Агент Корнелиус Клейтон предусмотрительно поднял воротник пальто, потом словно ненароком повернул голову направо и налево, и только потом нырнул в мягкие челюсти тумана, дремотно растянувшегося по всей Тевитон-стрит подобно чудовищной ватной змее. Но я решил не следовать за Клейтоном. Я позволю ему затеряться в толпе, заполнившей улицы Блумсбери, а сам останусь стоять перед домом номер десять по Тевитон-стрит, где меня буквально загипнотизировал мягкий блеск золоченой буквы Х, которая сверкает над входом и словно указывает – вроде крестика на пиратских картах – место, где следует копать, чтобы отыскать сокровище. Может, виной тому эта романтическая деталь, а может, проницательность, которую я развил в себе, столько лет за всем вокруг наблюдая и ко всему вокруг прислушиваясь, но факт остается фактом: я стою и не отвожу взгляда от самой обычной и прозаической двери, за которой доктор Клайв Хиггинс изо дня в день врачует далеко не самые обычные и прозаические души. К своему удивлению, я уже через несколько минут оказываюсь вознагражден, так как доктор Хиггинс торопливо выходит из дома. Да, он бросает на произвол судьбы ожидающих приема пациентов и погружается в холодный туман, хотя идет не в том же направлении, что Клейтон, а в противоположном, то есть целью его наверняка не является преследование агента. “Так куда же спешил доктор?” – спросите вы. И я, человек, который все видит и все слышит – хотя порой просто вынужден выбрать одну-единственную из бесчисленных мелодий, звучащих у меня в голове, – не могу оставить ваш вопрос без ответа и потому решительно следую за ним.

Хиггинс, мчась как резвый жеребец, пересек пару улиц, а на Гауэр-стрит сел в кэб, дал вознице адрес “Албемарль-клуба” и, рухнув на сиденье, тяжко вздохнул. Расстегнул пальто, снял перчатки, шарф и шляпу. Потом, обмахиваясь шляпой, стал смотреть, как кэб объезжает Сохо по Оксфорд-стрит, при этом доктор не переставал пыхтеть и отдуваться, точно ехал вовсе не через Лондон ненастным октябрьским днем, а пересекал знойную пустыню. Перед концом поездки он снова надел на себя все что положено, придал лицу спокойное выражение и вышел из экипажа, закутав нижнюю часть лица шарфом. Он легким шагом поднялся по лестнице “Албемарль-клуба” с видом человека, который больше всего в жизни мечтает сесть у пылающего камина и выпить рюмку бренди.

Войдя, доктор Хиггинс снова разоблачился и вручил вещи услужливому лакею. Потом той же летящей походкой двинулся к столу, расположенному рядом с большим окном, и по пути наклоном головы поприветствовал кое-кого из членов клуба. Перед единственным в зале потухшим камином сидели четверо джентльменов. Они курили и мирно беседовали. Однако, едва заметив доктора Хиггинса, прервали беседу и молча ждали, пока он подойдет.

– Добрый день, господа, – сухо поздоровался доктор, усаживаясь, и сделал знак ближайшему официанту.

– Что-то ты запоздал, Хиггинс, – упрекнул его один из мужчин.

– Дорогой Эйнджер, кажется, мы все слишком запоздали… – пробурчал доктор, пару раз дернув себя за бородку.

– Тихо, тихо, успокойся, что это с тобой, Хиггинс? – примирительным тоном спросил другой, которого вы наверняка помните, если внимательно следили за моим рассказом, так как это был доктор Теодор Рэмси, знаменитый врач, любитель хрустеть суставами пальцев. – А мы-то надеялись, что ты принесешь добрые вести…

Хиггинс схватил рюмку бренди с подносика, прежде чем официант успел поставить ее на стол, и жадно, одним глотком, выпил почти половину, закрыв при этом глаза. Потом со вздохом произнес:

– Прошу прощения, друзья мои. Эйнджер, покорно прошу меня извинить… Но я просто в отчаянии. С самого утра барахлит мой охладительный механизм. – И словно в подтверждение своих слов он с досадой дернул себя за бородку. – Вот уже несколько часов как я буквально задыхаюсь.

Остальные посмотрели на него с сочувствием.

– Какой ужас! И ты не смог его наладить? – спросил Эйнджер, теребя мочку правого уха.

– У меня не было времени. Но ты угадал, Рэмси, я принес новости, хотя пока еще не знаю, насколько они хороши, однако мне не терпелось поделиться ими. А что касается охладителя, то до вечера как-нибудь дотяну, а потом, надеюсь, найду все что нужно для ремонта у себя в лаборатории… Ах, если бы здесь не было так дьявольски жарко!

