14

Услышав, как захлопнулась входная дверь, Джессика подложила подушку под спину и сделала глубокий вдох. Тот день, когда три недели назад Мэттью вернулся на работу, был черным днем. Весь вечер до этого Джессика наблюдала, как он гладит свои рубашки, сортирует свои записи, она пристально вглядывалась в него, умоляя про себя, чтобы он прочитал ее мысли. Она понимала, что должна была бы выгладить его рубашки – довольно было того, что его мысли были заняты подготовкой к выходу на работу после двухнедельного отпуска, – но она была не в состоянии подняться с дивана. Она боялась озвучить свои опасные мысли: «Не оставляй меня, Мэтт, пожалуйста, останься здесь! Я не справлюсь без тебя! Я понимаю, что должна была привыкнуть, но я не привыкла! Я не могу вместе с ней подниматься и спускаться по лестнице, потому что боюсь споткнуться и упасть. И как я узнаю, достаточно ли она поела или когда нужно поменять подгузник? Почему ты этому научился, а я – нет?»

Теперь, услышав, как он схватил свои ключи с пристенного столика и вышел на улицу, в большой мир, Джессику переполняло чувство одиночества. Неважно, что она изо всех пыталась успокоиться, вслух напоминая себе о том, что все, что от нее требуется, это оставаться здесь, в их чудесном доме, и заботиться о здоровье малышки. Это ни йоту не приблизило ее к тому, чтобы избавиться от вязкого ощущения горькой безнадежности, наполнявшего все ее существо. Малейший намек на критику раздражал ее. Одна только мысль о том, что он обсуждал ее с патронажной сестрой Кэти, привела Джессику в ярость. Она предположила, что трудные роды стали для Джессики своего рода шоком – что же, это истинная правда, Кэти! Ты думаешь? Гнев нарастал быстро, но еще быстрее она погружалась в глубокую безысходность. Свою печаль она представляла как нечто, таившееся внутри нее, ползающее по ее жилам и заполняющее любые пустоты, которые можно было отыскать. Сейчас эта темная масса находилась под горлом, и она знала, что не сможет проконтролировать ее, она выплеснется наружу и поглотит ее. Этого она боялась больше всего.

Она лежала, позволяя холодному покрову страха окутывать себя, безнадежно желая, чтобы день прошел поскорее и она услышала, как Мэттью открывает замок своим ключом, что означало, что она сможет переложить на него ответственность за Лилли. Она ничего не могла поделать с собой, чтобы перестать так думать. Ей было все рано, какая стоит погода – светит солнце или идет дождь, пасмурно или светло на улице, каждый день становился для нее вызовом еще до того, как начинался, что изматывало ее.

Она принимала любое предложение о помощи от своих родителей или от родителей мужа. Всякий раз, когда она передавала Лилли им в руки, она испытывала что-то вроде экстаза, но подъем быстро сменялся болезненным спадом, сопровождавшимся страданием от осознания своей вины. Джессика избегала групповых занятий для молодых мам и малышей, компаний из женщин с прогулочными колясками, преграждающих проход в кафе и обменивающихся советами по воспитанию детей, воркуя со своими отпрысками и сравнивая их друг с другом. Она была не похожа на них. В ней не было здорового ощущения материнства, и в походке не было упругости, ее похудевшее после беременности тело еще не приобрело прежние формы.

Джессика взглянула на часы, было 7 часов утра, а она уже чувствовала себя совершенно изнуренной при мысли о том, что ее ждет впереди. При мысли о том, что она проведет много часов одна наедине с ребенком, к горлу подкатывал комок страха. Закрыв глаза, она стала молиться про себя. Пожалуйста, пожалуйста, пусть она спит. Пусть она спит и оставит меня в покое. Я не могу заниматься этим. Я не могу сегодня опять заниматься этим. У меня нет сил. Это было бессмысленно, потому что она только что проснулась после крепкого девятичасового сна, который лишь ненадолго был прерван для того, чтобы успокоить расплакавшуюся Лилли, а потом она сразу же вернулась в кровать.

