Итак, минуло десять лет, однако фонограф все еще хранил голос агента специального подразделения Корнелиуса Клейтона, который требовал признаний от сэра Бленделла. И теперь слова, произнесенные в другом месте и в другие времена, звучали в Камере чудес, плывя над собранными там скелетами сирен, фотографиями фей, шкурами оборотней и головами минотавров. В углу под лампой сидел, поставив локти на стол, сам Клейтон. Он сильно изменился, да и кто бы не изменился… Стал бледнее, похудел, круги под глазами сделались темнее – иначе говоря, теперь уже вряд ли кто назвал бы его цветущим молодым человеком. Но на самом деле перемены коснулись только верхнего слоя, а в душе у агента если и вспыхивали бури, то мимолетные, а вот мощных землетрясений, как во время первого его расследования, больше не случалось. С годами душа его уподобилась книге, в которую заглядывают так часто, что она всегда открывается на одной и той же странице. А еще он, вопреки собственным ожиданиям, по-прежнему узнавал себя в том спесивом и утратившем иллюзии мальчишке, чей голос воспроизводил цилиндр.

Пожалуй, одно заметное отличие все же имелось: сейчас он был куда меньше одержим желанием понять мир, ставший за минувшие годы еще более беспорядочным и еще менее логичным. Много было событий, от которых у него волосы вставали дыбом, завязывались всякого рода сложные узлы, которые Клейтону так и не удалось развязать, хотя он всегда цеплялся за такого рода происшествия. Убив пять проституток, Джек Потрошитель, называвший сам себя убийцей из Уайтчепеля, бесследно исчез, унеся с собой тайну своей личности; а годы спустя его литературный двойник по имени Дориан Грей развратничал в самых нищих районах Лондона, пока его создатель хирел в тюрьме, куда попал по обвинению в содомии. В том же грехе, кстати сказать, обвинили и принца Альберта Виктора, которого коллеги Клейтона по Скотленд-Ярду застали в гомосексуальном борделе на Кливленд-стрит, хотя внука королевы в тюрьму за это, разумеется, не упекли. Королевская семья поспешила отвлечь внимание подданных на завоевание Южной Африки, где еще было место для рыцарских подвигов, словно сошедших с книжных страниц, и где английская нация могла явить миру храбрость и героизм. Нельзя не упомянуть также постоянные выступления рабочих, манифестации суфражисток и беспорядки в колониях, не говоря уж о других событиях, более интересных для нашей истории: Маргарет Фокс отреклась от саморазоблачительных заявлений, сделанных для газеты New York Herald, где она выступала против движения спиритов. Теперь Фокс призналась, что то интервью дала, польстившись на деньги. А получивший наконец рыцарское звание профессор Крукс в речи перед Британской научной ассоциацией подтвердил, что по-прежнему верит в существование той психической силы, о которой говорил еще тридцать лет назад. Таким образом, как бы это кое-кого ни огорчало, вера в духов, а также в их посланцев медиумов за десять минувших лет только укрепилась, и это чрезвычайно важно для нашего повествования, как вы вскорости сами убедитесь.

Хотя Клейтону не раз приходилось капитулировать перед каверзными загадками мира, он не оставлял попыток навести по мере возможностей в этом мире порядок, то есть поступал подобно странноватому гостю, который, глядя на помятую скатерть, то и дело невольно старается разгладить ее руками. Итак, Клейтон расследовал новые и новые преступления, иногда смертельно скучные и до оскорбительности тривиальные, иногда – довольно интересные, то есть способные занять собой его беспокойный ум, хотя бы на время отвлекая от осаждавших агента демонов. Некоторые дела опять и опять ставили Клейтона перед проблемой невозможного, однако я не стану описывать их здесь, чтобы не уйти в сторону с намеченного пути – не дай бог, потом не удастся вернуться назад. Упомяну только дело агентства “Путешествия во времени Мюррея” – но не потому, что оно было из числа самых ярких, а потому, что один из его непосредственных участников будет играть заметную роль в нашей нынешней истории.

