ГЛАВА II Берлин – Вена. Май 1913 г

1

В мае 1913 года берлинский «Черный кабинет», осуществляя перлюстрацию почты, обнаружил конверт, адресованный «до востребования» на венский главпочтамт некоему Никону Ницетасу, с тремя тысячами рублей, явно указывавший на крупное шпионское дело. Узнав об этом, шеф германской разведки, майор Вальтер Николаи, средних лет, уже полнеющий мужчина с худым, невыразительным лицом, острым, пронизывающим взглядом и слегка приплюснутым носом, сначала обрадовался этому. Но затем, после недолгого раздумья, ничем не заменимый опыт разведчика-профессионала подсказал ему: «Не спеши». Прежде всего он решил уведомить о находке своего австрийского коллегу, полковника Урбанского, с которым по долгу службы обязан был обмениваться разведывательной информацией. Так уж повелось, что каждый из разведчиков старался больше получить от союзника, чем отдать. Поэтому его звонок в Вену с информацией о найденном подозрительном конверте вызвал у начальника Эвиденцбюро не только удивление, но и искренний восторг.

– Я уверен, что эта информация послужит дальнейшему укреплению нашей дружбы и сотрудничества, – заявил полковник.

Прекрасно понимая, что найти и даже схватить получателя такого письма в принципе возможно, а вот привлечь к ответственности – едва ли, Николаи, передав злополучный конверт полковнику Урбанскому, тем самым возложил на него всю меру ответственности за это довольно туманное дело. Сам же мудро предпочел роль активного наблюдателя.

На конверте, который Николаи вручил австрийскому полковнику, ровным, каллиграфическим почерком было написано:

«Господину Никону Ницетасу.

Австрия, г. Вена.

Главный почтамт, до востребования.

9 мая 1913 года».

– Кроме этого конверта, у нас нет никаких данных относительно личности адресата, – сказал он, – я предполагаю, что этот некто может жить в Вене или за ее пределами и лишь иногда приезжает в столицу…

– У нас тоже пока ничего не удалось выяснить, – озабоченно промолвил Урбанский, – предварительный опрос сотрудников на почте не дал никаких результатов. Там не помнили, поступали ли раньше письма по этому адресу. Остается лишь надеяться, что адресат или сам лично явится когда-нибудь за письмом, или пришлет другое лицо, – заключил он и, внимательнее присмотревшись к конверту, добавил: – Слишком заметно, что конверт кто-то вскрывал.

– Вы правы, наши сотрудники еще не научились как следует обращаться с такими документами. Никто не мог и предположить, что там окажутся большие деньги, – сконфуженно промолвил Николаи, но тут же, вызывающе взглянув на Урбанского, добавил: – Скажите спасибо, что вовремя предупредили вас о предателе, который окопался в Вене или где-то рядом. Надо признать, что не мелкая сошка за этим стоит, а дичь крупная, разовый гонорар которой равняется, наверное, вашему годовому окладу, господин полковник. А наше упущение с конвертом можно быстро исправить.

– По прибытии письма в Вену мы уж не упустим предателя, – возбужденно воскликнул полковник, напружинившись, словно охотник, почуявший долгожданную добычу, – будем денно и нощно наблюдать за почтовым окошком.

«Не говори гоп, пока не перепрыгнешь», – хотел осадить австрийского коллегу Николаи, но раздумал.

– А что вы планируете предпринять потом, после того как получатель письма будет схвачен? – спросил неожиданно он. – Допустим, что вы хватаете на почте человека, получившего в конверте кучу рублей, но в чем же вы сможете его обвинить? Он вам тут же расскажет замечательную историю о том, как ехал несколько месяцев или недель назад на поезде, там ему попался странный спутник – пьяный русский купец. Этот пьяница, допустим, по имени то ли Иванов, то ли Рабинович, то ли как-то еще, приставал, предлагая сыграть в карты; пришлось согласиться во избежание худшего скандала, да и пьяница был чем-то симпатичен. Русский затем проиграл кучу денег – и расплатиться нужной суммой не смог. Однако клятвенно обещал прислать весь проигранный долг. Рассказчик в это не очень-то и поверил, но и не собирался требовать не совсем честный выигрыш – с учетом сильного опьянения проигравшего. Пришлось, однако, дать ему адрес – тут же придуманный, чтобы тот мог выслать карточный долг по почте. И надо же – прислал-таки, сукин сын! Адресат может дать объяснение и тому, почему он не приходил получать письмо раньше: не очень-то и верил в возможность присылки обещанных денег! И что вы будете делать с таким рассказчиком, ведь при избранной легенде он полностью неуязвим?

