На третий день после того, как Великий Анкома приплыл в Англию, ближе к вечеру, когда сумерки уже начали размывать очертания окружающего мира, Мюррей стоял на пороге Брук-Мэнора. Его сопровождала Джейн, которая с самого утра присматривала за ним. В доме их ожидали Уэллс и Конан Дойл, заранее приехавшие туда в кэбе вместе с медиумом – тому требовалось провести несколько часов в помещении, где состоится сеанс, чтобы к нему попривыкли скопившиеся там духи – так человек, прежде чем погладить собаку, дает ей обнюхать себя.

– Хоть убейте меня, не могу понять, как я поддался на ваши уговоры, – бросил миллионер Уэллсу, когда тот открыл им дверь.

Не переставая бурчать, он вошел в холл, и уже за его спиной Джордж обменялся многозначительным взглядом с Джейн. После торопливого объятия Уэллс повел миллионера в столовую. С первого взгляда писатель отметил, что друг немного привел себя в порядок и надел приличную одежду, но это было скорее заслугой Джейн, чем самого Мюррея.

– Ты не пожалеешь, Монти, поверь мне. Просто расслабься насколько сможешь, чтобы потусторонние силы не чувствовали отторжения с твоей стороны и…

– Довольно, Джордж, прошу тебя, – перебил его Мюррей, досадливо махнув рукой. – Я приехал, чтобы увидеться с Эммой, а не для того, чтобы выслушивать твои спиритические бредни.

Уэллс со вздохом кивнул, и они втроем вошли в просторную гостиную, куда вела дверь из холла. Здесь горел камин, поэтому было гораздо теплее. На стенах все так же висели головы оленей, которые с вызовом глядели друг на друга, хотя вступить в поединок им не будет суждено никогда. Конан Дойл стоял в дальнем конце зала перед дверью в столовую и сейчас был похож на стражника, охраняющего врата в загробный мир.

– Добрый вечер, Гилмор, – бросил он Мюррею. – Рад тебя видеть. Позволь выразить уверенность, что ты не только не раскаешься в том, что внял нашему совету, но и…

– Сделай милость, Артур, давай перейдем к делу, – с нетерпением перебил его Мюррей.

– Разумеется, разумеется. Сейчас перейдем и к делу, – ответил Конан Дойл, который не мог позволить, чтобы из-за пустой спешки было пропущено хотя бы одно звено ритуала. – Но прежде чем я познакомлю тебя с Великим Анкомой, позволь напомнить, что он прибыл из Африки специально, чтобы помочь тебе, что никогда прежде он не проводил сеансов по нашему образцу и что им ни в коей мере не движет страсть к наживе. Все это делает ему честь, как ты понимаешь, и я жду, что ты отнесешься к нему с должным уважением. – Артур заглянул Мюррею в глаза, стараясь вести себя помягче, хотя, как ни странно, достиг противоположного результата. – Великий Анкома говорит только на своем диалекте, но я берусь переводить его слова. За время пребывания в деревне я выучился понимать их речь достаточно хорошо. – Сказав это, он повернулся, взялся за ручку двери и церемонно распахнул ее: – Надеюсь, ты готов, Гилмор. И учти, нынче вечером твое представление о мире переменится.

Просторный зал, лишенный окон, был освещен дюжинами расставленных там и сям свечей, которые бросали отблески на зазубренные клинки шпаг и делали еще более фантастическими лица предков Кэбеллов, как если бы художники писали портреты утопленников, вытащенных из морской пучины. Во главе стола, застеленного льняной скатертью, сидел мужчина. Он слегка наклонил голову вперед, а руки вытянул, прижав ладони к столу. Скудный свет стоящей посреди стола лампы едва рассеивал мрак вокруг медиума. Вошедшие остановились у противоположного конца стола. Конан Дойл отделился от группы, почтительно приблизился к медиуму и стал что-то нашептывать ему на ухо с явным намерением вывести его из транса. Медиум очень осторожно повел головой, будто стряхивал с себя остатки то ли долгого сна, то ли мучительного похмелья, и уставился на участников сеанса невидящим взором.

Анкома оказался человечком хилого сложения, чей возраст было сложно определить из-за густой бороды, которая закрывала большую часть лица, и не менее густой шевелюры. Только маленькие мышиные глазки, веселые и любопытные, поблескивали из-под падавших в беспорядке на лоб белесых прядей. Одет он был во что-то вроде свободной туники темного цвета, наряд дополняли пестрые ожерелья и стеклянные бусы. Мюррей разглядел среди них, как ему показалось, еще и клык неведомого хищника. Ни к кому конкретно не обращаясь, медиум издал череду гортанных звуков, будто подавился куриной косточкой.

– Он говорит, что духи здесь сильные, – услужливо перевел Конан Дойл.

– Еще бы, – усмехнулся Мюррей, по-прежнему настроенный скептически.

Артур бросил на него укоризненный взгляд и перешел к ритуалу представлений. А когда покончил с ним, пригласил Мюррея занять место на дальнем конце стола, точно напротив Великого Анкомы. Сам же сел справа от миллионера, Уэллс и Джейн расположились слева от него. Устроив все таким образом, Конан Дойл взял на себя роль церемониймейстера.

