4

Вот как получилось. Уйти-то я ушла, а жить на что-то было надо. А все, что я умею делать, — это устраивать вечеринки и консультировать по поводу шмоток. Ну, и номер телефона при мне остался, и телефон, купленный мной взамен айфона, продолжал звонить. Выбросить симку я не могла, на этом телефоне была вся моя жизнь, все контакты. Я рассталась с айфоном, купив самый простой кнопочный телефончик, но сим-карта была мне нужна. Конечно, с гардеробом у меня оказалась катастрофа, а житье в гараже и помывка в реке не добавили мне шарма, так что, когда утром мне позвонила Валерия Городницкая, это был джекпот.

Анатолий Городницкий, ее муж, был сахарным королем — если это применимо по отношению к крупному перекупщику, а не к производителю. Цены в регионе на этот вредный продукт диктует Городницкий.

Валерию я знала шапочно, встречались иногда на мероприятиях, куда меня таскал Бурковский, чтобы продемонстрировать семейные ценности, во всех смыслах. Валерия была второй женой Городницкого, и когда она стала его женой, ей было двадцать два года, а старшей дочери Городницкого — двадцать один. Была еще младшая дочь, но ей и сейчас не то шестнадцать, не то пятнадцать лет, и говорят, что с ней что-то не так — что именно, я не вникала и девчонку никогда в глаза не видела.

Да, Городницкий был похотливым старым козлом.

Янину, его старшую дочь, я знавала шапочно, она была замужем и в тусовках не участвовала, а вот Леха, его сын, называющий себя звучно «Алекс», одно время даже пытался за мной ухаживать. Этот сопляк с папиными деньгами в карманах, это ничтожество, это напомаженное недоразумение, трясущееся от вожделения при виде рулетки или карт, пыталось за мной ухаживать! При этом мать и Бурковский были от данного факта в восторге. Им обоим очень хотелось пристроить меня замуж.

Ничего более глупого они придумать не могли.

Валерия Городницкая была забавная тетка — если вам нравятся тощие брюнетки с зелеными глазами и смуглой кожей, отливающей шелком. Я тоже брюнетка, но кожа у меня очень белая, а Валерия была похожа скорее на мексиканку или очень светлую мулатку. Ее экзотичная внешность, видимо, сильно заводила Городницкого, так что Валерия из него веревки вила, если дело касалось финансов.

А вот если речь шла о ревности, тут я бы на Валерию не поставила даже сухого таракана.

Городницкий в этом вопросе был смешным хрестоматийным психопатом, и хотя он эти свои завихрения тщательно скрывал, я-то видела его насквозь. Наверное, никто не понимал, что он и вправду больной на голову собственник, Валерия точно не понимала этого, но меня не проведешь.

Когда живешь во тьме, учишься многое видеть, это вопрос выживания.

Городницкий был скрытым психопатом, а Валерия была хороша, даром что вертихвостка. И она умела веселиться, а для веселья ей нужна была я. Она отчего-то считала, что это реально зашибись — заказывать вечеринки у меня. Ей казалось, что этим она меня слегка унижает, потому что я падчерица самого Бурковского, но именно падчерица, в Итон не поехала, и мне надо бы знать свое место. Да только мне плевать на снобов, и всегда было плевать. Потому что у них есть бабки, и это они мне платят, а не я им.

А это уж всяко не тот расклад, где есть место унижению, ведь это у меня прибыль. Тем более что Валерия платила мне за организацию своих мероприятий столько, сколько я назначала, а на ее внутренний мир и скрытые желания мне было чихать. Гораздо веселее было наблюдать за Городницким, который всегда сторожил ее на всех вечеринках или присылал с ней своего охранника. Как зовут этого угрюмого мужика, я не помню, мысленно я называла его Кинг-Конгом, до того он был огромный и на вид очень тупой, но он всегда следовал за Городницким как тень, а полного дурака Городницкий не стал бы держать при себе. Кинг-Конг бродил за своим «объектом» неотлучно, хоть за Городницким, хоть за Валерией, и я иногда думала, что будет весело, когда всплывет, что Валерия с ним спит.

