Август едва перевалил во вторую половину, но по вечерам уже явственно чувствовалась легкая осенняя прохлада.

Я докурил сигарету на крыльце и вошел в прихожую. С кухни аппетитно пахло только что приготовленным супом-пюре, а моя жена сидела на диванчике рядом с горящим камином, поджав ноги и укутавшись в плед, и читала какую-то книгу из «народной библиотеки» покойной миссис Штайнер.

Жена… Мы обвенчались с Ариэль через неделю после инаугурации Блейка и моего скоропалительного назначения канцлером с должностью министра здравоохранения. Я съездил тогда в Лондон, где подал в LCIA иск о возмещении ущерба, нанесенного государству Хоулленд деятельностью компаний «Кохэген Энтертеймент» и «Харконен Энтерпрайзес».

Предварительно я связался с Чандрой. Оказывается, он был в курсе всего произошедшего – новости из Хоулленда показывали на британском телевидении, правда, в разделе курьезов. Тем не менее Чандра воспринял мое новое назначение всерьез, обозвал меня «Ваше Превосходительство господин президент», хотя я еще даже канцлером не был, и неожиданно попросил дать ему гражданство Хоулленда. Если бы я не знал Чандру, я решил бы, что он надо мной подтрунивает. Но он был серьезен и в лучших традициях старины Харконена к концу нашей беседы стал гражданином Хоулленда, министром иностранных дел и Чрезвычайным и полномочным Послом в Соединенном Королевстве. Для этого мне пришлось связаться по селектору с Блейком, но он не возражал.

На самом деле это можно назвать кумовством, коррупцией, но в лице Чандры я получил очень хорошего сотрудника нашего импровизированного Кабинета министров. К моему прилету он успел нанять прекрасных юристов-консультантов, и иск в LCIA был составлен и подан с соблюдением всех необходимых формальностей. Я при этом присутствовал, и секретарь суда по прочтении иска с уважением пожал мне руку, что было довольно большой редкостью: Чандра говорил, что, если он хотя бы кивнет мне, это будет хорошим знаком.

А когда я закончил дела, то быстренько заскочил в Сохо и приобрел там обручальное кольцо с бриллиантами, тем же вечером украсившее пальчик Ариэль. Мы не стали медлить и через несколько дней обвенчались в соборе работы несчастного Игги.

Внутри он (собор, а не Игги) был, на удивление, не страшным и мрачным, а каким-то уютным и одновременно величественным, возвышенным. В отличие от «Гроба», который Игги спроектировал раньше. Когда я посетил фабрику для того, чтобы по распоряжению банка ввести на предприятии временную администрацию, я сильно удивился, что люди вообще могут годами работать в таком сумрачном месте.

За прошедшее со дня выборов время поменялось многое. Например, оба предприятия – «Харконен Энтерпрайзес» и «Кохэген Энтертеймент» – были объявлены банкротами с дефолтом по долговым обязательствам. Все произошло очень просто: мы выдвинули с одобрения банка иски к обеим компаниям по фактам мошенничества со счетом цирка, в котором они были замешаны, а также в связи с хронической налоговой недоимкой. Так что обе компании продолжали работу уже фактически на Хоулленд. Требовалось только оформить это в юридическом порядке, и ради этого мы с Ариэль сейчас собрались в Лондон, теперь уже вдвоем.

Впрочем, это была не единственная причина, по которой я собирался в столицу Туманного Альбиона…

Это случилось вечером после нашей пресс-конференции, закрепившей и утвердившей победу Партии Перемен. Сначала на конференции слово предоставили проигравшей стороне. Первым на трибуну поднялся Кохэген, хмурый и похожий на пожилого нахохленного филина, разбуженного назойливыми орнитологами.

– Итак, – хмуро сказал он, – вы захотели перемен, а не стабильности. Вероятно, раньше вам жилось плохо. Ладно, пусть будет так. Но перемены, они ведь не только к лучшему бывают. Бывает и наоборот. Вы плюнули в душу семейству, десятилетиями дающему работу доброй половине Хоулленда. Попробуйте понять, чем это чревато. Думаю, скоро вы все поймете, но уже будет поздно.

Харконен был более многословен. Когда Кохэген под свист и улюлюканье горожан вперевалочку сполз с трибуны, бывший канцлер вынес на нее свою скорбную рожу, обозрел взором печального суслика собравшихся и сказал:

– Я был инициатором того, чтобы выборы в нашей стране были интерактивными. Впервые в мире мы сделали процесс выборов абсолютно прозрачным и честным. И сегодняшний день мог бы стать днем моего триумфа, если бы не вмешались мошенники, махинаторы, дешевые популисты и горлопаны.

Мы с коллегой, – Харконен ткнул ухоженным указательным пальцем в сторону выходящего из конференц-зала Кохэгена, – инициируем иск в Европейский суд по правам человека. Мы проанализируем весь процесс выборов и выясним, какие нарушения были допущены. После чего будем настаивать и добьемся того, чтобы эти результаты были аннулированы. А пока… – он сделал картинную паузу, – добро пожаловать под начало циркача! Право слово, каков народ, такие у него и лидеры. Будем с интересом следить за вашим шоу под куполом.

А затем на трибуну вышел Блейк, по такому случаю принаряженный, подумать только, во фрак.

– Дорогие сограждане, – проникновенно сказал он. – Во-первых, благодарю всех за оказанное мне доверие. Постараюсь всеми силами его оправдать. Во-вторых, мой предшественник… Вернее говоря, предшественник моего предшественника тут высказал очень интересные мысли и определения по поводу меня и, вероятно, моих друзей. Ну что же. Все вы наверняка видели ролик, который показывали по телевидению вчера.

– Позавчера, – поправил его кто-то.

– Да, точно, – смущенно улыбнулся Блейк. – Не буду пересказывать его от начала до конца, скажу только, что у меня есть в наличии документы, подтверждающие факт многолетнего мошенничества моих предшественников. Это касается возглавляемого мной цирка. Кроме того, есть основания полагать, что мои, если можно так выразиться, коллеги этим не ограничились и позволили себе еще и злостное казнокрадство. Этот вопрос мне предстоит еще выяснить. И я непременно добьюсь правды.

Многие из вас наверняка опасаются, что упомянутые личности сейчас перекроют горло их бизнесу, их доходам, свернув свой бизнес в Хоулленде. Хочу вас успокоить – мы этого не допустим. Если бы у наших «друзей» были чистые руки, они, конечно, могли бы это сделать – вольному воля, рабовладельческий строй давно ушел в прошлое. Но поскольку у нас есть, как вы знаете, законные основания сомневаться в безукоризненности их бизнес-репутации, я, как избранный народом Хоулленда президент, накладываю на имущество семейств Кохэгенов и Харконенов в пределах нашей юрисдикции арест на предусмотренный нашим законодательством срок – сорок дней.

Но довольно об этом. Нельзя жить прошлым, его надо помнить, а смотреть надо в будущее. Итак, вы выбрали меня президентом. И я гарантирую вам, что при мне Хоулленд освободится от того… от той паутины коррупции, которая опутала его. Вы знаете наши наболевшие проблемы – отсутствие социального обеспечения, ужасное здравоохранение, влачащая жалкое существование экономика, к которой, кроме всего прочего, присосались две ненасытные утробы. Но теперь все средства от налогов и сборов будут поступать только в казну, и за их поступлением и тратой каждый из вас сможет проследить.

Блейк машинально вытер со лба пот тыльной стороной ладони.

– Я живу рядом с вами, у меня те же проблемы, что и у вас, потому и решать я их буду, как свои. К тому же с сегодняшнего дня двери моей приемной открыты для каждого, но вместо полупьяного Кохэгена или Харконена, которому плевать на всех, вести прием буду я. И я услышу каждого!

Ответом Блейку были бурные аплодисменты.

В тот же день Бенджен наложил арест на «Гроб», Харконен-центр, порт, электростанцию (выпустив, наконец, оттуда Бельмондо, к вящей радости Барбары) и прочее имущество обоих семейств. Впрочем, как выяснилось впоследствии, основные свои активы они давным-давно вывели за рубеж, и намного дальше соседки Ирландии.

Харконены и Кохэгены немедленно бежали из Хоулленда, не дожидаясь более строгих мер. Харконен с сыном на машине. Его младший отпрыск и жена давным-давно перебрались в Лондон, где первый ходил в частную школу, а вторая, очевидно, была завсегдатаем спа-салонов и, вероятно, наставляла мужу ветвистые рога. Кохэген же отправился в изгнание морем, на одной из своих яхт, вместе с семейством – женой и дочерью. Вскоре город покинуло еще несколько человек, тесно связанных с этими кланами. Их никто не гнал, но никто и не удерживал.

