Глава 23
Миледи Воронов не спала вторую ночь. Она поднималась на самую высокую башню, выходила на открытую площадку, и ветер с размаха ударял ей в лицо. Миледи закрывала глаза и слушала ветер. Он рассказывал ей о том, что на горы идет беда: серые, обтрепанные крылья войны несли сюда смерть, кровь и чужих людей. Тонкий рот миледи гневно сжимался.
В ветре слышался лай собак, гул ревущего пламени, а еще миледи слышала тихий, но равномерный стук: то бились сердца ее шестерых сыновей. И миледи знала, чувствовала, что все они живы, а некоторые идут к ней, домой, в горы.
Шесть воронов разлетелись во все концы света, и теперь двое из них вернулись, принеся хорошие вести.
Но миледи все равно чутко вслушивалась в ночь, стараясь сквозь волну войны и стук шести сердец расслышать биение еще одного сердца — того, что билось ради нее и в такт ее собственному. Она не слышала его, но чувствовала острей и ярче, чем войну или сыновей. Где-то там, среди мрака, гор, снегов и скал, думал о ней Ройле, сын лесоруба, служивший ей взамен убитого тролля.
Проведя на башне ночь, миледи на рассвете спускалась к себе и подолгу смотрела в огонь. Она старалась не вмешиваться в военные планы, которые строили ее лорды, понимая, что мужчины разбираются в военном деле гораздо лучше, чем она сама, но в то же время тоже готовилась к встрече с войском Брюса.
Миледи не была глупой и самоуверенной женщиной, которая верит в победу вопреки всему, слепо полагаясь на торжество правды при помощи высших сил. Наоборот, она прекрасно представляла себе весь масштаб опасности и тем действеннее собиралась принять участие в решающей схватке.
Она открыла все оружейные замка и велела лордам раздать оружие своим ополченцам, которым его не хватало. Взяла на себя все расходы по снабжению войска провизией и теплой одеждой. У нее не было и минуты свободной. Лицо миледи похудело, а перстни свободно болтались на тонких пальцах.
Теперь разведчики, посланные в Тамврот, уже приносили верные вести о том, что Брес готовит войско к походу и что двинется он на Серые горы.
Как-то днем, когда миледи с Каэрвеном подсчитывали, сколько денег надо заплатить мелким землевладельцам за дополнительное зерно, снаружи послышался шум и взволнованные голоса. Миледи оставила Каэрвена думать над новыми кладовыми и вышла в коридор.
В это время с другой стороны в коридор входил ее второй сын, несший прижимавшуюся к его плечу маленькую девочку со светлыми кудрями. Девочка терла глаза пухлыми кулачками и хныкала.
— Мой сердечный привет миледи, — поклонился Мудрый Ворон, и полы его дорожного плаща взметнулись, открывая забрызганную грязью одежду.
— Вот как?..
Миледи вглядывалась в лицо сына. Набежавшие слуги и лорды таращились на Ворона и переговаривались.
— Я был в Тамвроте, когда Брес занял город, — ответил Ворон сразу и матери, и всем присутствующим. — Почти на моих глазах убили королеву и жену лорда Хранителя Большой Королевской Печати. Это принцесса Финела, младшая дочь короля Эннобара. И, возможно, уже единственная. Я привез ее сюда, потому что мне некуда ее девать, а у тебя уже есть тут один младенец.
По коридору прокатился дружный вздох удивления. Миледи молча выслушала сына, а потом велела стоящей тут же служанке забрать девочку. Женщина подхватила малышку на руки, и тут Финела разрыдалась, протягивая ручки к Ворону. Но тот уже не смотрел в ее сторону.
— Займи гостевые комнаты, — сказала миледи. — Отдохнешь, а потом мы соберемся на совет, и ты все расскажешь. Я пошлю за лордами. Конечно, всех собрать не получится — мы готовимся к войне, — но кто-нибудь приедет.
— Да, мне надо отдохнуть, — согласился сын. — Я не спал почти трое суток, пробираясь через горы. Хорошо еще, что меня признавали за лорда Ворона, и крестьяне и охотники помогали мне.
Вечером, за тем же круглым столом, Мудрый Ворон рассказал собравшимся лордам о том, как пал Тамврот, как люди Бреса зарубили королеву и жену Старшего Ворона, как они охотились на их детей и как Мудрый Ворон, который бежал по тайному ходу, чтобы спасти королеву и принцесс, нашел там только плачущую Финелу и увидел смерть ее матери сквозь потайное окно в стене.
Он рассказал о том, как в последний раз встретил Красного Ворона, как шла ночная резня в Тамвроте, как он гнал коня, пряча Финелу под плащом, как успел уехать далеко от Тамврота, а потом уже добирался до Серых гор, избегая прямой дороги и людных мест, потому и задержался.
