Пока Джейн с мужем выносили из дома кучера, Мюррей и Конан Дойл направились к лестнице. Уэллс боялся за них, и не столько за жизнь Артура, который всегда казался ему почти неуязвимым, сколько за жизнь Монти, поскольку к тому смерть уже явно начала примериваться – возможно, из-за проявленного к ней неуважения, когда он инсценировал свою гибель в четвертом измерении.

– Подожди, Артур! – подал голос Мюррей. – Думаю, нам будет маловато пары шпаг. – Он подошел к одной из стен, снял с нее огромную железную булаву и церемонно вручил товарищу. – Судя по всему, она просто ждала тебя. Кроме того, как я понял, ты у нас слывешь великим бэтсменом , так ведь?

Писатель повесил шпагу на пояс, двумя руками взял булаву и с довольным видом прикинул ее на вес.

– Это фантастическое оружие, оно и вправду достойно благородного рыцаря! – заявил он. – А что выберешь ты, Гиллиам?

Мюррей обернулся. В руках он держал арбалет, заряженный стрелой еще со дня их первой поездки сюда, когда Конан Дойл демонстрировал им сложности его устройства.

– Вынужден признаться, что сам я никогда не считал себя таким уж благородным человеком, – объяснил он с кривой ухмылкой.

Артур поднимался по лестнице первым. Кровавый след даже в полумраке был хорошо виден на белых ступенях. Миллионер не отставал от него ни на шаг, на ходу засовывая за пояс запасную стрелу. Он схватил ее со стены после минутного колебания, ведь две стрелы – лучше, чем одна, однако, вспомнив урок Конан Дойла, искренне понадеялся, что ему не придется его перезаряжать. На какой-то ступеньке они нашли шпильку Джейн. Писатель нагнулся и бережно взял ее за кончик. Он сразу заметил, что шпилька тяжелее обычного, и медленно провел пальцем от конца до конца, где подушечка пальца наткнулась на что-то мягкое и вязкое. Конан Дойл скривился от отвращения:

– Боже, кажется, на шпильку насажен его глаз… Пусть меня повесят, но я не понимаю, что тут все-таки происходит.

Он брезгливо бросил шпильку обратно на ступеньку и снова зашагал вверх. Мюррей постарался не наступить на нее.

– Ну, если уж ты, известный специалист по таким делам, ничего не понимаешь… Наверное, надо было порасспросить твоего настоящего медиума, не зря же ты приволок его из Африки! – предложил он с деланным энтузиазмом. – Как ты его потом назвал? А, Вуди! Хотя, согласись, Вуди звучит не так эффектно, как Великий Амонка.

Конан Дойл шел, сосредоточив внимание на блестящих рубиновых каплях, которые подобно отвратительным цветам вырастали неведомо откуда. Он тщательно осматривал каждую ступеньку, опасаясь, как бы человек-невидимка вдруг куда-нибудь не свернул или не двинулся той же дорогой назад.

– Вряд ли сейчас самый подходящий момент для разговора на эту тему, Гиллиам, – отмахнулся он.

– Не спорю, но не исключено, что у нас уже не будет другого момента, более подходящего, дорогой Артур, – сказал Мюррей, который принимался целиться из своего арбалета в любую мелькнувшую впереди тень. – И я не хочу умереть, не узнав, откуда ты притащил этого несчастного и, главное, как, дьявол его забери, он узнал прозвище Эммы.

– Это мой секретарь.

– Что?!

– Не кричи! – шепотом приказал ему писатель. – Вуди – мой секретарь. Нет никакого Великого Анкомы. Мы с Джорджем придумали всю эту историю… – Конан Дойл давал объяснения, продолжая подниматься и не оборачиваясь, а потому не видел изумленного лица Мюррея. – Что касается прозвища… Понимаешь, когда мы были у тебя в гостях, ну, в тот день, когда я впервые заговорил с тобой про медиума, Джордж на несколько минут отлучился из гостиной. Правда, ты был в таком жалком состоянии, что вряд ли помнишь подробности. Он заглянул к тебе в кабинет и посмотрел, не найдется ли там чего, что мы сможем использовать в наших целях. В одном из ящиков обнаружилась твоя переписка с Эммой, и он украл несколько писем. Оттуда и узнал про ваши прозвища… мистер Все Могу.