Вечером понедельника группа карбонариев собралась в «Лепреконе», дабы отпраздновать победу Блейка. Однако такая мысль пришла в голову не только нам, в баре было шумно и дымно, поэтому, пробыв там не более часа, мы решили продолжить торжество у меня дома. Мы – это я, Ариэль, Блейк, Бенджен, Барт и Барби со своим Пьером. По дороге к нашей компании присоединился Байрон со своим верным Кэмероном, против чего никто не возражал.

Моя тогда еще невеста сильно устала: сказалось нервное напряжение последних дней. Откровенно говоря, все мы были изрядно вымотаны. Бодрее всего держались Барт, Бенджен, Пьер, который, казалось, не знал, что такое усталость, и Байрон.

Мы славно посидели, поговорили и выпили. Было уже совсем поздно, когда все стали расходиться. Сначала я отвел Ариэль в нашу спальню, потом Пьер и Барби откланялись и удалились. Когда я заметил, что Блейк тоже клюет носом, я предложил ему подремать на диване в моем кабинете, чем он охотно и воспользовался.

Что до меня, то я чувствовал странную при таких обстоятельствах бодрость и даже какой-то прилив сил. Мы с Бартом, Бендженом и Байроном засиделись, говоря о том о сем, и я сам не заметил, как разговор опять вернулся к истории Игги. Откровенно говоря, я плохо запомнил, о чем конкретно мы говорили, и тем более не помню, как мы пришли к определенному решению. Мы были уже изрядно навеселе. Но факт остается фактом – мы вчетвером решили наведаться в городскую больницу, в тот самый флигель, где несчастный Игги провел последние часы своей жизни.

Я захватил с собой хитрый фотоаппарат «имени Чандры», и мы не медля поехали в больницу. Я первый и, надеюсь, в последний раз сел за руль после выпивки. Я старался ехать совсем медленно. Конечно, улицы Хоулленда в тот час были совершенно пустынны, но… я чувствовал себя так, как чувствует себя котенок посреди хайвея. Несмотря на это, до больницы мы как-то доехали. Слава пустынным ночным улицам Хоулленда!

Сначала мы хотели пойти на проходную, но предприимчивый Барт предложил срезать путь и перелезть через забор. Между прочим, он был самым старшим из нас. Наверно, поэтому мы решили его послушаться: если сможет он, сможем и мы. Какие дела! Так что вскоре четверо мужиков, чей средний возраст был где-то около полувека, словно безбашенная орава школьников, перелезли в сад, окружавший больничные корпуса.

Издали здание больницы казалось вполне сносным. Вблизи же она производила тягостное впечатление. Сразу бросалась в глаза крайняя ветхость строений, подчеркнутая тем, что ремонт в больнице делали, вероятно, еще во времена первого пришествия лорда Волдеморта. Помянутый флигель, где скончался Игги, стоял в тылу основных строений, и его единственное окно, заложенное кирпичом, выходило на море, в котором сейчас отражались удивительно крупные звезды и остренький лунный серпик.

На пути мы столкнулись с препятствием в виде замка, который Коннингтон, впрочем, довольно легко открыл – я даже не понял как. Тем временем к нам присоединился Кэмерон, нашедший какую-то дыру в больничном заборе. Когда мы попытались войти в помещение, Кэмерон прижал уши, съежился и тихонько заскулил, а затем сел и прижался лбом к коленям бородатого женщины.

– Не хочет он туда заходить, – пояснил Байрон. – Ну, Кэмерон, ну, парень, что ты? Помнишь, с цирком так же было?

Кэмерон пару раз махнул хвостом по земле, но не встал, а лег на землю.

– Чудишь, собак, страшно тебе… – с мягкой укоризной сказал Байрон. – Вы идите, ребята, а я тут на стреме постою.

Оставив Байрона с собакой на улице, мы вошли в темный флигель. Сначала мы попали в небольшой тамбур с двумя дверями, за которыми обнаружились крайне ветхий шкаф и крошечный санузел, затем не очень большая, зато очень темная комната. Освещение в комнате напрочь отсутствовало, но у меня с собой был аккумуляторный фонарик. Кроме старинной, насквозь ржавой панцирной кровати, никакой другой обстановки в комнате больше не было.

– Вот здесь была его картина, – Барт указал на стену, противоположную той, у которой стояла кровать. Я расчехлил фотоаппарат и включил вспышку. А затем направил обьектив на стену и щелкнул. Полыхнула вспышка…

В этот момент мы все, наверно, совершенно протрезвели. Я и раньше видел рисунки Игги. Как у всякого архитектора, они были очень точными, немного походили на чертеж, но здесь он превзошел сам себя. Несколькими уверенными штрихами, по памяти, он очень точно воспроизвел пейзаж, открывающийся с вершины кладбищенского холма. Слева был виден собор, справа – «Гроб» и порт, а между ними, почти под прямым углом, слегка загибаясь к западу, висела то ли комета, то ли инверсионный след от метеорита. Что-то загадочное и непонятное.

А затем картинка погасла. Какое-то время мы стояли, ошеломленные увиденным. Затем Барт прошептал какое-то забористое ругательство.

– Не могу не согласиться, – сказал Бенджен и зябко поежился. – Идемте отсюда, что ли…

Мы вышли через проходную, изрядно удивив дежурившего там полицейского, а затем я развез всех по домам и вернулся домой, к Ариэль.

К счастью, она спала.

Наутро у меня из головы все не шла последняя картина Игги. Как хотите, но, по моему убеждению, кровью из собственной вены что попало не рисуют. Я сбросил фото на компьютер и внимательно его разглядел, но все равно этого было мало. Надо было посмотреть на все это «в натуре». Потому я предложил Ариэль после обеда прогуляться за город. Я был уверен, что Игги очень точно нарисовал пейзаж, видимый с какого-то определенного места, и решил посмотреть на город именно с этого ракурса.

Потому что на картинке явно чего-то недоставало, и я, как ни бился, никак не мог понять, чего именно.

Погода была прекрасной, и я был рад просто выбраться куда-то с Ариэль. Весь путь мы проделали пешком. В конце концов Ариэль с удивлением поинтересовалась:

– Фокс Райан, вы хотите привести меня на городское кладбище?

– Не совсем, – уклонился я от прямого ответа. Мне не хотелось раньше времени делиться своими предположениями. Даже с Ариэль.

И действительно, место, с которого открывался нужный мне вид, находилось несколько в стороне от кладбища – неизменного атрибута любого человеческого поселения. Это был один из окружающих город холмов, между ним и кладбищем пролегал небольшой овражек, по которому, вероятно, после ливней и таяния снега стекала вода.

Наконец, я нашел нужное место и включил планшет. Ариэль чуть раньше отошла в сторону и принялась собирать цветы. Она захотела сплести венок. Я давно заметил, что порой она ведет себя совершенно как ребенок.

Какое-то время я искал нужное направление, а потом, когда нашел, даже ахнул от изумления – у Игги была просто фотографическая память!

Ариэль, привлеченная моим аханьем, заглянула в планшет:

– Ого! А что это?

– Последний рисунок Игги, – пояснил я.

– Ух ты, как похоже! – восхитилась она. – Но…

– Ага, – ответил я. – Никакой кометы на небе нет, но главное…

– Он не нарисовал наш цирк!

Да, точно. На рисунке не было броха, хотя само здание невозможно было не заметить, как невозможно не заметить, например, статую Христа Спасителя, будучи в Рио. Я еще раз сверил рисунок с окружающим нас пейзажем.

– Тебе не кажется… – неуверенно начал я.

– Эта линия… она направлена прямо на место, где стоит брох, – Ариэль встревожилась. – Почему это так? Что это за линия? И почему на рисунке нет броха?

Я пожал плечами.

– Фокс Райан, что-то вы темните, – строго сказала она. – А у мужа от жены не может быть секретов, не так ли?

Пришлось мне с этим согласиться и рассказать ей все – о сне, о разговоре с Бартом и о нашей вчерашней вылазке. Вопреки моим опасениям, Ариэль ничуть не испугалась, а даже воодушевилась. Ну чисто ребенок, которому рассказали сказку, страшную, но интересную.

