Глава 26
Дикий пришел в покои Гордого, который лежал в лихорадке и не вставал с постели. Гордый глухо кашлял, а стол подле его кровати был заставлен кувшинами с отварами из остро пахнущих горьких трав.
Остановившись в изножье, Дикий посмотрел на брата. Сейчас контраст между ними стал ярче: лицо Гордого от болезни и перенесенных испытаний заострилось, побледнело, в нем проявилось благородство их древнего рода, проступив в чертах, которые словно обрели завершенность, а синие глаза стали глубже.
Дикий же, наоборот, буквально лучился здоровьем, а грубоватые черты его лица теперь оттеняли властность и уверенность в собственной силе. Он стоял, расправив плечи, широко расставив ноги и сложив руки на широкой груди, и ухмылялся.
— У тебя тут просто кладовка знахаря, — кивнул он на стол.
— По-моему, наш замковый лекарь решил испробовать на мне все известные ему травы, — пожал плечами Гордый, на лице которого от этого легкого движения проступил пот.
— Неважно выглядишь, брат, — заметил Дикий. — Но ты уж постарайся не помереть. Матушка расстроится. Вдруг следом за тобой помрет, а мне что тогда делать? Не люблю похорон, бабы слишком громко воют.
— Думаю, я тебя не огорчу. Сегодня мне гораздо лучше, — прохрипел Гордый и надрывно закашлялся.
— Да-да, мой старый конюх, бывало, тоже все уверял, что ему гораздо лучше. А потом взял, подлец, да и помер перед самым Самхэйном, все настроение испортил, — рассмеялся Дикий своим хрипловатым наглым смехом. — Но думаю, ты так с нами не обойдешься. И вообще, я тебя побеспокоил по другому делу.
— Какому?
Гордый с трудом сел в своих подушках прямо.
— Да про эту твою бабу, Лорелею, — пояснил Дикий. — Ты вот болеешь, миледи тоже, а мне одному приходится все решать. Что с ней делать, с Лорелеей твоей? Миледи с ней поговорила и велела оставить в замке, но я решил еще и у тебя о ней справиться.
— Лорелея спасла мне жизнь, — сухо ответил Гордый. — И я обещал ей замок, а также свою дружбу и поддержку. Надеюсь, ты обращаешься с ней достойно, как со знатной гостьей.
— Можешь не сомневаться, я с ней сама любезность и образец гостеприимства, — ухмыльнулся Дикий. — Любезней некуда, только что горшок за ней самолично не выношу. Но я хотел узнать кое-что. Вы с ней не?..
Тут Дикий ухмыльнулся еще противней и быстро потер указательными пальцами друг о друга, опустив руки. Гордый с отвращением посмотрел ему в лицо.
— Между мной и этой женщиной нет ничего, кроме договора, — сказал он. — И я бы просил тебя оставить мысли о ней в таком роде. Лорелея — воин, и не стоит к ней обращаться с такими предложениями, если не хочешь заработать неприятности.
Дикий примиряюще поднял руки.
— Ну-ну-ну… Что я, не могу в собственном замке яйца к привлекательной бабе подкатывать? Тем более раз она не занята и ты на ее благосклонность не претендуешь. А неприятности меня взбадривают. Люблю, когда бабы строптивые. Чтобы брыкались, злились и кусались. Тем они потом слаще в койке.
— Брат, прошу тебя как мужчину и родича: оставь Лорелею в покое, — процедил сквозь зубы Гордый. — Я обещал ей защиту и достойное положение в моем родном замке.
— Ну, если она откажет, то я, так уж и быть, не стану настаивать. — Дикий пригнул голову к плечу. — Но вдруг она сама не прочь? Я предложу, а уж ее дело — отказаться.
— Ты! — в бешенстве зашелся кашлем Гордый. — Дай мне только подняться с постели!
Дикий издевательски рассмеялся в ответ и вышел из спальни. Лекари сразу же поспешили заняться больным.
* * *
Миледи Воронов в простом домашнем платье полулежала на постели, кутаясь в меховую соболью душегрейку. Скрипнула дверь, и в спальню вошли Ройле и кормилица, державшая на руках маленькую Диорвел. Полная румяная красавица, испуганно потупив глаза, бережно положила малышку на постель рядом с миледи, низко поклонилась и вышла.
Глаза миледи остановились на ворочавшейся в своих пеленках девочке. Диорвел миновал третий месяц, и она была сплошной прелестью и умилением: голубые глазки блестели, рот все время расплывался в беззубой улыбке, а по нежным чертам личика уже сейчас было понятно, что малышка вырастет красоткой. Ее все время хотелось тискать, целовать и прижимать к себе.
Миледи протянула девочке палец, и Диорвел мягко ухватилась за него своими крошечными пальчиками. Миледи немного потянула ее на себя, и Диорвел ловко перевернулась на живот, после чего уронила голову на постель и принялась пыхтеть и ворочаться. Миледи слегка улыбнулась и сказала Ройле:
— Она такая крошка… Но уже — истинная миледи. Смотри, какие у нее изящные руки и нежные губы. Пожалуй, она будет красивее меня. А ведь она станет новой Госпожой гор, Ройле, когда я уйду.