Сбросив с себя пуховое одеяло, она соскользнула на край кровати и осторожно села. Нога неохотно и тяжело опустилась на пол: даже для того, чтобы встать с кровати, ей приходилось прикладывать огромные усилия. У нее сохранились смутные воспоминания о том времени, когда она вбегала в комнату и прыгала на кровать, толкая Мэттью и приземляясь рядом с ним, и они оба хохотали, сбрасывая одежду. Казалось, это был другой человек, с которым она с трудом могла ассоциировать себя.

Джессика села на толчок, напоминая себе о том, что не нужно трогать ручку смыва – не шуметь, чтобы не разбудить Лилли, пока она сама не проснется. Медленно выбравшись из темноты примыкавшей к спальне ванной комнаты – она не хотела рисковать и щелкать выключателем, – Джессика, наклонившись вперед, встала на четвереньки, готовясь лечь в гнездо из подушек, которое только что покинула, когда через коридор до нее донесся нерешительный и жалобный плач ребенка.

– Нет, нет, нет! Прошу тебя, нет. – Прикрыв рот рукой и закрыв глаза Джессика секунду или две оставалась в том же положении, надеясь, что хныканье скоро прекратится и Лилли просто найдет свой большой палец, успокоится и снова заснет. На какое-то время все стихло. Джессика выдохнула и улыбнулась. Даже если передышка продолжится всего несколько минут, она воспользуется ею сполна. В ту же самую секунду, когда она опустила голову на подушку, Лилли начала вопить не на шутку.

Уткнувшись лицом в мягкую подушку, Джессика зарыдала, горячие слезы заполнили нос и горло. Она заставила себя встать с кровати. На тяжелых, как свинец, ногах она, шаркая, прошла по коридору и остановилась в проеме двери детской.

– Шшшш… – проговорила она, глотая слезы. – Шшшш…

Перестав плакать, Лилли чихнула и начала снова. Она хотела, чтобы ее взяли на руки, переодели и покормили, но, стоя в двери, никак невозможно было ее утешить.

Медленно подойдя к кроватке, Джессика положила ладонь на грудку дочери. Лилли икнула и заплакала.

– Прошу тебя, Лилли, усни. Шшшш…

Казалось, ее просьба только еще больше огорчила ребенка. Со струящимися по лицу слезами Джессика протянула руки и подняла икающего ребенка. Держа малышку на вытянутых руках, она осторожно и медленно шагнула на лестницу, боясь споткнуться. Как она объяснила бы это Мэттью? Она боялась, что он придет в ярость, если она нечаянно навредит Лилли. Не то чтобы он когда-нибудь проявлял гнев, на самом деле все было наоборот – он был терпелив, ободрял и поддерживал ее. Но по опыту Джессика знала, что вскипает под покровом внешнего спокойствия, когда любишь кого-нибудь так, как он любил Лилли.

Войдя на кухню, Джессика улыбнулась и вытерла слезы рукавом пижамы. Мэттью прибрался и протер столешницы, а также загрузил посудомоечную машину. Он даже поставил ее любимую кружку рядом с чайником, положив в нее чайный пакетик, чтобы она могла выпить свою первую за день чашку чая. Лилли немного успокоилась и теперь сосала большой палец. Джессика включила чайник, чтобы вскипятить воду.

– Я положу тебя и приготовлю твою бутылочку со смесью. – Она все еще стеснялась и считала бессмысленным разговаривать с младенцем, который не мог ей ответить. Она не понимала, как это удается Мэттью и ее родителям, которые начинали лепетать, стоило только Лилли издали уставиться на них.

Лилли закричала, словно понимая, что происходит: ей меньше всего на свете хотелось лежать в переносной кроватке.

– Прошу тебя, не плачь, потому что тогда мне становится труднее вдвойне, разве ты не понимаешь? – Подойдя к переносной кроватке, Джессика положила в нее девочку. Лилли тут же начала визжать. – Я не буду обращать на тебя внимания, потому что мне нужно сосредоточиться! – умоляла Джессика, и ее слова, не имеющие никакого отношения к проголодавшемуся младенцу, заглушили его крик.

