49
Гортензия
Всего на мгновение, на долю мгновения, я засомневалась. Слова Софии звучали искренне, трогательно… И девочка на фотографии была так на меня похожа…
Страх за отца, от которого по-прежнему не было вестей, вернул меня к реальности.
Я ненавидела себя за слабость. Откуда взялось сомнение? Как и тогда, когда я недавно ехала в такси, я ощутила бремя ответственности, тяжко давившее мне на плечи. Как я позволила этой безумной настолько со мной сблизиться? Что стало причиной – скука, любопытство, кто мне объяснит? Не знаю, что меня подтолкнуло к ней.
Женщина явно была душевнобольной, и бог знает отчего она прицепилась ко мне, к моему отцу и бедняге Изабелле. Почему они мне не перезвонили, а их дверь оказалась запертой? Что она с ними сделала? Я до сих пор отказывалась верить в худшее.
Блуждая в своем воображаемом мире, она возложила на себя миссию мстительницы и теперь, я была в этом убеждена, могла причинить мне зло. Я сама предоставила ей возможность заманить меня в ловушку. А ведь мне ничего не стоило убежать – я услышала, как она прятала ключи в ящик кухонного стола. Физически я намного сильнее этой жалкой старухи, стоило выбрать момент, взять ключи, открыть дверь, позвать на помощь соседей, обратиться в полицию…
Но мне нужно было выяснить ее намерения, узнать, что она хотела, чего добивалась. Сделав глубокий вдох, я произнесла:
– Сядь, София, нам нужно поговорить, – сказала я эти слова спокойным доверительным тоном и, поскольку она продолжала стоять с непроницаемым лицом в напряженной позе, добавила, сделав над собой усилие: – Пожалуйста…
София не сводила с меня глаз, а я ждала. Потом я хлопнула рукой по сиденью кресла, приглашая ее присесть.
– Я согласна тебя выслушать. Может быть, ты права, и я – твоя дочь. Все свалилось на меня так внезапно, что в голове сплошная каша. Мне нужно, чтобы ты мне все рассказала в подробностях.
На лице Софии отразилось сомнение, она мне не доверяла.
Наконец она заговорила едва слышным голосом:
– Дай сюда фотографию.
В руке у меня, оказывается, осталась половинка фотографии, на которой была изображена она – веселая и счастливая. Я протянула половинку Софии. Она взяла ее, подошла к комоду, достала из ящика скотч и склеила обе части, заметив с улыбкой:
– Так намного лучше.
Медленным шагом она вернулась и села, поставив склеенную фотографию на столик перед нашими глазами.
– В этом снимке вся моя жизнь…
Фраза повисла в воздухе. Послышался тяжелый вздох.
– Я никогда с ним не расставалась… Когда ты его порвала, я подумала, что разорвется мое сердце.
Притворившись взволнованной, я пробормотала:
– Прошу прощения.
На самом деле меня затошнило от этой ходульной высокопарности.
– Знаешь, каждый раз, когда я на нее смотрю, я плачу и не могу остановиться.
Я еле сдержалась, чтобы не выпалить в лицо:
– Слушай, комедиантка, а от меня-то ты чего ждешь?
Но я не должна была все испортить. Протянув руку, я заставила себя дотронуться до рукава шелкового пеньюара.
– Расскажи мне все…
– Ты действительно хочешь?
– Да, София, хочу.
– Знай, все, что я тебе расскажу, Гортензия, – истинная правда. Возможно, ты не поверишь ни единому слову и продолжишь считать меня выжившей из ума старухой. Пусть будет так, но по крайней мере я попытаюсь. Двадцать два года я ждала этого момента.
София повернулась ко мне и снова вздохнула:
– Ты должна узнать, а потом будь что будет.
Взяв фотографию, она поднесла ее к губам и поцеловала долгим поцелуем.
– Я была так счастлива с тобой…
Низко склонив голову, она обшлагом рукава вытерла набежавшие слезинки.
– Не плачь.
– Это от волнения, дитя мое.
Но я сказала почти приказным тоном:
– Давай говори уже!
