17

Воскресный обед в Ромфорде, как было заведено у жителей на Хиллкрест-роуд, был важным делом. Ее родители достали лучший китайский фарфор, смахнули пыль со стульев от гарнитура, которые хранились в сарае, и поставили на стол бокалы для вина и вазу с сорванными в саду цветами. Корал, она знала об этом, ставила галочки в своем списке, лежавшем рядом с плитой, чтобы быть уверенной в том, что она все успевает. Почистить картофель, проверить; подогреть тарелки, проверить.

Джессика смотрела на своих родителей, на Мэттью и друзей. Все головы были обращены к Лилли, восседавшей, как королева, на коленях у своей бабушки во главе стола. Полли обхватила Топаза за спину, словно тот мог в любую секунду исчезнуть. Неужели они с Мэттью прежде тоже были такими? Она не знала, у кого спросить об этом.

– Она такая обжора, – одобрительно проговорила Корал, когда Лилли вытерла молоко, струйкой стекающее у нее со щеки.

– Со! – внезапно выкрикнула Лилли, размахивая руками.

– Соус! – закричал Роджер. – Это похоже на соус! – Роджер поднял кувшинчик с соусом.

– Определенно, это может быть соусом! – согласилась Корал.

– Соус! Умница. Соус! – присоединился к ним Мэттью, теперь все трое говорили хором. Они завели привычку повторять каждый произнесенный ребенком звук, так, словно это было божественное откровение.

– Бога ради, это не соус, ей всего три месяца, и она не умеет говорить! Она смеется оттого, что пукает, – с улыбкой сказала Полли.

– Я тоже так делаю! – сказал Мэттью. – И пусть ей всего три месяца, но она суперразвитой ребенок, талант!

– Талант, иди в задницу! – заметила Полли, потянувшись за дешевым вином.

– Не в твою ли задницу с херувимчиком на ней, Полли, дуреха ты бестолковая? – спросил Роджер.

– Джессика, не могу поверить, что ты настучала! – завопила Полли, стукнув по столу. Она повернулась к Корал. – Если скажете моим родителям, я погибла! – Полли пристально смотрела на Корал и Роджера, знавших ее с младенчества.

– Ладно, все зависит от того, как ты сегодня вымоешь посуду. – Роджер подвинул к ней поднос с остатками жареного картофеля.

– Но это шантаж! – недовольно проговорила Полли.

– Да. – Протянув руку, Роджер чокнулся с Мэттью.

Полли посмотрела на своего ошеломленного приятеля.

– На меня можешь не рассчитывать! – сказал Топаз, подняв вверх ладони.

Джессике было странно слышать, что ее родственники, несмотря на то что она молчит, болтают и смеются. Они ели и хихикали, уставившись на ее дочь, как будто смотрели телевизор. При этом они подражали ей, вторили ей, превозносили каждый произведенный ею звук и каждое движение. Джессика сидела тихо, стараясь кивать и улыбаться как раз тогда, когда это было необходимо, и пытаясь при этом придумать, как бы сбежать.

Роджер, окончательно измученный, отодвинул от себя чашку с недоеденным пудингом и, расставив пальцы, положил ладонь на округлившийся живот. Он сонно зевнул. Обед выдался на удивление удачным. Ели сочное мясо с идеально поджаренными овощами и домашний пирог, фрукты для которого Корал собрала, потушила и заморозила для такого случая. Лилли передавали из рук в руки, как приз, и никому не забывали подлить вина. Все очень веселились, в сотый раз вспоминая семейные истории, рассказывая их с новыми подробностями, при этом Роджер и Корал сменяли друг друга, излагая каждый свой эпизод. Всем, кроме Топаза, было известно, чем они закончатся, все знали, что Полли случайно окажется в мусорном контейнере посреди соседнего с Ромфордом пригорода Гайди-парк и что Джессика сделает вид, что не знает ее, и пройдет мимо, оставив свою лучшую подругу, застрявшую вверх тормашками среди брошенных матрасов и старых гладильных досок.

– Я до сих пор не простила тебя! – закричала Полли. Джессика посмотрела на Топаза, который теперь держал ее за руку, кажется, у них все налаживалось.

