Память о Борисе Немцове у каждого своя. И если говорить о нем как о подло убитом в спину лидере оппозиции, это память у тех людей, которые принадлежат к этой оппозиции, поддерживают эту оппозицию. Часть из них выйдет на марш – мне не нравится слово «марш», но другого слова найти не могу – в память Бориса Немцова. Думаю, что другая часть людей, которая выйдет на этот марш, представляет не столько оппозицию как какую-то организованную политическую силу, сколько тех, кому неприемлемо то, что в Москве, и не только в Москве, убивают так подло и так демонстративно политика, светлого человека. Они, возможно, даже не разделяют его взглядов или не приемлют какие-то аспекты его поведения. Они не являются его политическими сторонниками – их просто возмущает сам факт подобного убийства.

Другая история – это то, что происходило в суде, и, может быть, это самое важное, для меня во всяком случае. Потому что, я уверен – я слежу за этим с самого начала – в том, что те люди, которые находятся на скамье подсудимых, принимали участие в убийстве Немцова. Но это не вся правда. А правда в том, что люди, которые организовывали и заказывали это убийство, даже не потревожены. И это напоминает дело Анны Политковской. Но у нас есть возможность снова и снова спрашивать Верховного главнокомандующего и президента Российской Федерации, почему это не сделано.

При чем здесь Путин? А при том, что один из людей, которые могли бы знать об организации этого убийства, – Руслан Геремеев, офицер Внутренних войск. Кому, как не главнокомандующему (и его ближайшим подчиненным), следует адресовать вопрос – как это офицер уже три года скрывается от следствия? Как это вообще может быть? И, конечно, это вопрос к президенту, который мы на пресс-конференции всегда задаем. Потому что на самом деле понятно, что те люди, которые сидят на скамье подсудимых, да и то не все, – они максимум исполнители.

Я вообще скажу крамольную вещь. Я хотел бы, чтобы это дело развалилось и чтобы присяжные вынесли приговор «невиновен», и тогда это дело будет возвращено в прокуратуру и Следственный комитет, и тогда Следственный комитет и прокуратура должны будут искать, скажем так, дополнительных виновных.

Именно мой корреспондент на всю страну произнес фамилию Геремеева. Где еще на всю страну произносят эту фамилию? Я же точно понимаю, что Путин ждал от «Эха Москвы» вопрос про Немцова. Его готовят, и он готовится. Можно было по-разному спросить. Но то, что мой парень (и мы с ним это обсуждали) назвал фамилии и Турчака, и Геремеева на всю страну, – это постановка вопроса, обозначение проблемы.

Насколько я знаю, президент, узнав об убийстве Немцова, был в ярости, в бешенстве. И это не задним числом придумали пиарщики. Я уже точно знал об этом на следующий день. Путин немедленно вызвал всех силовых руководителей, ночью подняв их из постелей. Предполагаемых киллеров взяли уже на третьи сутки. Это была очень крутая работа ФСБ и МВД, главного исполнителя взяли в Ингушетии, что не так легко. Его же и отдавать не хотели. Второго взять не успели. Он якобы подорвался на гранате. Пусть будет так. Но это первая история.

А вот – вторая. Надо понимать, что Рамзан Кадыров и та структура, которую он создал, являются опорой и страшилкой президента Путина. Как он может ее тронуть? Я не говорю, что Рамзан отдавал приказ. Но то, что его люди в этом замешаны, и то, что он их защищает, – это ставит большие вопросы. Поэтому я сказал Владимиру Владимировичу, что до тех пор, пока не будут найдены заказчики, мы будем вам много лет публично напоминать о том, что они не найдены. Но, на мой взгляд, надо четко разделять: исполнители – отдельно, организаторы – отдельно, заказчики – тоже отдельно.

Мы обязательно узнаем правду об убийстве Бориса. При Путине ли, но мы ее узнаем. Я бы не стал сравнивать это дело с убийством Кеннеди, где никто ничего достоверно не знает до сих пор. Там история гораздо более запутанная, а здесь более простая. И я знаю, что коллеги работают. Я знаю, что и часть следственной группы, которая считает делом своей профессиональной чести докопаться до истины, продолжает работать.

25 мая 2017 года я выступал на суде – без присяжных: суд хотел понять, «соотносимы ли показания с существом предъявленного обвинения». Я рассказал суду, что последний раз обстоятельно разговаривал с Борисом Немцовым в Израиле весной 2014 года. Он говорил мне, что не хочет возвращаться в Россию из-за того, что опасается, что тут его либо убьют, либо арестуют. Последний раз я видел его за четыре часа до убийства. Он приехал к нам на «Эхо». Мы разговаривали у меня в кабинете. Тогда он сказал, что угрозы из Чечни усилились после того, как он осудил нападение экстремистов на редакцию французского журнала Charlie Hebdo. Борис говорил, что угрожали ему «Кадыров и кадыровцы». Он тогда недоумевал. Он, напомню, подписи в свое время собирал для Ельцина за приостановление войны в Чечне, и остановил ее в итоге. Он говорил: «Ну как же так, я же их спас? Кадырова фактически спас. Его отца…» Я ему: «Так возьми охрану». Немцов ответил, что охрана вряд ли его защитит. Я бы назвал такое поведение легкомысленным. Сам я уже давно хожу с охраной – в мой адрес после убийства Бориса также поступили угрозы из Чечни. Я вообще всегда очень серьезно отношусь к тому, что говорит Рамзан Кадыров. Мне говорили, что опасно приходить и на это судебное заседание. Но мне было важно донести до суда все, что я знаю. Однако рассказать присяжным я так ничего и не смог – судья постановил, что мои показания «несоотносимы с существом предъявленного обвинения».