– Что же делать? – озабоченно спросил австрийский полковник.

– Сфабрикуйте письмо-ловушку, чтобы никакой шпион не смог отвертеться от сотрудничества с иностранной разведкой, а мы организуем его прохождение через все германские почтовые инстанции так, чтобы комар носа не подточил, – ввернул Николаи русскую поговорку, но, заметив недоуменный взгляд коллеги, объяснять, что это такое, не стал.

– Я буду рад, если вы будете подробно информировать меня о ходе операции. Кстати, вы не придумали еще название?

– Мы назовем эту операцию «Аноним».

Через несколько дней Николаи получил по почте пакет из Вены, в котором был новенький конверт с уже известным адресом:

«Господину Никону Ницетасу.

Австрия, г. Вена.

Главный почтамт, до востребования.

9 мая 1913 года».

На вложенном в конверт листе бумаги было отпечатано по-немецки на пишущей машинке:

«Глубокоуважаемый г. Ницетас.

Конечно, Вы уже получили мое письмо от 7 с/мая, в котором я извиняюсь за задержку в высылке. К сожалению, я не мог выслать Вам денег раньше. Ныне имею честь, уважаемый г. Ницетас, препроводить Вам при сем 7000 крон, которые я рискую послать вот в этом простом письме. Что касается Ваших предложений, то все они приемлемы.

Уважающий Вас И. Дитрих.

P. S. Еще раз прошу Вас писать по следующему адресу: Христиания (Норвегия), Розенборггате, № 1, Элизе Кьерили».

Зачем австрийцам в письме-приманке понадобился еще и норвежский адрес, Николаи уточнять не стал, а, проинструктировав сотрудника, отправил его в Берлинское почтовое ведомство.

Через неделю раздался звонок из Вены:

– Господин майор, – радостно сообщил полковник Урбанский, – письмо находится на почте, организовано круглосуточное наблюдение…

– А я-то думал, что вы уже поймали изменника, – скептически промолвил Николаи, – не понимаю, зачем понадобилось круглосуточное дежурство ваших агентов, ведь, насколько я знаю, почта работает с 8 до 18 часов. Не думаете же вы, что агент попытается проникнуть туда ночью.

– Это так, на всякий случай, – попытался оправдаться полковник, – а постоянно держать там людей порекомендовал мой заместитель, майор Ронге, которого я назначил руководить операцией.

«Видно, полковник тоже смекнул, что дело это бесперспективное, – подумал Николаи, – вот он передал его в руки своего главного контрразведчика, из которого в случае чего можно сделать «стрелочника».

– Я думаю, вы правильно поступили, назначив главным Ронге. Из его рук уж точно никто не ускользнет. Главное, чтобы он не переусердствовал, – сказал Николаи и как в воду глядел.

С интервалом в несколько дней шеф германской разведки получил из Вены еще два сфабрикованных австрийцами письма самого различного содержания, основная цель которых была во что бы то ни стало уличить получателя в шпионстве. Направляя с этими письмами сотрудника в почтовое ведомство, он подумал про себя: «Видно, майор Ронге и в самом деле решил землю рыть, но выявить русского агента во что бы то ни стало. А свою довольно некачественную, дилетантскую работу прикрывает количеством писем-ловушек. Он расставляет их, словно капканы. Только настоящий профессионал все эти ловушки обойдет и, получив письмо, оставит Эвиденцбюро с носом». И здесь майор Николаи был недалеко от истины. Впрочем, все по порядку.

В середине мая из Вены поступило долгожданное известие о том, что схвачен с поличным получатель письма. Им оказался никому не известный чиновник, который не имел никакого отношения к военным и государственным секретам.

– Задержанный молчит, – сообщил в заключение австрийский полковник, – но майор Ронге развяжет ему язык.

– Только не переусердствуйте, господин полковник, – вновь предупредил коллег Николаи, – не то вы лишитесь единственной нити, ведущей к русскому агенту. Скорее всего это его помощник…

– Я тоже так думаю и обещаю, что через день мы будем знать имя предателя.

Неожиданный ночной звонок разбудил Николаи. Не открывая глаз, он нащупал трубку телефона.

– Срочный звонок из Вены. Будете говорить? – послышался заспанный голос телефонистки.

– Соединяйте, – сказал, окончательно просыпаясь, Николаи и мельком взглянул на часы, которые показывали два с четвертью пополуночи.

– Господин майор, – срывающимся от волнения голосом прокричал Урбанский, – мы знаем имя предателя!

– Поздравляю вас! Но зачем же будить меня посреди ночи, – недовольно проворчал Николаи, – могли бы позвонить и утром.