Мэттью положил смесь и совочек рядом со стерилизатором, куда пристроил чистые бутылочки в достаточном для одного дня количестве. Следуя непривычной для нее очередности, Джессика вымыла руки, прежде чем вытряхнуть из соски излишки стерилизующей жидкости. Зацепив совочком необходимое количество смеси, она, именно так, как ей показывали, сровняла горку ножом и высыпала смесь в бутылочку, залив ее вскипевшей водой. Потом она зафиксировала соску и стала встряхивать бутылочку до тех пор, пока порошок не растворился. Лилли громко кричала, замолкая между всхлипываниями, словно собиралась с силами, после чего начинала плакать еще сильнее и громче.

– Я подойду, как только смогу! – крикнула Джессика в сторону кроватки. Включив холодную воду, она подержала конец бутылочки под струей, чтобы охладить смесь.

– Всего одну минуту, Лилли! – выкрикнула она, смахивая с лица тонкие струйки слез.

Раздался звонок в дверь.

– О черт! – Положив бутылочку на бок, Джессика вышла в коридор.

Миссис Плезент в своем наглухо застегнутом кардигане стояла в дверном проеме, поджав тонкие губы.

– Доброе утро.

– Да, – кивнула Джессика. – Доброе утро. – Ей хотелось поскорее перейти к сути дела.

– Что с вашим ребенком? – Миссис Плезент сразу взяла быка за рога.

– Ничего. Я… – Джессика с трудом подбирала слова.

– Она орет во все горло, и я не знаю, известно ли вам, что звук проходит через стену. – Ее маленькие глазки сверкали, как осколки янтаря.

– Извините. – Она почувствовала, что слезы снова подступают к глазам.

– Что же, извинения – это прекрасно, но я не слышу свой телевизор. Может быть, ей нужен доктор?

– Доктор? – при этих словах у Джессики сильно забилось сердце. Не потому ли Лилли плачет? Не больна ли она? – Я не знаю. Не думаю, она просто… она голодна. – Она посмотрела вниз на свои грязные носки и почувствовала себя ужасно оттого, что ее ребенок голоден.

– Что же, могу я попросить вас покормить ее и сделать нам всем любезность? – Миссис Плезент тряхнула головой, ее седые, коротко подстриженные волосы слегка шевельнулись, когда она пошла по садовой тропинке обратно и захлопнула за собой калитку.

Джессика посмотрела вправо и влево, оглядывая улицу и пытаясь понять, кого имела в виду соседка под словом «все». Неужели все считают ее плохой матерью?

Хлопнув дверью, она ринулась обратно на кухню.

– Я здесь, Лилли. Я только отбежала к двери. Пожалуйста, перестань. Пожалуйста, не плачь! Я приготовила твою бутылочку, вот она!

Схватив бутылочку, она помахала ею перед дочерью. Неудивительно, что это слегка успокоило ее. Джессика повернулась, чтобы поставить бутылочку на кухонный стол, одновременно наклоняясь к дочери, и в этот момент бутылочка выскользнула из ее руки. Она разбилась о кухонный пол, по которому моментально расползлась белая лужа.

– О нет, пожалуйста, нет! – Джессика наклонилась, словно близость к расколотой пластмассе каким-то чудесным образом могла спасти ситуацию.

Лилли орала во всю глотку. Ее вопль окрасился новой, пронзительной и требовательной тональностью. В дверь снова позвонили. Разогнувшись, Джессика направилась к двери. У нее были красные от слез глаза, но она все же попыталась улыбнуться, готовясь успокоить миссис Плезент. Но по другую сторону двери стояла не миссис Плезент. Это была ее Полли.

– О, Полл! – бросилась Джессика в объятия подруги.