– Хватит ныть, Хиггинс. Тебе еще повезло – ты попал сюда в самом начале зимнего сезона, самого холодного в здешнем календаре. А если бы это случилось в жуткое время, которое у них называется летом? Вот уж настоящий ад! – вступил в разговор третий мужчина, который то и дело как-то странно косил глазами. – Но бывают вещи и похуже. У тебя могут нарушиться связи между нейронами, что позволяет нам блокировать тревожные переживания в непредвиденных ситуациях, связанные с алеаторикой .

– Очень верное замечание, Мелфорд, – горячо поддержал его Рэмси, а затем стал хрустеть суставами каждого пальца по очереди. – Переживания, связанные с алеаторностью. Это и на самом деле ужасно.

– Еще бы! И тем не менее, неполадки в системе охлаждения – очень неприятная вещь. Со мной такое случилось прошлым летом, – заговорил Эйнджер, мягко похлопывая себя по мочке уха, – и я буквально взмолился, чтобы мне прислали новый механизм, прежде чем…

– “Ад”? Ты сказал “ад”, Мелфорд? Я правильно тебя понял? – вкрадчивым тоном заговорил четвертый джентльмен, до сих пор хранивший молчание.

Это был крупного сложения мужчина с пышными седыми усами, кончики которых закручивались вверх, как рога у быка. На нем был строгий темный костюм, но строгость нарушал яркий жилет.

– Я… – пробормотал Мелфорд.

– Ад? Ты, думаю, шутишь… Да вряд ли и все вы говорите всерьез… Вы жалуетесь на климат? Сразу видно, что вы слишком давно покинули Другую сторону! Неужто забыли, что это такое? – Мужчина обвел взглядом собеседников. Его огромные усы дрожали от гнева, и все, кто сразу, кто чуть помедлив, опустили глаза. – Любые невзгоды, от которых мы здесь якобы страдаем, – продолжил он поучительным тоном, ловко подкручивая кончики усов, – мелочь, ерунда по сравнению с главным. Это говорю вам я, прибывший оттуда несколько дней назад. А там сейчас вся жизнь сводится к одному – как вынести невыносимое. – Довольный устроенным разносом, он откинулся на спинку кресла и добавил, смягчив тон: – Джентльмены, прошу вас, не стоит играть с некоторыми темами. На Другой стороне началась Темная эпоха. И там на нас надеются. Отчаянно надеются.

Все пятеро на время замолчали, их взгляды блуждали в далеких воспоминаниях.

– Что там происходит, Крамер? – наконец отважился спросить Рэмси.

– Становится все холоднее и холоднее, – ответил Крамер. – Да и темнота уже стала беспросветной.

Все тихо охнули.

– Возможно, мы и вправду явились сюда слишком поздно, как только что сказал Хиггинс. – Глаза Мелфорда снова начали косить. – Наверное, что бы мы ни предприняли, толку от этого не будет.

– Пока еще есть надежда. По последним подсчетам, у нас осталось лет десять, – сообщил Крамер.

– Клянусь всеми потухшими солнцами, это означает конец! – ужаснулся Эйнджер. – Десять лет? Вряд ли за такое время можно что-то успеть.

– Успокойся, Эйнджер. Ты ведь знаешь: имеется в виду не наша гибель, а их… – сказал Крамер, сделав круг головой. – Ужасная агония нашего мира могла бы, пожалуй, растянуться еще на несколько десятилетий, но у них такого срока нет. А ведь они – единственный путь для бегства, на который мы должны рассчитывать. У нас есть десять лет, чтобы не дать им погибнуть. Иначе мы и сами будем обречены.

– А каковы результаты последних исследований: не появился ли шанс открыть другие порталы? – спросил Мелфорд.

– Никаких надежд, – ответил Крамер печально. – Боюсь, других порталов нам открыть не удастся. Этот мир – наше единственное спасение.

– И ему осталось всего десять лет жизни… – прошептал Эйнджер.

Крамер резко взметнул вверх руки – совсем как одалиска, сыплющая в танце розовые лепестки.

– Расчеты приблизительные, джентльмены, но погрешность не будет слишком большой, – уточнил он. – В нашем распоряжении десять лет, может, чуть больше, чтобы найти способ справиться с эпидемией, опустошающей этот мир, иначе произойдет катастрофа немыслимого масштаба. Короче, мы у себя на Другой стороне сейчас похожи на утопающего, чьи окоченевшие пальцы то и дело соскальзывают с доски, за которую он успел было ухватиться, – мы утонем в вечной пучине и забвении.

