21
Гортензия

Я заметила Софию, мою одинокую клиентку, когда она входила в ресторан. Она показалась мне усталой и осунувшейся, даже постаревшей. В светлых волосах то тут, то там посверкивали седые пряди. «Наверное, она перестала краситься», – промелькнуло у меня в голове. Если бы как-то вечером она не назвала мне свой возраст, я бы дала ей гораздо больше.

Обрадованная, что снова ее увидела, я улыбнулась. София ответила мне приветственным жестом. Я показала рукой на стол, один из тех, что я обслуживаю.

– Столик ждет вас!

Софию я не видела целых две недели. В понедельник, после выходных, когда я должна была прийти к ней на чаепитие, я сразу заметила ее отсутствие. Ведь я не пришла. Неужели она на меня сильно рассердилась? Тогда меня неожиданно пригласил к себе отец. Поискав листочек, где был записан номер ее телефона, я не нашла его, хотя собиралась обязательно ее предупредить. Ладно, подумала я, извинюсь, как только увижу ее снова. В тот день мы ужинали с подругой отца. Не очень-то я ее жалую, эту подругу: уж слишком напористо лезет она в его жизнь. Часто она кажется мне назойливой. Но отец все делает, чтобы мы сблизились, вот я и стараюсь, чтобы его не огорчать.

В тот понедельник, когда я проходила по улице Мучеников, я вспомнила о нашей несостоявшейся встрече и дала себе слово, что угощу ее аперитивом, как только она появится в ресторане. Весь вечер я держала ее столик свободным сколько могла, но в восемь Максим заставил меня отдать его двум болванам, которые терпеливо ждали места, потягивая у стойки апероль, новый модный коктейль. Знали бы вы, в каком количестве Максим готовит его каждый вечер. Мы, девчонки, между собой называем этот коктейль «Апероль-хер». Бросить потихоньку друг дружке: ««Апероль-хер» для шестерых!» – неизменно поднимает нам настроение.

Со временем я выбросила Софию из головы. Но увидев ее в тот вечер снова, я, как ни странно, испытала чувство огромного облегчения.

Словно испытывая сильную слабость, София медленно направилась к своему столику. Я сделала шаг навстречу, чтобы взять ее под руку, но она меня легонько оттолкнула. «Не нужно», – прошептала она. И я не стала настаивать. Может быть, она нездорова? Подавая меню, я сразу же извинилась, что заставила ее зря хлопотать в субботу. Придумала и объяснение:

– Мне пришлось навестить подругу, которой разбили сердце. Такая досада – я потеряла ваш номер телефона и не смогла предупредить. Ведь вы не обиделись, не так ли?

– Конечно же, нет. А как твоя подруга, ей лучше?

Пришлось опять соврать:

– Да нет, еще не поправилась.

– Скажи ей, что сердечная боль когда-нибудь обязательно проходит.

Мне пришлось сбегать на кухню, а когда я вернулась, София подала мне стикер, где снова был записан ее номер.

– Смотри, больше не теряй!

– Ни за что!

Как бы то ни было, а выглядела София неважно. Я спросила, не заболела ли она? Опять пришлось немного слукавить:

– Я забеспокоилась, что вы не приходите столько времени.

– Не стоило волноваться, детка. Мне нужно было поехать отдохнуть, я навестила родственников в Бретани.

– Обожаю Бретань! А в каком месте вы были?

– Кот д’Армор, это в Пемполе. Знаешь?

– Нет, я бывала только на юге. Зато какое-то время мы жили с отцом на крохотном островке залива Морбиан. Какая же там красота! Но, к сожалению, мы оставались там недолго. Мой отец – тот еще непоседа!

Увидев, как она напряглась, я все же продолжила:

– Я тогда была совсем маленькой, но все отлично помню. Мы жили там как настоящие хиппи. Здорово было… Тогда я еще не ходила в школу, но отец уже научил меня читать.

– Кажется, твой папа – большой оригинал. Расскажи мне о нем побольше. Ты ведь жила и за границей?

– Да, но много позже.

– Вижу, тебе есть что вспомнить. А вот я мало путешествовала.

– Ой, а мы – напротив, только и делали, что бродили по свету. Отцу не сиделось на месте, как я уже сказала.

– Как его зовут, твоего отца? – неожиданно спросила София.

– Антуан.

– Антуан… а дальше?

– Дюран. Почему вы спрашиваете?

– Антуан Дюран… простое имя, самое обыкновенное, каких тысячи… – произнесла она, словно говоря сама с собой. – Так, значит, ты теперь Эмманюэль Дюран?

– Да, и всегда была ею.