– Анкома особенно силен в автоматическом письме, – начал он объяснять Мюррею. – Этим он и займется, то есть войдет в контакт с духом Эммы и, если она выразит согласие, попросит написать тебе что-нибудь на дощечке.

– Но я не желаю беседовать с Эммой при помощи какой-то доски! – вскипел Мюррей. – Я хочу видеть ее саму! Хочу, чтобы она предстала передо мной, как там, в саду!

Конан Дойл покачал головой, глубоко задетый его упрямством:

– Послушай, Гилмор… У каждого медиума свой способ – или, если угодно, свой природный дар – сообщения с духами, их невозможно заставить делать это как-то иначе. Главное – ты сможешь поговорить с ней, понимаешь? А каким именно образом, не имеет никакого значения.

Мюррей недоверчиво уставился на маленькую грифельную доску, лежавшую на столе.

– Он что, общается с предками людей из племени банту с помощью таких вот дощечек? – процедил он сквозь зубы.

– Нет конечно, – ответил Конан Дойл, начиная выходить из себя. – Там он пользовался пальмовыми листьями. Но мы все-таки люди более цивилизованные.

– Пальмовые листья… – Мюррей вздохнул. – Ладно, давай, Амока.

– Анкома, – поправил его Конан Дойл.

– Анкома, Анкома… – повторил Мюррей, вытягивая вперед руки и тем самым давая понять медиуму, что можно начинать.

Анкома рассеянно кивнул, словно подчинялся лишь высшим силам, недоступным пониманию простых смертных и уж тем более Мюррея. Тело его на глазах расслабилось – оно уже не казалось таким одеревенелым, как прежде. Глаза закрылись, а лицо приняло прямо-таки блаженное выражение, граничившее, пожалуй, с идиотизмом. Потом он принялся раскачиваться, сперва очень неуверенно, но постепенно движения его становились все энергичнее, и вскоре он уже резво подскакивал на стуле, как будто кто-то подложил ему под зад крапивы. Потом у него начались слабые судороги, а из глотки понеслось смешное бульканье, с какими закипает вода в чайнике. Конан Дойл в напряжении замер.

Все почувствовали, что происходит что-то важное – или вот-вот произойдет. И не ошиблись, поскольку в тот же миг воздух прорезал долгий звук, похожий на зубовный скрежет. Участники сеанса стали испуганно вглядываться в окружающий полумрак, пытаясь понять, откуда скрежет идет, и наконец отнесли его к скрипу старых дверных петель, хотя обе двери были закрыты. Но тут начали негромко потрескивать половицы, как будто кто-то пересекал столовую, двигаясь в их сторону. Миллионер поднял брови. Шаги раздавались все ближе и ближе. Потом они стали удаляться, как если бы этот неведомый кто-то со зловещей неторопливостью бродил вокруг стола и разглядывал собравшихся. Мюррей посмотрел на Уэллса, на Конан Дойла, однако писатели и сами растерянно переглядывались и уже не обращали на него никакого внимания.

Великий Анкома между тем замолчал, испуганно уставившись в темноту. Наконец Конан Дойл сделал незаметный знак медиуму, указав на грифельную доску, как будто хотел напомнить, что именно с ее помощью тот обычно сообщается с духами. И тогда Великий Анкома протянул к дощечке свои тощие руки, на которых под бледной кожей заметно выступали вены, похожие на корни деревьев, припорошенные снегом. Какое-то время он просто держал доску перед собой и, казалось, не знал, что с ней делать дальше. Уэллс крепко сжал плечо Мюррея, желая подбодрить. Это отвлекло миллионера, хотя краем глаза он все же заметил, как медиум совершал какие-то подозрительные манипуляции под столом. Теперь миллионер смотрел на того в упор: Анкома одной рукой поднял дощечку, перевернул и начал водить ею по лежащему на столе куску мела. По его телу пробегала мелкая дрожь, а с губ слетали непонятные монотонные звуки. Затем он опять несколько раз сильно вздрогнул, после чего ловко перевернул дощечку, как переворачивают омлет, и протянул ее Мюррею. На прежде чистой поверхности почерком Эммы было написано: “Здравствуй, это я, мисс Ничего Не Хочу”.

– Надо же, судя по всему, Великий Анкома вошел в контакт с каким-то другим духом, – произнес Конан Дойл разочарованно.

Уэллс и Джейн тоже начали огорченно качать головами, но при этом не переставали с опаской озираться по сторонам.

– Нет, нет, – поспешил объяснить Мюррей. – Мисс Ничего Не Хочу – это прозвище, которым я наедине называл Эмму.

Он в полной растерянности впился глазами в дощечку и готов был поклясться, что медиум показал им какой-то трюк, может, подменил под столом одну дощечку другой, но ведь это никак не объясняло звука шагов и скрипа дверей, которые они явственно слышали. И главное – того факта, что никто на свете, кроме него самого, не знал тайного прозвища Эммы. Никто, кроме них двоих.

– Но тогда… Провалиться мне на этом месте, если он и вправду не установил контакт с Эммой! – воскликнул потрясенный Уэллс.

– Да, да, дорогой Джордж! У нас получилось! – радостно взвыл Конан Дойл. Потом повернулся к Мюррею: – Помнишь мои слова, Гилмор? Как не поверить в духов, если умерший обратится к тебе и скажет то, что известно только тебе одному?