Каждый из присутствующих продолжал ворковать, комментируя все, что делала Лилли, а она отвечала на реплики улыбкой и хихикала, глядя на дедушку, к его огромной радости, широко раскрытыми глазами. Джессика подумала, как чудесно быть такой любимой, и понадеялась, что Лилли, повзрослев, будет всегда помнить это время, то время, когда все, как зачарованные, следили за каждым ее движением, на которое отвечали, радуясь всей душой. Все, что бы она ни делала, вызывало улыбку.

Джессика увидела, что Мэттью обходит стол, явно очень довольный. Она знала, что он мечтал о таком воскресном дне в кругу любящей семьи, когда все смеются и все счастливы. Он выглядел расслабленным. Должно быть, ему было приятно сменить обстановку, не осторожничать, наблюдая за ней и ожидая увидеть, как она справляется со своими обязанностями. Она знала, что Маргарет ставит себе в заслугу то, что благодаря их визиту на прошлой неделе в их доме вновь воцарился покой, который, казалось, опустился на их обожаемого мальчика. Правда, на прошлой неделе Джессика изо всех сил старалась «очнуться». Она оделась, вымыла волосы, надушилась и, когда Мэттью выходил из дома, постаралась улыбнуться, держа на руках Лилли. Казалось, она добилась своего. Он крепко поцеловал ее и не выглядел слишком встревоженным оттого, что оставляет ее одну. Если бы было так легко одурачить себя.

Джессика понимала, что будет лучше для всех, если она станет по-прежнему притворяться. Но она была сплошным комком нервов, подпитываемых адреналином, который вырабатывал ее истощенный мозг. Ей казалось, что она выполняет цирковой номер, жонглируя тарелками на потребу разношерстной публике и играя для каждого свою, неповторимую роль: «Леди и джентльмены, поприветствуем барабанной дробью Джессику, Великую обманщицу всех времен!» Когда они приехали к ее родителям, Мэттью подмигнул ей, словно говоря: «Я люблю тебя за то, что ты подарила мне ребенка. У нас все наладится. Ты молодец!» Полли тоже подмигнула ей за общей беседой, словно говоря: «Ты выглядишь как будто получше, подруга, и это здорово!» Отец подмигнул ей, пока они ели пудинг: «Вот что значит держаться вместе, моя девочка. Я горжусь тобой, как никогда». На самом деле Джессике хотелось расхохотаться, глядя на них, ей хотелось швырнуть о стену любимый фарфор своих родителей и смотреть, как он рассыпается на части, хотелось протянуть руку и смахнуть все со стола, устроить ужасный шум, чтобы все обратили внимание на нее, ей хотелось спросить их: «Как? Как именно все наладится? Вы не представляете, как я себя чувствую. Никто из вас не представляет!» Но она не произнесла ни слова, так было легче.

Лилли начала капризничать, крутиться, скулить и выгибать спинку, хотя Корал держала ее на руках и пыталась как-то отвлечь. Она разбушевалась именно в тот момент, когда взрослые впали в оцепенение от переполненных животов, опьяневшие от выпитого вина и затихшие после оживленной беседы.

Джессика почувствовала, что мать изучающе смотрит ей в лицо, она понимала, что Корал видит то, что скрывается под показной улыбкой и слоями маскирующего карандаша, отмечая, что ее нервы совершенно расшатаны. Большие и темные круги под глазами было слишком сложно скрыть.

– Дорогая, почему бы тебе не вздремнуть после обеда? Мы с Полли могли бы немного понянчиться с Лилли, почитать ей сказку или поиграть с ней. – Корал похлопала внучку по спинке.

– В самом деле, я думаю, что могла бы прогуляться, – сообщила Джессика. – Мне хочется размять ноги и подышать свежим воздухом.

– Отличная мысль! – Полли захлопала в ладоши. – Я только возьму телефон.

– Послушай, Полли, думаю, я пойду одна, если ты не возражаешь. Я хочу немного побыть наедине с собой, и, кроме того, тебе не следует оставлять Паза. Папа достанет фотоальбомы, и ты знаешь, что тебе этого не хочется. – Джессика улыбнулась отцу, который, непривычный к выпивке посреди дня, теперь откинулся в кресле, счастливый и разрумянившийся от спиртного.

Лилли, утомленная своим представлением, расплакалась. Мэттью забрал ее из рук бабушки.

– Я похищаю эту сердитую малышку, а когда она появится снова, то будет улыбаться и пахнуть намного приятнее, чем теперь. – Он поцеловал ее в щеку. – Пойдем.