— Мне не нравится, когда ты такое говоришь, — нахмурился Ройле.
— Но я буду это говорить.
Рука миледи потрепала щечку ребенка. Диорвел подняла на нее расфокусированный взгляд и вдруг лучезарно улыбнулась, издав полный восторга визг.
— Сколько счастья, — пробормотала миледи. — А ведь ее мать и отец мертвы, и у нее нет никого, кроме тебя и меня. Но именно ей я оставлю мои горы. Слушай, Ройле, и запоминай: эта девочка теперь важнее всего. Ты должен оберегать ее ото всего и прежде всего. У меня не было дочерей, но это — плоть от плоти моего старшего сына, и лишь ей я смогу отдать то, что у меня есть. Мы должны уберечь ее, Ройле. От болезней, от врагов и, главное, от жадных мужских взоров. До тех пор, пока она не встретит свою тринадцатую весну на горных пустошах. Ты должен служить ей, Ройле, словно самый преданный тролль, лучше всех цепных псов и верных слуг. Всем сердцем, всей душой.
— Но мое сердце навсегда принадлежит тебе, моя госпожа, — возразил Ройле, опускаясь на колени перед постелью и прижимаясь лицом к ладони миледи. Он смотрел на нее виновато и просительно, действительно напоминая в эту минуту большого доброго пса, который провинился перед хозяйкой и вымаливает прощение.
— Я знаю. — Миледи ласково провела рукой по его волосам, отчего веки Ройле прикрылись, а по лицу растеклось блаженство. — Но когда меня зароют в землю, ты отдашь свое сердце Диорвел. Я завещаю ее тебе, потому что никому больше не могу довериться так, как тебе.
Губы Ройле скривились, лицо покраснело, и на глазах выступили слезы. Он схватил миледи за руку и поцеловал в ладонь.
— Зачем ты так говоришь со мной? — горячо спросил он. — Твои слова разрывают мне сердце. Хорошо, я обещаю тебе беречь дочь твоего сына, но полюбить всем сердцем я больше никого не смогу — там есть место только для тебя.
Миледи снова улыбнулась ему и потянулась за поцелуем, но тут Диорвел, которая пыталась поднять тяжелую головенку, вдруг ткнулась носом в подушку и разревелась от досады.
Мать Воронов рассмеялась, и смех ее снова зазвучал совсем молодо и звонко. Она велела позвать кормилицу, а потом отправила Ройле за Диким. Тот не заставил себя ждать.
Миледи внимательно рассматривала сына, отмечая, как изменилось выражение его лица и каким властным и самоуверенным стал его взгляд. Что-то новое, темное мелькало в глубине его серых глаз.
— Кто бы мог подумать, что из всех моих сыновей именно ты возьмешь от меня больше всего, — задумчиво сказала она.
— Ну, все ж таки ты мне родная мать, — пожал плечами Дикий.
— Ты прочитал письмо Красного? — спросила миледи. — Верни мне его.
— Да. — Дикий полез в карман и затем протянул матери сложенное письмо. Глаза его неожиданно потеплели, в них появилось почти нежное выражение. — Я так и знал, что этот рыжий негодник убережет свою шкуру. Жаль, что не в ту сторону понесли его ноги, но уж лучше так, чем попасться в руки заплечных дел мастера из Лугайда. Теперь поскорее бы вернуть его домой. Ты напишешь ему, чтобы возвращался?
— Не так просто добраться сюда, — покачала головой миледи. — Ты лучше меня знаешь, что из Приморья в Серые горы можно попасть только через Тамврот, а Брес уж позаботится о том, чтобы нас разделить. Для всех нас наступают тяжелые времена. И нам придется думать, как освободить Тамврот и вернуть трон наследникам Эннобара. Ведь его родная дочь, принцесса Финела, у нас, а все знают, что Эннобар хотел отдать свою дочь за одного из Воронов.
— Но ведь он хотел отдать не Финелу, а Лорну, — удивился Дикий.
— Лорны нет, и, вероятней всего, ее убили вместе с матерью, — резко оборвала сына миледи. — Поэтому законная наследница престола — Финела. А она тут, и с ней вполне можно заключить брачный договор.
— Постой, — нахмурился Дикий. — Но ведь брат пишет, что Рона жива и сейчас сидит с ним за одним столом у Кулена.
— Это ничего не меняет, — еще холодней осекла его миледи. — Рона — дочь от первого брака, и Эннобар не видел ее своей наследницей. Потому, раз Лорны нет, корона переходит именно к Финеле. И я собираюсь обручить ее с Гордым. Тогда у нас появятся законные основания претендовать на Тамврот.
Дикий прошелся по комнате, потирая бороду и морща лоб.
— Пусть так, — пожал он плечами. — Мне-то все равно, кому достанется корона Эннобара.
— Нет, тебе не должно быть все равно, — зло сверкнула глазами миледи. — Потому что ты теперь — лорд Воронов, и благополучие Серых гор зависит от того, кто будет править Тамвротом и оказывать тебе поддержку.
