16

— Ух ты!

Этот возглас Лианы я понимаю, как никто. Сама была в восторге, попав в эту невероятную гардеробную.

— Адель, это шикарно! — Лиана перебирает вешалки с вечерними платьями. — Боже мой, я хочу вот это. Как думаешь?

— Красный бархат, органза… Оно открытое, и если надеть его как есть, ты замерзнешь, в доме не слишком тепло, а если поверх платья надеть манто — потеряется красота лифа, отделанного кружевом и стеклярусом, а подол здесь простой. Попробуй вот это.

Лиана вполне оправдывает свое имя — она высокая, очень стройная, гибкая, ее кожа того интересного оттенка хороших сливок, что так мило смотрится у темных шатенок. Каштановые волосы Лианы тоже хороши и обрамляют симпатичное лицо, но пристрастие к кокаину обострило ее черты.

Наркотики никому не к лицу.

Я выбрала для Лианы платье глубокого бордового оттенка, классического покроя, ткань заткана золотыми цветами, в которых блестят стразы, и выглядит это шикарно. И если надеть манто, отороченное горностаем, а волосы распустить по плечам и с одной стороны приподнять гребнем… В общем, Лиана сейчас очень хороша.

— Туфли тесноваты.

— Оставайся в своих, платье длинное, обувь будет не видна, а удобная обувь — это важно. — Я достаю из шкафа золотистую сумочку. — Украшения здесь будут лишние, платье само по себе — украшение. Косметичка с тобой? Нужно немного ярче накраситься, только не так, как ты это делаешь обычно… Дай мне, я сама.

Голливудский макияж того времени представлял собой смесь наивности и вульгарности, но у Лианы лицо, на котором он не будет смотреться вульгарно. Она похожа на Джейн Уайман, что была когда-то одной из самых красивых актрис старого Голливуда, я и запомнила ее благодаря лучистым глазам, идеальной линии плеч и правильному овалу лица.

— Ты права, я выгляжу отлично, просто потрясающе! — Лиана смотрит на себя в зеркало и улыбается. — Послушай, Адель, откуда ты все это знаешь, умеешь и так далее?

Спросите у ветра, как он дует, или у рыбы — как она плавает.

— Это просто очевидно. — Я закрепляю гребень в ее волосах. — Все люди разделяются на типажи. По крайней мере, для меня. Ты никогда не замечала, как много похожих людей, даже если брать известных личностей? Кира Найтли и Натали Портман, Дайэнн Уист и Рене Зеллвегер, Гвинет Пэлтроу и Мередит Монро…

— Слушай, я понятия не имею, кто это. Монро… Разве она не Мерилин?

О боги, с кем я связалась и где мои вещи!

— Мерилин тоже Монро, но это распространенная фамилия. А я, собственно, о том лишь толкую, что всех на свете людей можно разделить на типажи. При этом я имею в виду только белых, и не потому, что я расистка, а потому, что для меня это вот так. И типажей на самом деле множество, не только как в глянцевых журналах «зима», «лето» и так далее, типаж — это прежде всего структура лица и особенности фигуры. И каждому идет что-то определенное, можно примерить то и это, если понимаешь типаж.

— А какой я типаж? — Лиана достала телефон. — Есть кто-то, на кого я похожа?

— Конечно. Ты — типаж Джейн Уайман.

Лиана принялась искать в Интернете фотографии актрисы и, отыскав, озадаченно посмотрела на меня.

— Я и правда очень похожа на нее!

— Ну, так а я тебе о чем говорю? Все люди похожи между собой, нужно просто уметь это увидеть.

— А к какому типажу относится, например, Янек?

— Сэм Хьюэн, это же очевидно. — Я наконец решила, как мне привести в порядок Августу. — Только в светлом варианте.

— Потрясающе! И правда, они похожи, словно родственники. — Лиана снова уставилась в телефон, а потом с удовольствием перевела взгляд на свое отражение в зеркале. — Знаешь, я сегодня очень нравлюсь себе.

— Это скоро изменится, если не перестанешь закидываться коксом.

Она отшатнулась от меня, словно я вручила ей живую змею.

Конечно, я ей не мать, и вообще я не склонна кого-то воспитывать или спасать от самих себя. Да я и не собиралась ничего говорить. Но дело в том, что сейчас, когда Лиана видит себя такой, любуется собой, осознание того, что все это она может потерять не из-за старости или увечья, а просто из-за своего пристрастия к наркоте, может отрезвить ее. Она находится на той стадии употребления, когда еще может остановиться сама, без специального лечения, и, возможно, попробует это сделать.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Когда превратишься в мешок с костями, а твой нос разрушится от постоянного употребления, тогда поймешь. — Я рассматриваю ряды платьев, думая о том, что одеть Августу будет гораздо сложнее. — Нет, я не собираюсь читать тебе мораль, ты можешь делать со своей жизнью все, что тебе вздумается, но при этом твоя внешность изменится необратимо, и очень скоро. Просто имей это в виду.

