Я пойду их искать! – заявил Уэллс решительно.

Он оторвал от себя руку Джейн и сделал пару шагов к главному входу, хотя через огромные окна было видно, что внутри все уже охвачено пламенем.

– Ну, пожалуйста, Берти… – взмолилась Джейн. – Чем ты сможешь им помочь? Артур и Монти – сильные мужчины…

– Не знаю чем! Как не знаю и того, что происходит там внутри. Может, невидимка уже расправился с ними, а теперь нацелился на нас… – сказал Уэллс, оглядываясь по сторонам, при этом на лице его читались и раскаяние и страх. – Надо было делать, как велел Конан Дойл! Уехали бы пятнадцать минут назад, успели бы уже добраться до деревни и отправить сюда помощь! А сейчас, судя по всему, для помощи слишком поздно. И виноват во всем я.

– Ты не можешь винить себя за то, что выслушал последнюю просьбу умирающего, Берти, – прошептала Джейн, скользнув взглядом по лежащему на земле телу кучера. – Ты же не виноват, что…

– Но его вина – это и моя вина, разве не так? – перебил ее Уэллс, кивнув в сторону старика, и тотчас, к ужасу жены, засмеялся истерическим, почти безумным смехом. – Конечно, моя!

Он широкими шагами приблизился к Баскервилю, опустился рядом с ним на колени, и терзавшая его почти детская обида уступила место искренней жалости. Глубоко запавшие глаза кучера были закрыты, голова покоилась на пальто Уэллса, лицо стало пепельно-серым, нос заострился и торчал вверх, как нос тонущего корабля. Уэллс приподнял плед, которым укрыли раненого, – по ткани расползлось большое темное пятно, – и, бросив быстрый взгляд на тело несчастного, поскорее снова опустил плед.

– Он еще дышит, но очень слабо. Думаю, ему недолго… – Джордж встал, не закончив фразы. Джейн тихонько всхлипывала. – Не плачь, дорогая, он уже не страдает и скоро упокоится в мире. Он успел сказать нам все, что хотел. И мы больше ничего не можем для него сделать. Теперь пора подумать как о себе самих, так и о наших друзьях… Господи, наверное, лучше было не терять понапрасну времени и не слушать его!

– Ты это серьезно? – удивилась Джейн. – Ты действительно предпочел бы не знать того, что он нам рассказал?

– Да! Нет! Пожалуй… Ох, Джейн, ну разумеется я предпочитаю все знать! Хотя история совершенно невероятная… Но… А если ценой этого знания станет жизнь наших друзей?

– С ними все будет хорошо, Берти, я уверена… Подожди, они вот-вот появятся…

– Почему ты так думаешь? – Уэллс с отчаянием посмотрел в сторону дома. – Я все-таки пойду за ними, Джейн.

– Даже не думай, Герберт Джордж Уэллс! Я не допущу, чтобы ты погиб в этом заколдованном доме, будь он неладен! Ты хочешь, чтобы я стала первой женщиной в мире, которая дважды овдовела за один-единственный день?

Но прежде чем Уэллс успел ответить, дверь распахнулась, и оттуда выскочили две охваченные пламенем фигуры. Пара живых факелов прорезала ночной мрак.

– Фу ты, дьявол!.. – воскликнул Уэллс.

Как будто исполняя хорошо отрепетированный танец, Мюррей с Конан Дойлом синхронно сорвали с себя горящие мешки, отшвырнули их подальше, а сами стали кататься по земле, вопя то ли от боли, то ли от радости. Джейн и Уэллс кинулись к ним, еще до конца не поняв, в каком состоянии найдут своих друзей, но те уже поднимались на ноги – с шуточками и смешками, словно только что прокатились на салазках с горки, а не прорвались сквозь огненную стену. Волосы у них были опалены, одежда дымилась, но, если не считать окровавленной руки Конан Дойла и легких ожогов у обоих, выглядели они неплохо. Все четверо кинулись обниматься, и общий восторг был таким, что Мюррей даже отважился звучно поцеловать Джейн в губы. Учитывая ситуацию, Уэллс воспринял это с пониманием, однако постарался, чтобы и Артур не выразил своего ликования таким же манером. После объятий начались рассказы о пережитых событиях, несколько, правда, сбивчивые: человека-невидимку сразил лучший, по мнению Конан Дойла, выстрел из всех виданных столетними стенами Брук-Мэнора. Однако раненый исчез, прежде чем они успели схватить его, и унес с собой тайну своей непостижимой подлости.