Лорды очень много расспрашивали о войске Бреса, о самом Бресе, о подробностях падения столицы, о смерти Эннобара, Старшего Ворона и лорда Кайси. Спрашивали и о гибели лорда Прента. Мудрый отвечал как мог подробно, и лорды, уже забыв о нем, обсуждали новости, меняли планы, делали выводы и спорили.
Разошлись уже в два часа пополуночи, и Мудрый Ворон с матерью остались вдвоем. Миледи побарабанила пальцами по столу и медленно спросила:
— Значит, ты видел Красного в ту ночь?
— Да, — кивнул Мудрый. — Я уверен, что он жив. Он сильно изменился после той битвы. Думаю, он тоже бежал из Тамврота. Я рассказал ему о потайном ходе, который ведет на дорогу в Приморье. Так что, вероятнее всего, наш Красный брат отправился туда.
— Это не то, чего мне хотелось бы, — заметила миледи. — Лучше, чтобы все твои братья тоже приехали сюда и помогли отстоять наши горы.
— Я пришел не затем, чтобы помогать, — ответил Мудрый. — Я просто привез тебе Финелу.
Миледи откинулась назад, и на лице ее отразилось изумление. Казалось, она не могла поверить ни в услышанное, ни в то, что один из ее сыновей вдруг осмелился ей перечить.
— Ты хочешь уехать? — спросила она, с нажимом произнося каждое слово. — Сейчас?
Мудрый Ворон подался к ней через стол, и глаза его загорелись сумасшедшим блеском. Лицо изменилось, на нем отразилась одержимость.
— Да, я хочу уйти, но не из-за Бреса, — быстро сказал он. — Я хочу, чтобы ты рассказала, где в горах можно найти то, что есть у тебя.
Черты миледи Воронов окаменели, превратившись в маску. Только глаза жили на этом помертвевшем лице.
— Я читал много-много книг, искал в них то, что мне нужно, но там все путано, там есть только вопросы, но нет ответов, — продолжал говорить Мудрый Ворон, вглядываясь в лицо матери одновременно просящим и полным зависти взглядом. — А у тебя это все есть, и ты знаешь, где в горах можно встретить тех, у кого есть ответы… Отведи меня к ним!
— Это не для людей, — коротко ответила мать, зябко передернув плечами. — Ты не понимаешь, о чем просишь.
— Нет, понимаю! — Мудрый вскочил и подбежал к ней, наклонившись и дернув себя за волосы. — Это ты не знаешь, что такое столько лет биться над книгами, шептать черные слова мертвых языков и все равно понимать, что ты даже не приблизился к порогу знаний! Мне нужны ответы! Я хочу узнать их тайны, хочу получить все. Все, что спрятано в горах! У тебя это есть, так дай это мне! Дай!
Ворон уже кричал матери в лицо. Миледи смотрела на него застывшим взглядом.
— Я никогда не искала того, чего хочешь ты, — ответила она. — Мне было вполне достаточно собственных знаний и умений.
— А мне нужно много, много больше, — просительно, едва ли не униженно ответил Мудрый, заглядывая матери в глаза. — Я не могу ни есть, ни спать, ни жить… Отведи меня в горы!
— Сейчас не время — на пороге война, — сухо ответила миледи. — Сначала ты должен помочь отстоять горы.
— Это все чушь! — крикнул Мудрый, и глаза его, обычно пустые и блеклые, загорелись бешенством. — Какая разница, какие смертные будут топтаться среди вечных гор? Это не имеет никакого значения. Ничто не имеет значения, кроме того знания, что хранится в сердце гор! Люди, войны — это все пустое.
Миледи вдруг резко, с размаху ударила сына по лицу. Мудрый Ворон вскинулся и схватился рукой за щеку. Лицо его исказилось, он дернулся в желании броситься на мать, но в последний момент удержался.
— Хорошо, — раздувая ноздри, сказала миледи. — Пусть так. Ты получишь то, что просишь. Я скажу тебе, куда идти и где искать. Но с этого момента ты — не мой сын и не наследник Аодха. Ты лишаешься своей доли наследства, лишаешься имени и моей поддержки. И я изгоняю тебя из гор — до тех пор, пока я жива, ты сюда не вернешься.
Мудрый смотрел на нее, держась за щеку и облизывая губы. А потом усмехнулся и сказал:
— Меня это не интересует. Где искать то, что мне нужно?
— Завтра на рассвете ты возьмешь коня и поскачешь по дороге к перевалу Гроз, — ответила миледи. — Когда минуешь перевал, повернешь направо, в гору. Оставишь коня и пойдешь пешком. Ты увидишь сгоревшее дерево — иди на него до тех пор, пока не очутишься среди Красной пустоши. Там, где лежат красные камни. Разведи огонь и жди.