— Я не…

— Ты это папе своему расскажешь, он поверит, а я торчков за свою жизнь перевидала, как яблок на ветке, так что передо мной можешь не распинаться особо. Мое дело сказать тебе, чем ты рискуешь, чтоб это не стало для тебя неожиданностью. Если ты и дальше продолжишь закидываться коксом, то очень скоро в зеркале увидишь совершенно другую личность, и возврата уже не будет, внешность меняется необратимо. Так, что же тебе подобрать, Августа…

Девчонка снова медитирует, прислушиваясь к дому. С тех пор как компания обосновалась здесь, рояль наконец заткнулся, и я этому очень рада. Честно говоря, эти пассажи действовали мне на нервы. Возможно, призраки затаились и впали в ступор от современных нравов, но, судя по этому дому, здесь когда-то такие огни зажигались, что нам и не снилось. А сейчас дом пуст, все мертвы и то, что здесь кипело и горело — страсти, мысли, желания, ненависть, вожделение, — все это ушло без следа и стало неважным задолго до того, как умер последний участник тех событий. А призраки, возможно, остались. Что-то же могло остаться, кроме этих платьев?

И я думаю, что конкретно этих призраков будет очень трудно чем-то пронять.

Все дело в пропорции. В какой-то момент жизни люди просто обрастают связями, событиями, вокруг них кипит, как им кажется, какая-то значимая жизнь, и все это считается важным. Граждане даже убивают по каким-то, на их взгляд, веским причинам — им их жизни представляются чем-то, что будет всегда и останется в веках. А на самом деле нужно просто представить себе, что вам, например, оторвало ногу. Или вы внезапно ослепли. Ну, каким-то образом, случается же. Что из того, над чем вы перегреваетесь и ради чего предаете, подличаете или убиваете сейчас, будет вам важно после этого? Вдруг окажется, что процентов девяносто, а то и больше — событий, переживаний, людей — вообще ни к чему. А вот то, что останется, как раз и есть настоящее.

Дело в том, что пропорции настоящего и ненужного мы устанавливаем сами, и устанавливаем неправильно. Это как убиваться в очереди за последней моделью айфона, вываливая в Инстаграмах предложения «отсосу за новый айфон». Если вдуматься, то айфон — просто кусок пластика, который через год станет устаревшей моделью, но репутация уже погибла безвозвратно, а телефон можно купить другой. Есть вещи, восстановить которые невозможно, и это как раз самые важные вещи. Просто осознание их важности теряется под тоннами ерунды, навязанной нам рекламой, глянцевыми журналами, интернет-сообществом или собственной неспособностью расставить приоритеты, что является признаком хронической инфантильности и прогрессирующего идиотизма.

А пропорция нужного и ненужного часто определяет качество жизни.

Вот Августе, например, плевать на горы шмоток. Она одета в простое черное платье ниже колен, на ногах у нее уродливые не то ботинки, не то туфли, стрижка неопрятная, отросшие волосы торчат во все стороны — девица изо всех сил делает вид, что ей плевать на то, как она выглядит. Это другая крайность, и тоже нарушена пропорция, и если кажется, что она познала дзен, то это даже приблизительно не так.

Ей просто не хватало внимания.

Не думаю, что Валерия смогла заменить девочке мать, да она вряд ли пыталась, и тут не мне ее осуждать, когда Городницкий женился на ней, ей было ненамного больше лет, чем сейчас Августе. После того вечера, когда мы катались с Валерией на карусели во дворе, где она выросла, я часто думала о ней.

Мне было жаль, что она умерла вот так.

Но я думала о том, как она жила, и мне начинало казаться, что смерть ей к лицу. Потому что Городницкий — тот еще гад, и внешне не так чтоб симпатичный — крупный, какой-то квадратный, все в нем выглядит тяжелым: фигура, кулаки, взгляд, челюсть. А еще у него какая-то вечная истерика, он постоянно на взводе, и хотя внешне он этого никак не проявляет, я всегда чувствовала холостые обороты в его башке и всякий раз, видя его, думала: когда он взорвется, столько народу накроет осколками и взрывной волной. Мне никогда не нравилось его присутствие, я терпеть не могла отвечать на его вопросы и вообще проявлять по отношению к нему какую-то вежливость. И если я это делала, то просто затем, чтобы не вызвать его внимания ко мне, я не хотела, чтобы он ко мне присматривался.