– Но ты можешь не тревожиться, Джордж, думаю, у твоего человека-невидимки отпала всякая охота впредь беспокоить нас, – с театральным пафосом заявил Мюррей, в то время как симфония глухих взрывов, доносившихся из здания, усиливала мрачный смысл его слов.

– А я вот не разделяю твоей уверенности, – возразил Конан Дойл. – Вряд ли это следует считать финальной точкой в нашей истории. Боюсь, очень скоро мы снова услышим о нем… И не стану скрывать: я просто мечтаю об этом. Мне не терпится узнать, кто он такой, откуда так хорошо знает Джорджа и что ему, черт возьми, нужно… Меня теперь гложет мысль, что пока мы лишь подарили миру еще одну тайну!

Уэллсы переглянулись, и Артур это заметил.

– Что еще? – спросил он подозрительно.

Ни один из супругов не решился ответить на его вопрос. Он забеспокоился:

– Что-то случилось, пока мы были внутри? Почему вы не отправились за помощью? Как Вуди?

– Твой секретарь, надеюсь, в полном порядке, о нем можешь не беспокоиться, – сказал Уэллс, радуясь, что способен вот так просто ответить хотя бы на один вопрос. – Он в экипаже. Все еще не пришел в сознание, но пульс и дыхание у него нормальные. Видно, это результат потрясения.

– А Баскервиль? – спросил Мюррей печально. – Он уже…

Джейн вскрикнула:

– О нет! Я совсем забыла про моего дорогого Берти! – И она бросилась к кучеру, опустилась на колени и с бесконечной нежностью взяла старика за руку.

– Он еще жив? – поинтересовался миллионер.

– Надеюсь, да… – ответил Уэллс.

– Позволь, а почему она назвала его “мой дорогой Берти”? – спросил Конан Дойл прищурившись. – И какого черта вы не увезли отсюда раненых и не отправились за помощью? Я отдал вполне четкий приказ, Джордж! – С этими словами он стал сооружать из носового платка повязку для своей покалеченной руки.

– Не знал, что мы находимся на армейской службе, Артур, – произнес Уэллс скорее устало, чем с иронией. – Вообще-то мы так и хотели поступить, но Баскервиль не позволил поднимать его в экипаж.

– И вы послушались стариковского бреда? – возмутился Мюррей.

– Поверь, он не бредил, – стал оправдываться Уэллс. – Он умолял не трогать его, потому что все равно не перенесет поездку. Кроме того, он хотел непременно кое-что рассказать нам перед смертью, сообщить ужасно важную вещь – для нас и для всего… мира. Мы положили его на землю, укрыли пледом и… выслушали… эту невероятную историю.

Конан Дойл с Мюррем ждали продолжения, а Уэллс все никак не мог решить, с какого конца приступить к действительно похожему на бред рассказу.

– Артур, Гиллиам, – произнес он наконец, – я знаю, что вам будет трудно в такое поверить, но этот умирающий старик… это я.

– Баскервиль – это ты? – переспросил Мюррей после паузы.

– Да, но не в точности я.

– Не в точности ты… И как твои слова следует понимать?

– Просто он – это Уэллс из другого мира.

Мюррей обалдело затряс головой, а Конан Дойл по-прежнему молчал и недоверчиво переводил взгляд с друга на тело кучера.