Все сокрушенно молчали, оглядываясь по сторонам. Основанный в 1874 году “Албемарль-клуб” считался одним из самых престижных в Лондоне, хотя в такой час редко можно было увидеть в просторном зале кресла, составленные вместе и образующие тут и там отдельные островки. Сейчас лишь несколько джентльменов в одиночестве курили свои трубки, рассеянно покачивая в руке рюмку бренди, или со скучающим видом читали газету, довольные тем, что удалось хоть на несколько часов сбежать из дому.

– Посмотрите на них… – бросил Мелфорд с внезапной злобой. – Они понятия не имеют, как тяжело болен их мир и как близок финал. Наоборот, они уверены, что находятся в середине некоего процесса. Уверены, что их жизнь отличается от той, какая была раньше, и от той, какая наступит позже. Уверены, что живут в быстрокрылые времена и куда-то мчатся по своим железным дорогам с их безумной скоростью. Все вместе и каждый по отдельности – они верят в это. Они изучают себя, наблюдают за собой, удивляются себе. Но ничего не видят. Не видят, что близок конец, не подозревают, что все их поезда на всех железных дорогах скоро сойдут с рельсов, столкнутся между собой и погрузятся в вечный мрак, в ничто, в хаос.

– Но такое им и в голову не может прийти, Мелфорд! – с упреком возразил ему Рэмси. – Они слишком далеко отстоят от Высшего знания! Иногда мне стыдно, что я завоевал в этом мире славу крупного ученого, подарив им пару безделиц… Порой, не сдержавшись, я даже могу поиздеваться над их невежеством… – Он невесело засмеялся и сделал глоток бренди, чтобы успокоиться. – Хотя надо признать, что среди них попадаются отдельные экземпляры, по интеллекту далеко обогнавшие себе подобных, и их компания является приятным бальзамом для нас, бедных изгнанников, в нашем одиночестве… – Он заметил неодобрение на лицах товарищей и покачал головой, стараясь придать голосу больше оптимизма. – Я имею в виду, само собой, компанию, полезную для нашей священной миссии. Как вам известно, благодаря моей научной репутации и дружбе с мистером Круксом, я проник в круги спиритов и смог исследовать множество духов, что было очень высоко оценено на Другой стороне. Эктоплазматические манифестации некоторых медиумов дают нам ответы на массу вопросов!.. Надеюсь, вы ознакомились с моим последним отчетом, где я составил любопытную сравнительную таблицу…

– Мы знакомы с твоими исследованиями спиритизма, Рэмси. И знаем про твою дружбу с неким Круксом, который запросто мог бы всех нас погубить, когда ты чуть не открыл ему суть нашей миссии, – строго напомнил ему Крамер.

– Я никогда не ставил под угрозу нашу миссию! – с горячностью стал защищаться Рэмси.

– Успокойся, друг мой, – одернул его Крамер ледяным тоном.

– Это была всего лишь мгновенная слабость… – добавил Рэмси, сразу понизив голос. – И я с ней справился. Крукс ничего не знает и никогда не узнает, смею вас заверить… Как оно и должно быть. Никто из обитателей этого мира не должен знать истины – они не смогли бы понять нашей цели и восприняли бы нас как опасных захватчиков. Они стали бы нас бояться, как боятся всего неизвестного. Мы снились бы им в кошмарных снах, и они попытались бы уничтожить нас. Нет, доверять им нельзя. Как и чувствам вроде любви или дружбы, которые только замутняют знание, – начал он прилежно излагать избитые истины. – Я об этом не забываю, господа. Я, как и Арман де Бомпар, не забываю чудесный мир, откуда явился.

– Наш мир, о, наш чудесный мир… – вмешался Мелфорд с горькой тоской, не лишенной, впрочем, иронии. – Сейчас на Другой стороне наша чудесная цивилизация робко жмется к последним черным дырам. Наши тела, хитроумно модифицированные для того, чтобы выжить в холодном и мертвом океане мрака, вскоре перестанут функционировать. Наш разум, замороженный до состояния долгой и темной нирваны, сможет рождать лишь нестерпимо медленные мысли. Под конец мы превратимся в безжизненный туман, состоящий из электронов, нейтронов и фотонов, – в жидкую похлебку из частичек смерти. Так записано во Втором законе. Законе, исполнения которого мы в своей гордыне рассчитывали избежать. Но Второй закон неумолим. Хаос неумолим.

– Хаос неумолим! – монотонно повторили его товарищи и, как по команде, вытащили из карманов часы. Потом открыли крышки и показали друг другу то, что было выгравировано на внутренней стороне, – звезду с восемью концами, похожими на восемь стрел, которые исходили из маленького центрального круга и пересекали другой круг, побольше. Звезду, которую, надеюсь, вы сразу узнали.