Мудрый радостно засмеялся, грудь его ходила ходуном, руки тряслись. Миледи щелкнула пальцами, и с потолка слетел черный громадный ворон. Он сел на спинку стула миледи и хрипло каркнул.
— Он проводит тебя, — указала подбородком на птицу миледи. — Но помни: с того момента, как ты переступишь порог, ты станешь изгнанником и никогда при моей жизни не вернешься в Серые горы.
Мудрый молча поклонился ей, откровенно ухмыляясь. В глазах его горели алчность и возбуждение. Ворон поднялся в воздух и вылетел из комнаты. Мудрый пошел за птицей, не обернувшись на мать.
* * *
Брес выступил с половиной армии из Тамврота, когда снег уже прочно, хоть и поверхностно, лежал на земле. Потерявшие листву деревья ночью покрывались инеем и сверкали в лучах восходящего солнца причудливыми красками.
В Лугайде зима наступала гораздо позже и не была такой холодной. Брес надеялся успеть покорить Серые горы до настоящих морозов. Ему вовсе не улыбалось мерзнуть среди негостеприимных угрюмых скал и ночевать в продуваемых ветрами замках.
Воины Лугайда мрачно созерцали горы, выраставшие на горизонте. Казалось, они рядом, но дорога вилась да вилась вперед, а горы все словно убегали от захватчиков к горизонту. Брес в глубине души не раз ловил себя на мысли, что поход он затеял не в пору и зря. Но он понимал: нельзя бросать дело на половине. Миледи Воронов была способна на любые выходки, и оставлять ее за спиной, дав время собраться с силами, оказалось бы роковой ошибкой.
К тому же именно сюда, в Серые горы, предательница Лорелея увела Гордого Ворона — того, кто имел все права на корону и трон Тамврота. При одной мысли об этом Брес впадал в холодное бешенство, про себя проклиная изменницу и придумывая для нее пытки и мучительные казни.
— Как может быть, чтобы одна гнусная баба спутала все карты королю и полководцу? — спрашивал Брес своего троюродного брата — широкоплечего и русобородого Брандона, который ехал рядом с королем, покачиваясь в седле и всматриваясь в хмурые вершины встающих перед ними Серых гор.
— Не надо было так доверять ей, — пожал плечами Брандон. — Вы, ваше величество, иногда слишком самоуверенны. Доверять можно только кровным родственникам.
— Ты прав, ты прав, — согласился Брес, теребя свои пушистые усы. — Но ведь я заплатил за нее золотом, а кто она была-то? Обыкновенная шлюха. Я приблизил ее к себе, кормил и доверял. И вот благодарность. Мерзкая ведьма! Как думаешь, что лучше — живьем в кипятке сварить или на костре сжечь?
— Думаю, в кипятке, — почесал в затылке Брандон. — Надо постепенно. Подвесить над котлом с крутой водой и опускать медленно. Сначала ступни, потом до колен, потом по пояс…
— Да-да, — рассмеялся Брес, и глаза его возбужденно заблестели. — Это ты хорошо придумал. А живьем я сожгу вторую ведьму — миледи Воронов. Подумать только, что эту старуху все так боятся! Эннобар вечно о ней с придыханием отзывался. Ничего, я им всем покажу, что значит настоящий мужчина и правитель.
На границе Тамврота и Серых гор стояла деревня, в которой при дороге находились около десятка постоялых дворов. Когда авангард войска Бреса подошел к ней, деревня оказалась пустой: жители покинули ее, забрав с собой все ценное.
— Прекрасно, — сквозь зубы процедил Брес, когда ему доложили об этом. — Тем лучше. Переночуем здесь, а завтра пойдем дальше.
Вечером, расположившись в самом просторном и богатом постоялом дворе, Брес провел военный совет. Брандон разложил перед ним новые карты Серых гор, которые были обнаружены в библиотеке Эннобара.
— Как они тут живут? — поморщился Брес, разглядывая путаницу ущелий и дорог. — Все замки по скалам разбросаны. Но тем лучше для нас: поодиночке раздавить всех этих горных лордов не составит труда. Однако мы поступим еще проще: возьмем Твердыню Воронов, сварим в кипятке миледи, и тут же остальные лорды прибегут к нам выразить свою покорность. Нескольких повесим для острастки, а с остальными заключим мир. Пусть платят дань и не высовываются отсюда. Делать здесь нечего, но у них есть копи и месторождения ценных руд и металлов. Пусть приносят пользу. Взамен я сохраню им жизнь и земли.
Брандон согласно кивал головой, но один из тысячников вдруг осмелился подать голос:
— Ваше Величество, судя по карте, Твердыня Воронов стоит высоко в горах, и взять ее штурмом будет очень трудно.