Дикий во все глаза уставился на мать, приоткрыв рот.
— Да, я тоже никогда не думала, что горы выберут именно тебя и именно в тебе громче всего заговорит кровь Аодха, — кивнула миледи. — Но судьба всегда распоряжается по-своему. Думала ли я, рожая семь лет подряд по сыну, что именно шестой Ворон окажется на престоле Твердыни? Нет, наоборот, я никогда не видела в тебе хозяина гор, а теперь вышло так, что кроме тебя и некому.
— Сдается мне, тебе это не очень-то по нутру, — ухмыльнулся Дикий.
— О, отчего же? — ядовито улыбнулась миледи. — Лишь бы это тебе по нутру пришлось. Скажи-ка, кто тебя надоумил привязать к шлему оленьи рога?
— Сам решил, — дернул плечом Дикий. — Вспомнил сказки, которые нянька рассказывала, про Кернунана и Дикую Охоту. Подумал, что так страшнее выйдет. Оно и сработало.
— Еще как сработало! — смеясь, прикусила губы миледи, странно глядя на сына заблестевшими глазами. — В такую ночь, когда духи гор вышли танцевать с бурей, еще бы не сработало.
Дикий потерял терпение.
— Хватит болтать про всякую ерунду. Не желаю слушать твои бабьи пришептывания.
— Не слушай, — согласно кивнула миледи, все еще посмеиваясь. — А я и не скажу, даже если сам придешь спрашивать.
— Лучше разреши мне тоже написать брату, — сменил тему Дикий. — Я скучаю по нему. Сегодня ночью даже приснился мне: стоял по колено в воде и рукой махал, к себе звал.
— Напиши. Ворон отнесет. Но не сразу, ему надо отдохнуть. Как, впрочем, и мне. Убирайся.
* * *
Лорелея не знала, чем себя занять. Гордого Ворона она не видела с самого приезда в замок, миледи больше не вызывала ее к себе, а остальные люди почти не замечали. Лорелея ловила на себе настороженные взгляды да кивала в ответ на краткие приветствия. После того как на совете Лорелея несколько часов подряд рассказывала лордам гор о Бресе, его характере и нраве, привычках и планах, армии и вооружении войска, больше ее ни о чем не спрашивали.
Просыпаясь утром, Лорелея шла завтракать в зал, где одиноко сидела в углу стола, а потом либо выходила во двор и гуляла по смотровым площадкам, поражаясь угрюмой красоте вершин и перевалов, либо возвращалась к себе и читала книгу, обнаруженную в шкафу, — легенду о драконе и ратоборце. Легенда изобиловала кровавыми подробностями и заканчивалась очень грустно: победивший дракона герой в конце жизни погибал от рук предателей.
Через несколько дней такой безрадостной жизни Лорелею вдруг позвали к Гордому. Тот встретил ее в своих покоях, одетый в домашнее платье, но зато на ногах.
— Разве тебе не надо лежать в постели? — спросила Лорелея.
— Чем раньше встану, тем раньше поправлюсь, — отмахнулся Гордый. — Горячка вроде отступила. Меня еще знобит временами, и слабость во всем теле, но все-таки уже жара нет, и голова не плывет. Но все равно лекари пока не разрешают выходить на улицу, говорят, горячка вернется.
— А как твоя рана?
Лорелея прямо сидела в кресле и следила глазами за Гордым, который ходил по комнате. Она чувствовала необыкновенный прилив радости и тепла. И заметила все изменения, которые произошли с Гордым: похудевшее осунувшееся лицо, бледность, нервный блеск глаз. Впервые в жизни Лорелее хотелось прикасаться к мужчине, гладить его плечи, чувствовать тепло его тела, слушать его голос и даже просто смотреть на него. Каждый взгляд Гордого переполнял ее каким-то пьяным восторгом.
«Что это со мной?» — прислушивалась женщина к своему колотящемуся сердцу.
— Рана в порядке, — поморщился Гордый и распахнул рубаху. На месте раны розовел грубый стянувшийся рубец.
Лорелея легко поднялась с кресла, подошла к нему вплотную и нагнулась, разглядывая рубец.
— Внутри болит? — спросила она, хмурясь.
Гордый молча покачал головой.
— Значит, зажило, — кивнула Лорелея, чувствуя, как в голове путаются мысли.
Ворон был так близко, что она могла ощущать его запах, и этот запах пьянил ее, заставляя вздрагивать и задыхаться от эмоций.
Гордый запахнул рубашку и отошел к окну. Обернулся через плечо.
— Хотел спросить: как тебе здесь живется?
Лорелея уловила в его голосе озабоченность и заметила беспокойство во взгляде. Пожала плечами.
— Кормят хорошо, комнаты тоже хорошие, светлые и теплые.
— Я пока не могу выйти отсюда, — с досадой сказал Гордый. — Но мое слово остается верным: я дам тебе то, что обещал. Однако Серые горы — место жесткое. Люди тут грубые, а моя мать — не простая женщина.
— Я разговаривала с ней.