А я это просекла давным-давно.

Впрочем, осуждать этого гамадрила сложно, учитывая безусловные внешние данные Валерии, а также ее страсть к молодым накачанным самцам. А если взять во внимание, что Городницкому уже под шестьдесят и вряд ли в койке он многого стоит, то данная ситуация была только вопросом времени. Я имею в виду рога для Городницкого. Это надо понимать любому стареющему самцу, который женится на молоденькой девке, рано или поздно природа возьмет свое, и рога вырастут.

И сейчас я думаю, что Городницкий наконец прозрел насчет своих рогов и нанял кого-то поставить точку в их с Валерией отношениях. Учитывая, что развод обошелся бы ему гораздо дороже — не в материальном смысле, нет. Ему было бы ужасно осознавать, что Валерию уже на вполне законных основаниях пялит кто-то другой.

Но в тот вечер Валерия мне позвонила и позвала в «АристократЪ» — ага, идиотская привычка лепить старосветский твердый знак в конце разных названий. Хозяин, видимо, думает, что это чудо как мило — старый добрый мир без антибиотиков, ГМО и качественной стоматологии и что сам он, присобачив этот злополучный твердый знак в конце тривиального и пафосного названия, выглядит утонченным эстетом, но выглядит он как дегенерат и долбодятел, который из грязи в князи оттопыривает мизинец с недостаточно чистым ногтем.

Ничего хорошего не было во времена, когда не существовало Интернета и моющих средств.

Но само заведение неплохое, кухня там очень приличная, и я пришла туда, делая вид, что у меня все прекрасно. А Валерия, конечно же, знала, что я поссорилась с матерью и ее семейством. Валерия любила сплетни и семейные склоки, а тут такая благодатная почва. И у нее появилась призрачная надежда узнать все подробности, хотя подругами мы с ней не были, но разве это ее когда-то останавливало? Она собиралась расспросить меня и удовлетворить свою страсть к сплетням.

А я собиралась состричь с нее максимальное количество дензнаков.

Когда я пришла, Валерия сидела за столиком, позволяя мужикам пускать слюни в свою сторону, а я вся из себя приветливая и деловитая, свежеотмытая в реке, волосы в пучок, вовсю надеялась, что мои слегка истрепавшиеся джинсы она воспримет как некий стиль. Валерия совсем не была умной, просто очень хитрой и пронырливой. И она не поняла, что я сильно на мели — я не зря не позволила себе продать украшения.

Одежда и цацки — это то, за чем всегда можно спрятаться.

— Прекрасно выглядишь, дорогая.

Она заказала стейки и салаты, мой вкус в еде она отлично знала. А мне очень хотелось есть, и вместо стейка я бы лучше похлебала какого-нибудь супчика, но я не должна была это показывать.

— Как и ты. — Я небрежно бросила сумку на свободный стул. — Надеюсь, на этот раз никакого аврала?

В прошлый раз она заказала вечеринку «сегодня на сегодня», и это обошлось ей в очень круглую сумму. Но я не могла в нынешнем моем положении организовать ей такое же сейчас.

— Ни в коем случае! — Валерия засмеялась. — Давай поедим, я ужасно проголодалась. Ты любишь хорошо прожаренное мясо, я помню.

— Мясо тяжеловато, но…

— Закажем к нему вина.

Мы поели, болтая ни о чем, но я видела, что она выжидает, как змея перед прыжком. Ей казалось, что она хитрая бестия и хорошая актриса, но я ее ужимки знала все до единой — во-первых, ей хотелось поживиться подробностями семейного скандала, а во-вторых — ей от меня было нужно еще что-то.

— Отличный тут стейк. — Валерия потянулась к бокалу с вином. — Так ты теперь сама по себе?