Лилли хлопала ручкой по плечу отца, пока он карабкался по ступеням в прежнюю комнату Джессики, где стояла детская кроватка. Джессика знала, что Мэттью, вероятно, пристроится рядом и тоже заснет, было бы трудно сопротивляться соблазну и не прилечь не толстое пуховое одеяло на опрятно заправленной кровати. Она не винила его.

– Я ненадолго, просто пройдусь. – Встав из-за стола, Джессика положила салфетку на тарелку.

Корал покачала головой.

– Ты уверена, что тебе не нужна компания, милая?

– Да. Все в порядке. Правда.

– В таком случае я начинаю убирать со стола, – сказала Маргарет, обращаясь к своему мужу, у которого слипались глаза. Он был явно не настроен помогать ей.

– Я помогу вам, миссис Эм. Только из страха, чтобы вы молчали о моей заднице.

– Знаешь что, – заговорил Топаз, – я помою посуду, а вы посплетничайте. Это единственное, на что я способен после такого вкусного обеда.

– О, спасибо тебе, То… дорогой. – Корал все еще была не способна называть приятеля Полли Топазом. – Но ты не знаешь, где что находится!

– Я уверен, что разберусь. – Топаз сверкнул своей победоносной улыбкой, и Корал почувствовала, что ее решительность растаяла.

Поцеловав мать в щеку, Джессика увидела, что голова отца склоняется вниз, он уже спал глубоким сном, приоткрыв рот.

– До скорого.

– Конечно, дорогая. Я поставлю чайник, когда ты вернешься.

Джессика, улыбнувшись, кивнула матери, убиравшей посуду со стола.

Надевая в коридоре кроссовки и старую майку, Джессика вспомнила вечер, когда она стояла здесь менее года тому, только что узнавшая, что она беременная, и переполненная радостью при мысли о том, что ждет ее впереди. Если бы она могла повернуть время вспять. Если бы только. Больше всего ее смущало то, что все без исключения были без ума от Лилли, тогда как она, будучи ее матерью, не ощущала с ней такой же тесной связи. От этого она чувствовала себя оторванной от семьи и одинокой, очень одинокой.

Ополоснув обеденные тарелки, а потом – столовые приборы, Топаз положил их в посудомоечную машину.

Войдя в кухню, Мэттью поставил радионяню на столешницу.

– Слава богу, она мгновенно заснула. Родж спит?

– Да! – Топаз кивнул в сторону стола. – Полли и Маргарет – в гостиной. Думаю, и они теперь уснули.

– Боксеры легкого веса, – засмеялся Мэттью. – Ты создашь мне дурную славу, если предложишь помыть тарелки.

– Ты всегда можешь помочь, если захочешь заработать положительные очки.

– Уф, как я могу отказаться? – Мэттью собрал чашки от пудинга и передал их Топазу, чтобы тот сполоснул их.

Загрузив посудомоечную машину, которая загудела в углу, мужчины с усердием принялись за большие кастрюли, сковороды и сервировочные блюда. Топаз по локти опустил руки в розовых резиновых перчатках, подаренных Корал на последнее Рождество, в квадратную раковину из нержавеющей стали. Хотя это зрелище могло скомпрометировать его мужественность, Топаз надел их с гордостью, сверкнув большим поддельным бриллиантом, прикрепленным к одному из пальцев. Несколько минут оба работали, дружелюбно помалкивая, никакой неловкости между ними давно не осталось.

– Итак, как ты зарабатываешь на жизнь, Паз? Я имею в виду, ты по-прежнему ведешь эти странные занятия для беременных женщин, денег от которых едва хватает на то, чтобы заплатить за аренду? Если только ты не считаешь, что я вмешиваюсь в твои личные дела.

Оба рассмеялись, понимая, что дело было слишком личным.

– Я обхожусь, – улыбнулся Топаз.

– Разумеется, обходишься. Полли без ума от тебя.

– Она замечательная девушка, – кивнул он.

– С придурью! – добавил Мэтт.

– Мне нравится легкое сумасбродство.

– Черт возьми, тебе повезло, потому что у нее этого добра навалом! – засмеялся Мэттью.

Топаз тоже рассмеялся:

– Я не создан для офисной работы. Я попробовал пару лет, но каждый день носить костюм, ездить на работу, все время испытывать стресс… Я задыхался от этого. Я решил выбрать образ жизни получше, и я нашел его.