А ведь Валерия не просто иногда виделась с ним, она жила в его доме, спала с ним.

Конечно, я не удивляюсь, что она не стала матерью Августе и даже другом не стала. Очень сложно дружить с девочкой, которая позиционирует себя как медиум и постоянно, причем в самый неподходящий момент, говорит разные неприятные вещи.

Ну, например, что ты вот, дескать, скоро умрешь.

И теперь это чудо природы сидит на пуфике, раскачиваясь из стороны в сторону, а я пытаюсь определить ее типаж. Как-то так случилось, что я не смотрела ей в лицо. Эти ее уродские не то ботинки, не то туфли — они реально травмировали меня, а вот сейчас она сидит на низком пуфике, подобрав под себя длинные тощие ноги, и я смотрю на нее и понимаю: из всех детей Городницкого Августа — самая красивая, она — типаж Мардж Хельгенбергер, но по-настоящему это станет заметно года через три-четыре.

Или сейчас, если я захочу.

Мне нужны все актеры, весь реквизит, а потому я вытащу Августу на свет, хочет она этого или нет. Тем более что идеальное платье я для нее уже нашла, оно сшито из нежно-зеленого атласа, этот оттенок напоминает мне цветение клена, платье очень простое, с расшитым широким поясом и отложным воротом, украшенным по краю той же вышивкой, оно чем-то похоже на средневековый наряд, какие изображают в псевдоисторических фильмах о рыцарях и дамах. К этому платью идеально подойдет накидка из золотистой норки. Правда, как одеть в это все Августу, не вызвав волну гражданских протестов, я пока не придумала, а уж что делать с вороньим гнездом на ее голове, для меня и вовсе загадка.

Но я что-нибудь придумаю.

— Ладно.

Это Августа с кем-то разговаривает. У нее, я думаю, есть воображаемый друг.

— Я сделаю, как ты скажешь, и буду слушаться ее… Но она очень странная.

Это она обо мне говорит. Со своим воображаемым другом. А странная здесь, значит, я.

— Тебя нужно причесать, сиди смирно.

Она подняла на меня взгляд — глаза светло-голубые, как у Алекса, но выражение их мне не нравится. Августа мне вообще не нравится, и тут я ничего не могу с собой поделать. Я бы предпочла, чтобы она оказалась убийцей и ее заперли где-нибудь в обитой войлоком палате, но я знаю, что убийца не она.

Просто я не люблю, когда у меня возникает такая стойкая антипатия к кому-то. Это плохо для бизнеса.

— Я не нравлюсь тебе.

Она тоже живет во тьме, просто в ее тьме есть еще кто-то, а я в своей одна. Но тьма — она и есть тьма.

— Нет, не нравишься.

Не думаю, что у меня есть причина лгать Августе. Мне ничего от нее не надо, но она — важная часть моей вечеринки, а потому я скажу ей правду. Она не нравится мне, потому что в ее глазах таится что-то очень недоброе, девчонка просто ходячая неприятность.

Впрочем, она сейчас в очень плохой компании.

— Я причешу тебя, сиди смирно.

Ее волосы густые и очень прямые, золотистого оттенка. Они недостаточно длинные, чтобы соорудить ей более-менее сносную прическу, и недостаточно короткие, чтобы просто причесать и оставить как есть. Но у меня тут целый арсенал разнообразных орудий пыток, и я собираюсь применить их все, пока не найду то, что подойдет.

— Ты уже знаешь, что я этого не делала.

— Предполагаю.

— Нет, ты точно знаешь. — Августа пытается поймать мой взгляд, но это сложно, если я сама не захочу. — Ай, больно же…

— Потому что иногда надо причесываться и делать это чаще, чем раз в год. — Я собираю волосы у нее на затылке и закрепляю резинкой. — Сиди смирно, будь добра.

— Лера говорила мне о тебе.

И пойди пойми, говорила ей Валерия обо мне, пока была жива, или Августа и правда видит призраков. Я допускаю, что она их может видеть, как и то, что призраки все-таки существуют. Или нечто, считающееся призраками.

Этот дом сводит меня с ума, вот что.

— Лиана, тебе придется поделиться косметикой.

— Не вопрос, угощайся.