– Я бы никогда не позволил себе звонить вам в такой поздний час, если бы не экстраординарная новость. Дело в том, господин майор, что получатель письма наконец-то признался, что выполнял поручение моего бывшего заместителя, полковника Редля… Подробности этого дела я отправляю вам с курьером. Спокойной ночи, господин майор!

– Какая теперь спокойная ночь, – пробурчал Николаи, положив трубку на место, – разве после такой вести заснешь.

2

Ворочаясь в постели, Николаи вдруг вспомнил свою первую встречу с Редлем в Вене, куда прибыл после окончания Берлинской академии для изучения опыта австрийских спецслужб. О незабываемом походе в Венскую оперу. Об обворожительной русской балерине Кшесинской, которая гастролировала тогда в Вене. О знакомстве с прелестными балеринами, которые, увидев Редля, кинулись его обнимать как самого завзятого театрала. Он и познакомил его с одной из девиц, по имени Зи-Зи, с которой обер-лейтенант Николаи и проводил потом вечера после изнурительной и нудной работы с документами в архиве Эвиденцбюро. Никто, даже жена не знала об этом его легком увлечении. А Редль многозначительно молчал, тем самым давая понять, что личные дела коллег его не касаются. Наверное, поэтому Вальтер всегда был ему чем-то симпатичен. Не только из-за своей лощеной, великосветской внешности, но и за то, что с особым усердием выполнял некоторые служебные просьбы своего германского коллеги еще до того, как между Эвиденцбюро и германской разведкой установились тесные рабочие связи и постоянный обмен разведывательной информацией.

После того как Редль возглавил агентурный отдел Эвиденцбюро, Николаи не переставал удивляться его успехам в этой сложной и кропотливой работе. Только благодаря его стараниям и удаче были раскрыты несколько шпионских организаций, работающих главным образом на Италию и Францию, агентурным путем получены планы развертывания русских войск в приграничных районах российской империи. Все это не могло быть не замечено руководством Эвиденцбюро, и вскоре Редль стал подполковником, был награжден орденом Железной короны III степени. Несмотря на то что он все выше и выше взлетал по служебной лестнице, Николаи не завидовал ему. Он знал, что рано или поздно он тоже добьется своего и станет во главе германской разведки. А еще он знал, что в Вене у него есть верный товарищ, который всегда поможет в решении сложных и запутанных задач разведки…

Так и не сомкнув глаз, Николаи, стараясь не разбудить супругу, тихонько направился в столовую. Хотел открыть буфет, где у него стояло несколько бутылок шустовского коньяка, который полюбился ему еще в Петербурге и который теперь ему поставлял знакомый лавочник. Но дверца не поддавалась.

«Опять Мария хочет уберечь мое здоровье, – с теплотой в душе подумал Николаи о супруге, – благо, что она до сих пор не догадывается о том, что вскрывать с помощью подручных средств самые сложные замки разведчиков учат еще в самом начале их секретной карьеры».

Достав из шкафа вилку для устриц и ловко поддев язычок замочка, открыл буфет. Достав начатую бутылку, он налил коньяк в серебряную рюмочку и сразу же опрокинул в рот. По телу разлилась теплая волна, заставив чаще биться сердце и функционировать мозг.

«Может быть, все это просто роковая случайность? – задал он себе вопрос. – Ну, конечно, и охотничьи собаки ошибаются, когда идут по следу зверя, а человеку и подавно свойственно ошибаться».

Но это умозаключение не удовлетворило Николаи, и он, верный своему принципу во что бы то ни стало докапываться до сути, еще раз прокрутил в голове свой разговор с Редлем в ресторане отеля «Кломзер», то, как подполковник явно смутился, услышав вопрос о происхождении его богатства. Сопоставил этот факт с необычными для разведчика удачами, тем, как Редль в ходе их периодических встреч и служебных разговоров незаметно подводил разговор к русской теме. Все это раньше не вызывало в голове германского разведчика никаких подозрений. Только теперь, сопоставив известные ему факты из жизни подполковника Редля, Николаи допустил, что австрийский офицер, возможно, был завербован русской разведкой.

«Что же могло стать причиной падения Редля, – напряженно думал он, опрокинув в рот, не закусывая, третью рюмку коньяку, – неужели деньги? Или, может быть, что-то другое». Николаи вдруг вспомнил, что докладывал ему однажды берлинский полисмен о проделках этого австрийского офицера в притоне гомосексуалистов. Было это год назад, когда Редль приезжал в Берлин, чтобы ознакомиться с материалами подозреваемого в шпионаже французского отставного капитана Ларгье, которым занималось и Эвиденцбюро. Тогда он не придал этому довольно щекотливому делу никакого значения, посчитав, что его давний товарищ просто пошел на поводу у своих новых немецких друзей и собутыльников, в то время как он, обремененный семьей и службой, просто не имел возможности скрасить долгие и тоскливые берлинские вечера.