Пока они шли, Мюррей пытался из многих вопросов, бурливших у него в голове, выбрать самый важный.

– Но какого дьявола вам понадобилось устраивать этот дурацкий спиритический сеанс? – спросил он наконец.

– Чтобы ты не наложил на себя руки. Джордж не знал, как еще можно этому помешать… Он чувствовал себя виноватым в смерти Эммы. Ведь он посоветовал тебе откровенно с ней объясниться, помнишь? По его убеждению, только так твоя совесть успокоилась бы.

– Надо же, какой заботливый!

– Он сказал мне, что для твоего спасения нужно устроить ваш разговор с Эммой на спиритическом сеансе. Я, естественно, сперва подумал о настоящем сеансе, но ошибся. Джордж хотел устроить ваш разговор, но так, чтобы не было ни малейшего риска. Чтобы все проходило под его полным контролем: медиум, ответы Эммы, потом ее прощение… Короче, все. По его замыслу, Эмма велела бы тебе продолжать жить и даже постараться быть счастливым… – Конан Дойл с легкой улыбкой покачал головой. – Право, до сих пор не пойму, как ему удалось уговорить меня участвовать в этом спектакле, ведь я всегда как бешеный боролся именно с такими фокусами… Но в конце концов я вроде бы даже стал получать от нашей затеи удовольствие! Согласись, мы состряпали вполне правдоподобную историю: неведомый миру медиум, рука судьбы…

– Но я видел Эмму в саду! – перебил его Мюррей.

– А, ты про это… – сказал Конан Дойл и, наморщив лоб, остановился, чтобы как следует изучить кровавый след. – Эмма в саду… тоже наших рук дело… Это была мисс Лекки, она любезно согласилась помочь нам. С помощью твоих слуг мы добыли платье Эммы и один из ее зонтиков… Ничего лучше нам в голову не пришло. Мы ведь были в полном отчаянии! Дни шли, а ты все никак не соглашался на сеанс с Великим Анкомой…

– То есть, когда ты предложил мне выпрыгнуть в окно… – задумчиво произнес Мюррей, – на самом деле тебе просто надо было, чтобы я увидел мисс Лекки.

– Элементарно, дорогой Гиллиам.

– Дьявол… Ну а если бы я ее не увидел?!

– Ее нельзя было не увидеть. Кроме того, я знал, что ты не прыгнешь.

– Дьявол… – опять повторил Мюррей.

Когда они поднялись на второй этаж, Конан Дойл снова всмотрелся в капли на полу.

– След ведет в правое крыло, – объявил он и мотнул подбородком в сторону длинного коридора, конец которого терялся во мраке.

– Из этого коридора ему деваться некуда… – пробормотал Мюррей с отсутствующим видом. – Все комнаты заперты на ключ, кроме той, где хранятся мешки с гипсом и рабочие инструменты.

– Тогда поймать его будет просто, – ответил Конан Дойл. – Хотя нам бы не помешало чуть больше… азарта.

Он достал из кармана коробочку с таблетками кокаина, на крышке которой были изображены два счастливых играющих ребенка. Одну он предложил Мюррею, но тот не раздумывая отказался:

– Спасибо, Артур, во мне столько злобы, что других средств не понадобится.

– Как хочешь, – пожал плечами писатель. Потом взял таблетку, сунул коробочку в карман и лихо вскинул вверх свою булаву. – Ну, а теперь пошли ловить этого сукина сына!

Миллионер остановил его, схватив за руку:

– Погоди минутку, Артур… Насколько я понимаю, невидимый мерзавец не может быть участником вашего милого спектакля. – Некоторое время он раздумывал над тем, что сам же сейчас сказал. – Нет, конечно же нет. Погубить несчастного Баскервиля – это слишком даже для вас. Но… – Он посмотрел писателю в глаза. – А зеркало?

– Вот тут мы ни при чем, – ответил Конан Дойл. – Мы хотели провести сеанс именно в Брук-Мэноре, чтобы спокойно подготовить трюк с дощечками, в твоем доме это было бы невозможно, а от Уэллсов ты практически не вылезал, в моем же… Скажем так: я никогда не простил бы себе, если бы моя жена или мои дети застали меня за подготовкой вульгарного спиритического трюка. Но зеркало… Нет, такой фокус нам не по зубам, – буркнул он, показывая, что и он тоже не понимает, как объяснить подобное явление. – То, что мы увидели в зеркале, надо считать истинным чудом, загадкой, которую предстоит как следует изучить. Только вот сперва хорошо бы выбраться отсюда.