Мюррей бросил на него косой взгляд, затем медленно кивнул.

– Вперед, Гилмор, окно открылось, – стал понукать его взбудораженный Артур. – Поговори с Эммой. Спроси ее что-нибудь. Например, мне кажется, ты мог бы спросить…

Взмахом руки Мюррей прервал Конан Дойла, и тот, опешив, глянул на него с возмущением, а потом лишь возвел глаза к потолку.

– Эмма, любовь моя, ты и вправду здесь? – спросил Мюррей недоверчиво, хотя в голосе его все-таки прорывалась некоторая надежда.

– Я же сказал, что она здесь, – снова подступил к нему Конан Дойл. – Лучше спроси ее…

Но прежде чем тот успел закончить фразу, Мюррей как-то нелепо дернулся и откинулся на спинку стула. Все с удивлением следили за ним, не понимая, что происходит. Он побледнел и будто окаменел, на лице его застыла гримаса изумления.

– Боже мой… – простонал он. – Боже мой…

Несколько мгновений спустя Мюррей с шумом выдохнул, поднял левую руку к лицу и медленно погладил щеку, словно касался ее первый раз в жизни, а на губах его при этом заиграла робкая улыбка счастья.

– Она погладила меня! – объявил он в страшном волнении и схватил Уэллса за руку. – Все правда, Джордж. Эмма здесь. Она погладила меня, я почувствовал ее пальцы у себя на лице!

– Успокойся, Монти… – пробормотал Джордж, перекинувшись взглядом с Конан Дойлом.

– Успокоиться? Ты что, не слышал? Эмма здесь! – Он резко встал и жадным взглядом обвел зал, не понимая, куда именно надо смотреть. Наконец уставился на медиума и велел: – Я хочу ее видеть!

Испуганный Великий Анкома издал тихий звук, означавший, вероятно, вопрос.

– Сделайте так, чтобы она материализовалась! – взмолился миллионер в порыве почти детского возбуждения. – Я дам вам за это все, что захотите!

Пока Мюррей просил медиума вызвать Эмму, пусть хотя бы в форме сотканной из тумана эктоплазмы, кровь застучала у него в висках с такой силой, что даже закружилась голова, во всяком случае, свет в зале, как ему показалось, слегка помутнел.

– Э-э… боюсь, это не по силам нашему Анкоме, – стал извиняться за медиума Конан Дойл. – Но ты мог бы спросить Эмму…

– Я не желаю задавать ей никаких вопросов, пропади вы все пропадом! – в отчаянии взревел Мюррей. – Я хочу только одного – увидеть ее!

И вдруг он умолк, устремив взор на огромное зеркало, висевшее на стене. Остальные повернули головы туда же и пытались понять, почему замолчал Мюррей. И легко нашли разгадку, поскольку все, что происходило в столовой, точно повторялось в зеркале. Там они так же расположились вокруг стола, во главе которого сидел Великий Анкома; однако в зеркале у противоположного от Великого Анкомы конца стола стоял отнюдь не Мюррей, а одетая в черное девушка. Как только они ее заметили, она неровной походкой обогнула стол. Все ошалело наблюдали за непонятной фигурой, которая сейчас двигалась к ним из зазеркалья. Миг спустя девушка приблизилась настолько, что пламя свечей позволило различить ее лицо.

– Эмма! – воскликнул Мюррей.

От волнения он чуть не упал, но быстро овладел собой и устремился к зеркалу, где с той стороны, опершись руками о прозрачную преграду и словно глядя в окно, стояла его невеста. Она с изумлением рассматривала их мир и, казалось, видела Мюррея так же ясно, как и он ее.

– Дорогая, я почувствовал твое прикосновение… – простонал он.

Эмма завороженно глядела на Мюррея, и в глазах ее безумным вихрем проносились попеременно ужас, растерянность и надежда. Мюррей протянул руку, чтобы коснуться лица девушки, ее кожи и волос, но рука натолкнулась на гладкую поверхность зеркала, и он понял, что Эмма по-прежнему недосягаема, хотя он и видит ее перед собой. Тем временем остальные повскакивали со своих мест и стояли в нескольких шагах от Мюррея, за его спиной, и смотрели на чудо, происходящее у них на глазах. Сами они тоже отражались в зеркале и напоминали хор, который сопровождает Эмму в зазеркалье, только вот почему-то хор этот был немым.

– Эмма, любовь моя! – воскликнул миллионер, осторожно касаясь гладкой поверхности, которая могильным холодом леденила ему кончики пальцев.

Девушка вроде бы успела свыкнуться с необычной ситуацией и теперь пыталась переплести свои пальцы с пальцами Мюррея, но опять и опять наталкивалась на неодолимую преграду. Почти целую минуту каждый со своей стороны безуспешно царапал зеркало ногтями, чтобы прорвать совсем тонкий на вид слой, разделявший их сейчас. Поняв тщетность своих усилий, Мюррей взбесился и начал колотить ладонями по зеркалу. А с другой стороны Эмма сквозь слезы смотрела на жениха и шептала его имя, ведь терпением и здравым смыслом она всегда превосходила своего Монти. Эмма слегка склонила голову набок, растроганная безмерной любовью, рвущейся наружу сквозь отчаяние, с которым Мюррей сражался с зеркалом. Но и он не давал полной воли своей ярости, ибо понимал: если стекло разобьется, можно навсегда потерять тот образ, что за ним таится.