– Этот Уэллс явился из мира, параллельного нашему, – стал объяснять Джордж и, прежде чем миллионер успел возразить, носком ботинка нарисовал на земле две параллельные линии. – Его родной мир является почти точной копией здешнего, повторяет его во многих деталях, но есть и отличия. Так вот, каждый обитатель того мира имеет своего двойника в нашем, или, что одно и то же, каждый из нас имеет свою точную копию там – двойника, который проживает похожую жизнь, иногда с небольшими отличиями, а иногда и с довольно важными. Тот мир, в свою очередь, ничего не знает про наше существование. – Уэллс сделал паузу, поглядел попеременно на каждого из слушателей и продолжил: – В том мире тоже есть некий Гиллиам Мюррей и наверняка есть Артур Конан Дойл… Если, конечно, у твоей матушки не случился во время беременности выкидыш, ведь тогда твой двойник просто не родился на свет, – обратился он к Артуру. – Или ты родился, но умер от малярии в Африке, куда отправился в юности. А может, он избежал смерти, как и ты, а потом стал писателем, хотя, не исключено, придуманный им знаменитый детектив зовется Шерринфордом Хоупом . А может, в том мире Артур Конан Дойл остался всего лишь честным врачом и мечтателем, любителем рыцарских романов и неудачливым игроком в крикет. Варианты, как видите, бесконечны.

– Сомневаюсь, что мой близнец не играет в крикет так же хорошо, как и я, – уточнил Конан Дойл с полной серьезностью.

– Кто знает, Артур, кто знает… – Уэллс улыбнулся. – Зато я могу заверить вас в следующем: мы с моим близнецом прожили почти одинаковые жизни, по крайней мере до того момента, когда его судьба резко переменилась. – Джордж затер одну из параллельных линий, нарисованных на земле. – Он тоже написал “Машину времени”, “Человека-невидимку” и “Войну миров”… А также женился на Джейн или, лучше сказать, на ее очаровательной копии, но жизнь его все-таки немного отличалась от моей. В детстве того Уэллса укусила собака, а меня нет. Он никогда не падал с лестницы в мануфактурной лавке, а я падал. Он совершил путешествие в Антарктиду, где потерял два пальца на руке, а у меня пальцы целы. И еще он наделен даром – или это можно назвать проклятием, как посмотреть, – который позволяет ему совершать прыжки в разные миры, а я… Само собой разумеется, я ничего подобного делать не умею.

– Зато ты конечно же наделен даром заставлять нас поверить в самые невероятные истории, – сказал Мюррей.

– А ты уверен, что у Баскервиля это не было бредом? – спросил Конан Дойл с почти профессиональным любопытством, словно и не слышал реплики миллионера.

– Уверен, потому что он упомянул вещи, которые только я один могу знать: мои мысли, сны, детские мечты – то, о чем я никогда никому не рассказывал, даже Джейн. – Уэллс вздохнул и повел подбородком в ту сторону, где лежал кучер. – Этот человек – я, то есть мое “я” из другого мира. И вы должны мне поверить.

Конан Дойл понял, насколько подавлен Уэллс. Он принялся рассуждать вслух:

– Хорошо, Джордж, допустим, так оно и есть и к нам сюда твой двойник попал благодаря своему дару… умению совершать прыжки из мира в мир.

Уэллс кивнул, немного приободренный его словами:

– Да, Артур. Но этот дар не поддается контролю. Что-то вроде латентной способности, которой тот Уэллс владел, поначалу сам того не зная, пока некое ужасное событие не активизировало ее. Так он оказался в нашей реальности – в тысяча восемьсот двадцать девятом году, и тогда ему было почти столько же лет, сколько мне сейчас. Поэтому теперь он – постаревший Уэллс. И поэтому я не узнал его при нашей первой встрече.

– А разве вы уже виделись раньше? – удивился Конан Дойл.