Лиана рассматривает висящие на плечиках вещи, но я вижу, что мысли ее далеко. Не может быть, чтоб она так сильно прониклась моими словами, тут скорее причина в другом: ей нужна доза, но она решила попробовать ее пропустить, чтобы доказать мне и себе, что может бросить в любую минуту. По сути, это так и есть, ее зависимость психологическая, но настроение у нее испортилось, а это значит, что сейчас до нее доходит тот простой и очевидный факт, что она подсела.

Но я далека от мысли, что она вот так бросит, тем более что Пауль вряд ли ей это позволит.

— Как ты поняла?

Это она спрашивает о том, как я раскрыла ее маленькую грязную тайну.

— Тоже мне, бином Ньютона. — Я закрепила на затылке Августы большой гребень, украшенный жемчугом. — Я давно это знала. Меняется поведение, но самое главное — заостряются черты лица. Сначала это незаметно — вот как сейчас…

— Но ты заметила.

— Да. — Я пожала плечами. — Но не все так наблюдательны.

— Я не подсела. Я могу бросить в любой момент.

— Все вы так говорите. — Я принялась за лицо Августы. — А потом оказывается, что бросать просто не хочется. Лиана, я не собиралась тебе все это говорить, просто когда ты во все это оделась… В общем, мне вдруг стало жаль, что скоро это исчезнет.

— Я знаю многих, кто балуется, и ничего…

— Ничего — это когда ничего. Закрой глаза, Августа. — Я наношу тени на веки девчонки. — А у тебя процесс пошел. У всех это по-разному. Вот сейчас ты ощущаешь огромное желание снова закинуться, но хотя порошок у тебя есть, ты не нюхаешь его. Типа, вот бросила, и все. Но тебя не хватит даже до утра, потому что внизу Пауль, и он тебя продавит.

— Не продавит, если я не захочу.

— А ты захочешь, ты позволишь ему себя убедить. — Я наношу румяна и растушевываю их на скулах Августы. — Дело в том, дорогая, что ты не понимаешь одного: все, что с тобой происходит, — это твоя зона ответственности. А еще ты маешься дурью, в прямом и переносном смысле слова, вот и подсела.

— Я не подсела!

— Ага. — Мне даже смешно от этой наивности. — Тогда почему тебе так хочется достать из сумочки пузырек и снова закинуться?

— Ты… — Лиана нервно сглотнула. — Ты это сама сейчас придумала.

— Ну конечно. — Я по очереди открываю тюбики помады. — Ага, вот эта… Смотри сама, это же твоя жизнь и внешность твоя. Кстати, я все хотела спросить — что ты делаешь вместе с Паулем?

Я сегодня видела, как она вьется вокруг Янека.

Впрочем, вокруг Янека всегда был целый вихрь поклонниц, почитательниц и обожательниц, девицы слетаются на него, как обезумевшие бабочки на свет неоновой лампы. Даже в школе так было, меня данное обстоятельство всегда забавляло.

Так что Лиана просто вступила в клуб, делов-то.

— Мы с Паулем давние друзья.

— Ага, и толкач у вас один на двоих.

Лиана отвернулась, надувшись, но мне на ее психику плевать с пожарной каланчи.

— Нужно папе сказать. — Августа серьезно смотрит на меня. — Если он узнает, что мы не сообщили, когда нашли там тетю Люду…

— Не узнает, если ты не разболтаешь. — Лиана сердито смотрит на Августу. — Тебе что, пять лет? Совершенно не все надо рассказывать предкам.

— Я лгать не умею.

— Так научись. — Лиана злится. — Папаша твой что, по-твоему, сделает, когда узнает, что мы не бросились тут же ему докладывать?

— Не знаю, но плохо будет, особенно Лешке. — Августа вздохнула. — Но когда он станет меня спрашивать… У нас всегда так было, если что — папа у меня спрашивает, потому что знает: я не умею лгать.

— Хороша сестра — закладывала брата перед папашей! И, скорее всего, не только брата, я права?

Августа вздохнула и промолчала, а я вспомнила Янека. Он тоже постоянно ябедничал на меня, причем делал это вроде как из самых лучших побуждений, но закончилось известно чем.

И сейчас я думаю — а зачем ему это было нужно?

Бурковскому я была до лампочки — живет какая-то в его доме, и ладно. Матери не стало до меня дела гораздо раньше… Ну, я говорила уже. На деньги Бурковского я никогда не претендовала, как и на какую-то его собственность, хотя сама была удивлена, зачем матери понадобилось продавать нашу старую квартиру и что она сделала с деньгами.

Но и это не волновало меня.