Наконец миллионер осознал, что нет никакой возможности пробиться к Эмме. Тогда он сделал шаг назад и стал просто смотреть на нее. Только теперь он обратил внимание на едва заметный след увядания, отметивший ее красоту: под глазами у Эммы залегли темные круги, кожа утратила прежний блеск, словно душа девушки уже не один месяц томилась и чахла. Дрожащими пальцами Мюррей погладил через стекло ее губы. И тут же ему почудилось, будто свет в комнате стал проясняться, а странная муть последних минут – рассеиваться. Мюррей несколько раз моргнул и вдруг понял, что гладит собственное отражение. В гневе он зарычал:

– Нет, нет! Эмма, не уходи! Вернись!

Крики его делались все тише, по мере того как безжалостный бег секунд грозил превратить зазеркальный образ Эммы в галлюцинацию или сон. В полном отчаянии Мюррей прижался лицом к зеркалу и застыл, всю душу вложив в едва слышный стон.

В голове у него мелькали картины аварии, которые преследовали его день и ночь. Мокрые от пота руки вцепились в руль новенького автомобиля, сердце колотится как бешеное, пока он раздумывает, с чего начать разговор. Веселый и полный любопытства взгляд Эммы. Слишком крутой и совершенно неожиданный поворот. Автомобиль вылетает с дороги и несется по крутому склону. Мюррей пытается сладить с чудовищем, которое уже движется скачками. Страшный рывок выбрасывает Гиллиама наружу. Мир разбивается на тысячи осколков. Голос Эммы звучит все дальше, зовет его по имени, в то время как над ним самим смыкается кромешный мрак. И потом – непонятно, сколько времени спустя, – медленное пробуждение, обморочный туман, сквозь прорехи в котором пробиваются образы Дантова ада: бегущие с криками люди, тревожные лица над ним самим, каблуки его ботинок, оставляющие две колеи, пока его волокут подальше от проклятого места. И голос, который с дьявольской четкостью заглушает прочие голоса, хриплый голос незнакомца, чьего лица он никогда не увидит, голос, звучащий в его черепной коробке громче грохота экипажа, который везет Мюррея в больницу, громче вопросов тех людей, что сопровождают его, громче любого другого звука в мире. И фраза, которую ему никогда не забыть и которая возвещает конец всего: “Придется распиливать железо, чтобы вытащить труп”.

– Что это было, черт побери? – спросил Конан Дойл у него за спиной.

Уэллс готов был ответить на этот вопрос. Теперь-то он убедился, что случившееся с ним самим в злосчастный день их первой поездки сюда не было результатом оптического обмана. И вот, пока все наблюдали за Эммой и Мюрреем, он тщательно изучал свое собственное отражение. Оно, как и реальный Джордж, не обращало внимания на влюбленных, а глядело на него в упор с тем же выражением ужаса на лице – и лицо в зеркале опять не имело шрама на подбородке. Уэллс не знал, что все это значит, но оба явления, безусловно, были неразрывно связаны между собой. Однако, не успев произнести ни слова, он услышал голос Джейн:

– Эмма была в черном. Как будто в трауре.

– Да, – подтвердил Конан Дойл. – А на мне, между прочим, был совсем другой костюм. Тот, в котором я собирался ехать сюда и на который утром пролил ненароком кофе.

– И я… – снова подал было голос Уэллс.

Но Мюррей перебил его. Он внезапно обернулся и ткнул пальцем в сторону медиума:

– Сделай это еще раз! Вызови ее снова!

Великий Анкома отступил на несколько шагов, размахивая руками перед грудью.

– Подожди, Гилмор, он сейчас все тебе объяснит, – поспешил вмешаться Конан Дойл, положив руку Мюррею на плечо.

Тот резко сбросил ее и шагнул к медиуму:

– Макона, или как там тебя еще, сделай, чтобы она снова появилась, или, клянусь, я задушу тебя!

– Не могу! – воскликнул Великий Анкома на прекрасном английском и с мольбой поглядел на Конан Дойла.

Тот попытался удержать Мюррея:

– Послушай, Гилмор, то, что здесь произошло, никак не связано с Анкомой.

– Это правда, Монти, – подтвердил Уэллс, заняв позицию между миллионером и медиумом. – Боюсь, наш Анкома мало на что способен.

Мюррей в недоумении посмотрел на медиума.

– Это правда, мистер Гилмор, – стал извиняться тот, стараясь держаться достойно. – Я точно знаю, кто мои родители, отлично владею английским, как вы сами видите, никогда не бывал ни в одной деревне племени банту и не поднимал в воздух глиняных чашек – по той простой причине, что не обладаю такими способностями… Единственный мой талант, по мнению мистера Конан Дойла, – почерк, он у меня более красивый и разборчивый, чем у него самого. Во всяком случае, так он мне говорит всякий раз, когда просит что-то за него написать. И честно скажу, вряд ли стоит меня за это душить.

– Вы не можете поднимать в воздух предметы? А как же тогда объяснить вот это? – спросил Мюррей, кивнув на дощечку, которая, оторвавшись от стола, вяло покачивалась над ним.