– Виделись, когда мне было пятнадцать лет, на набережной в Саутси. И встреча не была случайной. Он специально меня искал… Точнее, с самого моего рождения наблюдал за мной – издали, незаметно. Имейте в виду, когда он явился в наш мир, никто из тех, кто его знал, еще не появился на свет… А до моего рождения оставалось тридцать семь лет! Он провел большую часть своей жизни как в ссылке – одинокий и потерянный. Вы можете себе хотя бы представить, какие страдания выпали на его долю? С самого начала он попытался вести здесь самую тихую и неприметную жизнь, поскольку боялся, как бы сильные эмоции не заставили его снова совершить прыжок. Кажется, именно они провоцируют перемещение из одной реальности в другую. Он, само собой разумеется, сменил имя и профессию, поскольку не хотел присваивать себе хотя бы часть моего законного будущего. В конце-то концов, в нашем мире именно я настоящий Уэллс. И когда я родился, он пообещал себе, что никогда не будет вмешиваться в мою жизнь, как бы ему того ни хотелось, поскольку последствия подобных вмешательств могут оказаться непредсказуемыми. Но в мои пятнадцать лет он все же не удержался и нарушил собственную клятву. Как раз тогда мать послала меня работать в проклятую мануфактурную лавку в Саутси, из-за чего я чувствовал себя таким несчастным, что иногда по вечерам шел на набережную – мне хотелось броситься в воду и разом со всем покончить.

– Только не это! – воскликнул Конан Дойл, у которого был слишком неукротимый нрав, чтобы примерить на себя мысль о сдаче позиций и самоубийстве.

– Ну, на самом-то деле это была только поза, Артур, – признался Уэллс. – Но в один из таких вечеров мой двойник подошел ко мне, и там, на набережной, состоялся самый удивительный в моей жизни разговор. Между прочим, причина, которая заставила его рискнуть судьбой всего мира, была чисто литературной. В своей прежней реальности он уже написал “Войну миров”, но финал его не удовлетворял: там марсиане сумели захватить Землю. И он подарил мне сюжет в обмен на обещание, что, если я когда-нибудь напишу такой же роман, развязка в нем не будет столь безнадежной для человечества. Так я и поступил. У меня люди в конце концов побеждают. Видимо, мой двойник понимал, что безрадостная ситуация, в которой он оказался, давала ему по крайней мере одно преимущество – возможность улучшить свой собственный роман.

Конан Дойл буквально заржал:

– Ну, ты даешь, Джордж! Жизнь пошла прахом, а тебя заботит только одно – как бы улучшить свой роман! Уже одной этой детали мне хватило бы, чтобы узнать в нем тебя!

Уэллс пожал плечами:

– Все дело в том, что я, разумеется, не узнал в Баскервиле незнакомца с набережной, хотя, едва я оказывался рядом с ним, со мной начинало твориться что-то неладное – на меня накатывала необъяснимая тоска, совершенно необъяснимая… И, как я понял сегодня, дело было, скорее всего, в этой немыслимой ситуации, ведь я видел самого себя. А может, его присутствие возвращало мне то чувство беспросветной печали, которым была окрашена моя юность, не знаю… Ясно одно: внезапная тоска одолевает меня, только когда он оказывается поблизости, вот почему мне не нужно никаких других доказательств … – Уэллс устало вздохнул, поскольку сейчас он свято верил в то, о чем говорил, и тем не менее какой-то части его разума это представлялось немыслимой чушью. – После встречи на набережной мы больше не виделись. Но он продолжал наблюдать за мной и убедился, что я в точности повторяю его жизнь… За исключением кое-каких деталей: скажем, у нас были разные шрамы. И это привело моего двойника к великому открытию. Хотя понадобилось немало лет, прежде чем он разгадал причину наших с ним различий и сделал вывод, что переместился не просто…

– …В прошлое, а в другой мир! – перебил его Конан Дойл.