– То есть ты что, проснулся однажды и понял, что должен надеть мешковатые штаны?

– Нет, не совсем так. – Топаз улыбнулся, не желая отвечать на издевку. – Я работал в страховой компании отца. Мне казалось, что я каждый день опускаюсь чуть ниже, день за днем, до тех пор, пока я не перестал узнавать себя. Во мне погасла искра. Потом я однажды поднялся из-за стола, снял галстук, решив больше никогда не надевать его, и сел на самолет, летящий в Индию.

– Что сказал твой отец?

– Ничего. Он не разговаривал со мной год или около того, что было ужасно, но он продолжал платить мне, будто я все еще работал на него, что дает ответ на твой первый вопрос.

– А, так ты иждивенец, везунчик! – Мэттью с завистью подмигнул ему.

– У меня не было никаких планов, но я познакомился с занятными людьми, которые взяли меня с собой в духовное путешествие. Я узнал, что счастье не зависит от материальных вещей и что жить в покое, в душевном покое – это самый удивительный путь в жизни. Несколько лет я путешествовал, и самое ценное, чему я научился, – это жить настоящим и в полной мере использовать каждый миг.

– Знаешь, по-моему, это полнейшая и абсолютная ерунда, – сказал Мэттью.

Перестав мыть посуду, Топаз внимательно изучал лицо Мэттью, вынуждая его посмотреть себе в глаза. Подбоченясь, он с сомнением рассматривал его.

– Разница между нами, Мэтт, заключается в том, что я готов прислушиваться к мыслям, верованиям и переживаниям других. Потом я обдумываю их и принимаю решение, исходя из представленных мне фактов. Тогда как ты отметаешь мои идеи, основываясь только на том, что у меня длинные волосы! Кто, по-твоему, был бы лучшим адвокатом?

Мужчины стояли лицом друг к другу, при этом один сверкал своими резиновыми розовыми перчатками, а другой пытался сохранить профессиональную гордость. Мэттью засмеялся первым, несколько секунд он просто хохотал до слез. Сразу после этого Топаз оттаял, и оба рухнули на стол, пытаясь снова взять себя в руки. Мэттью стянул с дверцы духовки теплое кухонное полотенце.

Топаз усмехнулся:

– Но ты совершаешь самое прекрасное путешествие. Дети – это путешествие само по себе, они разрушают привычную жизнь. Лично я жду этого с нетерпением.

Мэттью кивнул, протянув руку к сковородке на сушилке для посуды.

– Да, это удивительное приключение. Мой босс некоторое время тому назад сказал мне, что все женщины становятся психованными, когда у них появляются дети, и я подумал, что он шутит. Но оказалось… – Он взвешивал каждое слово, не желая, чтобы что-то дошло до Полли, и не желая признаваться, что сегодня утром, когда он болтал с Лилли, прибираясь на кухне, ему под руку случайно попала пустая квадратная коробочка, лежавшая в глубине шкафчика под раковиной. Вытащив ее, он снял с нее пищевую пленку без всяких опознавательных знаков, в которую та была завернута. Спереди на коробочке был нарисован ребенок. При виде надписи у него бешено забилось сердце. «Тест ДНК на определение материнства, – прочитал он вслух. – Данный тест доказывает биологическое родство между матерью и ребенком. Результаты могут быть получены в течение трех-пяти дней!» Мэттью посмотрел на дочку, лежавшую животом вниз на стеганом одеяле, она подняла голову и радостно захихикала. Он с силой швырнул коробку, хотя для этого не стоило прикладывать стольких усилий, а потом схватился за столешницу и сделал глубокий вдох, чтобы усмирить свой гнев.

Он улыбнулся Топазу.

– Все действительно оказалось тяжело.

Топаз не отрывал взгляда от мыльной пены.

– В каком смысле?

Мэттью вздохнул. Вино развязало ему язык.

– Джесс… она…

– Я вижу, что она холодна. Полли говорит, что в ней как будто погасла искра. Безусловно, я не так хорошо знаю ее, но создается впечатление, что ей трудновато, – сказал Топаз, сознавая, что он не в том положении, чтобы комментировать.