Мюррей кивнул, однако с места не тронулся.

– А что именно мы там увидели, Артур? Где находилась Эмма?

– Не знаю, друг мой, – признался Конан Дойл и смущенно повел головой.

– Это… был загробный мир, о котором ты вечно твердишь?

Писатель опустил булаву, поставил ее на пол и вздохнул:

– Нет, не думаю, чтобы это был загробный мир, Гиллиам. Скорее, то, что мы увидели в зеркале, было… просто другим миром.

– Другим миром?

– Да, и здешнее зеркало, вероятно, – вход туда или что-то вроде преддверия… – Конан Дойл задумался. – Оно напомнило мне дыру, которую открывали в воздухе тростниковые люди .

– О, разумеется, – согласился Мюррей с видом посвященного.

– Если я правильно запомнил, твоя магическая дыра тоже была своего рода преддверием, но она вела в четвертое измерение, на огромную розовую долину, где имелось множество порталов, а они, в свою очередь, вели в разные временные точки нашего будущего или нашего прошлого. Но… А если истолковать это иначе? Если розовая долина была не четвертым измерением, а чем-то вроде преддверия, откуда пролегают пути в другие миры? А зеркала – это каналы, ведущие прямиком в другие реальности, так что нет необходимости пользоваться, скажем так, общим холлом или преддверием?

– Другие реальности?

– Да, я имею в виду то, что могло произойти, но по какой-то причине не произошло, или наоборот. – Конан Дойл говорил неспешно, словно раздумывал вслух и делал выводы по ходу дела. – Не знаю, заметил ли ты, что на моем отражении был другой костюм. – Мюррей покачал головой. – Ну, не важно. Главное, что на мне был костюм, который я надел нынче утром, а затем сменил, поскольку пролил на него кофе. Понимаешь, что это значит? Я бы сказал так: зеркало показывает нам альтернативную реальность, где события развиваются иначе: я, например, не облился кофе, а Эмма…

– А Эмма не погибла! – закончил Мюррей скорее растерянно, чем с радостью.

– Вот именно! В той реальности не она погибла в автокатастрофе, – подтвердил писатель, со значением глядя на миллионера и наблюдая за тем, как растерянность на лице Мюррея сменяется сильным волнением, по мере того как до него доходит, какие последствия вытекают из этой гипотезы. Правда, Конан Дойлу было ни к чему, чтобы Мюррей погружался в размышления, сейчас голова у него должна быть свободной от посторонних мыслей. Писатель снова схватил булаву и вгляделся в темный коридор. – Знаешь, Гиллиам, давай отложим этот разговор до поры до времени. Мы должны поймать проклятого призрака.

– А какую роль, интересно знать, в нынешней истории играет он? – пробормотал Мюррей, не трогаясь с места.

– Понятия не имею.

– Он явился из какой-то другой реальности?

– Я же сказал, что понятия не имею! – взорвался Артур. Он опять стал всматриваться в коридор, по которому им предстояло пройти и где их могли ожидать любые неожиданности, потом повернулся к Мюррею: – Но одну вещь я все же хотел бы тебе сказать, Гиллиам… – Он набрал в грудь воздуху, поскольку вдруг понял, что настал миг, о котором он страстно мечтал в детстве и который давал ему шанс поступить, как поступил бы истинный средневековый рыцарь. Волосы у Артура растрепались, в руке он держал смешную проржавевшую булаву, на поясе висела зазубренная шпага, грозившая при первом же неловком движении изуродовать его самого… Тем не менее он улыбался, как умели улыбаться только герои былых времен. – Послушай меня, Гиллиам Мюррей, Властелин времени! Я, Артур Конан Дойл, отец Шерлока Холмса, обещаю тебе, что, если нам удастся выбраться отсюда живыми, я посвящу остаток своих дней тому, чтобы разобраться в этой тайне. И если существует какой-нибудь путь, способный привести тебя к твоей возлюбленной, клянусь, я его отыщу.

Мюррей кивнул, тронутый, но и напуганный торжественным тоном Конан Дойла.

– Тогда чего мы ждем, Артур? – воскликнул он с почти детским задором.

