пяти минут жена вынуждена покорно ждать его на пустынном и неприветливом берегу. – Ее губы коснулись моего уха: – Надеюсь, ты не забыл, что завтра за день?

Вот черт! На завтра была назначена наша с Ариэль свадьба. Я обернулся к ней, обнял и соврал, что, конечно же, не забыл.

Иногда ложь, наверно, бывает во благо. Как, собственно, и молчание.

Раньше городской кафедральный собор меня не то чтобы пугал, но как-то смутно устрашал своей особой обособленностью, устремленностью своих острых шпилей к небесам. В этом стремлении таилось не смирение, а яростный вызов. Тем не менее, когда я впервые вошел под его своды, он произвел на меня совершенно иное впечатление. В нем словно поселилась мятежная душа его создателя. Душа, что всю жизнь мчалась к небу, пронзая грозовые тучи, чтобы у самого последнего предела прикоснуться к тайне и найти в себе силы, чтобы оставить ее разгадку-предостережение, прежде чем покинуть земную юдоль. Мне было откровенно жаль Игги – его беда была в том, что он родился слишком рано, чтобы понять, с чем имеет дело. Но в храме, который был творением его рук, его архитектурного гения – а только гений мог возвести подобную постройку, органически сочетав безбрежное сияние неба под куполом и глубокую тьму поднебесья, легкость стрельчатых арок и надежную массивность литых контрфорсов, – мне было уютно и спокойно. А кроме того, я был бесконечно счастлив, ведь сегодня здесь произойдет наше венчание с Ариэль.

Мне плохо запомнилась сама церемония. У меня от этого действа осталось впечатление чего-то величественного и прекрасного, и контрастом к нему было уставшее лицо местного прелата. Должно быть, со стороны все выглядело несколько гротескно, даже пародийно, словно в кукольном театре. Маленькие жених и невеста венчаются у четырехфутового священника, маленькие певчие на хорах неожиданно сильными голосами вторят огромному органу, чьи звуки, сливаясь с пением, возносятся к высокому, как само небо, своду. Возможно, это досужему стороннему наблюдателю могло показаться смешным… Но, по-моему, ничего прекраснее этого в данный момент не было. По крайней мере, в моей жизни не было точно.

На рассвете следующего дня я вышел на крыльцо. Рассвет только начинался, а потому вокруг было очень тихо. Наверно, никогда я не слышал такой совершенной тишины. От моря на город беззвучно наступал туман, неся с собой крепкие и бодрые морские запахи, тихий и неумолчный, как гул крови в висках, шум моря…

Я думал о том, что никогда не был романтиком. Не был романтиком и когда познакомился с Ариэль. Не был романтиком, когда расцвела ее любовь ко мне, а моя к ней. Наверно, мне просто некогда было отвлекаться на столь неуловимые и сложные вещи, как чувства. Но это вовсе не означает, что их не существовало в моей душе. А сейчас они, словно первые весенние ростки, бурно росли в моей душе, рвались к свету, преображали своим цветением окружающий мир.

Полвека я жил, словно лишенный чего-то очень нужного и важного. Как слепой от рождения человек знает, что существует солнечный свет, но не в силах ни увидеть, ни тем более описать его, так существовал и я. Внутри меня всегда жила потребность в чувствах. Но я даже не мог понять, что это за потребность, что за странная пустота порой охватывает меня, заставляя грустить, когда для этого, кажется, нет повода.

Теперь эта пустота заполнилась. Нет, я не стал другим, я просто обрел то, чего мне не хватало. Кто-то плюнул на землю и помазал мне веки получившейся субстанцией, и мои глаза открылись. Как сказал один, кажется, славянский поэт: «Разверзлись вещие зеницы». Теперь я мог видеть то, чего не видел раньше, и все вокруг стало совсем иным. Звезды из раскаленных шаров плазмы, удаленных от нас на многие световые годы, превратились в бриллианты неба, обычная атмосферная влага стала волшебной пеленой. И эти метаморфозы теперь происходили на каждом шагу.

Я подумал о метеорите, этом космическом бродяге, прилетевшем с далекой звезды и много веков безмолвно покоящемся под брохом. О веществе, которое может привести к концу человеческую цивилизацию или вознести эту цивилизацию на дотоле не изведанные высоты. И думал я теперь совсем не так, как раньше. В мои мысли добавилось нечто такое, без чего, оказывается, вообще невозможно принять даже самое простое решение, – личное отношение.

Свет этой далекой, неведомой звезды я достал из-под земли. Этот свет был теперь в моих глазах, в моих руках, и этот свет я принес в дар той, которую люблю. Сегодня было первое утро нашей совместной жизни, и мне очень хотелось, чтобы вечер нашего дня не наступил никогда.