Глава 24
Лорды послали разведчиков убедиться, что войско Бреса окончательно отступило. Разведчики донесли, что лугайдийцы уходят, оставляя своих мертвецов в снегу и даже не оборачиваясь на них. Некоторые лорды, воодушевившись победой, хотели было преследовать врага, но Дикий Ворон остановил их. Воспользовавшись восхищением, которое вызвало его появление, он принялся категорично распоряжаться всеми воинами и лордами.
Он запретил преследовать Бреса, отдал приказ подобрать раненых и организовать перенос самых тяжелых, а тем, кто был ранен легко, велел отдать лошадей.
— Лишние смерти нам ни к чему, — заявил Дикий, прохаживаясь перед лордами, многие из которых были гораздо старше и опытней его в военном деле.
Но в шестом сыне Аодха прорезалась гордая властность, свойственная его отцу. В голосе, лице, взгляде появилось нечто такое, из-за чего не решались возразить даже несогласные. Уверенность Дикого в своей правоте заменяла в глазах окружающих эту правоту, становилась вдруг чем-то единственно правильным и верным.
При этом Дикий сам проверял, как исполняются его распоряжения, разговаривал со всеми как с равными — и с лордами, и с простыми воинами, — одинаково соблюдая интересы и тех, и других.
Каэрвен наблюдал за ним с удивлением, смешанным с суеверным восторгом, — в Диком вдруг проступила «воронья порода», как старые роды Серых гор называли фамильные черты характера лордов Воронов.
Когда войско двинулось в обратный путь, Дикий с Каэрвеном поехали впереди. Дикий покачивался в седле и, нехорошо скалясь, рассказывал Каэрвену о битве, о смерти лорда Кайси и других, о своем спасении и о походе с уцелевшими воинами в Серые горы через Лугайд.
— Шли мы по краю Долгих полей Лугайда, но раненых много было, постоянно приходилось в деревнях останавливаться, отдыхать, жратву добывать. Я всех наших подбирал, хотя и задница у меня мерзла с испугу: а ну как Брес выслал бы по наши шкуры своих гвардейцев? А мы все пешие, половина раненых, да и не так чтоб много нас. Потом, когда народу побольше стало, я обнаглел: занимал деревни, местных всех в амбарах запирал, чтобы не разбегались за помощью, и стоял чуть не по неделе. Поэтому так долго шли сюда. Ну и умотался я с этой оравой! Сроду не думал, что управлять народом — это такое муторное дело. Все только и идут к тебе, что да как. Хорошо, теперь отстанут.
— Как же про вас не узнали? — удивился Каэрвен.
— Ну, узнать-то узнали, но мы к тому времени более-менее оклемались, подготовились к переходу и ушли себе в леса — на Серые горы повернули. Я нарочно правее забрал, чтобы ущельем пройти, — ответил Дикий. — В лесах попутно еще кое-кого из наших подобрал, включая Младшего и этого мамашиного тролля. Ну и здоров же он! Мне б таких сотню, я бы на Бреса хоть завтра выступил. Он там завалил медведя, а еще из бревен сложил сруб. И сидел там, ухаживал за Младшим, медвежьим жиром его лечил и печенью лосиной. У Младшего рана гноилась и лихорадка была. Ну, к тому времени, как мы дошли до лесов этих, у него здоровье поправилось, и Ройле уже охотиться на целый день уходил. Засек наши костры и по кустам подкрался. Увидел, что свои, вылез и объявился. Вот Небесами тебе клянусь: я так ему рад был, что хохотал, как дурачок.
— Я сам готов быть хохотать, когда вас увидел, — дрогнувшим голосом сказал Каэрвен. — Ведь сколько воинов домой не вернулось.
— Ничего, бабы еще нарожают, что им делать-то! — фыркнул Дикий, оглядываясь на ползущую вереницу людей. — Для чего война нужна? Чтобы мужчины мужчинами были и чтобы кровь друг друга проливать. Чего уж лучше, чем в бою лечь? Не от старости ж помирать, когда уж ни зубов нет, ни на бабу не залезешь.
— А вы не знали, что происходит в Тамвроте? — спросил Каэрвен.