Уэллс удивился:

– Именно так он мне и сказал. Но ты-то откуда, черт возьми, это узнал…

– Элементарно, дорогой Джордж! Когда твой двойник явился сюда, он решил, будто попал в прошлое. Ему и в голову не приходило, что он мог попасть в другой мир. Да и кому бы такое пришло в голову? Но потом он начал замечать мелкие различия в ваших жизнях… Лишь много позже он понял, что попал в другой мир, почти идентичный, хотя кое-что здесь все-таки происходит не в точности так же.

Уэллс лишний раз подивился дедуктивным способностям друга.

– Ту же ошибку совершил и ты, когда пересекал розовую долину, Гиллиам, – сказал Конан Дойл, теперь обращаясь к миллионеру. – Ты считал, что путешествуешь по четвертому измерению и направляешься в будущее, хотя на самом деле ты наверняка двигался к порталу, который вел в другой мир… – Мюррей бросил на него косой взгляд. – О, не сердись, Гиллиам. Считать себя путешественником во времени, когда на самом деле ты перемещаешься из мира в мир, – общее заблуждение. И вот ведь что в итоге получается: мир Баскервиля и наш мир существуют параллельно, – вывел он с горевшими от возбуждения глазами. – Возможно, их разделяет микроскопическая дистанция, как ты и написал в “Чудесном посещении”, Джордж.

Уэллс был потрясен: в очередной раз судьба сталкивала его с тем, что он сам же и придумал. Он тряхнул головой, будто отгоняя навязчивую мысль, и попытался сосредоточить все внимание на разговоре с Конан Дойлом.

– Боюсь, так оно и есть. Хотя, на мой взгляд, существуют вовсе не два мира. Их по крайней мере три: наш, мир Баскервиля и тот, что мы видели в зеркале, поскольку мы видели там реальность, отличную от двух первых. Реальность, очень похожую на нашу, но в чем-то и другую – там, например, Эмма по-прежнему жива. Однако Баскервиль пришел не из того мира. Он сам мне об этом сказал, когда я описал ему сцену в зеркале. И сказал очень твердо. Короче, у нас есть уже три мира, – заключил Уэллс не слишком уверенно.

– А почему ты выбрал именно число три? Не логичнее ли допустить, что количество миров… бесконечно? – с азартом возразил ему Артур. – Я, например, считаю, что миров гораздо больше, их столько, сколько порталов выходит на розовую долину тростниковых людей, даже больше…

Гиллиам, до этого молча слушавший их разговор, спросил:

– А какая все-таки разница между миром из зеркала и миром, откуда прибыл твой двойник, Джордж?

– Что?

– Не притворяйся, ты прекрасно слышал мой вопрос. Почему Баскервиль уверен, что явился не из того мира, который мы видели в зеркале? То есть, выслушав твое описание, он обнаружил некие отличия. Какие же? Это связано с Эммой?

– Э-э… По правде сказать, мы не углублялись в детали, – промямлил Уэллс.

Мюррей глянул на него с подозрением:

– Я слишком хорошо тебя знаю, Джордж, и сразу вижу, когда ты лжешь! Что ты хочешь скрыть? Откуда Баскервиль знает, что мир в зеркале – не его мир? Или Эмма там тоже погибла? Или там не было никакой аварии и мы с Эммой живы? Оба живы? – Мюррей схватил Уэллса за плечи и встряхивал при каждом вопросе. Наконец он словно сдулся: – Но ведь такого не может быть, правда? Это было бы хорошей новостью, и ты не стал бы ее утаивать. Тогда… – Он, кажется, понял, что стояло за молчанием друга, и сдавленно всхлипнул. – Проклятье! Ты понял, что существует бесчисленное количество миров, но ни в одном из них нам с Эммой не суждено быть счастливыми?..