– Фокс, это же удивительно! – воскликнула она. – Вы мало того, что избавили Хоулленд от Харконенов с Кохэгенами…

– Не я, а мы все, – перебил ее я. – И, кажется, без меня вы сами тоже прекрасно справились бы с этим.

– …но еще и близки к разгадке тайны этого места!

– Если бы, – удрученно вздохнул я. – Откровенно говоря, я вообще ничего не понимаю. Что все это значит? А может, я напрасно ищу разгадку? Может, все проще – Игги просто свихнулся на почве своих расовых теорий?

Ариэль надула губки:

– Вы скучный. И потом вы же читали его дневник. Разве он похож на дневник сумасшедшего?

Я отрицательно покачал головой.

– Идемте домой, – сказала Ариэль. – Только пойдем другой дорогой. А по дороге подумаем, что же хотел нам сказать этим Игги.

Я часто замечал, что человек порой способен не заметить самые очевидные вещи. Разгадка тайны была проста, хоть и не лежала на поверхности, но мы с Ариэль упорно ее не замечали. Я подробно расспросил ее о подземельях броха. В детстве она спускалась туда часто, но далеко не заходила, поскольку ей было страшно. Ее собственное царство ограничивалось большим круглым залом, из которого расходились в стороны несколько коридоров и ниш. Зал находился под ареной и периодически использовался фокусниками для магии исчезновения. Здесь же хранился реквизит и всякий не очень нужный хлам.

Ариэль несколько раз пыталась пройти по коридорам. Некоторые из них оканчивались тупиками или обвалами, другие уходили куда-то далеко, а в одном Ариэль нашла нечто вроде лестницы или спуска, уходящего еще глубже. Я заинтересовался этим. Когда мы уже пришли домой, я показал ей один из рисунков Игги, ставивший меня в тупик. На рисунке было что-то вроде витка спирали с зубцами.

Ариэль неуверенно кивнула:

– Похоже… вроде бы. Такая закрученная лестница…

Я поколебался и принял решение:

– Завтра покажешь мне, как туда пробраться. А сейчас пойдем готовить ужин.

Надо сказать, что мы с Ариэль теперь все делали вместе. Вместе работали в лаборатории, затем в канцелярии, когда Блейк все-таки назначил меня канцлером. Вместе гуляли, занимались домашним хозяйством – все вместе, все вдвоем. Нам это очень нравилось, и мы даже не представляли, как может быть иначе. Вот уж совсем не изведанное мною до этого чувство полного единения. Никогда не думал, что в этой области мне откроется что-то новое, а ведь, похоже, впереди еще многое.

Но на следующий день спуститься в подвал у нас не вышло, как раз из-за Блейка и моего назначения канцлером. Вечером Блейк, вероятно, чувствуя себя виноватым в том, что взвалил на меня эту ношу, пришел с гостинцами – тортом «Птичье молоко» и бутылью сангрии. Отпраздновав наше назначение, мы проводили Блейка домой, и Ариэль призналась мне, что очень устала и хотела бы поскорее лечь. Я отправил ее спать, а сам сделал себе кофе и засел в кресле на террасе. Мне нужно было просто посидеть и подумать: в тихом маленьком Хоулленде темп моей жизни внезапно так ускорился, что я чувствовал себя загнанной цирковой лошадью.

Допустим, сны реальны. Что хотел сказать мне покойный Игги? О чем предупреждал?

«Ты знаешь, чем занимаются цверги? Они извлекают из земли звездный свет!..»

Я смотрел на звездное небо. Стоял конец июля, самый апогей прохождения Земли через метеорный поток Персеид. Один из мелькнувших метеоров попал в поле моего зрения, и я даже успел загадать желание, конечно же, найти разгадку тайны, над которой бился несчастный Игги.

Звездный свет… и падающая звезда, указывающая на брох. Как-то это связано или у меня deja vu? Падающая звезда – и цверги, извлекающие свет звезд из-под земли.

Падающая звезда. Я хлопнул себя по лбу. Боже мой, а ведь разгадка действительно лежит на поверхности! Ну, скажем, не на поверхности, а все-таки в глубине. Под брохом. Игги нарисовал город. А метеорит упал на тысячи лет раньше. Игги хотел показать, что и брох, и город обязаны своим возникновением метеориту. Он просто совместил в своем рисунке разные времена.

Должно быть, я напоминал сумасшедшего, когда вскочил, бросился за свой ноутбук и принялся разглядывать Хоулленд на карте Гугла, сравнивая его с другими подобными местами на матушке Земле.

Вредерфорт, Садбери, Чиксулуб, Маникуган, Попигай, Акараман…

В рисунке Игги совершенно не было ничего мистического. Он просто абсолютно точно отражал реальность. Я рассмеялся, вспомнив одну фразу, написанную в самом конце его дневника: «Цирк в брохе, а брох – в цирке…» Раньше я принимал ее за одно из немногочисленных свидетельств того, что разум Игги все-таки помутился, но теперь я понял – Игги писал ее абсолютно в здравом уме и трезвом рассудке. Он таки докопался до момента истины.

Вся долина Хоулленда представляла собой довольно крупный (хоть и не самый крупный, если сравнивать с тем же Вредерфортом) цирк. Холмы, окружавшие страну, были его стенами. Когда-то, предположительно очень давно, в этом месте в поверхность Земли, вероятно, представлявшую собой тогда плоскогорье, врезался крупный метеорит. По каким-то причудам небесной механики он вошел в поверхность почти под прямым углом и с очень большой скоростью, отчего плоскогорье буквально встало на дыбы. Огромная воронка и скалы вокруг нее. Так и образовались заинтересовавшие меня ранее выходы глубинных горных пород – естественно, это последствия импактного метаморфизма. Все это случилось наверняка в очень далекие времена, так что к моменту появления в Ирландии Homo Sapiens кратеру было уже очень много лет. Для людей вполне естественно было воспользоваться созданной самой природой крепостью для постройки своего поселения и, вероятно, святилища. А потом поверх кратера воздвигли наш брох. И еще позже цирк. Цирк в цирке.

Допустим. Ну и что? Мало ли на земле метеоритных кратеров?

Стоп. Значит, вместе с метеоритом на землю могло попасть нечто внеземное, такое, чего на земле нет, – отсюда столь странные эффекты, не наблюдаемые больше нигде. Или наблюдаемые? А что, если пигмеи связаны как-то, например, с Вредерфортской астроблемой? Ладно, это уже пошли вольные домыслы. В любом случае, район Вредерфортского кратера заселен людьми вполне нормального роста – теми же бечуанами и бушменами, хотя происхождение пигмеев, равно как и негритосов Юго-Восточной Азии для науки до сих пор не совсем ясно.

Хорошо, оставим пигмеев в покое. Факт заключается в том, что если у Вредерфортской астроблемы было подобное воздействие на людей, то сейчас оно прекратилось. А вот в Хоулленде, выходит, продолжается. И потом в Африке маленькими стали только пигмеи, а вот в Хоулленде неизвестное нечто действует, похоже, на все – доказательства кустятся под стенами броха. Значит, Хоуллендская астроблема моложе Вредерфортской?

Но какова ее природа?

Я напряженно размышлял, а в голове все время всплывали слова Игги из сна – «они извлекают из-под земли звездный свет…». Если под светом подразумевать излучение, то все становится ясно – кроме одного, почему я это излучение никак не могу зафиксировать?

Этак и голову можно сломать… Я совсем было собрался отправляться в постель, когда мне пришла в голову совсем уж чумовая мысль.

Допустим нечто – излучение, неведомое поле, магнетизм… Что там еще? Так вот оно воздействует на людей, «уменьшает» их. Но ведь абсолютно то же самое случилось со мной самим, только совершенно в другом месте и по вполне ясным и конкретным причинам! Но со мной-то все было понятно – согласно всеми признаваемому заключению, на меня воздействовало очень мощное гравитационно-магнитное поле, которое заставило сократиться межмолекулярные расстояния в моем теле.

И тут части пазла сложились.

Мы до сих пор не знаем ничего о природе гравитации. Предположение о том, что за гравитацию отвечает бозон Хиггса, оказалось неверным: бозон сам испытывал гравитационные воздействия. Может быть, то, что лежит под брохом, то, что принес метеорит, как-то влияет на гравитацию? Искажает существующее гравитационное поле, изменяет его параметры, и молекулы человеческого тела просто приспосабливаются к изменившимся условиям?