— Нет, — помрачнел Дикий. — Только что мы разбиты в пух и что Старший и Эннобар убиты. Про других братьев — ничего. Знаю еще, что Красный должен был в Тамврот уехать, его еще до боя в руку стрелой царапнуло. И что Брес на Тамврот ушел. Вот и все.
— Брес взял Тамврот и убил королеву и Морну, — произнес Каэрвен.
Дикий остановил коня, в упор взглянул на Каэрвена своим тяжелым взглядом. Пнул лошадь, чтобы съехаться вплотную, положил руку в кожаной рукавице ему на плечо.
— Братья?
— Гордый в плену у Бреса, — горько ответил Каэрвен. — Мы ничего не знаем о старших дочерях Эннобара и сыновьях Старшего. Но на днях в замок приезжал Мудрый, привез Финелу и сказал, что Красный мог спастись — он указал ему тайный ход в городской стене, ведущий на дорогу в Приморье.
— Я знал! — воскликнул Дикий, по лицу которого разлилась краска, а глаза возбужденно заблестели. — Я знал, что этот хитрозадый негодник вывернется из любой передряги! А что ж Мудрый?
Каэрвен отвел глаза.
— Он уехал, и никто не знает куда. Ну, то есть никто, кроме миледи, но она не говорит ничего.
— Вот еще не хватало, — проворчал Дикий, отпуская наконец плечо Каэрвена. — Вечно эти книжники воду мутят. Куда он провалился в такое время? Ладно, Финелу привез, и на том спасибо. Но что Красный в Приморье, а Тамврот в руках Бреса — это настолько плохо, что вы пока даже не понимаете еще. А я вот…
Дикий закусил нижнюю губу и задумался.
* * *
Дикий вошел в покои матери и остановился в изножье ее постели. Миледи Воронов лежала под толстым шерстяным одеялом, укрытая им до половины. Сверху она куталась в пуховую шаль, какие носили все женщины Серых гор. Лицо миледи заметно постарело: по углам рта пролегли складки, глаза запали, на лбу прорезались морщины, кожа на шее свободно болталась. Миледи была бледна, губы у нее обветрились, а глаза потускнели. Когда Дикий вошел, миледи бил сухой жестокий кашель, и она не сразу смогла заговорить с сыном. Зато она пристально смотрела на него, чутко оценивая ту перемену, что произошла в нем.
— Ты вернулся, — сказала она, когда смогла заговорить.
Дикий почтительно склонил голову.
— Вас осталось пятеро, — продолжила миледи. — Пять моих сыновей.
— Другие тоже живы? — резко поднял голову Дикий, покраснев от волнения. — А кто еще погиб?
— Все живы, — устало ответила миледи. — Но теперь Мудрый больше не брат тебе и другим, не сын мне и его нога никогда не ступит в Серые горы, пока я жива.
Дикий помолчал, а потом спросил о том, что его волновало больше всего:
— А Красный?
— Думаю, он в Приморье, — ответила миледи. — Точно не знаю где, но жив.
— Ты уверена? — сжал кулаки Дикий. — Брат жив?
— Да, и как только я отлежусь, отправлю к нему письмо с вороном, — сказала миледи, рассеянно глядя на сына. — Как судьба выбирает! Не думала я, что именно ты станешь лордом Твердыни. Шестой сын. Но ты всегда любил горы.
— Я? — Дикий покраснел, а глаза его зло и упрямо сузились. — Я не лорд Твердыни.
— Сейчас именно ты, пока я лежу в постели, — остановила его мать. — Старший мертв, Мудрого нет, Белый… далеко, и не его это дорога, Красный тоже далеко, а Гордый скоро будет здесь, но он слишком долго жил в Тамвроте, и он не правитель, а солдат. Так что сейчас на престол сядешь ты. Тем более что нас ждут тяжелые времена.
— Война? — подобрался Дикий.
— Нет, — покачала головой миледи. — Брес вряд ли вернется в ближайшее время. Но Тамврот захвачен, и мы разделены. Нам больше не у кого покупать хлеб. Голод, вдовы, сироты… И вся тяжесть ляжет на тебя.
— Но я не хочу править, я не умею! — воспротивился Дикий.
— Всем нам приходиться делать то, чего мы не хотим, — заметила миледи. — Причем по собственной воле. Иди, я устала.
