48
София

И тогда я стиснула изо всех сил влажную ладонь Гортензии и не дала ей высвободиться, когда она попыталась это сделать. Но я не позволила – не выпустила ее руки, а продолжала сжимать ее все сильнее. Мне необходимо было подчинить дочь своей воле. И Гортензия уступила.

Разве не имела я права на этот невинный жест любви по отношению к дочери? Как посмела она меня оттолкнуть после всего, что я из-за нее вынесла?

Пальцем я ласково провела по руке Гортензии, пробежалась по бороздкам голубоватых вен под прозрачной кожей.

Неожиданно вспомнилось, как весело мы смеялись, затеяв шутливую возню и крепко держась за руки. И пусть моя дочь на двадцать два года старше того ребенка, с кем я тогда играла, ее нежная тонкая кожа осталась неизменной. На свете есть то, что мать не в силах забыть.

Гортензия пристально на меня посмотрела.

– София, это невозможно!

Но я снова заговорила – очень тихо, стараясь ее убедить:

– Посмотри внимательнее… Неужели ты не узнаешь эту славную девчушку?

– Да, мы с ней похожи. Но она – не я.

– Нет, я знаю, я клянусь… Верь мне, Гортензия!

– Заткнись!

– Почему ты не веришь, откуда в тебе столько злости?

Гортензия глядела на меня с ненавистью, отрицательно качая головой, и с жалостью, чего я просто не выношу. Неужели она принимала меня за сумасшедшую? Меня, свою мать!

– Этот ребенок – не я, и я вовсе не твоя дочь.

Голос у Гортензии был резким, сердитым, полным обиды. В момент, когда я раскрыла перед ней свою душу, у дочери не нашлось для меня ничего, кроме отвращения.

Но я не собиралась отступать, я буквально вцепилась в нее глазами:

– Ты – Гортензия!

– Я – Эмманюэль!

В какое-то мгновение я подумала, что сейчас влеплю ей пощечину.

Как смела она отрицать очевидное: у нее те же глаза, что на фотографии, те же белокурые локоны, нежный овал лица. Тот же ясный, чуть меланхоличный взгляд.

Понятно, что отец манипулировал ею с самого начала. И наша встреча вовсе не была случайной. Напротив: мерзавец Сильвен тщательно разработал план вместе со своей подельницей Изабеллой, чтобы заставить меня страдать как можно сильнее. Словно того, что он со мной сделал раньше, было недостаточно! Зачем сводить со мной счеты спустя столько лет и втягивать в гнусную и бессмысленную игру еще и мою дочь! Чего он собирался добиться, сделав ее своей сообщницей?

– Ты действительно ничего не помнишь?

– Да что я могу вспомнить? – ответила она, вырвав свою руку. Мне захотелось взять ее снова, но Гортензия отстранилась. – Какие у меня могут быть воспоминания, – продолжила она, – откуда им взяться, мадам Делаланд?

Моя фамилия была произнесена с ненавистью, с презрением, таким пренебрежительно-победным тоном, что внутри у меня все похолодело. Мадам Делаланд. Гортензия знала мою фамилию. Может, она давно знала и кто я? Знала с самого начала, что она – моя дочь?

У меня перехватило дыхание.

Неужели моя собственная дочь – враг?

Я постаралась выровнять дыхание, прийти в себя. Нет, Гортензия была для меня всем, а значит, я не имела права опускать руки, только не теперь. И я спросила:

– Что он тебе обо мне говорил?

– Ты о ком?

Она, конечно, лукавила, но было то, чего дочь не знала: оттуда, где он теперь находился, ее мерзавец- отец уже ничего не мог для нее сделать. Отныне все, что должно произойти, произойдет только между нами – мной и Гортензией.

– О человеке, который тебя похитил и воспитывал вдали от меня.

– Ты говоришь об отце?

– Называй его как хочешь. Для меня он всегда останется чудовищем.

– Это мой отец-то чудовище? Да ты просто буйнопомешанная! Он на тебя плевать хотел, мой отец.

Неужели это и правда моя дочь – гадюка, готовящаяся к прыжку? Ткнув меня пальцем в середину груди, Гортензия пригрозила:

– Если ты сделала ему что-то плохое, я тебя уничтожу, жалкая тварь!

Я уже окончательно успокоилась и ответила ей тем же тоном, что и у нее – жестким и угрожающим:

– Уничтожишь? Да это уже давно сделано. Скажи, почему вы с отцом растоптали мою жизнь?!

Застигнутая врасплох этой вспышкой гнева, Гортензия широко раскрыла глаза. Время детских игр миновало. Мы перешли к рукопашной, дочка, теперь уж – кто кого…

Я обязательно должна одержать верх. Может, тогда дочь ко мне и вернется.