Фантастика. Бред. Но, черт возьми, это действительно многое объясняло. Допустим, метеор, а ведь именно его изобразил Игги на больничной стене, искажает гравитационные характеристики долины ровно настолько, чтобы компенсировать свой собственный вес. Тогда сторонний наблюдатель не заметит абсолютно никаких отклонений гравитации в этом месте. Я вспомнил, как долго юстировал свои приборы. Неудивительно! Они находились непосредственно в поле падения неизвестного метеорита, потому их показания нельзя принимать за истину: муха, которая летит в вагоне поезда в направлении, противоположном тому, в каком движется поезд, движется относительно вагона назад, но вперед относительно окружающего мира.

Вот и разгадка.

Но что именно дает такой эффект? В мире нет никаких материалов, компенсирующих силы притяжения, иначе фантазия создателей фильма «Назад в будущее» о парящих досках давно стала бы реальностью. Если это нечто, имеющее внеземное происхождение, действительно работает на уровне гравитации…

У меня даже голова закружилась от подобного предположения. Наверно, если бы я тогда узнал, что на самом деле лежит под брохом, я бы вообще упал в обморок от избытка чувств.

В конце концов, решив, что утро вечера всяко мудренее, я ушел к беспокойно ворочавшейся в кровати Ариэль. Пристроившись рядом, я легонько коснулся волос жены. Она тут же прижалась ко мне теплым телом, успокоилась и стала посапывать тихо и спокойно. Я улыбнулся. Если мне суждено открыть этот минерал, а я уже почти не сомневался… Если открою, то назову его в честь нее.

С этой мыслью я и заснул.

Наутро я никак не мог дождаться того момента, когда смогу спуститься вниз, в темные недра броха. Но сначала мы с Ариэль забежали в мою лабораторию, где я долго собирал оборудование и необходимый мне инструмент.

Наконец, настало урочное время, и мы спустились в «тайное место» цирка. Однако само пространство под ареной оказалось не таким уж и тайным: как минимум оно регулярно посещалось. Но первое открытие я сделал именно там. Колонны, подпиравшие арену, были явно вытесаны из камня с ярко выраженными следами импактного метаморфоза – то есть процесса, вызванного падением метеорита.

Выходит, материал для постройки броха брали непосредственно из кратера. Я включил несколько датчиков, расположенных на телескопической штанге, но ничего существенного не обнаружил. Обойдя весь зал, я попросил Ариэль показать мне проход с лестницей.

«Да, здесь определенно не место людям с клаустрофобией…» – подумал я, когда мы вошли в этот коридор. Если в помещении под ареной мог свободно стоять человек обычного роста, то в боковом проходе даже мне приходилось пригибаться. Мы шли довольно долго и вышли к шахте, в которую опускалось грубое подобие каменной винтовой лестницы. Лестница, вероятно, была побочным продуктом выработки камня в этом месте.

– Подожди меня здесь, – строго сказал я Ариэль. – А лучше всего поднимись наверх. Я постараюсь…

– Вот еще, – перебила меня она, поджав губки. – Фокс Райан, я твоя жена, пусть пока и неофициально. И если с тобой что-нибудь случится, – внезапно она стала такой серьезной, какой я ее еще ни разу не видел, – я хочу, чтобы это же случилось и со мной. Мы будем вместе везде, куда бы ты ни пошел.

Я возвел глаза горе.

– А если…

– Вы будете долго еще стоять и препираться? – она сердито топнула ножкой. – Я упрямая, учтите.

Я махнул рукой: что делать, она даже начала называть меня на «вы». Это серьезно. Ладно, пусть остается… Да и что может случиться? Я не собирался ничего трогать в подземелье, так что вряд ли нам грозил обвал. Оставалось, правда, непонятное воздействие метеорита, но Ариэль всю свою жизнь провела в этих стенах – и ничего с ней не случилось!

Спускались мы довольно долго, опустившись, наверно, ярдов на тридцать-сорок в глухие недра, простирающиеся под брохом. Колодец был проделан в сплошном скальном массиве, и камень стен был однозначно продуктом импактных процессов. Метеорит сделал свое дело. Наконец, мы оказались на самом дне, в помещении, по размерам примерно равном колодцу. Отсюда в стороны также расходились боковые ходы – типичные горизонтальные штольни, каких немало в любой каменоломне. Я насчитал три таких хода. Вот только зачем вгрызаться в массив скалы на такой глубине, если камень с таким же успехом можно было вырубать на тридцать ярдов выше?

Ответ пришел сам собой – в одной из стен я увидел нечто очень хорошо знакомое. И тут же встал, как вкопанный. Теперь мне, черт возьми, было все ясно. Настолько ясно, что ответы выстреливали в голове салютом.

Я рассмеялся.

– Что такое? – удивилась Ариэль. – С тобой все в порядке?

– «Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи, пред кем весь мир лежал в пыли торчит затычкою в щели…» – процитировал я Шекспира. – Ариэль, ты… Ты хочешь почувствовать себя дочерью мультимиллионера?

– В каком смысле?

– В самом прямом, – я указал на бурое пятно на стене. Пятно выглядело так, словно его кто-то ковырял зубилом. – Знаешь, что это?

– Стена, – ответила Ариэль простодушно и пожала плечами.

Я подошел и отломал кусочек пятна, после чего протянул его Ариэль:

– Ариэль, это алмазоносный импактит. Алмазоносный импактит, это дорогая Ариэль. Вот теперь вы и знакомы.

– Алмазо… носный? В смысле…

– Да-да. Вероятно, здесь давным-давно было болото, постепенно превратившееся в мощный угольный пласт, а когда незваный небесный гость рухнул сюда с огромной скоростью, часть пласта, лежащая глубоко внутри, под давлением и от чудовищной температуры превратилась в алмазы.

Ариэль недоверчиво разглядывала невзрачный кусок импактита:

– Ну, и где же здесь алмазы?

– Из этого сейфа их уже извлекли, – объяснил я. – Но это только крошечная часть. В этой толще камня таких сейфов может быть десятки и даже сотни! Ариэль, теперь Хоулленд по-настоящему богатая страна.

– Но меня не покидает ощущение, что эти алмазы никому пока не принесли счастья, – тихо сказала Ариэль.

Говорят, любопытство губит кошку. Ничего не могу сказать про представителей почтенного рода felis domestica, так как близко с кошками не общался – у меня аллергия почему-то именно на кошачью шерсть. Но вот человечество от своего чрезмерного любопытства страдает с завидной регулярностью. При том, что именно любопытство является двигателем прогресса, краеугольным камнем науки и просвещения.

Как говорил царь Соломон, где много мудрости – много печали…

Нейл Армстронг некогда, сходя на поверхность Луны, сказал: «Маленький шаг человека, огромный шаг Человечества…» Если бы я тогда знал, что, приседая на корточки, я делаю шаг сравнимых масштабов! Но я всего лишь хотел заглянуть в штольню, уходившую вертикально вниз в самом конце коридора, по которому шли мы с Ариэль.

Штольня была глубокой, очень глубокой. Луч моего налобного фонарика терялся в кромешной темноте этого разверстого зева. Я нашарил и поднял с земли камушек, чтобы бросить его в этот зев. Но вместо этого поднес камушек к глазам и принялся пристально его рассматривать.

С виду это была самая обычная галька. Впрочем, турист может отшвырнуть ногой в кусты то, в чем археолог моментально опознает скребок времен палеолита, а обыватель, найдя на берегу моря необработанный алмаз, с большой долей вероятности бросит его в море, чтобы он попрыгал лягушкой. На этот невзрачный камушек тоже вряд ли кто-нибудь обратил бы внимание, даже специалист-геолог принял бы его за обломок какого-нибудь вулканического туфа или пемзы. Как сначала подумал и я.

Но для туфа и пемзы камень был невероятно тяжел. Свободно помещаясь у меня на ладони, он весил фунтов восемь-десять, никак не меньше. И это несмотря на его губчатую, ноздреватую структуру.

Некогда камень, несомненно, был частью чего-то большего. С одной его стороны явственно виднелся скол, словно от кайла или зубила. По цвету он отличался от окружающих нас стен – он был абсолютно черным, как антрацит, как черный квадрат Малевича. Но главное – вес. Он весил намного больше, чем любой камень такого размера. Наверно, даже больше, чем слиток свинца сходных габаритов.

– Что это? – с любопытством спросила Ариэль. – Ты нашел свои алмазы?

Вместо ответа я осторожно вложил камень ей в руку. Она его едва не уронила.

– Ух ты, какой тяжелый! – восхитилась она. – Что это такое?