Но Мюррей не успел сделать ни шага – его остановил шум, доносившийся откуда-то снизу. Оба уставились на пол, который с каждой минутой все сильнее подрагивал, как дрожат рельсы, предвещая приближение поезда. И прежде чем они смогли понять, что происходит, пол с диким грохотом провалился. Потеряв опору под ногами, миллионер успел лишь беспомощно взмахнуть руками. К счастью, одной рукой он сумел ухватиться за перила галереи, в другой же продолжал крепко держать тяжелый арбалет. Тут жестокая судорога пробежала по его левой руке, а лицо обжег поток горячего воздуха. Мюррей застонал от боли – ощущение было такое, словно тело запуталось в колючей проволоке. Немного очухавшись, он понял, что при падении сорвал кусок перил и теперь висит над провалом, прижавшись животом к зазубренному краю доски, а снизу, будто из кратера вулкана, идет черный дым и тянет невыносимым жаром. Потом миллионер, к радости своей, увидел, что между дырой и перилами сохранилась хлипкая и совсем узкая полоска пола. Он положил арбалет как можно дальше от края и, собрав все силы, начал заползать на эту полоску, используя в качестве ступени надломившуюся под тяжестью его тела часть перил. Каждый раз, когда он нажимал коленями или локтями на образовавшийся пандус, тот начинал крошиться, и щепки летели вниз, в огонь. Мюррей мог сорваться в любой миг, но последний титанический рывок помог ему вползти на карниз галереи. И теперь он лежал на нем, натужно дыша. Руки и ноги его были в порезах. Он потерял шпагу, но стрела осталась при нем, на поясе. Мюррей предпочел бы, чтобы было наоборот, однако сейчас его предпочтения не играли никакой роли. Главное, что пока он чувствовал себя спасенным, хотя и не мог рассчитывать на такую роскошь, как отдых. Он снова схватил в руки арбалет и не без труда встал на деревянной полосе шириной чуть больше полуметра и попытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь дымовую завесу. Большая часть пола на галерее отсутствовала, однако, к счастью, уцелел еще и узкий длинный проход, по которому можно было добраться до лестницы, если, конечно, доски не обвалятся.

Его положение казалось не слишком завидным, но хуже было другое – нигде не было видно Артура. Гиллиам краем глаза успел заметить, как тот падал с гримасой изумления на суровом лице, но Мюррей не знал, погиб он в ненасытном огне или тоже сумел за что-то ухватиться. Из-за дыма ничего нельзя было разглядеть. Тем не менее миллионер отказывался верить, что отца Шерлока Холмса постигла столь жестокая смерть. Он осторожно заглянул в провал, но как раз в тот момент снизу взвился вверх огромный язык пламени, и Мюррей быстро отпрянул.

– Артур! – крикнул он, преодолевая кашель. – Артур!

Он повторял его имя, пока не начал задыхаться. Миллионер порылся в кармане, вытащил платок и закрыл нос и рот, стараясь одолеть слабость и тошноту. Ему хотелось плакать. Этого не может быть, нет, Конан Дойл не погиб… Из последних сил он еще раз крикнул, чувствуя, как легкие обугливаются, а затем распадаются на тысячи раскаленных частичек. Никто не отозвался. Слышны были только жадный рев пламени, дикий гул и треск, словно страшное чудовище перемалывало своими челюстями целую планету. Внезапно в нескольких метрах от него – где-то между карнизом и лестницей – раздался знакомый смешок.

– Что ж, выходит, твоему другу пришел конец… – произнес голос, пропитанный злобной радостью. – Значит, нас осталось двое – ты и я. И тебе не дано меня увидеть… Ну, так кто из нас теперь охотник, а кто жертва? – Вновь послышался безумный хохот, и миллионер подумал, что, если смех не прекратится, невидимка заразит его своим безумием. – Я Невидимая Смерть, глупец! И я предупреждал: все вы умрете…

– Будь ты проклят! – крикнул Мюррей. Он прицелился из арбалета в ту сторону, откуда шел голос, но выстрелить не решался. Он знал, что, если промахнется, вторую стрелу вставить не успеет.