Все ошарашенно смотрели на парящую в воздухе грифельную дощечку. Следом за ней в полет пустился кусок мела, потом подлетел к дощечке и стал что-то на ней писать. Сделав свое дело, мел, похожий на диковинное насекомое, снова опустился на стол. А дощечка тотчас подлетела к группе людей и замерла перед миллионером.

– “Хочешь, я поглажу тебя еще раз, любовь моя?” – прочитал Мюррей. – О, Эмма, – прошептал он, с бесконечной благодарностью глядя куда-то поверх дощечки, где вроде бы могло находиться лицо его возлюбленной. – Да, конечно, любовь моя, мне так хочется почувствовать твое прикосновение…

Словно резким взмахом руки надпись была стерта, и дощечка снова легла на стол, а мел опять начал писать на ней. Потом она еще раз подлетела к Мюррею.

– “Думаю, куда веселее будет поубивать всех остальных”, – прочитал миллионер.

И тотчас дощечка упала, как если бы кто-то с презрением швырнул ее на пол. По комнате прокатился зловещий мужской хохот.

– Какого дьявола?.. – воскликнул Мюррей. Он понял, что это не был дух Эммы, и с отвращением вытер щеку рукавом пиджака. Затем, обращаясь в ту сторону, где упала дощечка, рявкнул: – Кто ты такой, сукин сын?

Смех стал еще громче и еще безумнее.

– Позволь мне, Гилмор. У меня больше опыта в общении с духами, – сказал Конан Дойл, отодвигая миллионера, и обратился к какой-то непонятной точке в пространстве: – Кто ты такой, сукин сын?

Острый как скальпель голос прорезал воздух:

– Вы хотите знать, кто я такой, мистер Конан Дойл? Я само Зло! Да, самый страшный из злодеев, каких только можно себе вообразить! Уж поверьте, знай вы о моих преступлениях, ужас и негодование уступили бы место восхищению перед моим мастерством.

Конан Дойл выглядел растерянным, однако в голове у него крепла уверенность, что эти слова ему знакомы.

– Про зло легко писать, – продолжал голос, – но не так-то приятно столкнуться с ним, когда ему удается сбежать со страниц сочиненных вами книг, не правда ли, мистер Конан Дойл?

– Сбежать со страниц сочиненных мною книг?.. Что вы, черт побери, хотите сказать?.. – И тут он вспомнил. Да, эти самые слова сам же он и написал в “Последнем деле Холмса”. – Господи… но этого просто не может быть, не может быть… Ты… Мориарти?

– О нет, – ответил незнакомец с мерзким смешком, – мое имя начинается на “с”. Ну-ка, Джордж, не хочешь ли теперь попытать судьбу ты?

Уэллс поднял брови, поняв, что теперь обращаются к нему. Голос на несколько секунд умолк, а потом Джордж услышал его прямо перед собой – ему даже показалось, что он уловил кисловатый запах в дыхании неведомого существа.

– Итак, Джордж, кто я такой?

Невидимые пальцы схватили писателя за нос. Уэллс дернулся назад, потянув за собой обнимавшую его Джейн. Потом с опаской уставился в пустоту и рискнул сформулировать нелепый и дикий вопрос, который крутился у него на языке с тех пор, как неизвестный только начал говорить:

– Ты… человек-невидимка?

– Это тоже не начинается на “с”, Джордж, – вмешался Конан Дойл, успевший встать рядом с ним.

– Зато Смерть, Невидимая Смерть – да. А ведь именно так герой моей книги подписал письмо, адресованное своему другу Кемпу.

– Нет, с вами, писателями, просто невозможно иметь дело! Тщеславие бьет через край! – с насмешкой произнес голос. – Мориарти! Человек-невидимка! А я всего лишь пришел за тем, что принадлежит мне по праву, за тем, что украла проклятая старуха. Отдай мне это, Джордж.

– Старуха? О чем ты?

– Хватит, Джордж! Не притворяйся, со мной такие номера не проходят. – Голос кружил вокруг, так что казалось, будто с ними разговаривает сам мрак. – Я говорю, разумеется, про книгу! Про “Карту хаоса”! Отдай мне ее, или, клянусь, всем вам придет конец!

– Но у меня нет никакой “Карты хаоса”! – возразил Уэллс.

И тотчас пожалел, что слишком повысил голос, поскольку невидимое существо ответило ему гневным воплем:

– Что ж, ты сам этого хотел, Джордж!

Затем послышались раскаты смеха и шаги, которые, казалось, доносились сразу отовсюду, словно дух принялся как сумасшедший бегать по всей столовой. И путь его можно было угадать по тому, как пламя то одной, то другой свечи начинало колыхаться.

– Влюбленный миллионер, очаровательная девушка, Великий Анкома, неистовый Конан Дойл… Чью смерть ты желаешь увидеть первой, Джордж?

Артур сделал несколько шагов вперед:

– Начни с меня, дьявольское отродье, если ты считаешь себя настоящим мужчиной!

Не успел он бросить свой вызов, как раздался пронзительный свист, и все повернули головы в ту сторону, в том числе и Конан Дойл, который едва успел заметить серебристую молнию, прежде чем почувствовал острую боль в правом ухе. Он чертыхнулся и поднес руку к словно огнем обожженному месту. И тотчас прямо за его спиной послышался глухой удар. Растерянные взгляды устремились к стене, где шпага почти на четверть своей длины вонзилась в лоб пышно разодетого джентльмена в гофрированном воротнике. Шпага еще продолжала дрожать. Сразу побелевший как мел Конан Дойл дернулся в сторону, он понял, что целью невидимки была его голова.