— Мы и не будем брать замок штурмом, — терпеливо объяснил Брес. — Мы возьмем его в осаду, сожжем все окрестные деревни, а потом будем ждать, пока Вороны не передохнут с голоду.
— Так можно тут до весны просидеть, — возразил тысячник.
— Мы везем с собой материалы для осадных башен и катапульты, — отмахнулся Брес. — Твердыня Воронов — не город. Двух катапульт и двух осадных башен хватит, чтобы взять это проклятое гнездо.
Брес сделал пометки на картах: к Твердыне Воронов вели две дороги. Он разделил войско на две части, каждая из которых должна была подниматься в гору по своей дороге, сжигая по пути все встречные деревни и хутора. Обложив Твердыню кольцом осады, Брес собирался в короткое время методично разбивать стены при помощи катапульт, а потом, когда замок будет открыт для нападения, бросить все силы на защитников. План был прост и продуман до мелочей.
На следующее утро войско двинулось в путь. Местность сильно изменилась: со всех сторон к небу вырастали торжественно-мрачные горы, изборожденные водопадами, укрытые густым лесом и обнажавшие скалы на верхушках. На самых высоких пиках лежали вечные снега.
— Какая невероятная красота, — не удержался Брес, разглядывая тянущееся слева от дороги ущелье, полное тумана, который не могли рассеять яркие лучи солнца.
На другой стороне виднелся густой лес и скала, с вершины которой стекал клокочущий водопад, и едва заметная дорога, огибавшая исполинские серые камни.
— Но хотел бы я знать, как они тут живут?
— Не просто живут, а добывают драгоценные камни и куют самые прочные кольчуги, какие только есть на материке и островах, — заметил Брандон.
Брес пожевал губами.
— В них, должно быть, много упорства. Они как эти серые камни — терпят и снег, и дождь, и бури. Не нравится мне этот народ: друзей из них не выйдет, а как враги они непримиримы. Потому приведем их к покорности огнем и железом.
* * *
Зная горы как свои пять пальцев, Каэрвен и остальные лорды, которым разведчики доносили о передвижении войска Бреса, догадывались о том, какие мысли бродили в голове Бреса и его советников. Решено было спокойно пропустить все войско Лугайда в ущелье перед Твердыней Воронов, дать ему расположиться лагерем, а потом напасть со спины.
Дело в том, что собранному всеми горными лордами войску негде было разместиться в самой Твердыне, которая не была рассчитана на такое количество воинов. Твердыня была неуязвима для осады, но при таком количестве людей за стенами всем не хватило бы запасов продовольствия.
Каэрвен и лорд Олень понимали, что единственный шанс на спасение заключается в рискованном нападении на войско Бреса ночью, отрядами со всех сторон. Если удастся посеять панику и использовать все преимущества внезапности, можно надеяться разбить лугайдийцев. Некоторые сильно сомневались, что ночное нападение сможет деморализовать таких опытных воинов, как лугайдийцы, тем более — такого сильного и жесткого противника, как Брес.
Лорды Медведи предлагали не спешить с атакой и попробовать тактику партизанской войны: уничтожать воинов Бреса мелкими набегами, отрезать от подвоза продовольствия и постепенно расшатывать дух его армии, сокращая ее численность.
— Но все это время замок Воронов будет в осаде. Мы начнем страдать от голода! — воскликнул Каэрвен.
— А если ваше нападение пройдет впустую, вы положите всех людей и ничего не добьетесь, — возразил Медведь. — И Твердыня, как и все мы, останется беззащитной.
На мгновение воцарилась тишина, которую вдруг нарушил негромкий голос миледи Воронов:
— Нападение не пройдет впустую.
Все лорды обернулись на нее. Миледи сидела во главе стола, в простом темном одеянии и почти без украшений, только тяжелые серьги из дымчатого топаза сверкали и переливались в ее ушах.
— В ночь, когда наши воины нападут на Бреса, на его людей сначала обрушатся буря и камнепад, — медленно произнесла миледи, обводя всех взглядом. — Горы сойдут со своих мест, а ветер поднимется такой, что будет сбивать с ног взрослых мужчин.
Все замолчали, и в тишине было слышно, как потрескивает огонь в огромном камине да воет за окнами ветер.
— Вы предсказываете нам погоду, миледи? — робко спросил лорд Каэрвен.
— Можно сказать и так, — краем рта усмехнулась мать Воронов, трогая тонкими пальцами свои темно-русые кудри. — Но вы должны мне поверить: в ночь вашего нападения горы сойдут со своих мест и обрушатся на войско Бреса. И вот тогда уже настанет ваш час: вы сразитесь с теми, кто уцелеет, развеете их и выбросите прочь с нашей земли.