– Хаос неумолим! – повторил Крамер. – Ты совершенно прав, Мелфорд, мы ни на миг не должны забывать об этом. Но у нас все же остается маленькая надежда. Помните, ведь когда-то давно нам удалось открыть туннель на эту сторону? И нас окрылило недолгое чувство победы – мы это сделали! – Все закивали с робкими улыбками, и в глазах их сверкнул отблеск той давней надежды. – Это было чудесно, правда? Новость распространилась среди ученых. Открылся постоянный туннель! А значит, начать все заново в другом мире – возможно! В юном мире, наполненном светом и теплом, находящемся в самой середине жизненного пути звезды. В новом и теплом мире, куда можно уронить семя умирающей цивилизации. Где можно воскреснуть – подальше от нашего негостеприимного и агонизирующего дома…

– Но этот мир и сам оказался больным! – Эйнджер стукнул по столу кулаком, так что задрожали рюмки, а двое членов клуба сердито оторвали глаза от своих газет. – И я отлично помню, как выяснилось, что тут свирепствует странная эпидемия апокалипсического масштаба, и конец этого мира ближе, нежели конец нашего. Да, я помню… Как и то, что, вопреки всему, мы продолжали верить, будто сумеем вылечить его вовремя – ради Великого исхода. А теперь мало кто верит в благополучный результат, правда, Крамер? – спросил он, и каждое его слово было окрашено печалью. – Прошло много времени, но мы так ничего и не добились. Мы не знаем, как попал сюда вирус, не знаем, где и когда произошло заражение. Не знаем, кто был нулевым пациентом. Не знаем, как лечить болезнь. Вакцину так и не разработали. Мы по-прежнему ничего не знаем, Крамер. Ничего. Как ты сказал, есть надежда, но она с каждой минутой тает…

– У нас есть еще десять лет, – возразил Крамер. – И, пожалуй, еще год или два дадут нам Исполнители.

– Исполнители! – буркнул Рэмси презрительно, опять захрустев пальцами. – Ужасно, что нам пришлось прибегнуть к помощи этих безжалостных убийц. Клянусь всеми мертвыми солнцами, мы ведь цивилизация III (Q)! Нам много тысячелетий. И сейчас, в конце пути, мы, верховные жрецы Знания, не придумали ничего лучше и отдали приказ устроить бойню. Что ж, это и станет нашим завещанием, господа. Избиение невинных, как при царе Ироде, только во вселенском масштабе. – Доктор горько усмехнулся. – Когда нам придет конец, наши атомы будут плавать в невозвратной пустоте, запечатлев навечно и непонятно для кого символ варварства…

– Но сейчас Исполнители нам необходимы, – раздраженно возразил Крамер. – Нужно выиграть время, поэтому они и были созданы. Это решение никогда не считалось непогрешимым, Рэмси. Так что лучше помалкивай, что, кстати, касается и тебя, Эйнджер. Повторять я не стану. Уймитесь, или мне придется отправить на Другую сторону рапорт о ваших настроениях. Без Исполнителей все уже давно было бы кончено. Мы лишь построили плотину и пытаемся удержать неудержимое, чтобы тем временем изучить непонятную болезнь. Если у нас есть в запасе еще десять лет, то исключительно благодаря их работе, джентльмены. Хотя это и не мешает всем нам ненавидеть то, чем они занимаются, – заключил он с содроганием.

– Они ужасны, – прошептал Мелфорд.

– Скажи лучше – чудовищны, – поправил его Эйнджер. – А вы знаете, что здешние животные чуют их? Лошади встают на дыбы, собаки начинают бешено лаять…

– Если они вам настолько омерзительны, не имейте с ними дела. Сами прекрасно знаете: приказы они получают непосредственно с Другой стороны, – напомнил Крамер. – Но не забывайте, что только благодаря им у нас еще остается хотя бы минимальный шанс на спасение. Ведь даже один миг, отвоеванный у хаоса, может оказаться как раз тем мигом, когда мы, ученые, найдем нужное решение.

– А как мы узнаем о начале конца? – спросил Мелфорд. – Что, по-твоему, будет происходить?

Крамер вздохнул:

– Думаю, станут происходить вещи чудесные и одновременно ужасные. И непостижимые для тех, кто не владеет Высшим знанием. Самые страшные из кошмарных снов сделаются реальностью… И когда это начнется, тогда действительно будет уже слишком поздно… Как я сказал, десять лет, может, двенадцать… Но не многим больше.