– Ничего подобного, Гиллиам, – постарался успокоить его друг, правда, говорил он так, будто слова застревали у него в горле. – Я торопился задать твоему кучеру много разных вопросов, а он слишком быстро терял силы…

– Конечно же у тебя было много вопросов! На самом деле и у меня тоже есть кое-какие, – вмешался Конан Дойл, который посчитал, что сейчас не самое подходящее время для бурных сцен или нытья. – Например, кто такой этот невидимка? Ты спросил про него старика, Джордж?

– Разумеется спросил! За кого ты меня принимаешь? – насупился Уэллс, не выпуская из поля зрения Мюррея, который с мрачным видом сделал несколько шагов в сторону от них. Разговор явно перестал интересовать миллионера. – Баскервиль сказал, что этого не знает. До сегодняшнего дня он не сталкивался с невидимыми людьми, по крайней мере ни одного такого, по его словам, не встречал, что, собственно, звучит вполне логично, хотя кучер уверен в другом: существует какая-то связь между нашим невидимкой и теми загадочными людьми, которые последние два года охотились на него самого, собираясь, вне всякого сомнения, убить.

– Черт! А я-то считал, что только моя жизнь полна захватывающих событий… – удивился Артур.

– Он называет их Охотниками, – объяснил Уэллс. – Да и мы с вами таких встречали. Помните, что случилось у здания Оперы, когда Гиллиам спас Джейн?

– Еще бы! Разве я могу забыть день, когда началась наша с тобой дружба! – угрюмо согласился Мюррей.

Уэллс вздохнул:

– Тогда ты наверняка помнишь и того странного типа в плаще и шляпе, который напугал лошадей, а потом куда-то умчался. – Миллионер словно нехотя кивнул. – Это был один из этих Охотников. И угадай, за кем он гнался! За Баскервилем! Потому что Баскервиль находился там же, прямо за твоей спиной, и слушал нашу беседу. Так он, кстати, узнал, что ты намерен расстаться со своим кучером, и вскоре предложил себя на его место. Как я уже сказал, главной отрадой для старика было наблюдать за нашей жизнью – моей и Джейн, но еще и за вашей с Эммой, потому что в том мире вы были его лучшими друзьями. Он знал, что теперь тебя зовут Монтгомери Гилмор, и даже стоял среди зрителей на том цирковом представлении, когда ты просил руки Эммы. А помнишь человека, которого мы приняли за стражника из Принстаунской тюрьмы в день нашей первой поездки в Брук-Мэнор?

– Выходит, это был еще один Охотник, – заключил Мюррей, вроде бы переставая дуться. – Вот почему Баскервиль вел себя так странно…

– Да, именно. В последние два года Охотники его обложили, и он вынужден был не раз менять имена и занятия, хотя в конце концов ему всегда удавалось улизнуть от них, и нередко только благодаря чистому везению.

– Но что все-таки связывает Охотников с тем выродком, который напал на нас сегодня? – допытывался Конан Дойл.

– “Карта хаоса”, – ответил Уэллс. – Когда Баскервиль прибежал к нам на помощь, он услышал, как невидимка требовал у меня книгу. Так вот, кучер видел ее когда-то. На переплете была изображена восьмиконечная звезда – точно такая же, как на тростях его преследователей.

– И Баскервиль знает, что это за книга! Значит, ему известно, где она сейчас находится и для чего нужна, – воскликнул Конан Дойл.

– Э-э… Надо полагать, знает, – согласился Уэллс. – Однако он потерял сознание, не успев ничего объяснить.

– Какая досада! – огорчился Конан Дойл. – Но тогда получается, что мы имеем в руках всего лишь кучку фактов, скорее похожих на бред?

Джордж пожал плечами, избегая гневного взгляда приятеля, который, впрочем, быстро успокоился. Артур продолжал:

– Ладно, не стоит расстраиваться. У нас есть два Уэллса из двух разных миров, жизнь обоих сейчас под угрозой; и единственное, что связывает их преследователей, это, как мы теперь понимаем, таинственная книга, местонахождение которой нам неизвестно… Короче, совершенно ясно, какой детали не хватает в нашей головоломке. И очень жаль, что тебе не удалось вытянуть нужные сведения из бедного Баскервиля, дорогой Джордж.