— Я всегда сама по себе. — Я подставила бокал лучам уходящего солнца, любуясь цветом вина. Вот если бы такого цвета коктейльное платье из шелка, с вышивкой по линии проймы… Ладно. — Жизнь удивительно прекрасна, когда никто не сует нос в твои дела.

Она даже не поняла, что я имела в виду, — решила, что это я даю понять, что не намерена отвечать ни на какие вопросы, и это было так, но лишь отчасти, на этот раз я имела в виду ее Городницкого, старого параноика и рогоносца, который наверняка просматривает все ее письма и мониторит звонки.

И когда-нибудь он обнаружит то, что она так тщательно прячет.

А она не была Другим Кальмаром, ей только казалось, что она мыслит, хотя на самом деле она просто искала пищу.

— Могу себе представить. — Валерия лениво улыбнулась. — Послушай, дорогая, это не мое дело, конечно, да только мы же не чужие люди. Ты могла бы обратиться ко мне или к Алексу, он очень любит тебя, а ты сорвалась непонятно куда, спряталась…

— Лер, я никуда не спряталась, я просто больше не живу в доме отчима. — И это чистая правда. — Но ты позвонила — и я ответила и приехала к тебе, что ж еще?

— Еще… Ах да, что я, собственно, хотела. — Валерия открыла сумочку и подала мне золотую карточку. — Кредит неограничен, аванс за работу возьмешь отсюда же. Но через неделю мне нужен самый роскошный банкет, который только можно организовать за деньги, у Толика день рождения, мало того — юбилей. Вечеринка нужна в стиле классического Голливуда тридцатых, дорогая, — круглые столики, драпированные тканью, живая музыка, приглашения, список гостей, ну и все такое. Сможешь?

— Я все могу, Лера. ПИН-код тот же?

— Да. — Валерия о чем-то задумалась. — ПИН-код тот же, и все нужно организовать по высшему разряду. Господи, как гора с плеч. Мне самой это мероприятие ни за что не поднять, и я ужасно боялась, что в свете твоих последних событий в семье — вот я наберу твой номер, а ты не ответишь. У нас тут, знаешь ли, ходят самые разнообразные слухи, но я всем затыкала рты. Это правда, что ты спала с Янеком, а папаша вас застукал?

— Нет. — Я отпила из бокала, наблюдая, как в фонтанчиках загораются лампочки. — Стемнело уже… Нет, конечно, я никогда не спала с Янеком. Где ты хочешь устроить мероприятие?

— Есть отличное место, завтра я тебе его покажу, такого ты точно не видела, да и никто не видел!

— Да? И где это?

— Пусть будет сюрприз, должно же хоть что-то тебя удивить. И это место тебя точно удивит, вот посмотришь. Там есть нечто… Нет, не буду говорить, пусть это останется сюрпризом, иначе неинтересно.

— Ты о чем?

— Если честно — то о переселении душ. — Валерия засмеялась. — Нет, не проси, не расскажу, хочу завтра первая увидеть твое лицо, когда покажу тебе это.

— Ладно, не рассказывай.

Не знаю, что она задумала, но сюрпризы я не люблю, так уж традиционно сложилось, что все сюрпризы в моей жизни — какой-то лютый трэш.

— Так ты расскажешь мне, что у вас там стряслось? Твой отец тебя ищет, знаешь? Анатолию звонил, Алекса расспрашивал… А нужно было всего лишь позвонить тебе! Все говорят, что у вас с твоим братом роман, и…

— Он мне не брат. И у нас нет романа, да и с чего бы?

Мне и в голову бы не пришло крутить романы с Янеком. Но что-то ему было от меня нужно, а я под собственным носом не видела того, что давно должна была понять. Но теперь уже ничего не исправишь, да и не надо. Просто я никогда не воспринимала сводного «братца» как одушевленный, а уж тем более мыслящий объект, несмотря на Итон.

И это в итоге вылезло мне боком.