Лорелея снова пожала плечами, давая понять, что ее ничто не беспокоит.
— Ты просто не понимаешь, кто такая миледи Воронов, — серьезно посмотрел на нее Гордый. — У нее сердце из камня, а женских чувств в ней столько же, сколько в безликих идолах, которые часто встречаются на пустошах. Не верь ни одному ее слову, и главное, не возражай ей, она этого не выносит. Но зато сделает все, чтобы не уронить честь рода, а потому ты в безопасности, ведь ты спасла мне жизнь и можешь помочь в войне с Бресом.
— Я понимаю, — согласилась Лорелея. — И ничего не боюсь.
— Зря, — в раздражении взмахнул руками Гордый. — Тут все что угодно произойти может. Особенно сейчас, когда мать тоже лежит в постели и всем управляет мой младший брат. Это грубая тупая скотина, у которой нет никакого понятия о чести. Вот что бывает, если не отдавать сына в армию: вырастает такая вот свинья, которая считает, что ей все можно и ничего за это не будет. Мои братья боятся только нашу мать, но как только ее воля ослабнет, им вообще удержу не будет, а Дикий сейчас как раз начинает чувствовать свою силу. Поэтому я хочу тебя предупредить: держись от него подальше, а если что, сразу приходи ко мне.
— Ты беспокоишься за меня? — спросила Лорелея, и голос ее прозвучал неожиданно мягко.
— Я в долгу перед тобой, — холодно посмотрел на нее Гордый. — Ты спасла мне жизнь дважды: в темнице и в горах, когда тащила через снегопад. Я этого не забуду. И очень уважаю тебя как воина, но… Но насчет нашего разговора…
— Нет-нет, я все помню, об этом и речи нет. — Лорелея подняла ладонь, останавливая его. Выглядела она спокойной, но чувствовала себя так, словно вот-вот разрыдается. — Спасибо, что предупредил, но думаю, никакого беспокойства меня не ожидает. Если ты не против, я навещу тебя дня через два.
В глазах Гордого промелькнуло облегчение.
— Конечно. Приходи обязательно, может, мне уже станет лучше, и я смогу выйти на улицу.
Лорелея осторожно закрыла за собой двери и пошла по коридору, задумавшись и перебирая в памяти каждый жест и каждое слово Гордого.
— Эй! — окликнул ее хрипловатый низкий голос.
Лорелея обернулась и увидела Дикого, который догонял ее. Она остановилась и вопросительно посмотрела на Ворона.
— Скучно тебе, поди, у нас в деревне? — ухмыльнулся Дикий, подходя поближе. Они были почти одного роста, и Лорелея могла смотреть ему прямо глаза.
Выражение этих серых наглых глаз ей очень не понравилось: они будто ощупывали ее всю с головы до ног, раздевали и оценивали.
— Здесь очень хорошо, — вежливо ответила Лорелея, собираясь, как перед схваткой.
Она незаметно изменила позу, чтобы быть наготове. Дикий склонил голову к плечу, продолжая рассматривать ее.
— А я думаю, что тебе скучно, особенно по ночам, — заявил он. — Здоровой женщине не годится мерзнуть одной в постели.
— У меня камин, от него тепло, — сухо ответила Лорелея.
— Ками-и-ин, — протянул Дикий. — Вон оно как. Но я знаю способ получше.
Лорелея отступила на шаг, выражение ее лица стало опасным, глаза сузились.
— Шел бы ты по своим делам.
— Да? — оскалился Дикий, уверенно и неторопливо подходя ближе. — Или что?
— Или мне придется расстроить твою добрую матушку, — чуть улыбнулась в ответ Лорелея.
— Ну-ну, — рассмеялся Дикий. — Конечно, ты таскаешь на себе доспехи и думаешь, что ты умеешь владеть мечом, но не стоит себя переоценивать. Ты всего лишь женщина, и главное твое дело — раздвигать перед мужчиной ноги. Обещаю, тебе понравится. Еще и просить будешь.
Ворон быстро подался вперед, протягивая пальцы, чтобы схватить ее за плечо. Но Лорелея была начеку. Она тут же перехватила его руку, дернула на себя, используя вес его тела, а потом со всей силы пнула в бедро. Вскрикнув от неожиданности, Дикий рухнул на пол, а Лорелея ему помогла, не отпуская его руку. Она навалилась на него сверху и от души врезала кулаком в затылок, а потом отпрыгнула в сторону, попутно пнув по ребрам ногой.
— Вот сука!
Дикий вскочил на ноги. Глаза его выцвели от бешенства, лицо исказилось и побагровело.
— Тварь! Шлюха Бреса! — захрипел он. — Кем надо быть, чтобы мертвых из земли вырыть и на виселицу вздернуть? А? Как тебе было могилу разорять, сука? Думаешь, я тебе поверил, что ты сюда просто так за моим братом притащилась? Да ты только и ждешь, чтобы перед ним ноги раздвинуть. Шлюха! Я тебя насквозь вижу! И передо мной раздвинешь, никуда не денешься!
Лорелея приняла стойку.