– Если б я знал! – сказал я. Счетчик Гейгера у меня на поясе молчал, молчали включенные датчики полей на штанге. Камень ничего не излучал, кроме смутной тревоги. – Вытащу на поверхность и исследую, потом скажу.

Еще раз заглянув в черную бездну и позволив ей взглянуть на себя, а также убедившись, что без альпинистского снаряжения спускаться туда нет никакого смысла, я принял решение возвращаться. Мы и так сегодня много сделали, к тому же мне хотелось вплотную заняться загадочным образцом. Но все-таки интересно, насколько глубока эта кроличья нора.

Должно быть, я произнес это вслух, поскольку Ариэль тут же рассмеялась:

– Ты еще не забыл, что я твой белый кролик?

– Как тут забыть, если ты постоянно мне об этом напоминаешь? – улыбнулся я и обнял свою любимую. – Это ты, Ариэль, ведешь меня туда, куда я иду. Без тебя, дорогая, я и с места не двинулся бы.

– Это хорошо, – обрадовалась она. – Потому что мне хорошо с тобой… куда бы ты ни направлялся. Ой, а это еще что?

Мои глаза не так хорошо приспособились к темноте, как у Ариэль, потому эту вещицу я бы не заметил. У самых «ступенек» винтовой лестницы лежал некий предмет со слишком правильными очертаниями. Не успел я и пальцем шевельнуть, как Ариэль уже проворно подняла его.

– Боюсь, мы здесь не первые, – сказала она, демонстрируя мне старенький смартфон «Мотороллу» в красном металлическом корпусе. Она попыталась его включить, но телефон был разряжен. – Странно… у нас в городе такие не продаются. Откуда же он взялся? Значит… значит, его потерял кто-то из туристов?

– Вот включим, тогда и узнаем. Надеюсь, он заработает. И даже позвоним хозяину и вернем ему его аппарат.

– Если он, конечно… – Ариэль тряхнула головкой, отгоняя дурные мысли. – А чем мы его зарядим? У тебя есть зарядка для «Мотороллы»?

– Если бы я не смог зарядить мобильный телефон без зарядки, меня следовало бы взашей гнать из науки, – засмеявшись, ответил я, и мы начали долгий и утомительный процесс восхождения…

Для того чтобы зарядить телефон, мне пришлось его вскрыть, но минут через десять процесс пошел. При вскрытии обнаружилась SD-карточка и симка. С симкой я решил разобраться сам, а карточку отдал Ариэль. После чего начал пристально исследовать принесенный камешек.

По своей структуре, как я и предполагал, это был обыкновенный хондрит. На этом его обыкновенность исчерпывалась. Если судить по взвешиванию, передо мной никак не мог быть ни хондрит, ни вообще какой-либо камень – скорее слиток осмия или иридия, причем довольно чистый. А вот поверхностные пробы показывали незначительное наличие силикатов, то есть, по крайней мере, часть этого удивительного артефакта состояла из кристаллических соединений.

Значит, другая часть была еще тяжелее. Если оболочка довольно тонкая (а проверять это мне почему-то не хотелось), то сердцевина – вероятно, чистый осмий или иридий. Что само по себе уже тянуло на открытие столетия.

Ариэль неслышно подошла ко мне и тихонько обняла, положив пушистую головку на мое плечо. Она любила так делать, когда я работал, это меня отвлекало, но ничуть не раздражало. Вот и сейчас у меня потеплело на сердце.

– Нашла что-нибудь интересное? – поинтересовался я.

– Ага, – ответила она. – Фотографии и видео. Хочешь посмотреть?

Я кивнул и встал. Не все же мне в электронный микроскоп пялиться, хотя и оторваться очень трудно.

На фото я увидел молодую пару нормального, насколько я могу судить, роста. Они явно много поколесили по свету. Большинство фотографий были сделаны в Лондоне, но на некоторых появлялись довольно экзотические места – Петра, руины Вавилона в Ираке, еще какие-то древние развалины…

Но намного интереснее было видео. Ролик был только один, но снят он был в нашей штольне.

– Итак, – произнес мужчина (снимал он), – мы с Джилл стоим на пороге величайшего за последнее время открытия. Почему я так говорю? Потому что перед нами, несомненно, каменоломни древних пиктов. И на основании этой находки ученым придется пересмотреть всю историю Британии.

– Смотри, какой интересный камушек… И какой тяжелый! – В кадре появилась девушка, в руке у нее был тот самый обломок, который лежал сейчас у меня на рабочем столе. Мужчина взял обломок в руку:

– Вот свидетельство того, что более четырех тысяч лет назад здесь не просто существовало поселение – здесь велись работы по добыче камня. Причем добывали его в таких объемах, которые могли удовлетворить крупное стро…

– Ой, – неожиданно ойкнула девушка. Камера на миг опустилась, и мы увидели, что девушка беременна.

– Что такое, Джилл? – обеспокоенно спросил мужчина.

– Малыш… он… он что-то сегодня неспокоен.

– Что? Что с тобой?.. – тон мужчины из торжествующего еще минуту назад мгновенно превратился во встревоженный. – Говорил же я тебе, что не стоит идти со мной! Ну почему ты заупрямилась?..

Девушка попыталась улыбнуться:

– Ну, вообще-то у нас уже довольно большой срок, и то, что он шевелится, это как раз нормально. Но… – она потерянно всхлипнула. – Сегодня он ведет себя почему-то очень уж беспокойно.

– Идем, я выведу тебя отсюда, – сказал мужчина и выключил камеру.

Мы с Ариэль обменялись встревоженными взглядами. Я помолчал, а потом тихо спросил:

– Ариэль, ты не знаешь, твой папа сейчас здесь или в администрации?

– Скорее всего, в администрации.

– А он будет сегодня в цирке?

Ариэль неопределенно пожала плечами:

– Кто ж его знает. У него теперь столько дел. А зачем он тебе?

– Хочу показать ему этих ребят. Вдруг он их узнает. Тут что-то не так просто, с ними явно что-то случилось.

– Тогда лучше позвонить дяде Бенджену, – решила Ариэль. – Я могу связаться с ним по скайпу.

– Дядя Бенджен умеет пользоваться скайпом? – изумился я.

Коннингтон не сомневался ни минуты:

– Это Джек… ммм… Горовиц. Точно, Горовиц, археолог. Он со своей женой Джилл приехал сюда зимой прошлого года. Очень интересовался брохом, как, собственно, и все. Неужели вам Блейк ничего не рассказывал?

– Постойте… – у меня внутри похолодело, – это та самая пара, у которой родился ребенок-карлик?

– Карлица, это была девочка, – подтвердил Коннингтон. – Они, в общем-то, сами некрупные, но ребенок родился действительно маленьким, меньше фунта весом. И это при нормальной беременности и родах! А тут еще наши врачи, которые, как вы знаете, мышей не ловят… В общем, новоявленный папаша в первое время с катушек съехал от своей ревности. Мы уж боялись, что девочка Богу душу отдаст, уж очень она маленькая была. Решили даже «Скорую» вызывать аж из Дандолка. Но ничего, ребенок нормально себе развивался, конечно, с поправкой на свой рост и вес. Когда Джек окончательно пришел в себя и несколько присмирел, он забрал Джилл с малюткой и по-быстрому смылся отсюда, побросав свое археологическое оборудование. Такая вот история тогда случилась. Даже не знаю, смеяться или плакать.

Но мне было не до смеха. Наспех попрощавшись с Бендженом, я схватил в охапку Ариэль и помчался в аптеку. Слава Всевышнему, у меня в ней был оборудован неплохой кабинет экспресс-диагностики, в котором имелся, в частности, предмет моей гордости – портативный томограф конструкции какого-то Кмоторовича. В отличие от самых миниатюрных систем того же Симменса или китайцев, томограф Кмоторовича по размерам не превосходил самый обычный солярий, и именно туда я велел немедленно лечь Ариэль, едва только мы ворвались в аптеку.

Аптека, между прочим, третий день стояла закрытой, мне было совсем не до нее. И я ломал голову, как с ней быть дальше – моя новая должность и мои нынешние исследования плохо сочетались с этой работой. В конце концов, я пришел к выводу, что нужно нанять кого-то сведущего в этом деле вместо себя и разместил соответствующее объявление в интернете. Результатов пока не было.

Недостатком томографа было только то, что работал он ну очень медленно. Зато результат был максимально полным. Не на шутку встревоженная Ариэль принялась расспрашивать меня, что происходит. Я рассказал ей историю Джека и Джилл.