– Видишь ли, в том-то и дело. – Мэттью посмотрел Топазу в глаза. – Все говорят, что ей трудно, но ведь ее не заставляют спускаться в шахту каждый день или, черт подери, жить в лагере беженцев. – Мэттью тряхнул головой, сожалея о том, что повысил голос. В конце концов, он был в доме ее родителей. Он посмотрел на Роджера, который храпел, не обращая ни на что внимания.

– Кажется, ты сердишься.

– Думаю, что у меня есть полное право сердиться. – Теперь он говорил шепотом. – Мы больше не трахаемся, потому что она слишком устает. Господи, подумать только, как мы потешались над тем, что у нас больше не будет секса, мы даже не могли представить, что такое произойдет с нами. – Мэттью вздохнул. – Но меня волнует другое. – Он помолчал. – Мы больше не смеемся, потому что ей слишком грустно, мы вообще больше ничего не делаем, проклятие, а ведь у нее прекрасная жизнь и прекрасный ребенок. – Мэттью положил сковороду на стол. – Иногда я…

– Что иногда ты?

– Иногда я нарочно задерживаюсь допоздна на работе, я просто сижу за столом, потому что не хочу думать о том, что мне нужно идти домой. – Мэттью провел рукой по волосам. – Я никому не рассказывал об этом.

– Все действительно так плохо?

Мэттью надул щеки, а потом выдохнул и почесал подбородок.

– Я люблю ее, Паз. Я так сильно люблю ее, что, знаешь, я готов умереть за нее.

Топаз кивнул.

– В самом деле, печально, когда не хочется возвращаться домой. Ты не хочешь поговорить с ней об этом?

Мэттью покачал головой.

– Да нет. На самом деле совсем нет. Она очень отдалилась от меня и очень обидчива, и, если я начинаю о чем-то говорить, она замыкается еще больше и плачет, вернее, плачет еще больше. – Он сжал зубы.

– Ты не думал, что у нее может быть депрессия? Я часто наблюдаю ее у своих учениц. – Топаз замолчал, давая Мэттью обдумать его слова.

От смеха у Мэттью перекосило лицо.

– С какой стати у нее будет депрессия? Боже всемогущий, все, что от нее требуется, это разгуливать по нашему до смешного дорогому дому, время от времени давать ребенку бутылочку и менять памперсы. Разве это трудно? Я делаю это все время, когда бываю дома. А ведь она не работает. Ей даже не приходится ходить за продуктами. Я освободил ее от всего. Я изо всех сил стараюсь быть хорошим мужем, я все делаю, в том числе ободряю ее, и поддерживаю, и говорю ей, что все это неважно, даже если это важно. Это очень важно!

– Возможно, она все понимает, но после рождения ребенка у нее произошел гормональный сбой. Если она страдает от послеродовой депрессии, то это не ее вина, это совсем не лень и не отчуждение. Ей плохо.

– Ты что, еще и консультант по вопросам семьи и брака?

– Нет, просто я очень люблю вас обоих, а иногда со стороны проще понять, что происходит. И, бьюсь об заклад, вы оба измучены, а от этого все осложняется еще больше.

– Прости за грубость. Ты не виноват, и я признателен за твои слова и твое внимание, но она моя жена, и я должен разобраться сам, а правда заключается в том, что все это убивает меня. – Мэттью сгорал со стыда, почувствовав, как у него запершило в горле от слез.

– Может быть, тебе нужно поговорить с вашим врачом, попросить его прийти и осмотреть ее? – Топаз вынул руки из раковины. Ситуация требовала от него полного внимания.

Мэттью покачал головой.

– Я не хочу, чтобы какой-нибудь хренов благодетель крутился рядом со мной, отчего станет еще хуже. Что он сделает? Выпишет ей пилюли?

– Возможно, – Топаз пожал плечами. – Но если бы они помогли…

Мэттью снова покачал головой.

– Я не хочу, чтобы она бродила по дому, как зомби, и без того все плохо. Та Джессика, на которой я женился, была сильной и напористой, она была настоящим другом. Я жду, что она снова станет такой. Просто нужно немного времени.

Кивнув, Топаз снова опустил руки в раковину, не в силах смотреть на своего нового друга.

– Возможно, ты прав.

Выйдя из родительского дома, Джессика пошла вдоль Хайлендс-парка и впервые за день смогла свободно вздохнуть вдали от своих родственников, которые, в чем она была уверена, постоянно наблюдали за ней, оценивали ее и ждали, когда она сорвется.