* * *
Брес впереди своего войска въехал в исполинское ущелье, чьи стены разошлись так далеко в стороны, что горное небо широко распахнулось над ними. На другом конце ущелья снова начинался подъем: там распахивалась удивительная панорама гор, и дорога убегала все выше и выше, внезапно обрываясь в пропасть, за которой на высокой неприступной скале возвышался сложенный из серого камня замок со множеством высоких башен и остроконечных крыш.
Брандон и Брес остановили коней и в изумлении созерцали открывшееся невероятное зрелище. Замок так плотно врос в скалу, так сливался с ней своей серой кладкой, что казался миражом, игрой природы, а не творением человеческих рук.
— Благие Небеса! — воскликнул Брес. — Да эту кручу даже небесное воинство Тараниса штурмом не возьмет!
— Значит, мы возьмем ее измором, — мрачно сказал Брандон.
Ветер развевал его густую русую бороду, а глубоко посаженные серые глаза ощупывали взглядом неприступную Твердыню, стараясь отыскать слабые места.
Войско Бреса втягивалось в долину, заполняя ее криками и бряцанием оружия. Казалось, вокруг Твердыни сворачивает свои кольца гигантская змея, чья металлическая чешуя ярко блестит на солнце.
Миледи Воронов одна стояла на самой высокой башне и смотрела вниз, туда, где на склоне располагались враги: чужие люди, явившиеся в ее горы, чтобы самовластно распоряжаться тут, отнять у нее все, даже жизнь, убить ее сыновей и людей, чьи поколения служили предкам ее мужа.
В груди миледи вспыхнул и стал медленно, но неумолимо разгораться огонь ненависти. Она оперлась руками на зубцы башни и всматривалась в копошившихся далеко внизу воинов. Ее ненависть не была ненавистью слабой женщины, она происходила не от бессилия, а от железной решимости отстоять то, что было для нее дороже всего в мире.
— Ты не получишь мои горы, — сказала миледи, обращаясь к Бресу, который находился где-то там среди своих воинов и никак не мог ее слышать. Но она все равно говорила с ним так, как если бы он стоял напротив. — Это не твоя земля, и ты ничего не знаешь о ней. Ты уберешься отсюда прочь или останешься здесь, мертвым окоченевшим трупом.
Миледи спустилась с башни и приказала служанкам приготовить ванну. Когда все было готово, миледи велела служанкам убираться вон и осталась одна.
В горячую настолько, что рука едва терпела, воду миледи вылила настойки аниса и белладонны, бросила сухие листья ежевики вместе с засушенными ягодами и, раздевшись, опустилась по плечи в ванну. Пар и влага окутали ее. Миледи сидела так до тех пор, пока вода не остыла, а потом поднялась, вылезла из ванны и насухо отерлась новым свежим полотенцем. Она набросила на себя льняную просторную рубашку и тщательно отжала свои роскошные волосы.
Потом она достала из шкатулки деревянный гребень, вырезанный из бузинного дерева, и мешочки с травами. Шепча себе под нос, подогрела на спиртовке вино, перелила это темное густое вино в кубок, а потом осторожно добавила туда настой, сделанный на семенах и листьях болиголова. Она медленно выпила вино, отставила кубок и некоторое время посидела с закрытыми глазами.
Потом медленно поднялась и надела на шею бусы из сушеной рябины и соцветий вербены. Сняла с пальцев все перстни и забрала с собой то полотенце, которым вытиралась.
Служанки негромко беседовали за дверью в проходной комнате, когда дверь купальни отворилась и оттуда вышла миледи в одной рубашке и со свернутым полотенцем в руке. Не взглянув на служанок, она молча прошла мимо и скрылась за дверью. Служанки испуганно переглянулись и принялись тереть свои обереги и шептать молитвы против темных сил.
Всего в Твердыне Воронов было семь башен. Миледи прошла босиком по темным коридорам, а потом и по пустынной открытой галерее, которую насквозь продували ветер и снег, к третьей замковой башне. Подол ее рубахи развевался по ветру, волосы затвердели на морозе.
Поднявшись по ступеням на самый верх, миледи взяла лестницу и перебросила ее из бойницы на скалу, которая почти вплотную прилегала к башне. Осторожно балансируя, перебралась туда. Ее ступни сразу же заледенели — холодный, промерзший камень был покрыт снегом.
Оскальзываясь босыми ногами и поминутно рискуя сорваться и разбиться, миледи начала подниматься на вершину утеса. Она слегка забрала вправо и теперь уже могла смотреть сверху и на свой замок, и на долину, в которой лагерем стояло войско Бреса.
Ночь была серой: небо покрывали тяжелые, полные мокрого снега тучи, да и кругом уже лежал снег.