– Господи, Артур! – воскликнула Джейн, глядя на кровь, которая струилась по его пальцам. – Ты цел?

– Да, если не считать маленькой царапины, – ответил тот и обвел столовую цепким взглядом. – Но мне, вне всякого сомнения, собирались нанести куда более серьезное увечье.

Его друзья боязливо сбились в кучку в центре зала.

– Да где же он, этот мерзавец? – спросил Мюррей, крутя головой.

– Вон, смотрите! – крикнул Великий Анкома, показывая на щит. Густая борода медиума наполовину отклеилась и теперь косо висела сбоку.

На их глазах одна из шпаг отделилась от щита и начала вращаться вокруг своей оси. Ближние свечи, словно подмигивая, бросали на клинок тревожные отблески. Затем тот, кто держал шпагу в руке, вроде бы остановился, решив, видимо, полюбоваться на свое оружие, прежде чем пустить его в ход. Потом шпага пару раз рубанула воздух, что выглядело и как угроза, и как подготовка к нападению, но, кроме того, указывало, где сейчас находится враг. Конан Дойл и Мюррей поняли это сразу же. Миллионер схватил стул и, подняв над головой, швырнул в сторону шпаги. Послышался вопль, и шпага упала на пол. Тем временем Артур мощным рывком выдернул шпагу, попавшую в портрет, и двинулся туда, где предположительно находился невидимка. Писатель яростно размахивал шпагой, но не забывал и отдавать распоряжения:

– Джордж, спасай Джейн! Вуди, Гилмор, хватайте шпаги! Двигайтесь вокруг стола и… – Тут Конан Дойл с жутким стоном согнулся пополам, не закончив фразы.

Секунду спустя он резко выпрямился, задрав подбородок вверх, словно получил мощный удар в челюсть, покачнулся и рухнул на пол. И почти сразу же Великий Анкома почувствовал, как страшная сила толкнула его вперед и швырнула на стол. Лампа, стоявшая посреди стола, скатилась на пол, отчего в столовой сразу стало гораздо темнее. Джейн в испуге закричала, но крик ее был заглушен злобным хохотом незнакомца:

– Скажи мне, где книга, Джордж! Отдай мне “Карту хаоса” – и я избавлю вас от продолжения! – Он злобно, почти по-звериному зарычал, и сразу же несколько портретов полетели со стен.

– Хватайте любое оружие, какое только попадется под руку, и защищайтесь! – быстро проговорил Конан Дойл, поднимаясь на ноги.

Мюррей сорвал со стены ближайшую шпагу и бросил Уэллсу, но тот, пораженный тем, что происходило у него на глазах, не успел ее поймать. Рукоятка задела его по голове, и удар отчасти вернул писателя к действительности. Он неуклюже поднял шпагу с пола и посмотрел на Гиллиама, не зная, что делать дальше.

– Уведи Джейн! – велел ему миллионер и схватил другую шпагу.

Уэллс кивнул, но так и не двинулся с места. Тогда Джейн взяла его за руку и потащила к одной из дверей. Мюррей отыскал взглядом Конан Дойла. Тот, описывая шпагой широкие круги, двигался к столу, на котором лежал его секретарь. Миллионер следовал за ним и бестолково тыкал своей шпагой куда придется. Невидимка перестал вопить и теперь мог находиться где угодно. Конан Дойл приблизился к медиуму и пощупал у него пульс.

– Жив? – спросил Мюррей, встав у него за спиной и продолжая колоть шпагой воздух.

– Жив, просто потерял сознание, но надо бы вытащить его отсюда. Помоги мне, Гилмор…

– Двери заперты на ключ! – закричал Уэллс, после того как они с Джейн проверили оба выхода. – Мы в западне!

– Что?! – не поверил Мюррей. – А ключи?

– Я оставил их в одной из дверей! – ответил Артур. – Ты уверен, что теперь их нет ни в той, ни в другой, Джордж?

– Будь они там, я не стал бы говорить, что мы в западне! – разозлился Уэллс, который поставил Джейн к стене и закрыл ее своим телом, а сам при этом размахивал шпагой, демонстрируя скорее боевой дух, чем ловкость.

– А у тебя нет с собой запасных ключей, Гилмор? – шепотом спросил Конан Дойл, ловя любой шорох, который мог бы выдать местонахождение врага.

– Нет… Но есть связка ключей в холле, они висят на крючке рядом с входной дверью, – ответил Мюррей тоже шепотом. – А может, нам начать кричать всем вместе, хором, чтобы привлечь внимание Баскервиля? Хотя вряд ли старик услышит нас с улицы… Но что там такое, черт побери?..

Конан Дойл быстро обернулся, и лицо его обдало жаром. Он увидел то, что напугало Мюррея: пламя упавшей свечи попало на вытекшее из лампы масло, и огонь тонкой дорожкой уже карабкался на стену по одному из блеклых гобеленов.

– Фу ты, черт! Надо скорее потушить огонь! – крикнул Артур и кинул свою шпагу миллионеру. – Прикрой меня!