— Это было предупреждение. Еще раз полезешь — изувечу.
— Это я тебя сейчас изувечу! — заревел Дикий и бросился на нее.
Лорелея подпрыгнула и ударила его ногой в лицо. Тяжелый зимний сапог встретился с переносицей Дикого, раздался хруст, и Ворон мешком рухнул на пол.
— Сука, — прохрипел он с пола, тряся головой и пытаясь встать на ноги.
— Я тебя не убила только потому, что ты сын миледи и брат Гордого, — бросила Лорелея. — И запомни вот что: я не женщина!
— И кто же ты? — прохрипел Дикий с пола.
— Боевой топор! — со всей серьезностью сказала Лорелея и ушла.
Дикий кое-как поднялся с пола, опираясь о стену и облизывая губы. Из носа лилась кровь, в голове шумело. Казалось, что его лягнула в лицо подкованная лошадь. Ругаясь сквозь зубы, он ощупал голову, а потом посмотрел вслед Лорелее налитыми кровью и злобой глазами.
Она вернулась к себе и заперлась на засов. Вспомнив лицо Дикого, усмехнулась. Конечно, если бы тот видел, как она дерется, ей вряд ли удалось бы отвязаться так легко. Если Дикий захочет преследовать ее и дальше, дело может кончиться плохо: никто не мешает хозяину замка позвать на помощь фениев или слуг.
Но рассказывать об этом Гордому? Только не ему! Почему-то Лорелее было стыдно признаться, что его брат домогается ее, словно рабыни или крестьянки.
До самого обеда она сидела и думала, что делать, но в голову ничего не приходило… Поэтому Лорелея поступила, как все обычные люди: решила пустить дело на самотек, чтобы проблема решилась как-нибудь сама собой. Ну или дело дошло бы до активных действий с ее стороны, когда надо бить, а не думать о таких сложных вещах.
В зале за столом всех ждал сюрприз: во главе стола на большом старинном кресле, где в последнее время всегда сидел Дикий, восседала миледи. Выглядела она намного лучше, а за спиной ее стоял Ройле, глядя куда-то в пустоту и улыбаясь своим мыслям.
Завидев Лорелею, миледи кивнула и указала на место возле себя слева. Лорелея заколебалась: все это время она садилась подальше от остальных, стараясь не привлекать к себе внимание, и вот теперь все взгляды обратились на нее. Миледи ждала, и пришлось подойти и занять предложенное место.
— Как тебе в Твердыне? — спросила миледи, пока Ройле накладывал им обеим в тарелки кашу с мясом. — Не мерзнешь? С непривычки тут может быть холодно. Замок старый, сквозняки гуляют повсюду. Тем более что ты из Лугайда, а там гораздо теплее, чем у нас в горах.
— Если топить камин, то тепло, — пробормотала Лорелея.
Миледи подняла взгляд: в зал вошел Дикий. Увидев во главе стола мать, он на несколько секунд застыл, потом опустил глаза и прошел к пустому креслу справа от нее, оказавшись напротив Лорелеи. Та увидела его лицо: отеки, синяки, заплывшие глаза и опухший нос.
— Хорошо выглядишь, — заметила миледи. — Кости целы?
— Все в порядке, — буркнул Дикий, принимаясь за еду. От Лорелеи не укрылось, что он ел осторожно, морщась и едва двигая челюстью.
— Ты хорошо справлялся со своими обязанностями, — заметила миледи. — Если хочешь, можешь неделю поохотиться в горах.
Дикий поднял тяжелый взгляд от тарелки. Лорелее вдруг стало страшно: глаза Дикого наполнились тьмой, в них всплыло что-то совсем животное, хищное, неукротимое.
— Власть портит, особенно внезапная. — Миледи спокойно смотрела на сына. — На тебя обрушилось сразу все: война, власть, разлука с братом. Нужно проветрить голову. А мне нужна новая шуба, лучше всего — из соболей. Да и мясо в Твердыне не помешает. Нам нужно беречь запасы зерна, ведь хлеб больше покупать не у кого. Скоро сюда начнут приходить крестьяне за пищей и помощью. Поэтому бери своих фениев и выезжай за кабанами и оленями.
— Да, миледи. — Дикий сморгнул, и тьма ушла из его взгляда. — Действительно, я сам давно хотел в горы.
— Хорошо, что мы с тобой друг друга понимаем, — улыбнулась миледи и вернулась к еде, мимоходом остро взглянув на Лорелею.
Та сидела спокойно, хотя сердце у нее колотилось. Понятно, что миледи все отлично поняла про них с Диким. И если его сослали охотиться, то что ждет ее?
— Но через неделю я жду тебя в замке, надо решить, что делать дальше, — добавила миледи. — Зиму мы переживем, хоть и придется несладко, но я уверена: Брес не сунется сюда до весны. А вот весной нас ждет новая война, и я хочу с вами обсудить кое-что. Как раз Гордый за неделю окончательно оправится, и можно будет действовать.
— Хорошо, — ответил Дикий, косясь на Ройле. — Отпустишь его со мной?
— Ройле, поедешь на охоту? — полуобернулась миледи.