Миледи встала на краю утеса, расправив плечи и глядя вниз. Она не чувствовала холода серого камня, не чувствовала пронизывающего ветра, продувавшего насквозь ее легкую рубашку и трепавшего волосы. Глаза миледи странно остекленели, а зрачки увеличились так, что занимали всю радужку, и от этого взгляд ее казался нечеловечески сосредоточенным и неподвижным.
Наклонившись, миледи намочила полотенце в луже талой воды, которая скопилась в углублении каменной скалы и была покрыта тонким слоем льда. Затем выпрямилась и посмотрела на небо. Через две четверти часа наступит полночь, и сразу же Каэрвен и лорды должны напасть на лагерь Бреса.
Миледи вскинула голову, и сильный порыв ветра ударил по ней, пронизав все тело, казалось, насквозь. В эту секунду миледи перестала ощущать себя человеком, отдельным существом, а почувствовала неделимое единство со всеми горами, скалами, лесами, тучами и небом. Она словно растворилась в этом неодушевленном мире, слилась с ним, передав ему свою душу и свою ненависть к тем, кто явился сюда незваными, сеять смерть и боль.
Миледи резко и сильно ударила мокрой тряпкой по скале рядом с собой и вскрикнула: с ее губ сорвалось древнее имя зимнего ветра, той белой страшной бури, которую боялось в горах все живое.
Небо потемнело, тучи стали медленно ворочаться в нем, скручиваясь в вялые спирали, бурля и сливаясь. Миледи еще и еще раз ударила тряпкой по скале, так, что брызги ледяной воды разлетелись во все стороны, и ветер вдруг взревел и заплясал вокруг нее. Волосы миледи вскинулись змеями, оплели лицо, полезли в глаза и рот. Она схватилась за них руками и несколько раз сильно дернула. Закружилась в развевающейся рубашке, закричала, стараясь перекрыть рев ветра, то древнее, всеми уже забытое имя вихря.
Она кружилась по скользким камням, хлеща тряпкой по скале, и ледяные пальцы ветра вплетались в ее длинные извивающиеся пряди, переплетались с ними и тянули ее за собой, увлекая в безумный танец.
Ветер усилился, тучи лопнули, и всю скрытую в них снежную массу подхватила буря, обрушив на долину, где в панике поднимали своих солдат военачальники Лугайда.
Сам Брес, накинув теплый плащ, выбежал из шатра, который ходуном ходил под порывами ветра. В темноте ничего было не разобрать, ветер прицельно дул с гор, насквозь пронизывая долину и сметая все на своем пути. Мелкие острые снежинки так и впивались в лицо, раздражая кожу, не давали дышать, приходилось закрывать рот и нос перчатками или шарфами, а откуда такие излишества у обычного солдата?
— Ну и погода! — прокричал Брандон на ухо Бресу. — Как это могло случиться?
— Это проклятые горы. Тут, говорят, всегда так, — ответил Брес. — Поднимай людей, надо отойти назад в ущелье, там ветер тише!
На огромном пространстве растянувшееся войско, пригибаясь под ветром и увязая в снегу, пробиралось обратно. Казалось, небо и земля поменялись местами, и что теперь происходило вокруг, никто не понимал.
Практически все солдаты Бреса, да и сам он, впервые увидели грозную бурю в горах во всем ее диком великолепии, и это наполнило их сердца страхом перед силами природы. Казалось, что в вое ветра слышатся стоны и ругательства демонов, что кто-то кричит и плачет в ночи, не то женщина, не то ребенок.
Постепенно первые части войска втягивались в ущелье, где уже не так бесновался ветер и кружил снег. Брес успел подумать, что здесь и стоит заночевать, как вдруг по ущелью пронесся глухой низкий гул.
— Лавина! — в панике закричали сотни голосов, и сверху на растянувшееся войско хлынула огромная масса снега, тащившая поток тяжелых камней и острой каменной крошки. Людей сметало с ног, погребало под перемешанной массой снега и камней. Слышались вопли умирающих и глухие стоны оказавшихся под завалами.
Брес, находившийся впереди, не мог поверить своим глазам: его верная, непобедимая армия на глазах уничтожалась, растиралась в кровавые ошметки не опытными воинами, а безликими демонами гор, обрушившими на нее свою коварную ненависть. Он отчаянно закричал, поднял коня на дыбы, выкрикивая бесполезные приказы, которые все равно тонули в общем гвалте и грохоте.
И тут из-за камней, из щелей и укрытий, возникли закованные в кольчуги рослые фигуры. В ущелье, где еще гремели отзвуки сошедшей лавины, загремел боевой клич Серых гор, затрубили рога, и вооруженные тяжелыми топорами воины набросились на растерзанное и расстроенное войско Бреса.