— А ты… Эта буря, — замялся Дикий.
Миледи закрыла глаза.
— Да, это я. — Голос ее странно изменился. — Я — это буря. Я — это горы. И пока я не могу оставить их. Пока — не могу.
* * *
Во двор замка въехали двое розвальней, запряженных сильными низкорослыми деревенскими лошадьми. В них, укрытые в меха и одеяла, лежали Гордый Ворон и Лорелея. Гордый спал, а Лорелея смотрела в небо. После того как их подобрали, отвезли в деревню, и несколько дней они провели в крестьянской избе.
Лорелея обморозила руки, ступни и лицо, и ее лечили, чем могли. Теперь все ныло и болело, но обморожение было легким, и Лорелея не обращала на боль внимания, понимая, что та пройдет.
С Гордым дело обстояло хуже: он простудился в снегу, и помимо обморожений у него началась горячка. Поняв, что дела становятся все хуже, крестьяне решили везти спасенных в замок, надеясь, что там им смогут помочь. А если умрут, то хоть не на руках, не придется оправдываться.
Дикий сидел в общей обеденной зале, за огромным пустым столом, и ужинал. Проверяя раненых, размещенных по разным поселениям вокруг Твердыни, он редко успевал поесть со всеми и сейчас жевал один, руками обдирая мясо с вареной бычьей кости и высасывая костный мозг, губы и короткая густая борода лоснились от жира. Пшенную похлебку с чесноком Дикий уже выхлебал и теперь смаковал мясо, забыв обо всем вокруг. Одной ногой Дикий отпихивал волкодава, который выпрашивал подачку и норовил встать тяжелыми лапами хозяину на грудь.
Сани встречали управитель Эрик и еще несколько фениев Дикого Ворона. Узнав, что в санях Гордый Ворон и его женщина, Эрик устроил настоящий переполох. Лорелея выбралась из саней, и ее со всех сторон засыпали вопросами. Она хмуро и кратко отвечала, ничего толком не рассказывая.
Висящая над пропастью Твердыня Воронов с ее мрачными серыми башнями произвела на Лорелею угнетающее впечатление. Высокие, одетые в меха бородатые мужчины со светлыми глазами и топорами на поясах, огромные пушистые собаки, серое небо, поднимающиеся со всех сторон горные пики пугали ее. Она вдруг впервые со всей остротой ощутила, что она среди чужих, сама всем чужая, что все эти люди — враги Бреса, которому она еще недавно служила и с которым они вели войну.
Стоя среди толпы и глядя на грубых людей и злобных псов, Лорелея поняла, что впервые ее жизнь зависит не от умения владеть оружием, а от Гордого Ворона, который все еще не приходил в себя.
Между тем крестьяне рассказали, как нашли обоих у перевала, и Эрик предложил Лорелее представиться лорду Дикому Ворону, который принимал все важные решения, пока его матери нездоровилось.
Гордого Ворона отнесли в комнаты его Красного брата, а Лорелея пошла за Эриком и присоединившимся к ним Каэрвеном.
Дикий как раз с хрустом раскусил хрящ и причмокнул. Когда в залу ворвалась вся процессия, он нахмурился, вопросительно взглянув на Каэрвена. Потом его взгляд перешел на Лорелею, спокойно стоявшую между мужчинами. В серых наглых глазах Ворона вспыхнул интерес. Он ощупал взглядом сильную высокую фигуру, отложил кость и с хлюпаньем облизнул пальцы.
— Что это за гости тут у нас? — ухмыльнулся Дикий, мазнув взглядом по высокой груди Лорелеи.
В эту самую секунду она поняла все его мысли и возненавидела его всей душой, на уровне инстинкта, вздрогнув, как будто предчувствуя то, чем грозит обернуться этот взгляд.
— Она пришла вместе с Гордым Вороном, — заторопился с рассказом Эрик. — Их только что привезли крестьяне с Сосновой гряды. Они нашли Гордого и эту женщину в снегу у перевала, полузамерзших, и едва отогрели.
— Вон оно что! — присвистнул Дикий, и интерес в его глазах разгорался все ярче. Он откинулся на спинку кресла и широко расставил свои сильные ноги в высоких охотничьих сапогах. — Поди-ка ты! Первый раз вижу женщину с оружием и в мужской одежде. Кто ты, миледи? И как очутилась здесь с моим братом, коли он находился в плену?