– Что такое, милая? В чем, черт побери, дело? Я слышу Лилли. – Освободившись от объятий подруги и отодвинув ее в сторону, Полли устремилась на кухню, где, подложив руки под спинку девочки, быстро взяла ее на руки. – Все хорошо. Все хорошо, дорогая. – Полли поцеловала Лилли в покрасневшее личико.

Глядя на подругу, Джессика поняла, да, теперь все будет нормально, потому что здесь был кто-то еще, кто знает, что делать.

Лилли сбивчиво дышала, глотая воздух. Джессика заметила маленькие пурпурные пятнышки вокруг век ребенка, залитых слезами.

– У нее мокрая попа, я переодену ее. Ты приготовишь новую бутылочку, хорошо? – сказала Полли, слегка улыбнувшись.

– Ты думаешь, она больна и мне следует позвать доктора Бойда?

Полли провела пальцем по бровке Лилли.

– Нет. Нет, я думаю, что она немного голодна и промокла насквозь. Сделай ей бутылочку, Джесс, и мы присядем, как только я переодену ее. – Шагая по ступенькам, Полли повторила свою просьбу. – Я меня куча времени – я сейчас меняю работу и свободна весь день. Я попробовала поработать флористом ради удовольствия, но это просто не для меня.

Джессика добрела до раковины и взяла другую бутылочку.

Спустя несколько минут, когда Джессика скользила взглядом по столешнице, глядя, как Полли кормит ее дочь и качает ее на руках, она почувствовала одновременно как чувство вины, так и чувство благодарности.

– Спасибо тебе, Полл, – едва слышно пошептала она.

– Не нужно благодарить меня, Джесс, для чего же тогда друзья. верно? Лилли – такая милая девчушка. Она самый талантливый младенец в мире!

– Должно быть, она унаследовала это от отца. На самом деле я никуда не гожусь.

– Не сходи с ума! – усмехнулась Полли. – Ты очень способная. До сих пор не побит твой рекорд в надувании самого большого пузыря из жевательной резинки Hubba Bubba, я такого больше никогда не видела. Что еще?.. – Полли приложила палец ко рту. – Ой, ты печешь самый вкусный в мире рыбный пирог! И ты, как никто другой, умеешь рассмешить меня. Все это просто замечательно.

Джессика пожала плечами, дергая пояс домашнего халата, она была благодарна за то, что подруга была рядом. Она размышляла о том, кого позовет на помощь Лилли, когда станет матерью, сомневаясь, что это будет она сама. – Откуда ты знаешь, что с ней делать? – спросила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда она плачет. На самом деле я никогда точно не знаю, почему она плачет. Миссис Плезент сказала, чтобы я позвала доктора…

– Прекрасная мысль, Джесс, давай будем слушать советы миссис Не-очень! Может быть, ты также могла бы сделать такую же прическу, как у нее. Твоя мама была бы счастлива!

Джессика понимала, что это смешно, но почти не могла вспомнить, что значит смеяться, во всяком случае в данный момент.

Полли вздохнула.

– Тебе просто нужно пройтись по короткому списку. Обычно речь идет об одном из трех пунктов: попа – ей нужно поменять подгузник, живот – ее нужно покормить, мама – ей нужно немного общения.

Джессика кивнула. Из уст Полли все казалось так легко. Может быть, для нее.

– Не забывай, мне приходилось присматривать за тремя озорниками своей сестры. Они с Ричем все время где-то шатались, поэтому у меня большая практика, но главное, что я не так измотана, как ты. Ты действительно устала, больно вспоминать, как ты наливала чашку кофе, когда осталась одна присматривать за ребенком.

– Я устала.

Полли кивнула.

– Я немного волнуюсь за тебя, Джесс, – прошептала она, глядя сверху вниз на спящую Лилли.

– Со мной все в порядке, – быстро, но неубедительно солгала она.

– Не хочешь ли рассказать мне, что происходит? Ты прямо сама не своя. – В ее голосе слышалась тревога. – А я хочу увидеть свою лучшую подругу прежней. Моя жизнь и наполовину не так весела, как в те времена, когда ты смешила и с удовольствием угощала меня!