– Надо у них самих все разузнать, – резонно сказала она. – Как только вернемся, надо попробовать позвонить им. Надеюсь, на симке отыщется какой-то телефон, по которому с ними можно будет связаться.

К моему величайшему облегчению, никаких отклонений от нормы в организме Ариэль хитрая медицинская конструкция не обнаружила. Я не особо религиозный человек, это плохо сочетается с наукой, но в тот момент я от всей души возблагодарил за это бога. А потом задумался. Может быть, это нечто (поле, излучение или что это такое) воздействует только на людей нормального роста?

Мне предстояло разрешить еще одну задачу: если виной произошедшего с Джеком и Джилл был именно гипотетический метеорит, то что же именно сыграло решающую роль – их нахождение в шахте или же контакт с обломком небесного гостя?

Мы возвращались в дом Ариэль пешком. Я настолько всполошился, что даже машину не взял, потащил Ариэль в аптеку бегом. Хотя на машине за пару минут доехал бы. Сам не понимаю, почему я действовал столь иррациональным образом. Ведь Хоулленд – это вам не Лондон с его пробками. Но таковы уж вывихи человеческой психики, и с этим трудно что-то поделать, если ты не робот. Итак, мы брели домой и в разговоре старательно избегали всего, связанного с нашими изысканиями. Вместо этого Ариэль принялась подтрунивать надо мной, что я настоящий врач, хоть и отнекиваюсь, я видел ее голой и совсем не в интимной обстановке. Я вдруг почувствовал себя просто невероятно молодым, и мы прямо-таки неприлично обнимались весь путь до дома.

Что ж, нам предстояло еще одно дело, и, прямо скажем, не очень приятное. К сожалению, на симке была целая адресная книга. К сожалению же, в ней был номер, обозначенный как «любимый муж» – должно быть, телефон принадлежал Джилл. Так что надо было звонить.

Откровенно говоря, я не хотел никуда звонить и даже боялся предстоящего разговора. Не знаю почему, возможно, интуиция все-таки существует или разум сам по себе выстроил нужные логические цепочки, но я какое-то время не решался сделать этот звонок. А когда решился, хотел даже сразу же дать отбой, тем более что к телефону долго не подходили. Затем телефон включили, и мне ответил мужской голос, в котором чувствовалась усталость и даже какая-то обреченность:

– Алло… Вас слушают.

– Джек? – спросил я.

– Да, – ответил мужчина. – А вы кто такой и откуда у вас этот телефон?

– Нашел, – честно ответил я. – Я канцлер Хоулленда Фокс Райан.

– Не помню такого, – ответил Джек. – Там вроде был какой-то мистер… кхе-кхе.

«Хорошее прозвище для мистера Кохэгена…» – отметил я.

– Теперь я вместо него. Вы не желаете…

– Нет, – тон мужчины внезапно стал холодным и категоричным, как последний ультиматум. – И не просите, Фокс. Вы местный? Вы говорите не так, как они, по-другому. Как человек с Большой земли.

– Я вообще-то из Лондона, – сказал я. – Но теперь живу здесь.

– Фокс, если вам дороги ваши жизнь и здоровье – бегите оттуда как можно скорее!

– Почему? – удивился я.

– Это место убивает, – ответил он с серьезной убежденностью. – Я археолог, а не биолог, не химик… Я не знаю, как это происходит, но оно реально убивает.

– Я как раз пытаюсь с этим разобраться, – сказал я. – Но…

– Вы меня не поняли! – его голос сорвался на крик. – Вы думаете, я вам скаутские байки у костра тут рассказываю? Это проклятое место убило мою дочь, убило мою жену, а сейчас добивает меня!

Я был просто оглушен:

– Как?

– Не знаю! Я правда не знаю! Сначала оно убило Долли…

– Соболезную, – искренне сказал я. – Долли – это ваша дочь?

– Да, дочь… Она родилась крохотной, как недоношенная, но в остальном все было нормально. Сначала нормально, а потом все пошло не так. Некоторые ее органы росли быстрее других. Из шести месяцев своей жизни три она провела в медикаментозной коме. Собственно, она так из нее и не вышла.

– Господи…

– А потом я пришел домой и увидел Джилл. Она была как живая, но я сразу понял, что… она была мертва несколько часов, просто что-то ввела себе в вену. А на столе было медицинское заключение.

Он замолчал, а я не решался спросить, что же было в том заключении. Мы молчали, и в трубке тоскливо звенела тишина.

Наконец, он продолжил:

– Врачи написали… они сказали, что у Джилл лейкемия. Не было у нее никакой лейкемии! А если и была, то она подхватила ее там, в брохе! Я пытался что-то рассказать, объяснить, но мне назначили психиатрическую экспертизу. Я сдался, а теперь и сам умираю.

– От лейкемии? – уточнил я.

Он выругался:

– Какой там к чертям лейкемии? У меня почечная и сердечная недостаточность, сужение сосудов, моя печень высохла, как вяленый анчоус. Я даже не представляю, на что это похоже… В общем, я живой труп.

– Вот что, – я заволновался, – я, кажется, понимаю, что с вами случилось. Не обещаю, что смогу вас спасти, но…

– А зачем? – спросил он. – Ради чего меня спасать? Чтобы я еще полвека ухаживал за двумя могилками? Нет, пусть будет как есть. От судьбы не уйдешь.

– Но вы могли бы приехать ко мне?

– И не подумаю. Я и близко теперь не появлюсь возле этого чертова городишки. И вам, доктор, советую держаться подальше от него.

– Зачем?

– У вас уже начались галлюцинации? – спросил он.

Я, забыв, что собеседник меня не видит, покачал головой. Затем озвучил:

– Нет, а что – должны?

– Вы, значит, там недавно?

– Третий месяц идет. И я регулярно бываю в брохе и в цирке.

Мой собеседник был явно озадачен:

– Странно…

– А что за галлюцинации? – спросил я. Возможно, под эту категорию подпадает мой сон, в котором я видел покойного Игги?

– Мир изменяется, – сказал он. – Меняются размеры, расстояния, вещи… Знакомый мир становится другим, чужим, незнакомым, странным, страшным…

Он говорил, а я испытывал странное чувство deja vu – это было со мной когда-то! Но не здесь, не в Хоулленде.

Раньше.

Когда я лежал в больнице после аварии реактора, я именно это и ощущал. Возможно, я был более подготовлен к этому. Но тогда получается…

– Это не лейкемия, – сказал я, не понимая, что говорю вслух. – Вы просто уменьшаетесь.

– Что? – удивленно переспросил он.

– Приезжайте сюда, приезжайте, прошу вас, – снова предложил я. – Это трудно объяснить, но я найду способ спасти вас.

– Вы меня не слушаете… Я же сказал, что мне это не нужно, – холодно отрезал он. – Нет, отныне никаких поездок, я теперь просто жду конца.

– Жаль, – огорченно вздохнул я. – Жаль, что я не был знаком с вами раньше. Вероятно, вас с женой и дочерью можно было бы спасти.

– Зачем вы мне это говорите?! – страдальчески крикнул он. – Раньше я думал, что это была неумолимая судьба – и что же, теперь мне мучиться еще и тем, что спасти Джилл и Долли было можно, но я просто не сумел это сделать?

– Никто не сумел бы, – ответил я. – Никто не знал…

– Но вы-то знаете, – голос его звучал глухо, словно доносился из штольни броха, так безжалостно убившего его семью.

– Прошу вас, если вы передумаете…

– Я не передумаю, – ответил он твердо.

– Ну, хотя бы запишите мой телефон, – попросил я.

– Я запомню, – без раздумий ответил он, но я понял, что он и не собирается ничего запоминать.

– Тогда, если все-таки передумаете, позвоните на этот телефон. Я не буду отключать его.

Он молчал. Потом сказал все так же глухо:

– Это место следует уничтожить. Уезжайте оттуда как можно быстрее.

– Нет, – ответил я. – Не могу.

– Но почему? Почему?

– Вы видели, кто живет в Хоулленде? – спросил я.

– Карлики, – ответил он. – Лепреконы. Но…

– Карликовость не передается по наследству, – терпеливо объяснил я. – Они такие потому, что на них воздействует то же, что воздействовало и на вас с женой. Но они-то ведь живы. Они приспособились.

Он молчал. Потом все-таки сказал, вернее, просипел:

– Я вам перезвоню… может быть. Прощайте.

В трубке повисла глухая тишина.