Для тех из вас, кто ничего о том деле не знает или успел подзабыть детали, напомню: названная контора открылась осенью 1896 года, через несколько месяцев после того, как писатель Герберт Уэллс опубликовал свой ставший вскоре знаменитым роман “Машина времени”. Целью Мюррея было, видимо, воплотить в реальность фантазии Уэллса, ибо всего за сто фунтов он предоставлял своим клиентам возможность перенестись в будущее, а если быть точным, в 2000 год, где разворачивалась жестокая битва за власть на планете между отважным капитаном Шеклтоном и его злейшим врагом автоматом Саломоном. Разумеется, специальное подразделение Скотленд-Ярда с самого начала считало своим долгом разобраться с этим подозрительным чудом, чтобы исключить возможность мошенничества. Однако показания первых же пассажиров, совершивших путешествие во времени, были настолько фантастическими, что ни Синклер, ни Клейтон не могли даже вообразить, как кому-то удалось бы провернуть аферу такого масштаба. В будущее можно было попасть на межвременном трамвае под названием “Хронотилус”, который пересекал четвертое измерение – розовую равнину, населенную свирепыми драконами, пожирателями времени. Как легко догадаться, оба агента просто умирали от желания стать пассажирами волшебного трамвая, но Гиллиам Мюррей, хозяин агентства, в мгновение ока превратился в очень влиятельного человека, он укрывался за армией адвокатов и сумел оградить свою фирму от любых проверок. В конце концов, после жарких боев в высоких сферах, некий судья выдал долгожданный ордер, и теперь капитан Синклер и его будущий преемник – ибо в Скотленд-Ярде никто не сомневался, что после ухода капитана в отставку Клейтон займет его должность, – могли покопаться в делах фирмы. Но именно тогда случилась трагедия, которая повергла всю страну в долгий траур: Гиллиам Мюррей, Властелин времени, человек, взломавший запоры на вратах будущего для обитателей настоящего, погиб – его сожрал дракон в четвертом измерении. И агентство закрылось. От фирмы “Путешествия во времени Мюррея” к нынешнему дню осталось лишь обветшалое здание театра в Сохо, но за пыльным фасадом уже не таилось никаких чудес или загадок.

Между тем в каждом расследовании Клейтона эхом далекого водопада отзывалось так и не раскрытое дело миссис Лэнсбери. Он ни на миг не переставал думать о тех событиях. Десять лет агент тасовал детали, раскладывал их на тысячу разных ладов, стараясь подогнать одну к другой, но безуспешно. Десять лет он мечтал найти тот фрагмент, который придал бы смысл целому. Ни старая леди, ни прозрачный незнакомец, названный ею Злодеем, так больше и не появились – ни живые, ни мертвые. Клейтон сделал все возможное, чтобы эта тайна не превратилась в головоломную загадку без разгадки, которой суждено осесть в архивах Скотленд-Ярда. После исчезновения миссис Лэнсбери он послал группу архитекторов и строительных рабочих – включив в нее и сэра Бленделла, так как тот обещал всяческую помощь в обмен на смягчение наказания, – чтобы они проверили весь ее дом сверху донизу, особенно маленький кабинет. Клейтон был уверен, что либо двойная стена, либо потайной люк, либо какое-нибудь другое хитроумное устройство позволили миссис Лэнсбери сбежать, не отпирая двери. Однако в проклятой комнате ничего подобного не обнаружилось. Это был самый обычный кабинет. Кровь на улице, в коридоре и на лестнице тоже была самой обычной и по прошествии времени высохла, как и положено самой обычной крови, несмотря на удивительные свойства, которые она проявила на глазах у агента Клейтона.