Тот опустил глаза.
— Если тебе, госпожа, угодно.
Миледи внимательно на него посмотрела и усмехнулась.
— Да, Дикий, забирай его с собой. И я повторюсь: нам нужно мясо. Чем больше, тем лучше.
* * *
Закутавшись в плащ, Лорелея стояла на открытой галерее и смотрела, как охотники собираются выезжать со двора. Было поздно, холодное зимнее солнце уже золотило промерзшее небо, а охотники все ходили вокруг саней и верховых лошадей. Наконец Дикий вскочил на своего коня и затрубил в рог. Кони, сани, пешие охотники на коротких лыжах тронулись с места, и скоро двор опустел.
— А ты не хочешь на охоту?
Лорелея быстро обернулась. За спиной, в нескольких шагах, стоял Младший Ворон и смотрел на нее яркими голубыми глазами.
— Прости, что беспокою, но я подумал, что невежливо не предложить тебе нашу любимую зимнюю забаву, — извинился он. — Зимой тут скучно, не то что в столице. Наверное.
Лорелея улыбнулась, но ее взгляд оставался настороженным.
— Я не умею охотиться.
— Ничего особенного делать не надо, — пожал плечами Младший. — Мы пойдем за белками и куницами. Шагай себе на лыжах да слушай, когда собака белку облает. Попасть, правда, тяжело: белка вертится среди веток. Потому надо осторожно подкрадываться, чтобы не спугнуть.
— Я хорошо стреляю из лука, — ответила Лорелея. — А мы не замерзнем?
— В сугробе ночевать не придется, — рассмеялся Младший. — Мы дойдем до избушки в лесу. Там будем ночевать, а днем — охотиться. У меня есть две хорошие собаки.
— Мне бы хотелось, — неуверенно улыбнулась Лорелея, которую внезапно пронзила такая острая тоска по свободе, что сердце сжалось.
— Тогда пойдем собираться, — открыто улыбнулся Младший.
— Но почему ты решил взять меня с собой? — насторожилась Лорелея. — Учитывая, кто я…
Младший серьезно посмотрел на нее.
— Ты спасла жизнь моего брата. Конечно, у нас тут жизнь не слишком ценится, да и отношения между нами не очень, но все-таки это мой брат, моя кровь. И я считаю себя в долгу перед тобой. Понимаю, чем тебе пришлось пожертвовать. Ты должна знать, что есть кто-то, кто это ценит и кому ты можешь тут доверять.
Лорелея тоже искренне улыбнулась и пожала его протянутую руку. Они спустились с галереи, зашли в тепло. Надо было пройти через парадный зал, где на стенах висели портреты предков.
— Ты похож на него, — вдруг остановилась Лорелея перед одним из портретов. — Только у тебя глаза добрые.
Младший посмотрел на портрет высокого широкоплечего мужчины в мехах.
— Это мой отец, Аодх Ворон. Миледи говорит, что из всех сыновей я похож на него меньше всего.
— А мне кажется, похож. — Лорелея подняла брови. — А еще ты похож на Гордого и на Старшего… Прости.
— Ты видела моего старшего брата? — спросил Младший.
Лорелея отвела глаза.
— Видела в день битвы. Он рубился рядом с Эннобаром. Твой брат был красивым мужчиной и хорошим воином.
— Как ни странно, хотя я почти не был с ним знаком, с ним мне было проще, чем со всеми остальными братьями, — вдруг признался Младший. — Он уехал в Тамврот, когда я был еще совсем маленьким, я его плохо помнил. Но когда мы все отправились в столицу и встретились там впервые за десять лет, именно Старший стал вдруг мне ближе других, хотя мы почти не говорили. Мне кажется, я видел в нем отца. Мы могли бы подружиться, если бы он не погиб.
Лорелея мучительно покраснела. Младший улыбнулся ей и двинулся дальше. Лорелея украдкой косилась на его шрам и заодно рассматривала доброе привлекательное лицо. Он действительно походил на Гордого лицом, цветом глаз и волос, хотя черты его и не были такими правильными и точеными, как у брата.
— Это меня орел разодрал, — прикоснулся к шраму Младший. — Я уже привык, что всем интересно, сам рассказываю.
— Я бы к нему не полезла, — вздрогнула Лорелея. — Ты мог без глаз остаться.
— Мог, — рассмеялся Младший. — Но не остался.
* * *
Зимний лес Лорелею заворожил. Мороз стоял небольшой, часто шел снег. Медленные снежинки плавно кружились в воздухе, оседая на землю и деревья. Младший увел Лорелею подальше от Твердыни, туда, где горы были намного ниже, а леса — гуще.
Они нашли охотничий пустой домик и остановились в нем. Младший учил Лорелею добывать пушных зверей, объяснял их привычки и рассказывал о горах все, что знал сам. Лорелею покоряла его спокойная уверенность на охоте, то, как легко он ориентировался в заснеженном лесу и управлялся с собаками.