В парке было полно семейных пар с детьми, неспешно прогуливающихся по упругой траве, они гуляли, держа друг друга за руки, сбрасывая калории после чрезмерно сытного обеда. Папы догоняли малышей, только что начавших ходить, а мамы баюкали младенцев, лежавших на перевязи у них на груди. Замедлив шаг, Джессика наблюдала за женщинами, все они, по-видимому, с легкостью справлялись, выполняя свою основную обязанность – присматривать за детьми. Везучие. Какие же вы везучие. Она представила, как бежит по траве вместе с Дэнни, догоняя своего высокого и ловкого брата, радуясь, что бегает в его тени, тогда как он указывает путь. Мама и папа идут позади, держась за руки, счастливые. Счастливые потому, что не знают, что ждет их за углом, не знают, что этот миг блаженства пройдет, что у них отнимут все в тот момент, когда кто-то по ошибке не нажмет на тормоза, а юноша забудет посмотреть по сторонам. Она снова мысленно вернулась в тот вечер в Чизике, когда она танцевала в трусиках, возможно, это был ее миг счастья. Она страстно желала снова ощутить, что весь мир раскрывается перед ней и что, пока они с Мэттью будут одной командой, они смогут завоевать его. Оттого, что он обнимал ее, сердце чуть не разрывалось от радости. Казалось, это было давным-давно.

Неожиданно к горлу подкатил ком, и она чуть не задохнулась. Прикрыв рот рукой, она плакала, уткнувшись в согнутую ладонь, и смотрела по сторонам, стараясь убедиться, что поблизости нет никого из друзей ее родителей или соседей.

– Помогите мне! Пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне! – бормотала она, быстро шагая вперед, совершенно не задумываясь над тем, куда направляется, но зная, что должна продолжать движение. Ей все еще слышался голосок Лилли, сказавшей «со!» и завизжавшей от радости. Этот звук, как эхо, многократно повторялся в ее голове. Ей хотелось, чтобы он прекратился.

Пошел дождь. Да года тому назад, в тот волшебный день на мокрой парковке у супермаркета «Сейнсбери», когда Мэттью сделал ей предложение, когда он бесконечно любил ее – ее и только ее одну, – он сказал: «Я хочу, чтобы ты стала матерью моих детей. И я не могу представить никакого другого будущего, кроме как будущего с тобой». Но, что теперь, Мэтт? Держу пари, тебе хотелось бы, чтобы я исчезла, оставив тебя и Лилли в покое. Вам обоим без меня лучше. Всем будет лучше».

Потом она пошла вдоль Альберт-роуд и наконец отыскала железнодорожную станцию на Саут-стрит. Едва слышный гнусавый голос сообщил, что приходящий поезд не остановится на третьей платформе и все должны отойти за желтую линию – как бы то ни было, на платформе никого не было. Нащупав карман джинсов, Джессика вытащила телефон, кредитные карты и проездной билет, аккуратно лежавший в конверте в прорези кармана. Вынув единый билет, она помахала им над турникетом, прошла на платформу. Дойдя до конца платформы, она отметила для себя, где крутая и поросшая травой насыпь идет под уклон, приближаясь к колее. Она пристально смотрела вниз, на скопившийся там мусор – мятую пластиковую бутылку от кока-колы, старый номер газеты Metro и бычки от сигарет.

Стоя очень спокойно, упершись пальцами ног в ограждение платформы, она прислушивалась к свистящему вокруг нее ветру, от которого волосы хлестали по лицу и который заглушал отдававшийся эхом гул колеи и стук колес. Крупные капли дождя падали, отскакивая от рельсов. У нее прилипли к голове волосы. Джессика посмотрела вниз на рельсы и сквозь туман смогла различить огни прибывающего поезда. Они были похожи на глаза. Вынув руки из карманов, она безвольно опустила их вниз и закрыла глаза. Сердце громко билось, отдаваясь в висках, а дождь окутывал все туманной дымкой. Она глубоко вздохнула, по ее лицу побежали слезы. Откинув голову назад, она с радостью отдалась охватившему ее чувству спокойствия.

– Джессика?