Мне тоже угрожали. По-разному – например, приезжаю домой, а перед дверью моей квартиры плаха с воткнутым топором стоит – еще и камера на лифт прикреплена, чтобы запечатлеть мою реакцию, и, несмотря на то, что я член Общественного совета МВД, «шутников» так и не нашли, не помогло даже то, что в подъезде ведется видеонаблюдение. Случай, в общем-то, экзотический, и мои высокопоставленные друзья, когда я им про это рассказывал, напрягались, потому что одно дело угрозы по электронной почте или по смс, пакеты, подброшенные на радио (нам белый порошок присылали), – здесь они смеются, но плаха с топором комичной им почему-то не кажется.

На сегодня люди, которые организовывали и заказывали убийство Немцова, даже не потревожены. Но я хочу знать правду. Судебный процесс, судебное расследование должно было хотя бы частично подтвердить наши подозрения. Оно ведь обязано было вестись не для «Кремля», а для нас, для тех, кто хотел знать правду. А тот, кто не хочет ее знать, он и так не знает. Даже если эту правду в режиме нон-стоп будет показывать Первый канал, он и так не будет знать.

Кажется, что власти настойчиво хотят стереть память россиян о Немцове. Появилась даже версия, что Путин мстит покойнику. В нее поверить трудно, но я знаю только, что власти – ни московские, ни федеральные – не хотят увековечивать память о Борисе Немцове в местах его гибели и его проживания. Для них такая табличка была бы ежедневным напоминанием о том, что они ответственны за гибель этого человека. В этом смысле я, вообще, удивляюсь Сергею Семеновичу Собянину. В отличие от Путина, у него не было личных отношений с Немцовым. В этом смысле он, кажется, человек нейтральный. И чем ему или еще кому-то помешала мемориальная табличка на доме, где жил известный человек, установленная в соответствии со всеми законами? По сути, московские власти попустительствуют хулиганам. Вот они свинтили табличку и принесли ее в полицию, а их надо было немедленно скрутить в том отделении. Это порча чужого имущества.

Такое отношение к памяти Бориса Немцова – явная ошибка властей. Мы видим, что в Москве есть места, где на месте убийства стихийно возникают мемориалы, как в случае с гибелью полковника Буданова. Я уж не говорю про Баумана, например, или великого князя Сергея Александровича. Говорят, на месте убийства не надо ставить памятников. А вы помните храм Спаса на Крови на месте убийства Александра II? Не памятник, а храм. Давайте снесем? И ходите тогда в Петропавловский собор, где он похоронен. Чего вы ходите в Спаса на Крови?

Я думаю, что очень правильно сказал Сергей Пархоменко, что сам факт открытия этой таблички не был новостью, а вот срывание таблички – стало. Но мы помним и не дадим забыть ни про Немцова, ни про убийство Бориса Немцова и будем задавать вопросы в первую очередь Путину – и это главное. Табличка – она, конечно, важна для многих людей, но важнее – чтобы были пойманы убийцы и заказчики. И я подвергся суровой критике за то, что утверждал, что присяжные должны были оправдать подозреваемых. Если бы оправдали подозреваемых – тогда дело заново бы открыли. А сейчас осудили – и как бы и все, и закрыли.

В Гамбурге на G-20 во время встречи Лавров-Тиллерсон наш министр иностранных дел упомянул о нежелании Кремля, чтобы переименовали площадь, на которой стоит посольство РФ в Вашингтоне, в площадь Бориса Немцова. Госсекретарь США Тиллерсон с помощью председателя комитета по иностранным делам сената Боба Коркера заблокировал проект этого решения. Однако в январе 2018 года муниципальный совет, несмотря на сопротивление Госдепа, принял положительное решение об этом переименовании.

Глава британского МИДа Борис Джонсон во время своего визита в Москву в декабре 2017 года пришел на место убийства своего тезки. Не на кладбище поехал, а на Большой Москворецкий мост, сказав при этом, что «правосудие должно восторжествовать». Это означает, что оно до сих пор не восторжествовало в понимании публичного политика. И именно поэтому он возложил цветы на место убийства, а не на Троекуровском, где похоронен Борис. Дело не закончено.

Надо помнить и наказать убийц Бориса Немцова. Мы как журналисты будем настаивать на этом, публично задавая вопросы, пусть даже не получая ответов. Ведь вопросы часто раздражают больше, чем ответы.