Было совершенно непонятно, куда двигаться дальше, но и кружить вокруг одних и тех же скудных фактов больше не имело смысла, так что Скотленд-Ярд в конце концов положил дело под сукно. Два года спустя богатый торговец купил дом старушки, а Клейтон время от времени по дороге домой проходил мимо и с грустью созерцал через диорамы окон сцены семейной жизни. Но ведь именно там ему довелось сразиться с прозрачным существом… Правда, Клейтон уже начал смиряться с мыслью, что, скорее всего, дело это ему никогда не раскрыть и оно станет еще одной среди множества тайн, которыми плотно укутан наш мир.

За минувшие годы участники той истории постепенно сошли со сцены, да и вся история стала все больше и больше походить на потускневший мираж. Янтарная Леди повесилась в доме для душевнобольных, куда ее пришлось поместить и где ее навещали одни лишь духи, чего она не смогла вынести. Сэр Бленделл, отбыв в тюрьме срок, сокращенный в награду за помощь следствию и хорошее поведение, уехал в городок Нью-Йорк, где никто не знал о его позоре и где он, согласно донесениям, регулярно присылаемым Клейтону, управлял столярной мастерской, изготовлявшей самую обычную и нормальную мебель для самых обычных и нормальных людей, которым не нужны шкафы с двойным дном и кладовые с двойными стенами. Миссис Лэнсбери, как я уже сообщил, исчезла без следа. А что касается Злодея… Клейтон по-прежнему не исключал возможности, что у того имеется особого рода облачение, а также некое хитроумное механическое приспособление, и они позволяют ему творить чудеса вроде тех, что агенту уже довелось видеть. Однако со временем Клейтон стал склоняться к мысли, что Злодей был все-таки существом сверхъестественным. Объяснение звучало, пожалуй, абсурдно, но в любом случае оказалось наиболее простым, и Синклер понимал это с самого начала.

И вот теперь, десять лет спустя, только один Клейтон, судя по всему, старался не выпустить из памяти ту давнишнюю историю. Агент рассеянно бродил взглядом по Камере чудес, пока фонограф в очередной раз восстанавливал сцену из прошлого, которую Клейтон знал наизусть: сначала капитан Синклер официальным тоном разрешает начать сеанс, затем наступает плотная тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием участников; затем слышатся вздохи изумления, вызванные ожившими вдруг колокольчиком, носовым платком и гарденией, затем – чувственные стоны Янтарной Леди, сильные удары и похожие на карканье сетования медсестры Джонс, сообщавшей, что медиум задыхается. Доктор Рэмси просит, чтобы ей дали воды. И наконец поверх шума ссоры – пропитанный лютой злобой голос Злодея:

– Я нашел тебя! Наконец-то я нашел тебя! И клянусь, что теперь ты отдашь мне то, что должно быть моим! – рычал неизвестный.

Но это было в другом месте и в другие времена.

“…Отдашь мне то, что должно быть моим!” Теперь Клейтон по крайней мере знал, что Злодей имел в виду. Агент погладил рукой книгу, которую вручила ему на хранение старая леди. Именно книгу искал Злодей и ради этой книги готов был пойти на убийство. Хотя… если ему так нужна была книга, почему он не возвращается за ней?

Какое-то время Клейтон еще готовился к продолжению не доведенной до конца схватки, но потом понял: Злодей не появляется, так как понятия не имеет, в чьи руки попала “Карта хаоса”. Надо полагать, тогда, в сумрачном доме миссис Лэнсбери, он не успел как следует разглядеть Клейтона и не слышал его голоса, поэтому и не узнал в неожиданном противнике полицейского, который помешал ему удушить старушку на спиритическом сеансе. А скорее, он вообще принял его за слугу.

Тогда получается, что Злодей ищет книгу где-то в другом месте. Наверное, думает, будто она все еще у старушки, где бы та ни была, или у того, кому была адресована записка, перехваченная им у несчастной Дорис. Значит, теперь над тем человеком нависла нешуточная опасность, но Клейтон ничего не может для него сделать, поскольку понятия не имеет, кто он такой.