Внезапность нападения, неожиданность и страшная разрушительная сила лавины, непрекращающаяся буря окончательно подорвали воинский дух лугайдийцев. Многие даже не оказывали сопротивления. Но впереди войска, там, где находился сам Брес и его ближайшие полководцы, лугайдийцам удалось выправить ситуацию и организовать оборону.
В метели началась кровавая и жестокая битва. Закованные в кольчуги и тепло одетые горцы были лучше приспособлены к погоде, они нападали на лугайдийцев и крушили их топорами и окованными сталью булавами. Не было ни построения, ни порядка, была просто общая свалка, когда потерявшие человеческий облик люди рубили и кололи друг друга, хрипя от ненависти и борясь за жизнь.
Сначала перевес оказался на стороне горцев. Но постепенно выстроившийся авангард оттеснил нападавших, прикрыл собой измученных и деморализованных солдат, среди которых сотники и тысячники принялись наводить порядок. Сказался закал войска Бреса и подготовка его воинов: они смогли собраться, выстроиться и дать отпор горцам.
Несмотря на гибель многих воинов от лавины и в первые минуты нападения, Брес все еще имел численный перевес. Горцы начали погибать все чаще: на каждого приходилось по пять-шесть противников, и они вынуждены были отступать.
Брес и Брандон, сами взявшиеся за мечи, бились впереди своего войска, оскалившись и вращая налившимися кровью глазами. Вдохновленные их примером, воины забыли о своей усталости, о жестокой буре и страшной лавине. Они хотели одного: рубить, колоть, идти вперед, ревя боевой клич «Лугайд навсегда!». Эхо ущелья гулко отражало этот грозный крик, и казалось, сами горы кричат вместе с воинами Бреса.
Горцы сопротивлялись отчаянно, но сказывалось неравенство сил. Все чаще воины в кольчугах тонкого плетения и теплых войлочных куртках падали на снег, заливая его своей кровью.
Настал тот решающий момент, который определит судьбу обеих сторон и в котором наступает перелом в пользу одной из них. И Брес понял это. Из его груди вырвался боевой клич, и он остановился, подняв руку, чтобы увлечь своих людей в последнюю отчаянную атаку.
Но тут сзади раздались крики боли и страха. Брес замер, вглядываясь в танец снега и ветра. Там, сквозь пелену метели, проступали странные фигуры, спрыгивавшие с камней ущелья. И впервые в жизни сердце Бреса замерло от ужаса, а по телу прошла волна ледяного озноба: неведомо откуда взявшихся воинов с горящими ненавистью глазами вели великан, на две головы возвышавшийся над всеми людьми, и воин, чью голову венчали огромные оленьи рога.
Охваченный суеверным ужасом, Брес закричал: «Отступаем!» В этот момент в его голове все смешалось: неприступные горы, внезапный буран, стремительная лавина, унесшая четверть войска, безумные глаза умиравших горцев и эти две нечеловеческие фигуры, которые возникли из сердца тьмы и хаоса зимней метели.
Тем временем незнакомые воины вступали в битву, круша лугайдийцев с бешенством предельного озлобления. По ущелью разносился новый вопль: «Отступаем!» — и боевые рога Лугайда трубили отход.
Отбиваясь от наседавших горцев, Брес и Брандон вывели своих воинов из проклятого ущелья на свободу. Тут, как ни странно, бури не было, словно она прицельно избрала местом своего безумия окрестности Твердыни Воронов. Брес уводил войско, а Брандон с арьергардом из наиболее хорошо сохранившихся двух сотен старых солдат королевской гвардии прикрывал отступление.
Горцы не стали преследовать врага, но те лугайдийцы, которые прикрывали отступление войска в ущелье, были почти полностью уничтожены. Брес отослал гонцов вперед, чтобы они принесли известие о разгроме и поражении в Тамврот и чтобы Брайен выслал навстречу подкрепление и обоз с провизией и всем необходимым.
— Проклятые горы! — вне себя, едва не плача от ярости, крикнул Брес, и эхо его голоса отразилось от невозмутимых скал. — Проклятая ведьма Воронов! Я убил одного твоего выродка, и так будет со всеми. Семь голов твоих сыновей будут насажены на колья и выставлены на главной площади Тамврота!
Ущелье отозвалось глухим гулом. Брес вздрогнул и торопливо развернул коня. Разбитое, почти на треть уменьшившееся войско Лугайда возвращалось обратно в Тамврот.