А Янека всегда беспокоил факт моего присутствия в их идеальном доме. Он всюду совал свой любопытный нос, он подслушивал, подглядывал, рылся в моих вещах. Я никогда не могла понять, что ему нужно, что именно он ищет, а потом просто навесила на свою комнату замок под горестные вопли матери, и набеги Янека прекратились.

Но его пристрастный интерес ко мне, как оказалось, не угас.

— Я не слышу тетю Люду.

Августа раскачивается на своем пуфике, игнорируя мои усилия придать ей вид шлюхи столетней давности. И своими идиотскими кривляниями она меня просто бесит.

— Августа, тебе совершенно не нужно изображать перед нами безумную Офелию. — Я наконец смогла привести в порядок ее голову. — Снимай свои лохмотья и надевай вот это платье.

Августа смотрит на меня затуманенным взглядом, и я думаю, насколько это актерство.

— Каково это — быть такой холодной? — Августа трогает меня за руку. — Ты не взволнована, ты не боишься, тебе даже не любопытно. Ты просто расставляешь нас, как манекены в витрине, да? Но вот сейчас умри мы все, и ты просто пожалеешь о потраченном времени, и больше никаких эмоций.

— Надевай это платье и сними свои ужасные чуни, они травмируют мою психику.

— Ладно.

Я думаю о том, что пора и мне заново принарядиться, потому что здесь полно первоклассных шмоток. Платье из легкого бархата, бирюзовое, в пол, с подолом, отделанным прекрасными кружевами, с длинными рукавами, а поверх него легкая горжетка из плотного синего атласа, с отличной стеганой подкладкой, горжетка, отороченная пушистым мехом черно-бурой лисицы, а золотая сумочка сюда вписывается, и не надо вынимать из нее пистолет…

— Адель, это прекрасно!

Янек, видимо, какое-то время уже стоит здесь.

— Надень смокинг, клоун. — Я беру из шкатулки на полке коробку с диадемой. — Снова подглядываешь? Все время пытаюсь понять, чего тебе всю дорогу надо от меня?

— Боюсь, ответ настолько очевиден, что он тебе даже в голову не придет.

— Ты даже не представляешь, что иногда приходит мне в голову.

Например, иногда я думаю, что было бы забавно просто грохнуть и мать, и Бурковского, и еще кого-нибудь. Это тьма шепчет мне. Но я не идиотка, пусть себе шепчет, хоть треснет, это ее проблемы.

— Надевай смокинг, если найдешь подходящий.

Лиана и Августа молча пялятся на Янека. В толк взять не могу, отчего девицы впадают от него в такой шок и ликование, обычный хлыщ со смазливой мордой и вкрадчивыми манерами. Жаль, что это не он убийца, я бы с удовольствием поджарила его гладкую задницу.

Но я сама свидетель его невиновности. Вот же гадство!

— Своего нового друга ты отлично принарядила.

— Ну да. А ты найди шмотки своего размера, только платья не трогай.

— Очень смешно.

— Ага, очень.

Мне бы теперь как-то вытолкать из гардеробной двух глупых куриц, завороженно пялящихся на Янека. Нет, он смазливый тип, если вам нравятся блондины скандинавского типа, мне такие тоже нравятся — но не Янек, вот уж нет.

— Девчонки, я нашел музыку!

Это Пауль, уже пьян и весел и закинулся коксом, как пить дать. Чем же ты так держишь Лиану, что она даже на кокс подсела с тобой за компанию?

— Смотрите, допотопный проигрыватель и пластинки, есть джаз, звук очень интересный.

Пауль машет руками, а со стойки падает очередная чашка, да что ж такое в этом доме происходит! То рояль, то мячики, то чашки! И труп наверху тоже добавляет колорита. Или мы все каким-то образом умерли и попали в один и тот же ад.

— Еды много, выпивки хватит с избытком, но Алекс пошел на кухню за шипучкой.

Точно, на кухне я видела паки с различной газировкой. Вот только бродить по дому в одиночку, когда здесь труп и теоретически может быть убийца… Стоп, а где Влад? Я снова про него забыла.

— Твой новый дружок пошел с ним. — Пауль с удивлением уставился на нас. — Девчонки, вы супер! А уж Августа вообще неожиданно… Адель, все твои бешеные гонорары заслуженны, теперь я знаю это абсолютно точно.

В гостиную ввалились Алекс и Влад, у обоих вид очень странный.

— Вы это чего? — Лиана попятилась и спряталась за мою спину. — Что… что стряслось?

— Труп исчез. — Алекс от испуга дрожит и выглядит жалко. — Исчез, и крови нет.

Ну вот и славно, я считаю.