— Ну как это — с чего? Янек настоящий красавчик и умен, тем более вы не кровные родственники. Ладно, расскажешь, когда захочешь. — Валерия миролюбиво улыбнулась. — Ты, главное, теперь не пропадай. Мне завтра нужно будет прошвырнуться по магазинам, хочу выбрать подходящее случаю платье, и очень пригодилось бы твое авторитетное мнение. Пойдешь со мной? Просто включи консультацию в счет. А потом поедем, покажу тебе место, где хочу устроить вечеринку, и отдам ключи заодно. Но сначала платье, и у меня пока нет на этот счет никаких идей, вся надежда на тебя.

Я вам уже говорила, что тряпки — мой конек? Наверное, говорила. Да и все это знают.

— Звони, пересечемся.

— Ты будешь в восторге от зала, я уверена. Это нечто, поверь мне.

— Хорошо, завтра поедем.

Я все эти дни не была в магазинах, на мне одежда, которую я ношу уже четыре дня, и утром еще я стирала ее в реке. Но сегодня я высплюсь в настоящей кровати, а не в гараже, потому что я сейчас уйду, унося с собой золотую карточку Валерии, сниму денег, куплю новый телефон, войду в Интернет и арендую квартиру, а потом поеду в торговый центр «Пальмира-Плаза», он работает до полуночи, куплю себе шелковую ночную рубашку, сменной одежды и новые босоножки… Жизнь налаживается, похоже.

А потом придумаю, как забрать из дома Бурковского свои документы и деньги.

— Проводишь меня немного? — Валерия кивнула официанту, вернувшему ее кредитку, и поднялась. — Вечер хороший, хочется пройтись, тем более что машину я оставила далековато, в центре за последние пару лет стало сложно парковаться.

Я бы с большим удовольствием проехалась в машине, но если учесть, что я живу в гараже, то просить Валерию подбросить меня к нему было бы неразумно. Что ж, неплохо будет пройтись, я сыта и довольна, и надо уходить, потому что все мужики в ресторане пялятся на нас.

Я не люблю, когда меня слишком пристально рассматривают.

И мы пошли по проспекту, время от времени ныряя в арки и заходя во дворы. Мы болтали ни о чем, и я была очень признательна Валерии за этот вечер, словно вернувший мне мою прежнюю жизнь. Я решила, что сегодня же начну планировать праздник для Городницкого… Стоп. А ведь на нем в числе приглашенных сто пудов будут Бурковский с матерью.

И Янек.

Но Валерия была беззаботной, как птица на ветке, — не то и правда переживала из-за предстоящего праздника, а теперь беспокойство ее отпустило, не то делала вид.

— А в этом дворе я выросла.

Мы вошли в старый дворик, засаженный ивами. Посреди него была устроена карусель, рядом песочница, окружающие дома были небольшими, а старая береза у заборчика шелестела плотными листьями, влажно блестящими в свете фонаря.

— Давай покатаемся, что ли. Мы с мамой часто здесь катались… Мама любила эту карусель.

На площадке горел одинокий фонарь, не слишком яркий, но мы все равно оказались в круге света, потому что нас со всех сторон обступила тьма, лишь окна, налитые апельсиновым цветом, да в арку прорывался шум с проспекта, но здесь словно на острове, и вокруг никого.

Странное ощущение, учитывая, что с Валерией мы никакие не подруги… Впрочем, я никому не подруга.

— А где она теперь? Ну, мама в смысле?

— Умерла за год то того, как я вышла замуж за Толика. — В голосе Валерии звучала тоска. — Никого не осталось, папа еще раньше умер, а я училась в институте… А тут Толик.

— Просто потому, что осталась одна?..

Она поняла, о чем я спрашиваю. Конечно, она продала свою молодость Городницкому, она и не могла любить его, старого и отвратительного козла, — и вместо того, чтобы бороться за себя, просто выгодно продала свою внешность. Но Валерия не понимала, что я не осуждаю ее, каждый выживает как умеет, ну вот она умела так.

— Да.