«А может быть, все это серьезно? – неожиданно подумал Николаи. – Ведь русские, наверное, знали о его наклонностях еще в то время, как он совершенствовал свои военные навыки в Казанском военном училище. Видимо, еще оттуда за ним тянется ниточка». Эта мысль вызвала у Николаи почему-то не ярую ненависть к предателю, как у его сослуживцев, а непонятную скорбь, как о рано ушедшем в мир иной близком человеке.

Раздался звонок в дверь.

«Кто бы это мог быть? – подумал он, направляясь к двери. – А появись на пороге сейчас опальный Редль, я бы непременно помог бы ему бежать! Хотя бы и для того, чтобы оставить с носом этих чопорных, самодовольных австрияков…»

– Господин майор, вам срочный пакет из Вены, – доложил курьер, подавая Николаи пакет.

– Спасибо, Шульц. Пришли машину на час раньше, – приказал он.

– Яволь, господин майор, – отчеканил солдат.

Прежде чем ехать на службу, Николаи решил заехать на Унтер-ден-Линден, чтобы еще раз переговорить с шуцманом, заставшим Редля в притоне гомосексуалистов. Он видел его там накануне вечером и знал, что дежурство полицейских заканчивалось в восемь часов утра.

Сделав распоряжение горничной о своем раннем завтраке, Николаи направился в свой кабинет, на ходу вытаскивая из кожаного чехольчика перочинный ножичек для вскрытия пакета. Плотно закрыв двери, он торопливо распечатал пакет и вытащил лист, на котором торопливой рукой был составлен отчет о задержании помощника Редля, который признался об этом только после применения к нему, как писал Урбанский, мер устрашения.

«…На первом допросе задержанный при получении письма на имя Никона Ницетаса назвался Бераном и сказал, что является помощником важного господина, который за услуги платит ему большие деньги. Поэтому он не вправе назвать его имя…

На втором допросе Беран уверял, что он ни в чем не виноват, и объяснял свое знакомство с важным господином развратными привычками последнего, для удовлетворения которых тот искал знакомства с одним офицером, а Беран ему в этом помогал. Этот господин хорошо ему платит, и поэтому он не вправе назвать его имя…

На третьем допросе под угрозой применения мер устрашения Беран признался, что его господина зовут Вальтер Редль и что он периодически приезжает развлечься в Вену. А несколько дней назад попросил его об услуге – «забрать на почтамте письмо, адресованное Никону Ницетасу, за что обещал целых пять крон…»

В пакете также оказалась записка с рассуждениями и планом задержания полковника Редля следующего содержания:

«…Как нам стало известно от Берана, он не имел практической возможности напрямую информировать Редля, находящегося в Праге, обо всех подробностях того, что с ним могло происходить. Но о возможных болезнях или несчастных случаях, о возможных подозрениях и опасностях, о неожиданном аресте, о вынужденной затем работе под контролем арестовавших его и обо всех других предусмотренных и, главное, непредусмотренных неожиданностях. Но для профессионала такого уровня, как Редль, на самые шаблонные случаи должны были быть предусмотрены особые сигналы-предупреждения, состоящие из каких-либо заранее согласованных слов, выражений или фраз, которые должны были вызывать у него определенные меры безопасности и ответные действия. Находясь под постоянным прессингом, Беран рассказал, что в случае острой необходимости он может с «хозяином» связаться путем телефонного звонка по определенному номеру и обязательно сказать абоненту набор ничего не значащих для обывателя слов. В этом случае через день или два Редль должен непременно приехать в Вену, чтобы на месте разобраться, что к чему. Не сразу, но мы уговорили Берана позвонить полковнику Редлю и произнести обусловленный для экстренного случая этот набор слов. Мы проконтролировали звонок помощника, который повторил в трубку слова, которые заучил наизусть. Ронге только попросил его дополнительно передать хозяину, что якобы он неизлечимо болен. Будем надеяться, что после этого звонка полковник Редль обязательно появится у Венского почтамта в четверг или в пятницу. За письмами теперь некому идти, кроме него…»

«Вот болваны, – возмутился про себя Николаи, – лишние слова могут навести профессионала, каким Николаи считал Редля, на подозрение. В таком случае он может и не приехать, и тогда вся операция непременно провалится. Ведь даже если Редля задержат при получении письма-ловушки, Урбанскому и его верному заместителю, Ронге, нелегко будет доказать его виновность. А в случае если он не явится за письмами, и вообще нечего говорить о его вине. Уж тогда-то он непременно выйдет сухим из воды. Ну что же, как говорят русские: «Поживем – увидим».