Агент вздохнул и обреченно посмотрел на книгу. Хозяйка велела сохранить ее любой ценой, даже ценой жизни, и вручить “тем, кто придет с Другой стороны”. Поэтому последние десять лет Клейтон держал “Карту хаоса” здесь, в Камере чудес, которая, по сути, не существовала для остального мира, и ждал, пока кто-нибудь явится за ней. И, едва скинув с себя очередное расследование, как, например, сейчас, он сразу спешил сюда, включал фонограф и часами напролет листал книгу, раздумывая, кто ее автор, что значат все эти формулы, какая опасность угрожает миру и как могут спасти мир загадочные значки.

Между тем, рискуя навлечь на себя серьезные неприятности, Клейтон показывал книгу кое-кому из знаменитых английских математиков. Однако ни один не сумел расшифровать набор формул и геометрических фигур или объяснить, что такое Координаты Мальстрёма, о которых пару раз упомянула миссис Лэнсбери. Мало того, все математики дружно заявили, что никогда в жизни не слыхали такого термина.

Клейтон по-свойски погладил книгу, на что дают право только прожитые рядом годы. Указательным пальцем он провел по восьмиконечной звезде на обложке, коснулся маленького круга, из которого вырастали необычные стрелы, потом – круга побольше, который они пересекали, так что все вместе это напоминало корабельный штурвал. Затем, как всегда наугад, открыл какие-то страницы – в пустой надежде, что такое вот бездумное перелистывание наведет его на смысл непонятного труда. Он по-прежнему чувствовал груз ответственности, взваленной на его плечи. Слова миссис Лэнсбери и без всякого фонографа отпечатались у него в мозгу: “На страницах этой книги описан способ спасения мира. И того мира, который вам известен, и других миров, которые вы только можете себе вообразить… Берегите ее, агент Клейтон. Вы должны сберечь ее пусть даже ценой собственной жизни, если понадобится, и вручить тем, кто придет с Другой стороны…” Но никто так и не пришел. Однако Клейтону достаточно было вспомнить огонь, горевший в глазах старой леди, чтобы не терять веры: рано или поздно за “Картой хаоса” кто-нибудь явится. И возможно, это будет Злодей, прозрачный убийца, тот самый, что относится к пулям как к легкой щекотке.

Неожиданно Клейтон услышал звук открывающейся двери. Кто мог прийти сюда в такой час? Он кинул быстрый взгляд в маленькое окошко – сквозь него в Камеру пробивался бледный утренний свет. Ответ на свой вопрос он получил немедленно: в дверном проеме возникли очертания круглой фигуры, а еще у вошедшего вместо одного глаза мерцал красный огонек. Увидев Клейтона, капитан фыркнул и двинулся к нему, петляя среди заполнившего Камеру хлама.

Я уверен, любой из вас готов биться об заклад, что за эти годы отношения между капитаном и Клейтоном сделались еще более тесными, если учесть, сколько преступлений они вместе раскрыли, сколько опасностей вместе испытали и сколько тайных приключений пережили. И тем не менее спорщик проиграл бы все, вплоть до носков, потому что есть такие души, в которые нельзя заглянуть глубже дозволенного их хозяевами, и оба они, Клейтон и Синклер, обладали именно такими непроницаемыми душами. Иными словами, с начала этой истории отношения между ними, по сути, не изменились.

И порой это даже играло агенту на руку. Скажем, он мог не вдаваться в подробности касательно своих обмороков. Вас, кстати, наверняка интересует эта тема, ведь десять лет назад мы расстались с Клейтоном, когда он, стараясь остаться незамеченным, покидал кабинет доктора Хиггинса.