Открыв глаза, она уставилась на седого мужчину в длинном темном плаще, который стоял под дождем рядом с ней. Протянув руку, он схватил ее за плечо, и в тот же миг мимо с шумом пронесся поезд, потащив ее к колее. Она качнулась, а потом с замиранием сердца отступила назад. Ей понадобилось некоторое время для того, чтобы сосредоточиться и осознать, что перед ней преподобный Пол из церкви Святого Стефана.

– Ты в порядке? – тихо спросил он, участливо наморщив лоб.

Она кивнула.

– Бога ради, что ты делаешь здесь, дитя мое?

– Просто… просто я решила размять ноги, подышать свежим воздухом. – Притворившись, она радостно улыбнулась. – Мне… Мне нужно идти домой. – Поведя плечами, она освободилась от его хватки и на ватных ногах покинула станцию, направившись к родительскому дому.

Проникнув через заднюю дверь, она прошла на кухню, где вокруг стола сидели, пили и болтали ее родители, муж, Полли и Паз. Посреди стола стояла радионяня.

– Привет, Джесс! – улыбнулся Роджер дочке.

Расстегнув молнию на мокрой куртке, Джессика откинула волосы со лба.

– Посмотри на себя, с тебя течет! – Отодвинув стул, Корал усадила на него дочь и принесла полотенце, которым стала вытирать ей волосы. Закрыв глаза, Джессика наслаждалась этим ощущением.

Корал была недовольна.

– Как же мне хочется, чтобы ты остригла эти лохмы, Джесс. Я бы с удовольствием подстригла тебя. Тебе так пошла бы короткая стрижка. У тебя довольно неопрятная прическа.

Полли подмигнула подруге.

– Я думала… – прошептала Джессика.

– А? Ты о чем, дорогая? О стрижке?

Джессика покачала головой, словно не имела ни малейшего представления о том, о чем говорила ее мать.

– Я думаю… я думаю, что Маргарет, возможно, права, неделя на Майорке пойдет мне на пользу. – Она сглотнула. – Ты не против, Мэтт?

Мэттью переглянулся с Топазом.

– Конечно, нет. Лишь бы это помогло тебе обрести прежнюю форму, Джесс.

– Ты поедешь со мной, Полли? – спросила она.

– О боже! Ты имеешь в виду, что я проведу целую неделю на чудесной вилле твоих свекра и свекрови, откуда открывается вид на море, и не буду ничего делать, разве что мазаться кремом для загара и болтать с моей лучшей подругой? Если я обязана делать это!

Джессика молчала, тогда как все остальные смеялись. И именно в этот момент Лилли начала плакать.

Сегодня, когда я сидела в комнате отдыха, ко мне подошла медсестра и сказала, что ко мне пришли посетители. Я никого не ждала, и от ее слов меня всю, с ног до головы, охватила паника. С замиранием сердца я шла по коридору к общей комнате. Первой, кого я увидела, была Полли, она была яркая, сияющая и красивая. Она сидела, выпрямившись, с заученной улыбкой на губах, я точно знаю, что она тренировалась перед зеркалом перед тем, как прийти сюда. На ней был яркий голубой джемпер, что диссонировало с моей одеждой, пострадавшей от стирки в промышленной прачечной и едких химикатов, которые они используют, чтобы вытравить всякого рода насекомых. Она подстригла волосы и выглядела очень привлекательной – такой опрятной, какой невозможно быть здесь – и она была рада видеть меня. Я ощутила легкую зависть. Наши жизни начинались так одинаково, почему же они заканчиваются так по-разному, если мы хотели одного и того же? Кто сделал выбор за меня?

Рядом с ней сидел Паз.

– Привет, Джесс! – Он казался очень расслабленным, как будто бы мы встретились в кафе или случайно столкнулись на улице. – Как дела?

Как у меня дела? Я разбита. Совершенно разбита. Но ответить так было больно для меня, поэтому я слегка пожала плечами.

– Мы волнуемся за тебя, Джесс. – Он наклонился вперед, поставив локти на колени, и таинственно зашептал. – Мы слышали, что произошла небольшая загвоздка. И ты так хорошо держалась. – Он был прав, я хорошо держалась, но я пала еще ниже, чем прежде. Так низко, как только могла.

– Теперь все нормально? – продолжал он. – Тебе стало немного легче после этого инцидента?

Я не могла посмотреть ему в глаза. С чего начать?