3

Прошло несколько дней. Безвыездно проработав всю неделю в управлении, майор Николаи в понедельник решил отдохнуть и всей семьей выехал в поместье ушедшего в отставку тестя. Уйдя на покой, генерал Кольгоф стал ярым сторонником войны с Россией и постоянно упрекал кайзера в нерешительности. Николаи, чтобы лишний раз с ним не спорить, сбежал от назойливого тестя, сославшись на то, что редко видит своих девочек. Он повел их всех в парк. Старшие с удовольствием играли в бадминтон, а малышка Мари-Луиза неотступно следовала за отцом, засыпая его самыми необычными вопросами:

– А почему солнце не падает на землю? – и не дослушав обстоятельного ответа отца, задавала новый вопрос:

– А почему на всех деревьях не растут яблоки? – и тут же, увидев приближающегося кавалерийского унтер-офицера, закричала и захлопала в ладошки:

– Дяденька солдат, дяденька солдат, покатай меня на своей лошадке.

– Господин майор, вам срочный пакет из Вены, – доложил военный, протягивая покрытый сургучовыми печатями плотный коричневый конверт.

– И здесь мне покоя нет, – недовольно проворчал Николаи и, подтолкнув Мари-Луизу к старшим девочкам, поспешил к дому.

Дочь, недовольная тем, что отец не разрешил ей покататься на лошадке, на которой прискакал гонец, захныкала, направляясь к сестрам.

«Так и не увижу, как девочки мои повзрослеют и выйдут замуж. Только и останется, что на старости внуков нянчить», – удрученно подумал Николаи, заходя в дом.

К радости Николаи, Кольгоф после сытного обеда пошел отдыхать. Воспользовавшись его отсутствием, майор зашел в кабинет и, плотно прикрыв дверь, быстро распечатал конверт.

Первая же строчка, написанная твердой рукой Урбанского, ошеломила его так, что он мешком рухнул на стул.

«…Полковник Редль покончил жизнь самоубийством…»

«Как же это могло произойти?» – всплыла в мозгу единственная мысль. Только по истечении какого-то времени Николаи усилием воли заставил себя думать отвлеченно о произошедшем трагическом событии. Он знал много смертей, но все они были вполне предсказуемым результатом человеческой жизнедеятельности, связанной с войнами, несчастными случаями и болезнями. С суицидом же всегда жизнерадостного, находящегося на взлете карьеры человека сталкивался впервые. Ведь даже его бывший руководитель, аристократ до мозга костей, граф Эйленбург, после того как за гомосексуальные склонности от него отвернулись кайзер и все высшее общество, и тот живет себе поживает и, как говорят русские, «в ус не дует». Что же такое могло произойти, чтобы жизнелюб Редль наложил на себя руки? Этот простой вопрос не находил в его голове вразумительного ответа. Ведь даже в случае задержания его при получении письма-ловушки он мог запросто отвертеться. Неужели костоломы Эвиденцбюро заставили его расколоться? Нет, и еще раз нет! Не тот Редль человек, которого могли запугать. Но могли же применить к нему физическую силу. И опять нет! Полковник Редль слишком известный человек, а не какой-то там мелкий чиновник или обыватель. Может быть, под грузом осознанной вины он наложил на себя руки? Тоже нет! Он никогда не был щепетильным в вопросах совести и чести, впрочем, как и большинство офицеров Эвиденцбюро. «Разведка, так же как и политика, не делается чистыми руками», – часто повторял он чьи-то мудрые слова. «Может быть, это неожиданное самоубийство объяснит мне полковник Урбанский?» – Николаи поднял с пола выпавшее письмо и начал внимательно вчитываться в него, стараясь прочитать что-то необычное между строк.

«…Приняв в прошедшую пятницу сообщение о том, что необходимо немедленно выехать в Вену, и, по всей видимости, предупреждение о том, что нужно действовать с предельной осторожностью, полковник Редль в тот же день получил, по его собственной просьбе, разрешение на кратковременный отпуск для улаживания личных дел. Разрешение отдал генерал Гизль – командующий 8-м армейским корпусом. Затем он выехал на машине из Праги в Вену. Около шести вечера Редль вошел в здание почтамта и, подойдя к окошку, протянул почтовой служащей лист бумаги, на котором было написано: «Никон Ницетас».

В соответствии с полученной инструкцией женщина постаралась привлечь к этому внимание окружающих:

– Никон Ницетас? – переспросила она громко.