– Не забывай, я разговаривал с умирающим, дорогой Артур. Он то и дело терял нить разговора или повторялся…

– Именно поэтому ты должен был поднапрячь свои драгоценные мозги и получше обдумывать вопросы. Хороший следователь всегда добивается, чтобы подозреваемый рассказал больше, чем, по его собственному мнению, знает.

– Я целиком и полностью согласен с Артуром. Ты, Джордж, задавал ему не те вопросы, какие должен был задать, – включился в разговор Мюррей. – Будь я на твоем месте, я бы не забыл поинтересоваться судьбой лучшего друга и его невесты в каком угодно из миров.

– О, простите меня великодушно! Очень сожалею, что разочаровал вас! – воскликнул выведенный из себя Уэллс, воздев руки к небесам. – Любой из вас справился бы с этим делом куда лучше меня, это уж точно. И я прекрасно представляю вас на моем месте – так и вижу, как вы встречаете своего двойника из другого мира и досконально расспрашиваете об истинной природе вселенной, пока ваши друзья сражаются с невидимым злодеем в горящем доме. Вы-то, разумеется, сумели бы тщательно обдумать каждый вопрос.

В этот миг адский грохот взорвал ночь. Они обернулись и увидели, как крыша начинает обваливаться с разных сторон. Казалось, дом все больше и больше съеживается, совсем как зверь под ударами палки. Из руин тянулись в небо языки пламени, будто они решили спалить и небо тоже. Постепенно шум стал стихать, и тут раздался крик Джейн:

– Берти, он очнулся!

Трое мужчин кинулись к старику, но тотчас в нерешительности остановились, и не потому, что видели перед собой самое невероятное из чудес – человека, заблудившегося среди разных миров, – а потому, что стали свидетелями торжественной и скорбной картины смерти. Баскервиль открыл глаза и смотрел на них так, словно созерцал что-то далекое.

– Джордж, это ты?.. – прошептал Мюррей, опустившись, как и Джейн, на колени.

Старик кивнул с бессильной улыбкой, и глаза его вдруг наполнились светом.

– Гиллиам, добрый мой друг, – чуть слышно проговорил он хриплым голосом. – Как я был счастлив снова увидеть тебя! Хотя мне было непросто два эти года называть тебя господином…

Договорить ему помешал приступ слабого кашля, и он повернул голову, чтобы выплюнуть на землю маленький сгусток крови. Затем силы оставили его, и он закрыл глаза. Мюррей тряхнул старика за плечо, несмотря на осуждающий взгляд Джейн:

– Джордж, послушай, Джордж, не вздумай умирать… Прошу тебя, мне надо спросить у тебя одну вещь.

Тот с трудом открыл глаза.

– Гиллиам, ты всегда был несносным типом… – Голос звучал откуда-то издалека, как если бы старик говорил с ними уже из-за порога смерти. – Несносным хозяином, несносным врагом… Кажется, я способен терпеть тебя, только когда ты становишься моим лучшим другом.

– Ты тоже был куда лучше в качестве друга, чем в качестве кучера, – ответил Мюррей, радуясь, что умирающий открыл глаза. – Боже, никак не могу поверить, что все это время ты был рядом, а я знать ничего не знал. И хотя мне очень хотелось бы услышать, чем я не устраивал тебя как хозяин, сейчас мы об этом говорить не станем… Но я должен узнать одну вещь… Были мы с Эммой счастливы в другом мире? Скажи правду…

– Гиллиам, – резко перебил его стоявший сзади Уэллс, – ради бога, есть куда более важные вопросы…

Старик обменялся взглядом со своим молодым двойником. Этот взгляд был таким быстрым, что укрылся от Мюррея, хотя он внимательно следил за всем, что происходит с кучером. Только Конан Дойл, к великому своему недовольству, заметил и взгляд Баскервиля, и то, как молодой Уэллс покачал в ответ головой.