Иногда кому-то нужно это сказать, и она понимала, что между нами никогда больше не будет момента такой откровенности — просто эта ночь, эти огни с проспекта и карусель, которая когда-то была символом счастья, потому что рядом были те, кого она любила, с кем чувствовала себя в безопасности, они были живы, и она была самой собой — и лгать в такой момент нельзя, особенно себе. Потому что здесь она была еще прежней, была той девочкой, которую любили родители, — беззаботной и беззащитной перед жизнью, как и многие любимые дети из благополучных семей, а уйдя отсюда, она стала той, что сейчас, и хотя она сама это выбрала, ей от этого не легче. Потому что когда ушли те, кто любил ее просто за то, что она есть, чувство безопасности исчезло, она сумела выжить — но при этом утратила себя саму. И плевать, что я бы ни за что так не смогла, потому что она бы не смогла так, как я.

Мы все очень разные, граждане. И не спешите бросаться камнями.

Мы уселись на карусель и завертелись, и дворик завертелся вместе с нами, и освещенные окна превратились в золотистые ленты.

— Фух, раньше могла часами кататься вот так, а теперь голова закружилась. — Валерия поднялась на ноги, ее качнуло. — Может, кофе выпьем где-нибудь?

— Идем тогда в «Мелроуз», тут недалеко.

Мы вышли из освещенного круга и двинулись в сторону арки сквозь темноту, и темнота оказалась не такой уж безусловной ввиду освещенных окон. Мы почти совсем дошли до арки между домами, соединяющей темный двор с освещенным проспектом, когда все случилось.

Какой-то парень в толстовке, с капюшоном, надвинутым на лицо, вышел из арки, просто отделился от стены и шагнул к нам в темноту, и Валерия охнула, стала оседать на асфальт. Я на какой-то миг застыла, стояла и смотрела, лезвие ножа хищно блеснуло в свете фонаря, зардевшись темной кровью, а я какую-то длинную холодную секунду молча пялилась, не в силах избавиться от мысли, что я все это уже видела, только тогда я пришла под занавес, а сегодня застала самое начало спектакля, и следующим актом станет еще один взмах ножа.

И я побежала.

В отличие от Валерии, которая всегда носила каблуки, я предпочитаю удобную обувь — ну, разве что случай требовал туфли на каблуках, но в повседневной жизни я всегда ношу обувь на низком ходу — мягкие балетки или мокасины, босоножки и что угодно, лишь бы моя нога твердо ощущала дорогу. И в этот раз мои балетки, уже изрядно истрепавшиеся, сослужили мне добрую службу, я вылетела на проспект и нырнула в подъехавший троллейбус. Ищи-свищи меня теперь, если охота.

Кот когда-то научил меня этому безотказному способу оставаться в живых.

А Валерия осталась, конечно, — я и тогда уже знала, что удар был насмерть, и лезвие, блеснувшее в свете фонаря, окрашенное темной кровью, убедило меня, что все всерьез. И это большая удача, что я не умею впадать в ступор и кататонию, а начинаю действовать сразу, не ожидая, пока волна дерьма докатится до меня и накроет с головой.

Я выскочила из троллейбуса через пару остановок и нырнула в темный двор. Выудив из сумочки остро заточенную отвертку, которую я таскала с собой из-за малолетних недоумков, каждую ночь ковыряющих мою дверь, я метнулась в тень, в заросли сирени, мне нужно было подумать и отдышаться.

Я снова осталась без денег: карточку, которую выдала мне Валерия, светить нельзя, камера банкомата снимает круглосуточно. И транзакция, проведенная меньше чем через час после гибели Валерии, сразу поставит меня во главу списка подозреваемых: золотая кредитка Городницкого, которой я пользовалась не раз и от которой знала ПИН-код, — да иного мотива даже искать не надо, учитывая мое теперешнее положение. Тем более что когда проверят звонки Валерии, то выяснят, что она мне звонила, как и то, где и с кем она была за час до смерти. Но если я не трону кредитку, то просто буду свидетельницей, хотя мне это мало поможет. А самое главное, никто мне не поверит, что я не рассмотрела убийцу. И убийца не поверит, ведь он стоял и ждал нас там — и уж он-то меня отлично рассмотрел.