Незнакомец ничего в ответ не сказал, явно не желая продолжать диалог. Ей оставалось приступить к поиску требуемой корреспонденции на соответствующих полочках «до востребования». Она занималась этим по возможности долго, но в конце концов протянула получателю найденные письма. Клиент расписался на формуляре о получении и покинул почтамт. К нашему стыду, в это время оставленные для наблюдения агенты где-то расслаблялись. В целях конспирации Ронге при инструктаже не указал, что они должны вести слежку именно за полковником Редлем, которого они хорошо знали в лицо…»

«Прибыть перед закрытием почтамта! До этого мог додуматься только профессионал экстра-класса», – удовлетворенно подумал Николаи и продолжил чтение.

«…Приблизительно час спустя или более того так и не нашедшие след получателя писем сыщики по команде майора Ронге выехали на такси в отель «Кломзер». И тут им безмерно повезло. В ходе разговора с таксистом выяснилось, что он подвозил солидного господина, который обронил кожаный футляр от перочинного ножичка. Когда агенты стали выяснять, откуда ехал этот господин, выяснилось, что от почтамта и что он довез его до кафе «Кайзерхоф». По прибытии в гостиницу «Кломзер» преследователи начали опрос обслуживающего персонала. Первым делом они поинтересовались, кто за последний час приехал в отель. Портье, глянув на ячейки с ключами, ответил, что за указанное время в отель проследовали человек двадцать пять. Потом они показали потерянный футляр и поинтересовались, не спрашивал ли кто-нибудь из постояльцев о нем. Портье ответил отрицательно. Увидев, что по мраморной лестнице спускается высокий модно одетый господин в мягкой шляпе, наполовину скрывающей лицо, один из сыщиков на всякий случай обратился к служащему отеля с просьбой:

– Спросите, не его ли это футляр.

Подойдя к полковнику Редлю, явно собравшемуся на вечернюю прогулку, портье вежливо спросил его, не терял ли он футляр от перочинного ножичка. Полковник уверенно заявил, что футляр принадлежит ему, поблагодарил швейцара и, положив находку в карман, вышел из отеля.

Сыщики, сразу узнав в высоком шикарно одетом господине полковника Редля, неуверенно последовали за ним. Опытный разведчик сразу заметил это, и, чтобы окончательно убедиться в том, что после опознания им своего футляра за ним установлено наблюдение, он порвал какую-то бумагу, оказавшуюся в кармане и веерообразным движением руки разбросал клочки по тротуару. Сыщики кинулись собирать клочки бумаги, думая, что это какие-то важные документы, а Редль в это время поймал такси и умчался в неизвестном направлении. Зная о предпочтениях Редля, Ронге направил агентов в места, которые он мог непременно посетить. Только через несколько часов они обнаружили его у дома, где проживал Беран. Не застав помощника дома, Редль направился в «Кломзер». Где он еще был, с кем встречался в этот вечер, нам неизвестно. Возвратившись под наблюдением сыщиков в отель, полковник сразу же направился в свои апартаменты.

В это время Ронге, которому доставили бумажки, разорванные Редлем на улице, потратил немало времени на их разборку, но это оказался лишь какой-то никому не нужный денежный счет.

Прекрасно понимая, что у нас на руках нет никаких доказательств вины полковника Редля, мы с Ронге решили доложить обо всем начальнику Генштаба, генералу Конраду фон Хётцендорфу, который в это время обычно ужинал в «Гранд-отеле». Узнав о предательстве полковника Редля, генерал был крайне потрясен, начал метать громы и молнии. Но вскоре, немного успокоившись, сказал:

– Мы должны узнать всю меру его падения и избавить вооруженные силы от этого потрясения! Предатель должен быть арестован, он не имеет права жить! Если нет причин против этого, то предатель должен предстать перед небесным судьей!

– Но господин генерал, – возразил я, – у нас нет никаких реальных доказательств его вины, которые мы могли бы предъявить начальнику полиции или прокурору для получения санкции на арест! Ничего, кроме показаний его помощника Берана, у нас нет.

– Тогда мы должны от него самого услышать, насколько далеко зашло его предательство, – воскликнул генерал, – потом он должен умереть… Причину его смерти не должен знать никто. Полковник Урбанский, возьмите еще троих офицеров – Ронге, Хофера и Венцеля Форличека. Все должно быть закончено еще сегодня ночью. Во времена моей молодости, если какой-нибудь офицер уличался в заведомо неблаговидном поступке, то его коллеги клали у изголовья его кровати записку с разоблачением и заряженный револьвер, после чего все однозначно решалось во имя чести и справедливости! – Эти слова прозвучали для нас как руководство к действию…

В полночь я, генерал-майор Хофер, майоры Ронге и Форличек направились в апартаменты полковника Редля. Он сидел за столом и писал, но при нашем появлении встал и вежливо поклонился.