И снова я заметила, что лицо Софии исказилось. Но она тут же сменила тему.

– Итак, что тут у нас вкусного приготовили сегодня вечером?

– Блюдо дня – говяжья вырезка с маринованным луком. Хотите попробовать, София?

– Да нет, пожалуй, – это мне ни о чем не говорит… Эмманюэль. – Она улыбнулась, но тон голоса был сухим, жестким. И она заявила, даже не глянув в меню: – Только лук-порей под маринадом и клубничный сорбет.

– Как, вы не закажете горячего блюда? Телячье рагу с черносливом – просто супер!

– Нет, я не очень проголодалась.

Не удержавшись, я сказала, что выглядит она похудевшей и усталой. Но София, пожав плечами, возразила с недоумением:

– Как раз напротив, я великолепно себя чувствую.

Не поверив ни одному ее слову, я не стала утверждать обратное. Я знала ее уже достаточно и успела понять, что она не из тех, кто охотно делится своими проблемами. И конечно, забыла предложить ей аперитив. В любом случае она бы отказалась, уверена.

Мне пришлось отойти: оставались и другие столики, а Максим терпеть не может, когда долго разговариваешь с клиентами. Нанси, обслуживавшая столы в глубине зала, возгласила:

– Два «Апероль-хера», шеф!

Тот закатил глаза, а потом бросил мне:

– Ну что, вернулась твоя старуха?

Я выразила удивление:

– Да она не больше моя, чем твоя.

– Ладно, ладно, постарайся выпроводить ее побыстрее, мне к половине девятого нужен столик.

– Слушаюсь, шеф!

– Вот это другой разговор, всегда бы так.

«Ну что за сволочь», – подумала я. Видимо, это читалось у меня на лице, раз он тут же прицепился:

– Не вздумай хитрить со мной, Эмманюэль! Знаешь, сколько девиц мечтают здесь работать – воз и маленькая тележка!

Взяв на заметку его слова, я помчалась на кухню за луком-пореем под маринадом.

Да, этот гад способен подложить мне свинью не сегодня завтра. В один прекрасный день я пошлю его ко всем чертям, но ни в коем случае не доставлю ему удовольствия выставить меня за дверь. Отец мне всегда говорил, что нужно самому распоряжаться своей судьбой и никому не позволять что-то себе навязывать. Сколько раз он мне это твердил, словно символ веры:

– Свобода, Эмманюэль, – ничего нет в жизни прекраснее свободы! Свобода – мое кредо.

Детство, а затем и юность прошли у меня под этим флагом. Как только отцу надоедало одно место, мы перебирались на другое.

И мне это нравилось. Нравилась богемная жизнь, недолгие сборы, в спешке застегнутые чемоданы, брошенные, ставшие вдруг ненужными вещи. Я часто вспоминаю залитые солнцем долины, куда мечтаю однажды вернуться. Случалось, что мы попадали туда, где мне не нравилось, и я требовала, чтобы мы уехали. Но я никогда не имела права голоса. Решал только он. Всегда.

Были еще женщины, которых он посещал, которых, казалось, он обожал и которых иногда я так успевала полюбить, что была готова называть их «мамой», над чем он всегда смеялся. В отличие от меня, он знал, что все эти страстные привязанности не продлятся долго. И всех их он оставлял, даже не попрощавшись и без малейшего сожаления. В детстве, помнится, меня это удивляло. Но потом это вошло в привычку, и я перестала хотеть называть кого бы то ни было мамой. Всем им было предназначено рано или поздно уйти из нашей жизни.

– Мы не сбегаем, а отправляемся на поиски новых приключений! – весело объяснял он мне.

И меня это устраивало. Так что я знала – в один прекрасный день я хлопну дверью этого заведения, даже если я там проработала всего полгода.

За все это время я так и не обзавелась друзьями. Да они и не были мне нужны. У меня был он, и мне этого хватало.

Именно поэтому я ни к чему и ни к кому не привязывалась.

Пока я относила тарелку, к которой она едва притронулась, наши взгляды встретились. В глазах Софии я прочла любопытство. Казалось, она спрашивала себя, почему молодая женщина вроде меня проявляла интерес, пусть мизерный, но все же интерес, к ней – неприметной пожилой даме.

Да я и сама не понимала почему. Только отчего-то мне хотелось бы, например, сесть напротив, поспорить, послушать что-нибудь о ее жизни, узнать, чем она занимается сейчас, что с ней было в прошлом. Какая тайна скрыта за этим печальным и хрупким обликом?

Кто София на самом деле?

Вот почему в тот вечер я обрадовалась ее приходу и почувствовала облегчение.

И я твердо решила, что больше ее не потеряю.