Из тьмы отлично видно то, что происходит в освещенном месте.

Какая-то тень метнулась мне навстречу, я ощутила отвратительный запах — смесь клея и немытого тела, чья-то рука попыталась ухватить меня за руку, а я вогнала отвертку прямо в центр этой тени, и болезненный вскрик стал мне ответом.

— Вот сука…

Голос подростка, переходящий в бульканье. Наверное, я пробила ему легкое, а то и что-то поинтереснее. Ага, парнишка, я сука, а мир — страшное местечко. Страшнее, чем ты можешь себе представить, потому что иногда добыча может стать охотником.

По крайней мере, я добычей становиться не собираюсь.

Гараж встретил меня запахом дезинфекта и моих духов. Никогда еще я не была так рада сюда вернуться. Закрыв двери на задвижку, я без сил опустилась на диван. Теперь придется залечь на дно очень плотно, и лучшее, что можно сделать, — больше не светиться в кругу прежних знакомых.

И тогда я вытащила из телефона сим-карту.

То, что Валерия не стала жертвой случайного убийства, мне было ясно. Это не маньяк, которому было все равно, кого убивать, — нет, тот чувак в толстовке, видимо, шел за нами достаточно долго, пока мы не остановились поностальгировать на старой карусели. И он стоял там и ждал, и он знал, что убить хочет не меня, а Валерию, что он с успехом и сделал в единственном месте, где вообще мог это сделать.

Странно, что Валерия была одна, без Кинг-Конга.

И я слишком поздно об этом подумала, сообразила, что я никогда раньше не видела Валерию в самостоятельном плавании, и вдруг! Но самое странное — то, что ее телефон молчал. Обычно Городницкий принимался ей названивать сразу, как только она куда-то выезжала, и звонил через каждые десять минут. Иногда мне казалось, что у него уже окончательно съехала крыша, но дело в том, что так оно обычно и бывает, когда старый козел женится на молодой девке, которая любит его деньги. Городницкий дураком не был и не мог не понимать, что его личность, а уж тем более он сам, как мужик уж никак не мог заинтересовать Валерию. Он купил ее и знал, что купил, и что держал ее только деньгами, тоже знал, но в какой-то момент она могла бы и сорваться с крючка.

Тем более что у нее могло быть что-то накоплено на черный день.

Возможно, он все-таки прознал о ее шашнях с Кинг-Конгом.

Впрочем, они хорошо шифровались, я и сама не сразу поняла, а ведь я гораздо наблюдательнее Городницкого. И если ему хватило ума понять это — значит, он либо увидел их, либо кто-то ему донес, когда эта парочка неосторожно терлась коленками.

И пока я думаю, что лишь Городницкий мог нанять кого-то, чтоб оформить разрыв отношений, а это значит, что сейчас лично я в большой беде. Хотя, возможно, мотив есть еще у кого-то, просто я пока его не вижу, но в любом случае ситуация так себе. И хотя вряд ли убийца сумел отследить меня с того момента, как я сбежала с места убийства, но это ничего не значит. Он отлично меня рассмотрел, а по описанию выяснить мою личность ничего не стоит, просто спросит у Городницкого.

Но если я исчезну, растворюсь среди людей, которые даже близко не стоят к тому кругу, в котором я вращалась последние десять лет, то найти меня будет сложнее.

Проблема только с документами, у меня их просто нет.

Но это, возможно, гораздо меньшая проблема, чем я думаю.

У меня так устроена голова, что, если возникает какая-то проблема, я тут же бросаюсь искать пути ее решения. И эти пути обычно ничего общего не имеют с тем, что бы сделал среднестатистический человек. Я — Другой Кальмар, и решения у меня получаются другие. И то, что я здесь… Ну, ошибаются все.

Но, возможно, все это к лучшему.