Тот встал у него за спиной и теперь размахивал сразу двумя шпагами, в то время как писатель сбросил пиджак и начал колотить им по горящему гобелену, поднимая вихри искр. Толку от этого не вышло никакого. Языки пламени, слегка прибитые пиджаком, тотчас перекинулись на соседний портрет, а оттуда перепрыгнули на следующий, с жадностью пожирая старые холсты и пересохшие рамы. Конан Дойлу осталось только махнуть рукой и оставить тщетные попытки справиться с огнем. Черные клубы дыма, как огромная эктоплазма, уже протягивали свои щупальца к потолку. Из другого конца столовой Уэллс и Джейн испуганно следили за неудержимым распространением огня.

– Мы заперты здесь вместе с этим негодяем! – крикнул Уэллс, теряя голову.

В тот же миг рядом с ним словно пронесся ветер, и Уэллс почувствовал удар по руке. Он выронил шпагу и оторопело смотрел, как она катится по полу. И сразу же неведомая сила оторвала от него Джейн – это было похоже на то, как мощная затрещина выбивает из челюсти зуб.

– Джейн! – крикнул он и шагнул к ней.

– Стой, или я убью ее, Джордж! – приказал голос, который теперь раздавался за спиной Джейн. Потом, обращаясь к Мюррею и Конан Дойлу, невидимка добавил: – И вы двое тоже не двигайтесь с места, не то я запросто перережу эту нежную шейку!

Уэллс замер, с его губ сорвался лишь стон отчаяния. Артур и Мюррей тоже застыли, и несколько секунд, показавшихся им бесконечными, трое мужчин, сознавая свое полное бессилие, смотрели на женщину, которая будто повисла в воздухе, так что ноги ее только кончиками пальцев касались пола. Лицо Джейн при этом быстро багровело. Тем временем охваченный пламенем гобелен с глухим потрескиванием, с каким дождь падает на поверхность моря, сорвался со стены.

– Ладно, так-то лучше. А теперь отдай мне книгу, Джордж, или твоя милая женушка умрет, – произнес голос.

– Не трогай ее, ради бога, не трогай! – взмолился писатель. Он старался выглядеть спокойным, несмотря на бушевавшую в нем бурю. – Послушай, у меня нет никакой книги, никакой “Карты хаоса”, но я готов отдать тебе все что угодно, клянусь. Все, что попросишь. Все, что…

– Мне не надо от тебя ничего, кроме книги!

– Пожалуйста, отпусти Джейн, она задыхается… Она задыхается! – крикнул Уэллс сдавленно. – Будь ты проклят! – взвыл он почти по-звериному. – Не трогай ее или…

– Или что? – засмеялся голос.

Уэллс лишь тряхнул головой, совершенно выбитый из колеи происходящим вокруг бредом. Огонь уже полз по потолку, и сверху летели мерцающие искорки – они плавно покачивались, опускались на пол и там умирали, словно кто-то безжалостно расстрелял стаю фей. Мюррей понял, что Уэллс ничего не может сделать, и попытался обойти стол с другой стороны, но голос приказал:

– Стоять! Я сказал: никому не двигаться, не то я ее прикончу!

И, чтобы показать серьезность своих намерений, он еще на несколько сантиметров приподнял Джейн, чьи ноги теперь вообще не доставали до пола. По щекам Джейн текли слезы, она хваталась руками за шею, и лицо ее стало почти фиолетовым. И тут Уэллс увидел, как жена резко взмахнула рукой, точно хотела впиться ногтями во что-то, находившееся сзади, но добилась только того, что собранные в пучок волосы рассыпались по плечам.

Тем временем Конан Дойл, у которого шея и плечо были испачканы кровью, с жадным вниманием наблюдал за тем, чего не заметили остальные. Ручка той двери, что вела в холл, стала медленно поворачиваться. Кучер Гилмора шел им на выручку, встревоженный, надо полагать, доносящимися изнутри криками. Правда, появление его не внушало большой надежды, и не только из-за физической немощи старика. Ведь он, открыв дверь и заглянув в столовую, не заметит там врага и, разумеется, не сможет понять, что с ними со всеми происходит. Если же Конан Дойл попытается дать ему указания, невидимка наверняка убьет Джейн. От дыма у Артура кружилась голова, тем не менее он силился срочно что-нибудь придумать. Но не успел. Дверь распахнулась, и Баскервиль сунул голову в проем.

– Святые небеса! – воскликнул он, увидав огонь.

Однако и этого оказалось достаточно. Джейн вдруг превратилась в безжизненную куклу, из чего следовало, что невидимка тоже заметил кучера. И тут случилось то, чего никто не ожидал: женщина резко закинула руку назад, и тотчас раздался дикий вопль, вопль боли, а Джейн, получив свободу, оказалась на полу.

– Глаз! – завывал голос, и в воздухе теперь висела длинная шпилька – одна из тех, которыми Джейн закалывала волосы. Шпилька металась туда-сюда, вонзенная в пустоту. – Глаз!

Уэллс подбежал к жене. Она стояла на коленях и судорожно глотала воздух. Шпилька по-прежнему летала словно сама по себе в нескольких метрах от них, потом быстро опустилась вниз, потом снова взлетела и теперь плавала совсем рядом со шпагой, потерянной Уэллсом. Затем и шпага и шпилька ринулись в сторону двери.