* * *
Метель стихала, но снег еще кружился в воздухе. Лорд Каэрвен опустил свой тяжелый боевой топор и утер пот со лба. Рядом стояли лорд Олень и молодой лорд Вепрь, который, разрумянившись и возбужденно сверкая глазами, рассказывал, как ему удалось увернуться от меткого удара лугайдийского меча и зарубить врага. Это был его первый бой, и юный лорд Вепрь сиял от восторга, чувствуя себя очень счастливым, хотя вокруг лежали мертвые тела, а сам он был ранен в руку. Горцы опускали мечи и начинали собирать павших. И тут вместе сошлись те, кто ждал в ущелье лугайдийцев, и те, кто спустился с гор.
Лорд Каэрвен широко распахнул глаза от восторженного удивления: впереди шел Дикий Ворон, гордо расправив свои широкие плечи. Он с головы до ног был забрызган кровью, а к шлему были прочно прикручены веревкой развесистые оленьи рога. Выглядел Дикий при этом так, что всех невольно охватила дрожь: что-то было в этой фигуре от древних героев и полубогов, которые, по слухам, до сих пор спали в глубоких древних пещерах Серых гор.
Дикий подошел к лордам и по очереди пожал всем руки, а с Каэрвеном обнялся. В глазах начальника стражи стояли слезы.
— Я уж и не чаял вас увидеть, — сказал Каэрвен. — Мы знали только, что живы Мудрый и Красный…
— Брат жив? — Дикий сдавил его плечи, заглядывая в лицо. — Вот новость! А где ж он?
Каэрвен начал было рассказывать, но вдруг замер с приоткрытым ртом: он снова увидел великана, который шел впереди рядом с Диким Вороном.
Это был Ройле, который сейчас осторожно вел, почти нес на себе Младшего Ворона. Тот криво улыбался, превозмогая боль. Как и другие раненые, он не участвовал в битве, и теперь оставшиеся в живых помогали им спуститься со склона.
— О, радость! — закричал Каэрвен, на этот раз не скрывая слез. — Небеса благие!
Ройле передал раненого Младшего в заботливые руки и стал озираться в поисках лошади. Увидев оставшегося без хозяина рослого мощного боевого коня из Лугайда, он быстро поймал испуганное животное и вскочил ему на спину. Конь от тяжести осел на задние ноги, но Ройле рывком выровнял его и выслал с места в галоп — только снег взвился.
— Куда это он? — удивился Каэрвен, озабоченный спасением раненых.
— Кто его знает, — пожал плечами Дикий. — То, как он рубился, дорогого стоит. Значит, ему нужда уехать, и я мешать не намерен.
* * *
Буря утихла, и миледи, отдав все силы непогоде, опустилась на колени. Перед глазами все плыло, накрыла слабость. Она всем телом ощутила ужасный холод, к которому ранее была нечувствительна. Обняв себя за плечи, сжалась в комок на ледяных камнях, закрыла глаза и замерла. Ее потянуло в сон, в голове вдруг заиграла какая-то смутно знакомая мелодия. Горы убаюкивали, коварно и вкрадчиво. Мороз, камни и ветер хотели усыпить ее, чтобы она навеки осталась с ними, чтобы перешла в их мир и вечно блуждала среди теней и метели.
Дыхание миледи вырывалось изо рта облачками пара. Она засыпала, страдая от жестокого холода и не чувствуя, как ее тело содрогается в ознобе. Белые пальцы цеплялись за жесткие серые камни, глаза слипались. Она уже не понимала, сколько времени прошло, только чувствовала, что больше не ощущает своего тела, а согревается и засыпает.
В этом полусне она вдруг услышала свое имя. Чей-то смутно знакомый голос звал ее, все громче и ближе. С трудом разлепив глаза, миледи увидела, как к ней наклоняется лицо Ройле. Большая теплая ладонь прижалась к ее побелевшей от холода и обледеневшей щеке. Тепло обожгло кожу, и миледи в изнеможении снова прикрыла глаза. Она чувствовала, как Ройле заворачивает ее в меховой плащ, поднимает на руки и прижимает к груди. Он нес ее, уверенно шагая по лестнице, словно по ровному полу в замке.
— Ты жив, ты вернулся ко мне, — прошептала миледи, не веря тому, что это правда.
Ройле заглянул ей в лицо.
— Я обещал, моя госпожа.
— Я устала, я очень, очень устала… — прошептала миледи, едва борясь со сном. — Теперь я постарею… Стану больной и некрасивой… И ты меня разлюбишь…
Ройле вспыхнул и прижал ее еще крепче. Наклонился к самому ее уху и прошептал:
— Моя госпожа, для меня ты всегда будешь самой прекрасной и желанной женщиной среди всех.
Сбежавшиеся служанки и замковый доктор помогли уложить миледи на ее постель. Ее растирали снегом, кисти и ступни отмачивали в холодной воде, пока к ним не вернулась чувствительность, поили горячими отварами и подогретым вином, но миледи все равно уснула, забывшись, хотя ее тормошили, ворочали и хлопали по щекам.