Смех угас так же внезапно, как и возник. Гиллиам колебался, нервно целясь то туда, то сюда. Он старался удержать кашель. Слезы катились у него по щекам и мгновенно высыхали. Никак нельзя было определить, стоит человек-невидимка по-прежнему там же, отступил назад или, наоборот, приблизился на расстояние вытянутой руки. Не знал Мюррей и того, продолжает ли у невидимки кровоточить рана, поскольку пол был засыпан пеплом, к тому же там остались следы и его собственной крови. Он подумал, что лучше всего целиться пониже, туда, где вроде бы должны находиться ноги врага, если тот стоит за перилами балкона с внешней стороны, над самым провалом, и сейчас бесшумно движется к нему, ставя невидимые ноги между балясинами? Как только он дойдет до Мюррея, врагу останется лишь толкнуть его, и он рухнет вниз вместе со своим несуразным оружием.

Мюррей поскорее поставил ногу между двух балясин и начал яростно размахивать арбалетом. Однако сил у него оставалось маловато, а роковой удар мог последовать в любой миг. И тогда он потеряет равновесие и полетит прямо в огонь. Гиллиам содрогнулся – ему не хотелось умирать, во всяком случае сейчас, когда выяснилось, что Эмма жива, находится на каком-то потайном уровне реальности и осталось лишь выяснить, каким образом можно туда попасть.

– Где ты, трус? – крикнул он, продолжая размахивать арбалетом. – Давай, скажи еще что-нибудь! Очень уж хочется услышать твой мерзкий голос!

Мюррей огляделся, но ничего не увидел. Даже если невидимка наглотался дыма и дым накопился в его дыхательных органах, как описано в романе Уэллса, различить это в густой пелене, затянувшей все вокруг, будет немыслимо. Что еще могло выдать местонахождение врага? Пепел и сажа, осевшие у него на ногах? Нет. Будь он покрыт ими хоть с ног до головы, он стал бы похож еще на одну тень среди тысячи других теней, мелькавших на галерее. Обнаружить его станет возможно только в том случае, если он будет покрыт слоем чего-то, отражающего свет, – вроде снега или воды…

И тотчас у Мюррея появилась слабая надежда: он вспомнил про мешки с гипсом, которые хранились в кладовке, первой комнате по коридору. Да, именно гипс и был ему нужен. Только бы добраться до мешков… Но как до них доберешься? Ведь если он сделает хотя бы шаг и ослабит внимание, невидимка сразу столкнет его вниз. Однако тут случилась очень странная вещь. В мозгу у него всплыло одно слово, вернее даже не всплыло, а вторглось извне, из мест, не подвластных его сознанию: “Рейхенбах”.

Мюррей впился взглядом в коридор и вдруг увидел расплывчатую фигуру. Человек бежал, неся на спине что-то большое. Сперва он не понял, кто это, но, когда фигура достигла края провала, Мюррей узнал Конан Дойла. После быстрого бега тот по инерции пару раз повернулся вокруг своей оси, затем поднял над головой мешок и швырнул вперед. Это был мешок с гипсом. И прежде чем миллионер успел понять замысел Артура, его руки сами собой подняли арбалет и пустили стрелу в мешок. Тотчас последовал бесшумный взрыв, и белое облако расплылось во все стороны. Конан Дойл, которому после броска так и не удалось обрести равновесие, сорвался вниз и только в самый последний миг схватился обеими руками за крайнюю доску.

– Артур! – крикнул Мюррей.

– Смотри в оба, Гиллиам! Ты должен увидеть его! – приказал писатель, ноги которого судорожно дергались в поисках опоры.

Мюррей напряг зрение и огляделся по сторонам. И сразу увидел. Гипс, как снег, медленно падал сверху и уже начал оседать на невидимке, обрисовав голову, часть плеч и всю пока еще нечеткую, но безусловно человеческую фигуру… Незнакомец, как и следовало ожидать, находился всего в нескольких метрах от Мюррея и стоял с внешней стороны перил. Значит, все это время он старался держаться на таком расстоянии, чтобы взмахи арбалета не скинули его в провал.

Что ж, теперь злодей стал видимым и как крыса пятился назад вдоль перил. Еще немного – и он доберется до лестницы, по которой ему не составит труда убежать. Мюррей глянул на арбалет. Отсюда ему были отлично видны как лестница, так и почти весь холл. Он поискал взглядом Конан Дойла и убедился, что писатель еще какое-то время продержится, Мюррей начал натягивать тетиву. Артур уверял, что арбалетная стрела обладает куда большей силой, чем стрела любого лука, да и промахнуться при выстреле из арбалета практически невозможно. Это придало миллионеру уверенности. Он поставил ногу в железное стремя и стал изо всех сил медленно тянуть тетиву. Краем глаза миллионер следил за невидимкой, а тот уже перебрался через трещину, отделявшую карниз от лестницы, и готов был кинуться вниз. Теперь, сделавшись видимым, он счел за лучшее спастись бегством.