– Баскервиль, освободи выход! – крикнул миллионер, угадав, что сейчас произойдет.

Одним прыжком он вскочил на стол и кинул шпагу Конан Дойлу. Тот поймал ее на лету и тоже очутился на столе. Обоим понадобилась лишь пара больших шагов, чтобы с воинственными криками домчаться до другого конца стола. Но невидимка раньше достиг двери, где стоял растерявшийся старик. Не веря своим глазам, он следил, как по воздуху к нему сама по себе летит шпага. Клинок легко вонзился ему в живот, словно нож в мягкий бисквит. Кучер широко распахнул глаза, чувствуя, как шпага открывает ледяной туннель у него внутри, но даже не застонал. Потом тело Баскервиля с торчащей из него шпагой кто-то с силой отшвырнул в сторону Конан Дойла и Мюррея, которые неслись к двери. Все трое повалились на пол.

Но Артур очень быстро поднялся и бросился в холл. Он вгляделся в полумрак и различил шпильку Джейн, которая плыла вверх над лестницей, а потом упала на ступеньку – видимо, невидимка решился-таки вырвать ее из глаза. Писатель вернулся в столовую, где стало уже невыносимо жарко.

– Он поднимается по лестнице на второй этаж! – крикнул Конан Дойл, закрывая рот рукавом, чтобы не дышать дымом. – И там, наверху, ему будет некуда деться! Гилмор, за ним! – Потом посмотрел на Уэллса, который помогал подняться Джейн, и приказал: – А вы пока выводите раненых и посадите их в экипаж! Потом везите в больницу, а еще сообщите обо всем в полицию!

– Ты сошел с ума, Артур? – возразил Уэллс. – Забудь про этого мерзавца! Надо побыстрее убираться отсюда!

– Да, с огнем нам уже не справиться… – добавил Мюррей.

– Вижу, черт подери! – рявкнул Конан Дойл, стараясь перекричать треск огня. – Но послушайте меня: это чудовище не остановится ни перед чем. Неужели непонятно? Реши он убежать, выскочил бы через входную дверь на улицу и скрылся бы на пустоши. Но он остался в доме, потому что хочет разделаться с нами, пока мы не выбрались отсюда. Если мы не поймаем его сейчас, когда он попал считай что в ловушку, никто из нас не сможет спать спокойно до конца жизни, и в первую очередь ты, Джордж…

– Но ведь он невидим, если ты еще этого не заметил! – взорвался Уэллс. – Как ты собираешься отыскать его, скажи на милость?

– Непременно отыщем! – подал голос Мюррей, опередив Конан Дойла. – Смотрите, он сам указал нам путь!

На полу, словно по волшебству, прямо у них на глазах из ничего возникали кровавые пятна. Красный след пробежал под ботинками Артура, перебрался в холл и потянулся вверх по лестнице.

– Он оставляет кровавый след! – воскликнул ирландец, радуясь, что им так повезло. – И надо действовать быстро!

Конан Дойл в два прыжка очутился рядом со своим секретарем, который по-прежнему лежал на столе, схватил бесчувственное тело под мышки и поволок к двери. Следуя его примеру, остальные подняли кучера. Тот лишь тихо стонал, словно не хотел причинять им лишнего беспокойства своей бедой. Когда старика опустили на пол в холле, он поднял на Джейн лихорадочно блестевшие глаза.

– С тобой все в порядке, дорогая? – пробормотал он, из последних сил послав ей улыбку. – Только бы с тобой ничего не случилось…

Тронутая словами едва знакомого человека, Джейн заверила его, что о ней можно не беспокоиться.

– Бедный, у него начался бред… – сказал Уэллс. Он почувствовал укол ревности при виде странной заботы, которую кучер проявлял по отношению к Джейн.

Конан Дойл положил Вуда рядом с Баскервилем. Кучер теперь смотрел в потолок и судорожно раскрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Струйка крови медленно текла у него из уголка губ. Артур с профессиональной сноровкой осмотрел рану старика, и во взгляде его мелькнула бесконечная жалость – все поняли, что положение кучера безнадежно.

– Джордж, отнеси его в экипаж и постарайся остановить кровь с помощью… Ну, сам сообразишь, как это сделать… – Он вздохнул, зная, что ничем не способен помочь раненому, потом посмотрел Уэллсу в глаза: – Теперь слушай меня внимательно: мы с Гилмором поднимемся наверх. – Он бросил рассеянный взгляд на лестницу. – Если мы не объявимся через пятнадцать минут, отправляйся звать кого-нибудь на подмогу. Запомни: пятнадцать минут – и ни минутой больше!

Уэллс покорно кивнул. Охота, которую затевал Конан Дойл, казалась ему сущим безумием, но на спор с ним у него не хватило духу. Артур велел ему эвакуировать раненых, и эта задача была невероятно простой по сравнению с той, какую он взял на себя, поэтому лучше было безропотно подчиниться.

Конан Дойл повернулся к Мюррею:

– Ну как, ты идешь со мной, Гилмор?

– Разумеется, – с улыбкой ответил миллионер. – Но если нам суждено погибнуть вместе, Артур, думаю, ты мог бы хотя бы сегодня называть меня просто по имени – Гиллиамом.