Так вот, анализы крови, сделанные таинственным доктором, не выявили никаких отклонений от нормы. Потом агент обращался еще к паре врачей – если можно назвать врачами старого немца, который заставил Клейтона несколько недель проносить на правой ноге магнитный браслет, или старуху китаянку, втыкавшую ему в спину иглы. Под конец он перестал искать средство против своего недуга, потому что обмороки перестали быть для него помехой, во всяком случае на службе, что раньше в первую очередь и волновало Клейтона. Почему перестали? По очень простой причине: благодаря тому, что капитан Синклер решил закрыть глаза на странную болезнь подчиненного.

На самом деле Клейтон десятки раз терял сознание в служебные часы и чаще всего прямо на глазах у капитана. Поначалу агент изобретал самые разные объяснения – постоянный недосып, странный нервный срыв на почве очередного расследования, неупорядоченное питание… Но вскоре убедился, что Синклер принимает их как-то безразлично, без комментариев, и агент очень скоро перестал придумывать оправдания и только улыбался глупой улыбкой всякий раз, когда просыпался там, куда шеф уложил его, чтобы не мешался под ногами. Клейтон так и не понял, поверил капитан или нет его выдумкам, доложил или нет о состоянии агента высшему начальству, но факт оставался фактом: Клейтона ни разу не вызвали наверх. Видимо, Синклер решил не обращать внимания на весьма необычную привычку агента грохаться в обморок безо всякого предупреждения и где ему заблагорассудится, хотя это и было чревато для обоих серьезными последствиями. Клейтон до некоторой степени успокоился, но еще долго раздумывал над причинами, заставлявшими капитана так себя вести. И вот однажды вечером миссис Синклер в приступе откровенности, которые обычно случались у нее за чаем, призналась, что мощное семя мужа не способно зародить жизнь в ее чреве. Печальным голосом Марсия Джулия Синклер поведала, как долгие годы они старались обзавестись потомством и сколько разочарований пережили, а также описала чувство безысходности, охватившее ее, когда она поняла, что женщине, достигшей определенного возраста, выиграть этот бой уже невозможно. После того разговора Клейтон понял, почему капитан помогал ему нести тяжкий крест неведомой болезни. Волей судьбы Клейтон заполнил пустоту, образовавшуюся в семье Синклеров, и это обеспечивало ему защиту, о которой сам он никогда не просил, но которая теперь оказалась весьма и весьма кстати. И каждый день он выражал благодарность Синклеру тем единственным способом, какой позволяла форма их отношений, – безмолвно. Капитан отвечал ему точно так же – то смущенной улыбкой, то легким покачиванием головы, а то многозначительно поднимал брови. Подобным образом один давал понять другому, что никакой тайны между ними не существует. Постепенно обмороки перестали быть служебной проблемой для Клейтона и превратились в недуг, с которым надо было научиться жить. На самом деле агент был более чем доволен, поскольку мог снова и снова видеть во сне Валери.

– Кто бы мне объяснил, какого черта я искал вас и дома, и в клубе, и в вашем кабинете, хотя давно пора было понять: как только выпадает свободный час, вы спешите сюда, – сказал капитан и, тяжело дыша, остановился рядом со столом, где сидел Клейтон. Упрек его был адресован скорее себе самому, чем агенту.

Прошедшие годы добавили белых прядей в волосы и морщин на лицо Синклера, но в целом время для него словно замерло, как для тех огромных утесов, на которых волны оставляют едва заметные для человеческого глаза следы.

– Доброе утро, капитан, – поздоровался Клейтон и быстро выключил фонограф, совсем как ребенок, застуканный за шалостью. – Что-то вы сегодня раненько проснулись.

– Да и вы тоже, – отозвался Синклер, бросив неодобрительный взгляд на книгу, лежащую на столе.

Клейтон пожал плечами. Синклер долго смотрел на своего подчиненного, нервно покусывая губы.

– Лучше бы вам не забивать себе голову этим делом… – произнес он наконец. – И вообще не забивать себе голову такими вещами. В нашей профессии не рекомендуется брать работу на дом.