Загвоздка? Инцидент? Я пыталась покончить жизнь самоубийством. Понятно, что ничего не получилось, и это огорчает меня еще больше, чем кто-либо может себе представить, а теперь они неусыпно наблюдают за мной.

– Тебе что-нибудь нужно? – Он склонился ниже, пытаясь поймать мой взгляд.

Что мне нужно? Мне нужно то же самое, что всегда, – перемотать ленту назад, вернуться в те времена, когда моя жизнь была безупречной. Паз снова улыбнулся мне, пытаясь заставить меня прислушаться.

– Я хочу, чтобы ты знала, что я делаю все возможное для того, чтобы тебя освободили. Я сражаюсь за тебя любыми доступными мне способами. Мы не сдаемся, и поэтому ты тоже не должна сдаваться. Мы – команда. Ты – здесь, а мы – там, мы – команда, и ты – не одинока. Поэтому, даже если бывают моменты, когда ты чувствуешь себя одинокой, постарайся вспомнить, что ты не одинока. Старайся помнить о том, что мы на твоей стороне и что мы любим тебя.

– Я запомнила.

– Поговори со мной, Джесс, – подтолкнул он меня.

Но я не могла разговаривать с ним, я не могу ни с кем разговаривать. Мне так многое хотелось бы сказать, что не хватило бы оставшейся жизни, поэтому не стоит и начинать. Нет смысла говорить о мелочах, когда моя жизнь кончена. У меня ничего нет. Ничего. Я все разрушила. Все. Помню, как папа однажды сказал: «Будь терпеливой, когда наступят черные дни, потому что они пройдут». Это ложь, иногда они не проходят, иногда они становятся еще чернее, и ты можешь идти только на ощупь, стараясь не споткнуться.

Я представила, как Мэттью, еще до того как наша жизнь пошла наперекосяк, говорил: «Джесс, моя Джесс. Что бы ты ни натворила, я не перестану любить тебя». Но он имел в виду не это. Ничто не вечно, ничто.

– Не плачь, – наконец заговорила Полли.

Забавно, я и не заметила, что плачу. Я не могу ничего с собой поделать, это мое обычное состояние здесь. Я печальная и бесприютная, как улитка без раковины. Мне некуда спрятаться, я уязвима и все, все отдала бы за то, чтобы это прекратить.

– Ты хочешь, чтобы мы ушли?

Я посмотрела на Паза и через силу кивнула всего один раз. Мне не хотелось, чтобы они сидели здесь и смотрели на меня. Я не хочу, чтобы кто-либо видел меня. Я даже не смотрюсь в зеркало. Я не желаю себя видеть.

Потянувшись через стол, Полли сжала мои руки. Я подумала о том, сколько раз она делала это за всю нашу жизнь. Обычно мы носили похожую одежду и гуляли рука об руку, когда были маленькими, а когда были подростками, то держались за руки, когда гремел гром, она знала, что я ненавижу громкие раскаты.

– Ты молодец, – сказала она, и непонятно было, кого она пытается убедить, меня или себя. – Мы добирались сюда черт знает как, ты бы посмеялась. Мы плелись позади автобуса, который ехал за фургоном, перед которым ехал двухместный велосипед, – это была просто комедия. Я кричала через окно и сигналила просто для того, чтобы поучаствовать в этом спектакле.

Я смотрела на нее, пытаясь выглядеть веселой, пытаясь быть нормальной, но я отлично знала ее. Меня поразило, насколько она печальна, дело в том, что она не знала, как «вести себя» со мной после того, что разделило нас всех. Мне не хотелось смотреть на это жалкое подобие Полли.

– Я скучаю по нему, – громко произнесла я. – Я до боли скучаю по нему.

Обычно я не упоминаю о нем, на самом деле я никогда этого не делаю, не желая причинять боль людям, вынуждая их к ответу, но сейчас это произошло спонтанно, эти слова просто вырвались у меня.

Полли выдохнула, и ее улыбка увяла. Она опустила глаза, ее плечи поникли.

– Я знаю. Мы тоже скучаем по нему. Мы также скучаем по тебе, очень скучаем.

Она опустила голову, положив ее на сомкнутые руки, и заплакала, горько, всхлипывая, отчего сотрясалось все ее тело. Паз похлопал ее по спине. А я радовалась. Потому что она наконец сбросила маску и теперь это была настоящая Полли, которая говорит правду. За это я и любила ее.