Но тут, к удивлению Мюррея, враг остановился и глянул на Конан Дойла, все еще висевшего над провалом. Потом, словно забыв про лестницу, повернул назад. Мюррей в ужасе следил за ним. Он понял, что тот в порыве злобы и ненависти решил расправиться с писателем, прежде чем уйдет со сцены.

Гиллиам выругался. Опередить невидимку и прийти на помощь другу он бы никак не успел. Выход был один: как можно быстрее зарядить арбалет и выстрелить. С гортанным ревом, оскалив зубы и чувствуя, как шея становится каменной, он дернул тетиву вертикально вверх. Острая боль пробежала у него по спине – до самого затылка, словно спинной мозг тоже превратился в натянутую до звона тетиву. Крошечные огоньки заплясали у Мюррея перед глазами, но он не сдался. Тетива выдвинулась на несколько сантиметров, потом еще на несколько. Оставалось совсем немного, чтобы…

Силуэт невидимки вырисовывался все более отчетливо, по мере того как гипс плотным слоем покрывал его фигуру. Чувствуя отчаяние и бессилие, Мюррей видел, что Злодей остановился перед Конан Дойлом и начал покачивать мучнисто-белой головой, отыскивая что-то на полу. Потом нагнулся, взял в свои бестелесные руки большой камень и поднял над головой. Затем с яростью обрушил камень на левую руку писателя, который взвыл и отцепил руку от края доски. Невидимка с безумным смехом схватил другой камень. Рот его напоминал дыру в накинутой на голову белой простыне. И в этот миг тетива легла под прижимную скобу. Мюррей поднял арбалет, прицелился и выстрелил, прежде чем Злодей успел нанести второй удар.

Стрела одолела разделявшее их расстояние со скоростью, немыслимой при стрельбе из самого лучшего лука, прошла сквозь плечо невидимки, отбросила его на несколько метров назад и пришпилила к стене. Там он и остался, похожий на гигантскую белую бабочку. Мюррей с облегчением выдохнул. У него получилось! Он поймал человека-невидимку! Но праздновать победу было некогда, Конан Дойл с трудом держался за край доски здоровой рукой.

Мюррей отшвырнул ставший бесполезным арбалет, глотнул побольше воздуха, точно собирался нырнуть на дно озера, и стал быстро продвигаться вперед вдоль карниза, чувствуя, как при каждом шаге пол под ним потрескивает будто слоеное тесто. Он добрался до края узкой полосы и, не раздумывая, перепрыгнул через довольно широкий провал, отделявший ее от другой части галереи. Но сразу забыл и об этой победе – до лучших времен, до тех пор, когда сможет занять удобное кресло в каком-нибудь клубе, чтобы насладиться милой и привычной обстановкой. А сейчас, не теряя ни минуты и пыхтя как паровоз, он кинулся к Конан Дойлу, лег на пол и успел ухватить того за руку в самый последний миг, когда пальцы несчастного начали разжиматься.

– Артур, я держу тебя!

– Главное, не отпусти, черт побери!

– Не бойся, не отпущу… – фыркнул Мюррей и стал вытягивать товарища наверх.

Задача была непростой, но гораздо легче, чем зарядить арбалет. Наконец Конан Дойл оказался на относительно твердой поверхности. Оба совершенно выбились из сил и теперь растянулись на полу, чтобы немного прийти в себя. Но времени на отдых у них, разумеется, не было. Поддерживая друг друга, они встали на ноги. Конан Дойл пару раз кашлянул и с невозмутимостью солдата, привычного к ранам, посмотрел на свою окровавленную руку, потом перевел взгляд на силуэт человека, пришпиленного к стене.

– Придется везти этого типа с собой, – сказал он.

– Что?

– Это ведь не обычное существо. Им должна заняться наука.