С непривычки она никак не могла приладиться к охотничьему быту. Было тяжело вставать по утрам и идти на речку с топором, пробивать окошко проруби и набирать в котелок ледяной воды, чтобы приготовить кашу. И Младший легко взял все обязанности на себя.
Первое время они только охотились и почти не разговаривали. Но на четвертый день началась пурга, и пришлось на два дня засесть в избушке: стужа, яростный ветер и снеговые вихри не давали пойти в лес.
Лорелея все время лежала на нарах, глядя на огонь в очаге, и куталась в шкуры. От нечего делать они разговорились. Беседа вертелась вокруг миледи и остальных братьев, особенно много Лорелея спрашивала о Гордом, но Младший не мог ничего толком рассказать, так как сам почти не знал брата. Кроме того, Гордый ему не нравился, о чем он честно и сказал Лорелее.
— Слишком любит себя и слишком плохого мнения о женщинах, — пояснил Младший. — Он их презирает.
— Дикий тоже, — заметила Лорелея.
— Гордый презирает их по-другому, — возразил Младший. — Дикому нравятся все женщины сразу и никакая в отдельности. А Гордый просто думает, что любая женщина готова ему на шею броситься, а потому не стоит его внимания.
— А ты не такой? — поддела Лорелея.
— Ну, я не очень много общался с женщинами, — смутился Младший. — Я, наверное, тут неподходящий пример. Мне нравится только одна девушка, но я никогда не стал бы ни презирать ее, ни брать силой. Мне даже трудно сказать ей, что она мне дорога.
— А где она? — заинтересовалась Лорелея. — Живет в Твердыне или это какая-то из дочерей ваших горных лордов?
— Нет, — погрустнел Младший. — Она всего лишь дочь кузнеца, но нету красивей ее никого. И осталась в Тамвроте. Я даже не знаю, жива ли еще.
Младший опустил голову. Лорелея молчала. Ответить было нечего. Она знала, что происходит при разграблении города, и не решилась на утешения. Лорелея не любила врать понапрасну или вселять ложную надежду.
— А мне милее всех Гордый Ворон, — вместо этого сказала она вдруг. — Когда я его увидела, у меня словно сердце остановилось. Когда он смотрит на меня, то как будто боевое копье в грудь вонзается. Даже дышать тяжело. И все тоска какая-то на душе.
— А он-то что? — спросил Младший.
— Честно сказал, что женщину во мне не видит, — пожала плечами Лорелея, глядя в низкий деревянный потолок, куда в дыру утягивался дым от очага. — И, по правде сказать, он прав. Меня не учили любить мужчин, меня учили убивать. Я не женщина, а оружие. Могу убивать голыми руками или всем, что подвернется, но привлекать мужчину я не умею. Иногда я смотрю на других женщин и вижу, как они меняются рядом с мужчиной. Даже голос, взгляд и все жесты другими становятся. Такими плавными, заманчивыми. Особенно в глазах появляется такая сладость, что мужчины теряют голову. Я всего этого не умею.
— Может, стоит попробовать? — неуверенно предложил Младший. — Надеть женское платье и тоже вести себя так, как другие? Проявить нежность, женственность.
— Нет, — ответила после недолгого молчания Лорелея, отвернувшись к стене. — Я буду выглядеть глупо, если начну делать то, к чему не приспособлена. Мое дело убивать, а не соблазнять мужчин. Поздно менять свою натуру. Людей только насмешу, а ничего хорошего не выйдет.
* * *
Наутро пурга улеглась, лишь серые тучи висели над горами, иногда роняя редкие пушистые снежинки. Младший и Лорелея вышли до рассвета, и соскучившиеся взаперти собаки резво забегали между деревьев, вынюхивая и высматривая белок, куниц и других пушных зверей.
Лорелея уже научилась тихо подкрадываться на лыжах к ели или пихте, на которой сердито цокала белка, ругаясь на лайку, выделывающую под деревом кульбиты и заходящуюся в лае, и снимать зверька с ветки одной стрелой. Вж-ж-жи-их! И белка слетает с ветки в снег. И тут надо быстрее бежать, чтобы отогнать собаку.
Но поохотиться как следует им не удалось. Совсем скоро где-то далеко зазвучали звуки рогов, а потом донеслись человеческие голоса. Младший Ворон вынырнул из-за заснеженных деревьев и подошел, мягко переступая лыжами, к застывшей на месте Лорелее.
— Это охота, — уверенно сказал он. — Гонят оленя или лося. Пойдем. Надо уйти, чтобы не попасть поперек дороги.
Он взял Лорелею за локоть и потащил в сторону, свистнув собакам. Они спустились ниже с горы, там, где деревья расступались в стороны, открывая голую полянку, и остановились.
Звуки охоты приближались, лай собак разрывал морозный воздух, и вдруг Лорелея широко распахнула глаза: на поляну из леса выломился огромный лось, низко пригибавший к снегу рогатую голову. В прыжке он преодолел едва ли не половину поляны, как вдруг в воздухе просвистело тяжелое копье и вонзилось ему в бок. Лось всхрапнул и завалился в снег, пятная его яркой кровью, забился в предсмертных судорогах и хрипло застонал.