Лорелея набрала в грудь воздуха. Она давно уже прокручивала в голове эту объяснительную речь. Все те дни, которые они находились в деревне.
— Меня зовут Лорелея, — назвалась она. — Брес приказал мне держать твоего брата, лорд Ворон, в темнице и пытать его, чтобы он согласился написать вашей матери письмо с просьбой привести Серые горы в покорность Лугайду. Взамен Брес обещал ему жизнь. Но я ослушалась Бреса: помогла твоему брату бежать и сопровождала до самой Твердыни, пока хватало сил.
Лорелея замолчала, спокойно глядя в глаза Дикому. Тот выпрямился в кресле и пожевал нижнюю губу. Взгляд стал темным, тяжелым, недобрым.
— Позовите Ланса и Трумина, которые вернулись с битвы, — велел Дикий. — Они дрались ближе к Эннобару, пусть поглядят на нее.
Эрик поспешно убежал и вернулся с двумя фениями, выглядевшими так же сурово, как горные пики вокруг Твердыни. У одного на лице красовалась несвежая повязка, второй держал руку на перевязи. Завидев Лорелею, один из них, по имени Ланс, изумленно охнул и обернулся на Дикого.
— Ты ее знаешь? — спросил тот.
— Небесами клянусь, это та самая ведьма, которая рубилась подле Бреса! — заявил Ланс, впадая в гнев и указывая на Лорелею грязным пальцем. — Я ее хорошо разглядел и крепко запомнил. Все чудно казалось: как это баба может заместо мужчины на коне мечом рубиться?
Дикий встал, и на лбу его проступили вены, а лицо налилось багровой краснотой. Он в упор спросил у Лорелеи:
— Так ты убивала для Бреса?
— Да, — спокойно ответила та, не меняя позы и не отводя взгляд. — Я уже сказала тебе, лорд Ворон. Я служила Бресу, а теперь служу твоему брату.
— За что же? — по-волчьи оскалился Дикий.
— Он обещал мне замок в горах и земли, — пожала плечами Лорелея. — У меня нет своего рода, а от Бреса милостей не дождешься.
Дикий хотел было снова задать ей вопрос, но тут в залу вошел Ройле: его тяжелые шаги нельзя было перепутать ни с чьими другими.
— Миледи просит привести эту женщину к ней, передал он.
Дикий стиснул зубы. Со времени последнего разговора с матерью они больше не виделись, и он сам всем распоряжался. К чему привык быстрее, чем ожидал. И сейчас напоминание о том, что последнее слово все равно остается за миледи, неприятно резануло его по сердцу.
Дикий заколебался: ему захотелось показать, кто тут настоящий хозяин, тем более что все происходило на глазах Лорелеи, которая вызывала у него все больший интерес. С другой стороны, Дикий помнил, чем грозит гнев матери. К тому же за время похода проникся большим уважением к Ройле за его силу, знание гор и повадок животных, за охотничье умение и чутье на погоду, за несгибаемость, молчаливость, преданность и смелость. Устраивать сцену разбирательств перед Лорелеей не хотелось.
— Пойдем, — кивнул он, делая вид, что сам отдает это распоряжение.
Ройле повернулся и пошел в покои миледи. Лорелея двинулась следом, чувствуя спиной мрачный взгляд Дикого.
Миледи в простом одеянии сидела в кресле у стены. Окна были закрыты шторами, и свет падал так, что рассмотреть ее лицо в подробностях не получалось. Мать Воронов поразила Лорелею красотой и надменной властностью. Она снова рассказала свою историю и стала отвечать на вопросы миледи, которые та быстро и часто задавала, не давая перевести дух и пристально рассматривая эту странную чужую женщину.
— Так мой сын обещал тебе замок? — снова спросила миледи.
— Да, за то, что я спасла ему жизнь и провела через горы, — подтвердила Лорелея.
Под взглядом миледи она чувствовала себя глупой и запутавшейся, а под взглядом Дикого — голой. Это злило ее и заставляло замыкаться в себе.