– Я слушаю вас, господа, – бодро произнес он.

Генерал Хофер высказал все свои подозрения.

– Я буду говорить с майором Ронге, – твердо сказал полковник, – только он может понять меня как разведчик разведчика.

Оставшись наедине с майором, Редль спросил:

– Вы арестовали Берана?

– Да! – ответил Ронге.

– А что было в конверте, который получил мой помощник?

– Три тысячи рублей!

– Теперь мне все ясно, – глухо промолвил Редль и попросил выполнить его единственную просьбу, дать пистолет.

Направляясь в апартаменты Редля, мы, несмотря на прямое указание генерала Конрада о необходимости его ликвидации, хотели просто побеседовать с ним, и поэтому у нас с собой никакого оружия не было. Я сразу же послал майора Ронге за пистолетом в его служебный кабинет! Получив оружие, Редль сразу стреляться не стал, но пообещал застрелиться позже.

Мы тщетно прождали в холле отеля обещанного самоубийства. В четыре часа пополуночи послали в номер к Редлю гонца, в ответ он пригрозил, что в случае появления на пороге незваных гостей будет стрелять без предупреждения.

Утром, поняв из доклада генерала Хофера, что Редль не собирается стреляться, Конрад предложил произвести негласный обыск пражской квартиры полковника Редля. Для этого он выделил свой спецпоезд. Ронге остался караулить Редля, а я вместе с генерал-майором Хофером и майором Форличеком в полдень был уже в Праге. Сразу же с вокзала мы выехали на такси в штаб 8-го армейского корпуса, в котором находилась и квартира Редля. Чтобы проникнуть туда, пришлось вызвать слесаря. Обыск мало чего дал, несмотря на то что мы обнаружили там оборудование целой фотолаборатории. Фотоаппараты фирмы Цейсса, наборы фотообъективов фирмы Теззара, копировальный аппарат, штативы, рефлекторы и лампы специального освещения, кассеты с фотопленками, но и для всего этого в штабе, как оказалось, не было специального помещения, а свою служебную фотоработу Редль производил прямо в комнате, плотно завешивая окно и действуя при искусственном освещении. Найденные нами нечеткие фотоснимки некоторых служебных документов, скорее говорили о том, что Редль тренировался, набивал себе руку, готовясь к какой-то важной фотосессии. Единственными компрометирующими личность полковника Редля документами была масса порнографических фотоматериалов, воспроизводящих сексуальные сцены между гомосексуалистами. Обо всем этом я доложил генералу Конраду.

В полдень по докладу оставленных в «Кломзере» агентов полковник Редль спустился в холл отеля, где встретился со своим давним другом, доктором Поллаком, главным прокурором генеральной прокуратуры верховного кассационного суда Австро-Венгрии. Они, горячо обнявшись при встрече, направились в ресторан «Ридхоф», который находится в Йозефштадте – старинной части Вены, несколько отстоящей от центра. Для этого друзья воспользовались машиной Поллака с шофером. По информации нашего постоянного агента в «Ридхофе», который, к счастью, работал в этой смене официантов, застолье происходило в отдельном кабинете. По его показаниям, разговор шел о щекотливой ситуации, в которую попал Редль, а также о том, что он собирается вернуться в Прагу и предстать перед своим командиром, генералом Гизлем. Это довольно нелегкое для обоих выяснение отношений завершилось телефонными переговорами с начальником венской полиции Гайером, которого Поллак попросил обеспечить полковника Редля автомобилем с шофером для поездки в Прагу, на что полицейский, сославшись на позднее время, попросил перенести решение вопроса на утро. Они договорились о том, что в понедельник Гайер примет полковника Редля. После этого разговора Поллак постарался поскорее закончить ужин и, холодно попрощавшись с Редлем, укатил на своем авто домой. Полковник Редль прибыл в отель вечером и сразу же направился в свои апартаменты.

Вечером, узнав обо всем этом, генерал Конрад вновь не на шутку разбушевался, призывая на голову предателя, который хочет всячески вызвать скандал и увильнуть от возмездия, кары небесные. Будущий вселенский скандал казался неизбежным. Ведь для того, чтобы такой скандал разразился, было достаточно, чтобы Редль официально предстал перед начальством, готовым его благосклонно выслушать.