Клейтон вяло кивнул, воображая, что сказал бы шеф, узнай он, что на стене в подвале его дома висит портрет графини де Бомпар.

– Вы молоды, и у вас еще вся жизнь впереди, – добавил Синклер, видя, что сегодня Клейтон решил превысить обычную квоту долгих пауз. – В самом скором времени я уйду на пенсию, и можете не сомневаться, что на свое место я порекомендую вас, поэтому прислушайтесь к совету старика: ни одно расследование не должно вторгаться в вашу частную жизнь, – сказал капитан и с рассеянным видом дотронулся до странного монокля, заменявшего ему правый глаз.

Клейтон горько улыбнулся:

– Благодарю за совет, капитан, но мы оба отлично знаем: моя маленькая проблема принесет гораздо меньше вреда окружающим, если я буду сидеть у себя в кабинете и заполнять формуляры, вместо того чтобы носиться по городу во главе отряда бравых молодцов.

Синклер открыл было рот, собираясь возразить, но ничего не сказал, с горечью признав, что агент видит свое будущее куда яснее, чем он.

– Что касается моей частной жизни, то тут не о чем беспокоиться – у меня нет частной жизни.

– Вот именно, – подхватил Синклер, – а ведь всем нам нужно немного… э-э… женского общества, когда, скажем, наступает вечер, вам не кажется?

Клейтон усмехнулся. Эти внезапные и неуклюжие наскоки, которые капитан время от времени совершал – скорее всего, по наущению своей жены, – не задевали искалеченное сердце агента.

– У меня нет ни малейшего желания посещать бордели, если вы намекаете на это, – притворившись оскорбленным, ответил Клейтон.

– Да нет же, господи, нет… Я имел в виду более возвышенную… компанию. Не знаю, обратили вы или нет внимание на мою секретаршу мисс Баркин… Когда она готовит кофе вам, то никогда не забывает, какой именно вы предпочитаете, а вот мне, наоборот, вечно подает именно такой, какой я терпеть не могу.

– Интересно. Об этом стоит поразмыслить. – Клейтон откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, изобразив глубокую задумчивость. – Вы пришли, чтобы поручить мне это новое дело?

– Не стану отрицать, как Марсии, так и мне очень хотелось бы, чтобы вы занялись и такими делами тоже, – промычал капитан, выдавая, что затеял разговор по настоянию миссис Синклер, а не по собственному почину. Потом он пожал плечами и тяжело вздохнул. Что ж, свою часть плана он выполнил – намекнул бесчувственному агенту на особое внимание к нему со стороны секретарши. Пора было переходить к тому, что в действительности привело сюда капитана. – Но, как мне кажется, дело, которое я и вправду собираюсь вам поручить, окажется куда интереснее.

– А вы уверены, капитан, что какое-либо дело может заинтересовать меня больше, нежели различные способы приготовления кофе, которыми владеет мисс Баркин? – Клейтон улыбнулся с видимым облегчением. Он был рад, что разговор повернул в другое русло.

– В этом у меня нет ни малейших сомнений, – заверил его Синклер, – тем более что оно связано с писателем, которым вы так восхищаетесь, – он написал роман про нашествие марсиан.

– С Гербертом Уэллсом? – Агент даже привскочил.

Капитан кивнул, довольный хотя бы уж тем, что может подсунуть тому новую забавную игрушку.

– Он живет в Уорчестер-парке. – Синклер сунул руку в карман и передал Клейтону листок бумаги. – Вот его адрес. Зайдите к нему, как только сможете.

Агент прочел адрес и кивнул.

– А с чем это связано?

Синклер улыбнулся. Он знал, что ответ весьма понравится Клейтону.

– Нынче ночью на пастбище в Хорселле появился цилиндр марсиан, – объяснил он, – и все произошло точно так, как описал в своем романе Уэллс.