— Но мой сын не может распоряжаться замками, — благожелательно улыбнулась миледи. — У него всего одна седьмая часть в отцовском наследстве. Причем состоит она не из замков и земель, ведь он служил при дворе короля и занимался военной карьерой.
— Думаю, вы поможете ему сдержать слово и заплатите мне за жизнь своего сына, — холодно ответила Лорелея. — Или вы находите эту цену слишком высокой? Мне пришлось бросить все и рисковать собственной жизнью, чтобы спасти его голову. Иначе сейчас вы бы не со мной беседовали, а читали его письмо, написанное под диктовку Бреса. Залитое кровью и слезами. С приложенными украшениями вроде отрезанных ушей… Или не ушей, а чего-нибудь более интересного.
Миледи облизала губы, и глаза ее замерцали. Она кивнула:
— Нет, я не нахожу эту цену высокой, тем более что мой сын дал тебе слово чести. Ты получишь замок и земли.
Лорелея поклонилась.
— Но только после того, как жизнь моего сына окажется в безопасности, — добавила миледи.
Лорелея пожала плечами, словно говоря, что это не ее забота.
— И еще, — произнесла миледи. — Здесь ты среди врагов.
— Я думала, если я не враг твоему сыну, то не враг и остальным, — заметила Лорелея.
— Среди врагов Лугайда, — поправилась миледи. — Еще недавно ты верно служила Бресу и даже убивала для него. Кто знает, не хочешь ли ты тут все разведать, а потом снова сменить сторону?
— Вернуться к Бресу? — вспыхнула Лорелея. — Так может говорить только тот, кто совсем его не знает. Брес никогда не простит меня, какие бы сведения я ему ни принесла. Он не умеет прощать, и я для него всегда стоила не больше, чем хорошо обученная собака или превосходный меч. Как и все остальные люди.
— Ты хорошо его знаешь?
Миледи вопросительно вскинула брови.
— Лучше, чем кто-либо, — призналась Лорелея. — Я была его телохранителем и выполняла все тайные поручения.
Миледи бросила быстрый взгляд на сына.
— Мы не знаем о Бресе почти ничего, — откровенно сказала она. — Потому ему и удалось выиграть этот бой. Эннобар был слеп и не понимал, с кем имеет дело. Нам нужно знать о Бресе все.
Лорелея ответила не сразу. Она понимала, чего от нее хотят. Как и то, что теперь, когда она бросила все ради Гордого Ворона, глупо строить из себя добродетель и отказываться предавать Бреса до конца.
— Я могу рассказать вам все, что знаю о Бресе и Лугайде. — Она снова пожала плечами. — Тем более что если вы надумаете с ним воевать, вряд ли мне удастся остаться в стороне. Не в моих интересах, чтобы вас опять разбили.
— На данный момент Бреса уже разбили мы, — не удержался Дикий, несмотря на гневный взгляд миледи.
Лорелея удивленно уставилась на него.
Миледи поморщилась и вкратце описала битву в ущелье, не вдаваясь в подробности.
— Ну и дела, — покачала головой Лорелея. — Можете мне верить — Брес теперь не полезет в ваши горы до тех пор, пока не просчитает и по полочкам не разложит все свои промахи в этом деле. И уж в следующий раз вы его так не проведете. Если что Брес и умеет, так это планировать войны и побеждать в них.
— В этот раз это умение ему не помогло, — снова встрял Дикий.
— Завтра собери Большой совет, — велела миледи. — Мы послушаем Лорелею и подумаем, что делать дальше. Заодно, может, и я вам расскажу некоторые новости. Каэрвен, проводи миледи Лорелею в ее покои.
— В какие? — уточнил Каэрвен.
— В старые покои Белого.
Каэрвен кивнул и жестом пригласил Лорелею следовать за ним. Когда они ушли, миледи некоторое время помолчала, а потом задумчиво сказала, не глядя на сына:
— Она нас не предаст. Ей можно верить.
— Почему ты так думаешь? — быстро спросил тот.
— Потому что умею видеть правду, — словно сама себе сказала миледи, перебирая пальцами потускневшие пряди волос. — Лорелея служит не только за замок и земли. Есть и другие причины, более веские, по которым она спасла Гордого и будет преданно служить ему.
Дикий подождал, что еще она скажет, но мать отослала его нетерпеливым жестом.