Я долго сидел, тупо глядя на погасший дисплей телефона. Со стороны, наверно, могло показаться, что я обескуражен услышанным, но это было совсем не так. Я просто думал. Расставлял факты по полочкам, пытаясь уловить некую связь между ними.

То, что в свое время изменило лепреконов, изменило и меня. На нас воздействовала одна и та же сила, пока мне неизвестная. Так что же, выходит, под брохом в толщах горных пород скрыт работающий термоядерный реактор, экранированный по принципу несчастного Райана?

Нет, не то. От реактора не откалываются куски, работающие по тому же принципу, что и он. Что бы это ни было, оно имело естественное происхождение, но работало как мой суперисточник. Секрет скрыт в глубине камушка, принесенного мной в лабораторию. И я решил во что бы то ни стало раскрыть этот секрет.

Но…

Не выпущу ли я джинна из бутылки? Что, если я своим опытом разбужу такую силу, которую не в состоянии буду контролировать? Что тогда?

Нет-нет, в маленьком камушке не может быть такой силы. Все не так уж и страшно. Но все равно произвести опыт в брохе, да и вообще в городе, я не мог. Не имел на это ни малейшего права.

Во мне боролись ученый, желающий как можно быстрее найти разгадку, ответить на мучительные вопросы, расставить точки над i, и… канцлер. Тот самый государственный чиновник, который отвечает за жизнь, здоровье и безопасность хоуллендцев. Первый буквально мечтал о том, что эксперимент нужно сделать как можно быстрее, второй строго предупреждал, что это может привести к самым катастрофическим последствиям.

Да-а, проблема…

Наконец, я решил, что, раз метеорит в древности кто-то обрабатывал простой киркой, не будет ничего страшного, если я один в уединенном месте все-таки на свой страх и риск попробую разобраться с ним. И я даже нашел для себя такое место – в ложбинке на заднем скате кладбищенского холма стояло пустующее строение, возможно, склеп, а может быть, просто какая-то давным-давно заброшенная хозяйственная постройка. Я приметил его, когда мы гуляли в тех местах вместе с Ариэль.

Вот там я и узнаю истину.

Необходимо было собрать и перенести туда нужное оборудование. Многого с собой я взять не мог. Кроме того, я решил ничего не говорить Ариэль по двум причинам: она могла попытаться меня отговорить под предлогом небезопасности опыта и, разумеется, обязательно захотела бы пойти со мной. А этого я допустить не мог. Довольно того, что я и так подверг ее жизнь опасности, взяв с собой в подземелье.

Значит, отправлюсь туда рано утром, когда она будет спать, решил я. Пока я созванивался с Джеком, Ариэль упорхнула в кабинет отца. Сказала, если Блейка там нет, она позвонит ему и вернется. Видимо, Блейк был на месте.

Знал ли Игги об этом небесном страннике? Судя по рисунку на больничной стене, знал. Как там сказал Барт? «Он хотел стать кем-то вроде Гая Фокса…» Наверняка Игги планировал разрушить брох. Хотя какой в этом толк? Дело же совсем не в брохе.

«Это место следует уничтожить…» – звенели в моей памяти слова Джека.

Она тихонько вошла, тихонько подошла и положила головку мне на плечо, пощекотав мою щеку своими кудряшками:

– Ты такой грустный… Отчего?

Я не хотел сначала ее пугать, но потом рассказал о своем разговоре с Джеком. Черт возьми, наверняка любая другая женщина тут же испытала бы страх за себя и свое здоровье – ведь она тот самый роковой обломок держала в руках.

Но Ариэль…

У нее на глаза навернулись слезы:

– Боже, несчастные люди… Фокс, как жаль, что мы узнали об этом только сейчас, когда уже поздно что-то изменить!

Я думал о том же, она буквально произнесла вслух то, о чем я думал. И с ее словами ко мне пришла догадка, идея, озарение!

Излучение, поле – я пока не знаю, чем воздействует метеорит на людей, а это именно он, но и неважно… Он не обязательно калечит и убивает. Необязательно! Значит, с ним можно вполне мирно сосуществовать, надо только узнать, каким образом. Более того, мы обязаны это узнать, чтобы не допустить новых Джилл и Долли, чтобы суметь помочь людям, если с кем-то случится подобное. Джилл и Долли явно были не первыми. Вероятнее всего, поминаемый Игги мистер Джереми тоже подвергся чему-то подобному, какому-то непонятному воздействию. Может, он и прорубал эти штольни или слишком долго находился в них? Возможно, все дело в плотности поля, или в направлении излучения, или…

Что гадать на кофейной гуще? Надо узнать точно!

– Я позвонила папе, – продолжал звенеть голосок Ариэль. – Между прочим, завтра он ждет вас, господин канцлер, на совещание. А точнее, «…мне нужен Фокс, чтобы разобраться с состоянием дел в государстве, и прежде всего с состоянием финансов…» – с блейковскими интонациями произнесла Ариэль. – А я ему рассказала, что мы нашли под брохом алмазные копи. Кажется, он решил, что я его разыгрываю. Про метеорит я ему рассказывать не стала.

Я кивнул, думая, тем не менее, о предстоящем эксперименте.

– А потом забежала Барби, пригласила меня зайти как-нибудь… за книгами.

Я вновь рассеянно кивнул и сказал:

– Идем ко мне домой? Время-то уже позднее, надо лечь сегодня пораньше, завтра ведь важное совещание.

– Какой ты стал строгий и правильный, – с притворной робостью улыбнулась Ариэль. – Настоящий канцлер!

– Noblesse oblige, – сказал я, нежно приобняв ее и погладив по голове.

После ужина Ариэль упорхнула в душ, а я воспользовался этим, чтобы поставить будильник – у меня был такой, несколько необычный – в форме браслета, будивший не звонком, а пульсацией, – и набросать план предстоящего эксперимента.

Оборудование я собрал в большую спортивную сумку. Получилось не так уж и много. Камень, так я называл эту находку, положил в специальный изолирующий контейнер (если от его воздействия вообще можно было изолироваться). А затем сел и стал думать о тех, кого погубил брох, вернее, тот древний метеорит, который скрывался под ним, о том, как я буду вскрывать этот загадочный камень.

Исследование мое должно было быть очень простым, даже примитивным – с помощью победитового сверла толщиной в треть миллиметра я хотел просверлить отверстие в камне. В момент, когда сверло достигнет ядра (я определю это с помощью датчика оборотов), я включу выдвижной зонд и захвачу часть неизвестного внутреннего материала. Затем, упаковав его в вакууме, я принесу его в лабораторию и там, в вакуумном шкафчике же, исследую всеми доступными мне методами.

– Ты опять грустишь, – Ариэль появилась из ванной в легком халатике и с замотанными полотенцем волосами. Она была в этот момент такой удивительно домашней, какой-то по-особому родной. Я притянул ее к себе и осторожно поцеловал.

– Фокс Райан, не распускайте рук, – с нарочитой строгостью сказала она. – Вы что, не знаете, что приличные девушки ничем таким до свадьбы не занимаются?

Я не успел выпустить ее из объятий, как она внезапно сама обняла меня и присела мне на колени. А затем, наклонившись ко мне, прошептала на ухо:

– Но вы, Фокс Райан, опытный сердцеед, вместе с моим сердцем, вероятно, коварно похитили и мою девичью скромность. Это так… Потому что сегодня мне хочется быть с вами неприличной.

И хотя мы с Ариэль уже были близки, но сейчас это происходило словно в первый раз. Я почувствовал, что краснею. К счастью, свет в спальне выключался дистанционно, и она успела его выключить, прежде чем увидела почтенного доктора красным, как неопытный юнец или свежесваренный рак.

– Только сегодня? – спросил я и, решив скрыть свое смущение, решительно обнял ее.

– Нет, – ответила она тихо. – Не только сегодня. Всегда.

…Заснули мы поздно. Я проспал всего три часа и проснулся по сигналу своего пульсирующего будильника. С гадким чувством того, что обманываю самого дорогого мне человека, я осторожно отодвинул обнимавшую меня теплую ручку Ариэль и, стараясь не шуметь, вылез из постели.

Есть вещи, которые мы скрываем даже от самих себя, скрываем до того самого момента, пока скрывать становится невозможным. В том, что я собирался делать, имелся еще один момент, о котором я не хотел думать именно по этой причине. Я не знал структуру того обломка, который мне предстояло исследовать, но предположил, что он представляет собой кусочек некоего вещества («ариэлия», как я уже успел его окрестить в честь своей невесты), покрытого некоей «коркой», внешней оболочкой, причину и механизм образования которой мне еще предстояло выяснить. Эта «корка» отчасти препятствовала распространению воздействия ариэлия на окружающий мир. Того самого воздействия, которое убило Долли, Джилл и, наверное, других, оставшихся неизвестными.