– Тогда надо поторопиться, – вступил в разговор доктор Хиггинс, который во время общего разговора в основном молчал и сидел, тяжело дыша, словно дамочка в слишком туго затянутом корсете. – Как я успел сообщить, у меня кое-что для вас есть. Пока это может показаться ерундой… – стал извиняться он, роясь в кармане. Одновременно другую руку он поднес к бородке, однако тотчас, скривившись, отдернул. Потом достал маленькую пробирку, наполненную красной жидкостью, и продемонстрировал остальным. – Но не исключаю, что это станет хорошей новостью.

Все как зачарованные смотрели на пробирку.

– Это кровь… – прошептал Мелфорд.

– Да, – подтвердил Хиггинс, не скрывая удовольствия. – Это кровь того молодого человека, которого не так давно лишила руки зверушка графа Бомпара.

– У тебя получилось! – восхитился Крамер.

Хиггинс кивнул:

– Сегодня он явился ко мне на прием. Но не беспокойтесь, я вел себя очень осторожно. Он, конечно, умен, но ничего не заподозрил. И на самом деле едва ли не умолял меня взять у него кровь на анализ.

– Ты полагаешь, это нас куда-нибудь выведет? – с надеждой спросил Эйнджер.

– Не исключаю. У юноши случаются странные припадки. Его тело вроде бы пытается совершить прыжок, но удается это только его разуму, – стал объяснять Хиггинс. – Как будто что-то, чем он не обладал прежде и что, надо полагать, привила ему она, когда укусила, толкает его к прыжку, но одновременно крепко удерживает тело в здешнем мире. То есть болезнь и средство от нее – все в одном человеке. Арман с самого начала подозревал, что подобные ей создания могут таить в своей природе секрет будущей вакцины. Вот почему он столько лет вел исследования в этом направлении. Но ничего не нашел. И в конце концов он вынужден был сообщить на Другую сторону, что потерпел поражение, а потом ему пришлось расстаться со своей зверушкой, чтобы заняться другими проектами. Значит, было что-то такое, чего Арман не учел. Вполне вероятно, тот элемент, который он искал в организме жены, начинает активно действовать, лишь попав в кровь одной из жертв… Разумеется, Бомпар ни в коем случае не должен был влюбляться в нее. – Рэмси открыл было рот, чтобы возразить, но Крамер гневным жестом велел ему молчать. – Воспылав чувствами к юной волчице, – продолжил Хиггинс, не сдержав ухмылки, – он сосредоточил все свое внимание на том, чтобы блокировать ее тягу к убийствам, а ту, главную, линию как следует не исследовал. Да, возможно, мы имеем в своих руках основу для вакцины, но пока я наверняка ничего сказать не могу. – Он спрятал пробирку в карман. – И не скажу… пока не изучу новые катушки для удочек из магазина “Фарлоу и компания”, в них использована слоновая кость, то есть они идеально подходят для ловли лосося; ничего лучше я в руках не держал.

Все с готовностью закивали в ответ, потому что один из официантов бесшумно приблизился к их столу и наклонился со словами:

– Простите, что прерываю вашу беседу, господа, но некоторые члены клуба просят, чтобы я затопил камин и в этой части зала… Видимо, им холодно. Надеюсь, это вам не помешает.

– Ну, я пошел, у меня полно работы! – Хиггинс встал, мгновенно побледнев. – Обещаю держать вас в курсе любых новостей. – И, попрощавшись со всеми быстрым кивком, поспешно удалился.

Пока официант возился с огнем, который вскоре весело заиграл в нескольких метрах от них, Эйнджер тер мочку уха, Мелфорд отчаянно косил глазами, Рэмси хрустел суставами всех пальцев по очереди, а Крамер подкручивал кончики усов, и вся компания продолжала мирно обсуждать достоинства разных катушек для удочек, которые можно купить в знаменитом магазине рыболовных принадлежностей на Стрэнде, где качество будет гораздо выше, чем в любой другой лондонской лавке, как верно заметил доктор Хиггинс.

А я воспользуюсь случаем и оставлю их, чтобы вернуться к агенту Клейтону. Однако позвольте мне при этом перескочить через следующие десять лет – очень уж я хочу узнать, удалось ли джентльменам хаоса при помощи ненавистных им Исполнителей спасти мир. Кстати сказать, за этот десяток лет не случилось ничего примечательного в деле, которое нас занимает, как и в жизни агента, поэтому ничего важного мы не пропустим, если перенесемся в предрассветное утро 1 августа 1898 года. Эта дата, вероятно, многим из вас будет памятна. Именно в этот день история, которая здесь рассказывается и которая надолго ушла под землю, вновь выбилась на поверхность.