Джессика пожала плечами, когда она наконец заговорила, слова не спешили слететь с ее языка.

– На самом деле я не знаю, что происходит. Я только знаю, что столько я не плакала за всю свою жизнь. Мне не верится, что у меня еще остались слезы, но у меня все время глаза на мокром месте.

– Это как-то связано с Мэттью? Он хорошо относится к тебе? Потому что если это не так, то я просто поколочу его.

Готовность подруги завязать из-за нее драку вызвала у Джессики улыбку.

– Нет, Мэтт – молодец.

– Ладно. Тогда я отложу подальше свой кастет. Так это из-за Лилли? Ты хорошо себя чувствуешь? Тебе одиноко? Расскажи мне, Джесс.

– Мне очень хотелось бы. Я только знаю, что мне грустно, в самом деле, грустно.

– Ох, Джесс. – Положив Лилли на плечо, она протянула свободную руку через стол и взяла подругу за руку. – Ты одна из самых сильных женщин, которых я знаю. Ты настоящий борец. Помнишь, когда умер Дэнни, ты, несмотря на то что была маленькой, каким-то образом поняла, что твои родители не могли уделить тебе столько же внимания, как прежде, и ты начала сама собирать себе коробку с ланчем и убирать постель? Помнишь? Ты собралась с силами, а ведь ты была еще ребенком. Ты была удивительной, ты просто шла вперед, ведь так?

Джессика кивнула. Она не знала, что сказать, но это было совсем другое дело. Как могла она объяснить, что живет под огромной черной тучей, и причина была в том, что она не знала, как стать матерью. Тот факт, что даже трехнутая старушка Полли так радовалась обществу Лилли и была такой ловкой, лишь подчеркивал ее слабость. Джессика понимала, что просто не может признаться, насколько все плохо. Но она не была борцом. На самом деле она думала, что, возможно, сходит с ума.

Сжав ее руку, Полли усмехнулась.

– Это просто легкая послеродовая депрессия, не стоит беспокоиться. Она пройдет в один миг, пару раз как следует выспишься ночью и будешь как новенькая.

– У твоей сестры была послеродовая депрессия? – с надеждой спросила Джессика. Хотелось бы верить, что она слеплена из того же теста, что и жизнерадостная сестра Полли.

– Разумеется. – Полли похлопала ее по руке. – Мне кажется, она у всех бывает. По крайней мере, она была у всех моих знакомых, у которых есть дети. Она может продолжаться полчаса, когда ты сидишь и рыдаешь, думая: «Что же, черт побери, мне делать?» Или длиться дольше и заходить чуть дальше, так или иначе, я думаю, что все женщины подвержены ей. Я понимаю, что она может быть очень тяжелой: подруга моей сестры дошла до края, у нее забрали ребенка, это было ужасно. И даже моя болтливая сестрица слегла в постель на неделю или около того и не пользовалась автозагаром. Но, как я уже сказала, ты такая сильная женщина, борец. Это очень скоро пройдет. У тебя много помощников. Ты права, Мэтт – замечательный отец. И у тебя есть я. – Полли плавно раскачивала Лилли туда-сюда. – Ты разговаривала об этом со своей мамой?

– По правде сказать, нет, но она сказала, что ей все до чертиков надоело еще тогда, когда я была крохой. Отец вернулся на работу, а она, видимо, сидела на диване и плакала, думая, с какой стати она попала в такую передрягу. Когда у твоей сестры закончилась послеродовая депрессия? – спросила она в надежде отыскать у себя признаки того, что ее мукам скоро придет конец.

– Точно не помню, но знаю, что однажды она просто выбросила свои угги, подкрасила губы помадой и, казалось, ожила, словно точно знала, что делать и что должно быть сделано. И было видно, что все естественным образом стало на свое место.

Джессика кивнула. Она не могла дождаться, когда придет этот день.