И вдруг голова невидимки, прежде безжизненно опущенная на грудь, поднялась, и, хотя лицо его оставалось безглазым, он, как им показалось, пристально уставился на них. Сейчас он был воплощением ненависти или безумия. И в следующий миг невидимка исчез. Просто взял и исчез. Осталась только стрела в стене. Зато по ее деревянному древку начала струиться алая кровь.

– Проклятье! – закричал Конан Дойл.

Он хотел было подойти поближе к стреле, но Мюррей его удержал.

– Куда тебя черт несет? Дом вот-вот рухнет, – напомнил он, указав головой в сторону лестницы.

Конан Дойл обернулся – огонь полз вверх по ступеням. С разных сторон до них доносились треск и грохот.

– Холл уже горит… – объявил писатель, хотя это и так было ясно.

– И трудно сказать, сможем ли мы пробиться через огонь, – добавил Мюррей.

– Но шанс есть, – процедил сквозь зубы писатель, который и теперь не терял присутствия духа. – Надо накрыться какой-нибудь плотной и прочной тканью и очень быстро пробежать сквозь пламя. Выбора у нас нет.

Они переглянулись.

– Мешки с гипсом! – воскликнули оба в один голос.

И кинулись в кладовую. Мюррей разорвал пару мешков и высыпал их содержимое на пол. Он испытывал сейчас что-то похожее на эйфорию. Пожалуй, несмотря ни на что, им удастся выйти отсюда живыми. Конан Дойл, который за свою жизнь выбирался из тысячи переделок, в этом не сомневался.

– Знаешь, Артур, а я уж было решил, что ты погиб! – воскликнул миллионер почти весело, помогая писателю с головой накрыться мешком, так что тот стал похож на средневекового монаха.

– Если честно, я плохо помню, что там со мной приключилось, – ответил Конан Дойл и прижал искалеченную руку к груди, чтобы Мюррею было удобнее укутывать его мешком. – Кажется, пол вдруг стал проваливаться, я за что-то ухватился, но потом вроде бы ударился головой и потерял сознание. Очнулся от твоих криков. Хотел отозваться, но тут раздался голос невидимки, и я понял, что он считает меня погибшим. Ладно, раз так, лучше до поры до времени не выводить его из заблуждения. А пока я соображал, как помочь тебе… – Конан Дойл очень серьезно посмотрел на миллионера, – судя по всему, я прочитал твои мысли.

– Мои мысли?

– Да, я услышал их так отчетливо, будто ты шептал мне на ухо: “Если бы ты сумел добраться до мешков с гипсом…” Вот почему я туда и двинулся.

Мюррей с удивлением воззрился на него, но ничего не сказал. Теперь он натягивал второй мешок на себя самого и воспользовался этим, чтобы отвести взгляд от товарища.

– Скажи, ты и вправду об этом думал? – спросил писатель.

– Да, я думал именно об этом, – признался Мюррей и после секундного колебания добавил: – И кажется, со мной произошло нечто в том же роде. Кажется… я тоже услышал тебя.

Конан Дойл быстро спросил:

– Что ты услышал?

– Ну, понимаешь, я…

– Ради бога, Гиллиам, что именно ты услышал?

– “Рейхенбах”. Я услышал слово “Рейхенбах”, – ответил тот наконец. Ему было немного стыдно, что вместо чего-то действительно важного, он уловил только это иностранное слово.

Конан Дойл расхохотался:

– Господи, значит, получилось! Получилось! Именно об этом я и думал, Гиллиам. Думал, что я не рухнул в провал и спасся в точности так, как, по-твоему, мне следует спасти Холмса, который якобы упал в Рейхенбахский водопад. И ты услышал меня! Боже милостивый! Знаешь, что это значит? Между нами установилась настоящая телепатическая связь!

Мюррей вздохнул и поправил мешок, который писатель от волнения стряхнул с головы. Когда Гиллиам счел, что оба они насколько возможно приготовились к прорыву, хотя толку от такой подготовки было маловато, он похлопал товарища по плечу:

– Артур, однажды я хотел биться с тобой об заклад, что ты никогда не заставишь меня поверить в то, во что я тогда не верил. Так вот, обещаю больше не спорить с тобой до конца своих дней.

– Ладно, Гиллиам, как раз сейчас не лишним было бы поспорить в последний раз… – Конан Дойл улыбнулся. – Давай-ка, а? Ты веришь, что мы выберемся живыми из этого ада?