– Дорогой Гиллиам… – пробормотал Баскервиль с заметным усилием, – вы с Эммой были невероятно счастливы в моем мире. Много всего случилось, прежде чем вы соединились, но в конце концов вы этого добились. Хотя, к стыду своему, признаюсь, что помог вам не я… Но, попав сюда, я решил сделать все возможное, чтобы вы были вместе… Поэтому и ответил на письмо, которое ты послал моему двойнику, – оно ведь было в точности таким же, какое твой двойник написал когда-то мне. Я боялся, что здешний Уэллс окажется таким же злопамятным, каким раньше был я, и тоже не пожелает откликнуться на твою просьбу.

При этих словах у Джорджа отвисла челюсть, и блаженная улыбка тотчас слетела с его уст.

– Так это ты! – не сдержался он. – Выходит, ты ответил вместо меня на проклятое письмо! А ведь я вам говорил, что не писал Мюррею! Но… но у нас с тобой должен быть одинаковый почерк!

Старик медленно поднял руку, на которой не хватало двух пальцев.

– Я так и не научился хорошо писать левой рукой… – извинился он едва слышно.

И вдруг лицо его исказилось – как будто он пытался проглотить раскаленный уголь, застрявший в горле. Он раскрыл рот и сделал пару едва заметных вдохов, но воздух уже не мог напитать его легкие. Он начал задыхаться, поэтому последние слова Баскервиля понять было совсем трудно:

– Гиллиам, мне очень жаль, что здесь история вашей любви так трагически оборвалась… Но знай, в том мире, откуда я пришел, ничто не смогло вас разлучить… Прошу, живи с мыслью об этом.

Мюррей опустил голову, взор его затуманила пелена слез. Джейн рыдала во весь голос. Уэллс встал на колени рядом с ними и растерянно смотрел на старика, пытаясь осознать, что присутствует при собственной смерти.

– Джордж, ради бога… – произнес он, – нам надо знать, где находится “Карта хаоса”.

Старик лежал теперь с широко открытым ртом, грудь его судорожно вздрагивала. Он глянул на Джейн и постарался этим взглядом выразить всю свою любовь. Затем глаза его заметались, пока не остановились на двойнике.

– Отыщите агента Корнелиуса Клейтона из спецподразделения Скотленд-Ярда, – уже совсем слабым голосом проговорил он. – Книга у него. И будь очень осторожен, Джордж. Боюсь, висящее на мне проклятие подспудно действует и…

Он не смог закончить фразу. Глаза его стали размером с блюдце, грудь приподнялась на пару сантиметров. Джейн пронзительно вскрикнула. Несколько секунд старик силился втянуть воздух, который вдруг сделался ужасно вязким, но тело его обмякло, взгляд начал туманиться, пока свет в нем окончательно не погас. Конан Дойл молча молился, понимая, при каком чуде только что присутствовал. А молодой Уэллс положил пальцы на сморщенные веки, какими когда-нибудь станут его собственные, и легчайшим движением, словно перелистнув страницы требника, опустил их навсегда.

И в тот же самый миг тело старика исчезло.

Долго еще слышался неподалеку треск занятого своим делом огня, который небрежно метил золотыми мазками и деревья, растущие вдоль подъездной аллеи, и четыре молчаливые фигуры, и кусок пустоты, которую оставил по себе кучер, – она свидетельствовала, что есть и другие миры, кроме известного нашим героям. Может быть, этих миров три. А может, сотни, тысячи, миллионы. Может быть, им нет числа. И в одном из них на пустоши, очень похожей на эту, вдруг, будто возникнув из ночного мрака, появилось безжизненное тело старика, чтобы добавить в тот, другой, мир еще одну загадку.