Лорелея перевела взгляд туда, откуда на огромном сером жеребце вылетел из леса Дикий Ворон. Глаза ее округлились от изумления и страха: на голове Дикого красовались высокие и развесистые оленьи рога. Лицо его раскраснелось, глаза блестели злым азартом. Тут же за ним вылетели из леса борзые и гончие, оглушительно лая и визжа, а потом показались и другие всадники.
Дикий обернулся, и Лорелея на секунду прикрыла глаза. Когда она их открыла, уже никаких рогов на его голове не было. Младший, выступив чуть вперед, помахал брату рукой.
Дикий посмотрел на них и тут только узнал Лорелею. Она была одета в меховую куртку, две пары плотных штанов и в меховую бесформенную шапку, какие носили горцы. Вязаный шарф обматывал шею три раза, руки скрывали меховые рукавицы. Лицо Дикого украсила неосознанная ухмылка, которая шла к его бороде и глазам, ярко сверкающим из-под низких черных бровей.
В серых наглых глазах появились золотистые теплые искорки. Глаза эти смотрели на Лорелею, восхищаясь ею, звали и тревожили. Она почувствовала странное смущение. Ни один мужчина за всю ее жизнь так на нее не смотрел. Дун Диар всегда глядел весело, добродушно, но спокойно. Спать с ней было для него всего лишь дополнительным удобством. Остальные мужчины в окружении Бреса, как и сам Брес, видели в ней только опасное оружие. Те, кто иногда намекал ей на шалости, всегда приглядывались к ней с опаской. В их глазах был интерес, как при покорении необъезженной лошади, или охотничий азарт, но никогда не было этой манящей ласки, этого древнего зова, который будил в Лорелее смутные, тревожные и острые чувства.
— Кого я вижу среди диких заснеженных лесов, — ухмыльнулся Дикий, напрочь забыв о лосе, от которого отгоняли собак остальные охотники.
Он подвел коня так близко к брату и Лорелее, как только мог: влажное дыхание жеребца оседало на их куртках.
— Мы охотились на белок.
Младший показал связку тушек.
— Понятно. — Дикий смотрел не на брата, а на Лорелею, и золотые искорки в его взгляде становились все ярче и игривей. — И как тебе нравится охотиться на белок с боевым топором?
Лорелея покраснела. Она видела, что Дикий шутит, причем даже не злобно, а в своей хамской манере, но все равно эти слова почему-то уязвили ее.
— А? — удивился Младший, который ничего не понял.
— Ладно. — Дикий тронул коня, высылая его обратно на поляну. — Мы хорошо поохотились и завтра возвращаемся в замок. Оленей, лосей и кабанов в этом году полно, думаю, голод нам не грозит.
Лорелея смотрела, как он подъезжает к начавшим разделывать тушу охотникам и громко распоряжается. Вся картина так и отпечаталась в ее памяти: серое небо над серыми горами, заснеженный лес, темная туша на белом, изукрашенном кровью снегу, лающие собаки, толпящиеся охотники и всадники, пар, поднимающийся от конских морд, и Дикий Ворон, прямо сидящий на своем огромном сером жеребце с густой гривой и пышным хвостом.
— Ты… ты ничего не видела? — почти шепотом спросил у нее Младший.
Лорелея посмотрела на него и молча показала руками «рога» у своей головы. Младший испуганно вздрогнул и кивнул. Лорелея чуть покачала головой, давая понять, что здесь об этом говорить не стоит. Они молча развернулись и пошли по тихому лесу к своей избушке.
— Наверное, нам тоже надо сегодня возвращаться в Твердыню, — вслух подумал Младший, и Лорелея согласно кивнула.
К Дикому подъехал один из его фениев: такой же крепкий, рослый и длинноволосый. Голубые глаза засверкали из-под черных насупленных бровей, когда он мотнул головой вслед уходившей паре:
— Не хочешь приструнить эту подстилку?
— Не сейчас, — покачал головой Дикий, сощурившись. — Помнишь, я купил у Старого Вепря охотничью суку, злющую, как рысь?
— Ну? — поднял бровь фений.
— Помнишь, как она отказывалась признавать меня, бросалась, рычала, и как я ни бил ее, все было без толку? — продолжал Дикий, и на губах его проступала ухмылка. — Я уж готов был проломить ей череп и попрощаться со своими деньгами, но потом решил зайти с другой стороны. Взялся сам кормить ее, уговаривал часами, ухаживал за ней, как за невестой до сговора. И что ты думаешь? Трех месяцев не прошло, как она уже ластилась ко мне и с руки хлеб брала.
Дикий посмотрел на фения в упор и гнусно ухмыльнулся:
— Так-то, Коннла Волк, так-то.
— Всегда я думал, что котелок варит только у Красного, но оказывается, и твоя голова годится не только на то, чтобы шапку носить, — проворчал Волк, ухмыляясь в ответ. — Но ты же никогда не отличался терпением?
— В смутные времена приходится менять свои привычки, — пожал плечами Дикий. — А они наступили непростые, и вряд ли в ближайшее время все вернется на свои места.