– Что будем делать, если предатель рискнет откровенно высказаться перед начальником венской полиции Гайером и тот даст ему сопровождающих для поездки в Прагу, на суд генерала Гизля? – спросил генерал Конрад, и тут же сам ответил: – Надо сегодня же во что бы то ни стало покончить с ним. Если он не хочет стреляться, значит, ему должен помочь кто-то другой.

– Необходимо действовать немедленно, – поддержал его Ронге.

Ронге, прекрасно понимая, что при попытке проникновения в апартаменты Редля может получить пулю в лоб, решил, прежде чем вламываться в номер, разузнать у персонала отеля, давал ли полковник Редль им какие-либо указания.

В результате опроса портье майор Ронге узнал о том, что Редль ничего себе не заказывал, но позвонил сразу же после полуночи и попросил, чтобы в случае поступления на его имя телеграммы немедленно доставить ее к нему в номер. Чтобы его разбудили, даже если он будет спать.

– Позвоните полковнику Редлю и передайте, что пришла телеграмма, которую через несколько минут принесет посыльный, – приказал майор Ронге.

Перепуганный портье сейчас же исполнил приказание.

Майор Ронге послал своего сотрудника, которого Редль по прежней работе не знал, чтобы тот, вручив ему фальшивую телеграмму, на месте оценил обстановку. Посыльный поднялся по лестнице и постучал в дверь номера первого. Не получив ответа, он нажал на ручку двери, которая оказалась незапертой. В ярко освещенной комнате он увидел Редля, лежавшего под зеркалом, в которое, видимо, смотрелся, когда целился себе в голову. Сотрудник сразу же вышел из номера, стараясь никому не попадаться на глаза, он незаметно прошмыгнул мимо дремлющего портье, вышел из отеля и сразу же доложил майору Ронге о происшедшем.

После доклада Ронге генерал Конрад сразу же собрал комиссию в прежнем составе, к тому времени я уже прибыл из Праги.

Чтобы не вызвать подозрения, мы решили, чтобы о происшедшем первыми узнали работники отеля. Майор Ронге набрал номер портье и попросил пригласить к телефону полковника Редля. Таким образом и был обнаружен труп.

О случившемся сразу же оповестили полицию. Начальник полиции Гайер примчался в «Кломзер» вместе с врачом. Нашего вмешательства в этот момент не предполагалось. Однако денщик Редля, чех по имени Иосиф Сладек, который утром приехал из Праги к своему полковнику, и вместе с Гайером оказавшийся в апартаментах, сразу же показал, что валяющийся возле тела полковника Редля браунинг не был собственностью его господина. А еще он утверждал, что узнал от портье, что в номер первый нанесли полночный визит четверо офицеров, как они сказали, его верных друзей. Начальник полиции, которому мы рекомендовали версию о самоубийстве полковника Редля, порекомендовал денщику молчать. Об этом же был предупрежден и персонал «Кломзера»

Тем же утром генерал Конрад фон Хётцендорф составил краткую докладную записку в военную канцелярию императора такого содержания: «…В соответствии со служебным регламентом, часть первая, сообщаю вам, что проведенное непосредственно после смерти полковника Альфреда Редля расследование показало с полной достоверностью следующие причины его самоубийства: 1) гомосексуальные связи, которые привели к финансовым затруднениям, и 2) продал агентам иностранной державы служебные документы секретного характера. Самое вероятное и простое объяснение мотивов: Редлю нужно было много денег, и русские их ему предложили…»

Отложив в сторону исписанные нервным, торопливым почерком листки бумаги, майор Николаи задумался. Описанные полковником Урбанским события больше походили на занимательный детектив, если бы не страшный, трагический конец, которым закончилась наполненная опасными приключениями и шиком жизнь человека, которого он считал своим хорошим товарищем.

«Это было страшное и ничем не оправданное убийство, которое санкционировал лично генерал Конрад, а майор Ронге и его подручные хладнокровно его совершили, – подумал Николаи, – и все шито-крыто. Свидетелей убийства практически нет. Почти не оказалось и тех, кто всерьез мог заподозрить убийство в контексте происшедших событий. Даже офицеры, что ездили в Прагу, включая Урбанского, могли просто узнать, что после их отъезда произошло самоубийство Редля – и ничего неожиданного и удивительного в этом для них не было. Узнав об этом, они, наверное, лишь вздохнули с облегчением и удовлетворением! Что и говорить, австрийцы умело замели все следы этого необычного и – страшного дела. Что же из всего этого трагического дела мне следует извлечь?» – задумался Николаи.

«Надо провести полную реорганизацию военной разведки. И в самом деле, ведь кайзер дал мне карт-бланш! Другой такой возможности у меня уже никогда больше не будет!»