– Скажи, как мне помочь тебе, Джесс, и я сделаю что смогу, ты же знаешь. – Полли отпила чай, взяв чашку свободной рукой.

Джессика размышляла о том, как Полли могла бы помочь ей. Ей хотелось взять ее за плечи и спросить, что она видит: осталась ли она той же Джессикой? Потому что она ощущала себя по-другому. Ей казалось, что она исчезла. А если она исчезла, то куда она делась? И, что важнее всего, когда она вернется?

Вместо этого она нашла в себе силы улыбнуться.

– Ты не против, если я посплю? – прошептала она.

– О, конечно, нет. Давай, иди. – Джессика почувствовала, что от облегчения у нее поникли плечи. – И потом, после того, как ты вздремнешь, может быть, ты примешь ванну? Мы с Лилли отлично справимся. Нам многое нужно наверстать. Я должна рассказать ей о том, как я провожу время с Пазом, и о том, что планирую переехать к нему и сделать из него своего сексуального раба.

Джессика кивнула. Ей было не до юмора, не до шуток, не до вопросов, у нее просто не было сил. Не сегодня. Отодвинув стул от стола, она пошла наверх по лестнице, не способная думать ни о чем, кроме темного пространства под одеялом, куда она заползет и исчезнет на некоторое время.

Положив Лилли на плечо, Полли прижалась щекой к ее спинке. Она вздохнула.

– Мне, правда, не хватает твоей мамочки, – прошептала она и поцеловала Лилли в красивую мордашку.

4 августа 2014 г.

Сегодня я вместе с тремя другими женщинами встречалась с врачом-психиатром, о которой уже упоминала, кажется, они знакомы друг с другом, и от этого я чувствовала себя еще более одинокой и смущенной. Мне не нравится групповая психотерапия. На самом деле я ненавижу ее. Она заставляет меня чувствовать себя уязвимой и нервничать. Я была бы вполне довольна, если бы сидела в одиночестве на своей узкой кровати и просто думала, но это, разумеется, запрещено. Мы должны были сидеть кружком и рассказывать о том, что мы умеем. Все равно о чем. Девушка напротив меня рассказала, что умеет жонглировать – она может долго жонглировать сразу пятью предметами и делает это с яблоками, мячиками, носками и разными другими вещами. Ее научил этому приятель, и это, видимо, помогает ей прочистить мозги. Она заслужила аплодисменты. Женщина рядом со мной нарушила правила, сказав, что она испортила свою жизнь и много чего изгадила. Нам сказали, чтобы мы не погружались в негативные воспоминания, а старались сосредоточиться на позитиве. Психиатр сменила тему и попросила нас попытаться придумать три слова, лучше всего характеризующие каждую из нас. На раздумья нам дали пятнадцать минут. За это время я поняла, что описываю свою жизнь до и после того, что произошло, разными определениями. До того я была болтливой, энергичной и счастливой, а потом стала печальной, кающейся и одинокой. Очень одинокой. Как будто я существую в двух разных лицах. Представляя свое «я» до того, я как будто смотрела фильм. Я едва узнавала женщину, которая была такой разговорчивой, полной надежд на будущее, которая, смеясь, вприпрыжку вбегала в комнату. Я не могу вообразить себя ею, хотя бы на один день.

Я все еще размышляла об этом, когда женщину с негативными мыслями попросили произнести свои три слова. Поднявшись, она неуверенно натянула рукава джемпера на ладони и сказала «сумасшедшая», а ее подруга засмеялась. Психиатр заставила ее успокоиться и намекнула женщине, что она могла бы поглубже заглянуть в себя и дополнить ответ. Потом она замолчала, дав женщине возможность обдумать две следующие характеристики. Наконец женщина кивнула, вздохнула и сказала «странная и чудаковатая». Даже психиатр засмеялась, когда все мы пятеро принялись хихикать. Это была искорка счастья в моем несчастном мире. Мне было приятно находиться в коллективе. И мне стало легче оттого, что я смеюсь. Я думала, что уже забыла, что такое смеяться.