Я не имел ни малейшего представления о том, насколько прочна эта оболочка, но, поскольку она имела неоднородную структуру, была вероятность, что в процессе опыта ее удастся разрушить. Тогда ариэлий точно начнет воздействовать на все вокруг. Что именно произойдет в этом случае? Чего от него можно ожидать? И что произойдет со мной, ведь я буду совсем рядом?

Конечно, можно было настроить оборудование на дистанционную работу, а самому попытаться укрыться в безопасном месте. Толща породы под цирком в основном препятствовала непосредственному воздействию ариэлия. Но это воздействие все-таки было, хотя и в очень ослабленном виде. Если бы я действовал «на дистанции», скорее всего, мне вообще ничего бы не угрожало. Но…

Правда, в которой я боялся признаться самому себе, состояла в том, что я не мог так поступить. Я должен был находиться рядом, когда это произойдет. У меня просто не было другой возможности изучить воздействие излучения нашей находки на живые организмы. Точнее, не совсем так – как раз воздействие на обычные живые организмы я мог изучить запросто – взять тех же пресловутых кроликов, которых я не раз использовал в качестве подопытных животных.

Но…

У меня была догадка, нуждающаяся в подтверждении. Заключалась она в том, что у воздействия ариэлия есть некий предел, после которого излучение становится уже безопасным для живого организма. Попросту говоря, проблема Джереми, Джилл и других была не в том, что они попали под его влияние, а в том, что попали в него частично, не полностью. Если моя догадка верна, то для лепреконов излучение ариэлия абсолютно безвредно.

И тут опять же возникает это самое «но»…

Мне необходимо было в этом убедиться абсолютно точно, и иначе, чем поставить опыт на самом себе, я этого сделать не мог.

Я торопливо оделся, перекусил на кухне сэндвичем, оставленным с вечера (как правило, половинки стандартного «треугольника» мне хватало, чтобы вполне насытиться), выпил кофе из термоса, забросил на плечо сумку с оборудованием и потихонечку вышел из дому. Было раннее утро, но город уже проснулся. Люди спешили на работу, в основном в «Гроб», приветливо здороваясь со мной и называя кто канцлером, кто доком. Я тоже здоровался с ними, хотя большинство были мне незнакомы. Проехал даже автомобиль, принадлежавший владельцу одного из четырех наших траулеров. Этот человек был лепреконом и извечным конкурентом Кохэгена, владевшего остальными тремя судами, он горячо поддержал нас с Блейком на выборах. Автомобиль приветственно посигналил мне, помигал фарами, я дружески помахал в ответ. Интересно, куда это он в такую рань? Было только без двадцати пять, еще даже толком не рассвело.

Вышел я так рано, потому что нужно было управиться побыстрее, еще до того, как проснется Ариэль. Она, как потомственная артистка цирка, была настоящей «совой» и не любила рано вставать. Совещание у нас было назначено на десять, потому проснется она не раньше восьми. Выходит, на все про все у меня было часа три, ведь я хотел вернуться до того, как она проснется. По этой причине я шел быстро, практически бежал трусцой. Это, вероятно, показалось забавным Кэмерону, околачивавшемуся у магазина Барби и занимавшемуся утренним собачьим прихорашиванием – он потягивался, почесывался, зевал. Во всяком случае, пес тут же бросил свои гигиенические процедуры и увязался со мной за компанию. Я не возражал: вместе все-таки веселее.

Таким образом, до места предполагаемого опыта я в компании с рыжим псом добрался меньше чем за двадцать минут, что было очень даже неплохим результатом. Строение оказалось старым, как окурок Черчилля, шиферным сараем, каких по всей территории Соединенного Королевства было разбросано немало. Окон в этом предельно лаконичном строении конструктивно не предусматривалось, дверной проем был частично перегорожен покосившейся дверью, с грехом пополам державшейся на верхней петле, а крыша поросла мхом настолько, что напоминала склон холма или старый валун.

Я немного повозился с дверью, бросил взгляд на разгорающуюся зарю (уж не прощальный ли это взгляд, мельком подумалось мне, но жажда познания была сильнее страха), частично скрытую от меня черной массой «Гроба», а затем вошел в свою персональную Самарру.

Кэмерон в сарай не пошел. Он уселся на пороге и стал с довольной мордой продолжать свои гигиенические процедуры, то есть чесать задней лапой за ухом, искоса поглядывая на мои манипуляции.

В сарае стоял насквозь ржавый корпус какого-то допотопного механизма, наверняка силосорезки. Он-то и послужил мне лабораторным столом. Расставить и закрепить оборудование было делом десяти минут. Настроить его тоже удалось довольно быстро.

Зажав камень струбциной, я на минуту приостановился, глядя в дверной проем, откуда в сарай косо падал утренний свет. Вот он, час Х. Оставалось только нажать кнопку и включить подачу шпинделя.

За дверями моей импровизированной лаборатории неторопливо разгорался рассвет. Округлый краешек солнца еще не показался над морем, поэтому казалось, что мрачный «Гроб», который был виден отсюда как на ладони, объят пламенем пожара. На самом гробовидном здании тускло светились лампочки, но неоновая вывеска была погашена, совершенно непонятно почему.

И сегодня у меня перед глазами часто встает эта картина: мрачное чернильно-черное здание «Гроба» в рассветном пламени, косо падающий поток света и рыжий Кэмерон, с интересом заглядывающий в дверной проем. Если бы я умел рисовать, то нарисовать эту картину, точную до малейших деталей, мне не составило бы никакого труда. И неудивительно, ведь именно в эти мгновения нашему миру суждено было встать на путь неуклонного и фантастического изменения.

– Кэмерон, шел бы ты отсюда, – ворчливо сказал я, подходя к двери и закрывая ее. Пес обиженно рыкнул и принялся скрести дверь лапой. Я вернулся к своему «лабораторному столу», надел очки сварщика, выбрал безопасное место за грудой какого-то кирпича, возможно, разрушившейся печкой, и включил станок. Сверло стало вращаться. Я медленно опустил шпиндель.

А затем юркнул в намеченное укрытие.

Несмотря на темные сварочные очки, я прекрасно видел, как опускается патрон со сверлом, как сверло касается образца. Сначала оно шло ровно, почти не замедляя движения. Я даже удивился. Но потом, вероятно, твердость материала значительно повысилась: судя по звуку, движение сверла стало медленнее, натужнее. Вокруг него появилось легкое свечение, что свидетельствовало о сильном нагреве сверла.

Что-то коснулось моей ноги. Я машинально взглянул вниз и увидел довольного собой Кэмерона. Пес все-таки отодвинул покосившуюся дверь и пробрался в сарай. А может, нашел какую-то щель в стене и смог протиснуться в нее.

– Вот, дурак, зачем ты явился… – беззлобно сказал я ему. – А если что-нибудь…

Закончить я не успел. В некотором роде Кэмерон спас мое зрение – раздался хруст, за которым последовала какая-то неистовая, ослепительно-яркая вспышка. Я перевел взгляд на то место, где была моя лабораторная установка. Образец раскололся ровно пополам. Обе его половины лежали на столе и буквально сияли. Вот уж воистину столбы света. Сверлильный станок как-то причудливо искорежился, равно как и ранее удерживавшая образец струбцина, похоже, они даже немного оплавились. Но контейнер для приема материала был абсолютно невредим, а индикатор на его поверхности показывал, что нужный мне материал я получил.

От образца не только исходило сияние, он источал что-то вроде светящегося тумана. Это было похоже на свет, внезапно замедлившийся в тысячи раз, и сарай постепенно заполнялся этой непонятной субстанцией. Когда туман подплыл к нам, мы с Кэмероном инстинктивно попятились. Не знаю, как там дела обстояли у пса, а у меня лично ноги стали ватными, и я буквально с трудом мог сделать шаг. Кэмерон взвыл, но не так, как воют от боли или страдания – это больше всего походило на возглас изумления у человека. Я вновь посмотрел на собаку. Сияние разливалось по его шерсти, отражалось в испуганных глазах, а сам Кэмерон с каждым мгновением становился все меньше.

Вот так, под недоуменный вой собаки бородатого женщины, для человечества началась новая эра.

Эра ариэлия!