ГЛАВА ХIV Берлин. Август – сентябрь 1914 г

1

Несмотря на то что подполковник Николаи с момента своего назначения на должность шефа германской разведки сделал многое для подготовки к предстоящей войне, известие о ее объявлении было для него неожиданным. Еще накануне ничто не предвещало такого решительного со стороны кайзера шага, ибо он вновь находился в состоянии нерешительности. До последнего момента не было известно, где будет нанесен сокрушительный удар, на западе или на востоке. Все это внушало Николаи маленькую надежду на отсрочку войны, к которой Германия в достаточной мере не была готова, так же как и ее главные враги, Франция и Россия.

Но колесо войны завертелось, набирая обороты, и остановить его уже не представлялось возможным. Мобилизация населения шла полным ходом, переполненные эшелоны с войсками и техникой двигались к западным и восточным границам Германской империи. То же наблюдалось и в России, и во Франции.

Что же послужило толчком к принятию окончательного решения императора Вильгельма, который везде и всюду прилюдно говорил, что не хочет никакой войны, что готов протянуть руку дружбы своим потенциальным врагам? Постоянное давление со стороны генералитета Большого Генерального штаба, настойчивые требования правительства, которому надо было во что бы то ни стало поднять экономику страны за счет захваченных территорий, или наращивание военной силы странами Антанты и иезуитская политика Англии, которая до последнего момента заверяла кайзера о невмешательстве в случае войны в дела России и Франции? Скорее всего, на кайзера повлияло все это вместе взятое, неожиданно подтолкнув его к решительному шагу.

Накануне войны Николаи казалось, что он благодаря своей достаточно широкой сети агентов, раскинутой по всей Европе, знает о противнике все, начиная с количества штыков и сабель, сосредоточенных Францией и Россией на западных и восточных границах империи, и заканчивая объемами огнестрельных боеприпасов, продовольствия и фуража, доставляемых эшелонами к будущему театру военных действий. Но он не мог и предполагать, то, что мобилизация как в России, так и во Франции пройдет быстрее, чем это было запланировано в мобилизационных планах генеральных штабов противника, что план Шлиффена уже с первых дней своей реализации начнет пробуксовывать, все больше и больше увязая в непредвиденной Шлиффеном стойкости голландцев и глубоко эшелонированной обороне французов, и, наконец, что в драку ввяжется британский экспедиционный корпус. В первые дни после объявления Германией войны России, а затем и Франции стали видны политические просчеты кайзера и его внешнеполитического ведомства. Вильгельм, пытаясь найти союзников среди своих родственников-монархов, направил им соответствующие телеграммы. На что греческий король Константин ответил, что предпочел объявить о своем нейтралитете. Румынский король – из католической ветви рода Гогенцоллернов – тоже не оправдал надежд кайзера. Вильгельм воспринял это как оскорбление, и отныне Греция и Румыния стали рассматриваться им как потенциальные противники. Когда были расставлены все точки над «i», выяснилось, что Антанта по отношению к Германии и Австро-Венгрии обладает значительным преимуществом в живой силе и военном потенциале. А самое страшное, произошло то, чего Николаи больше всего опасался: война на два фронта. Составляя свой план, Шлиффен и Генштаб исходили из того, что русская армия полностью отмобилизовывалась за 40 дней, а германская за 17 дней. Если от 40 отнять 17, то получится, что в запасе Германии 23 дня, – за эти 23 дня германские войска должны были успеть, пройдя через Бельгию, разгромить Францию, после чего, используя прекрасно налаженный железнодорожный транспорт, перебросить все свои силы против русской армии, которая к тому времени еще только начнет собираться возле границ после мобилизации. Никто из германского Большого Генерального штаба не мог и предполагать, что не бравшаяся никем в расчет Бельгия сможет на несколько недель задержать продвижение германских полчищ и что Россия, видя нависшую над Францией угрозу, направит свои еще не полностью отмобилизованные армейские корпуса в наступление по всей линии германской и австро-венгерской границы. Все это втягивало Германию в затяжную войну на два фронта, которую, как он знал, экономика страны долго не выдержит.

Поэтому видя, как толпы ликующих немцев с радостью и воодушевлением встретили известие о начале войны, шумно приветствуя своего земного бога кайзера, Николаи неожиданно для себя подумал: «На сколько же хватит им этого ура-патриотического запала, после того как правительством будет объявлено о введении режима строжайшей экономии и «затягивания поясов»? Будут ли они тогда каждодневно вывешивать на своих домах флаг монархии и выпивкой отмечать потопление британских кораблей, приветствуя подводную войну, начатую нетерпеливым гросс-адмиралом Тирпицем, и отпускать легкомысленные шуточки, когда все новые страны объявляют нам войну? Вряд ли, – уверенно заключил для себя Николаи, – патриотический угар вскоре пройдет, и вместо этого в их душах останется горький осадок, и тогда, голодные и изможденные, они в лучшем случае начнут на своих кухоньках упрекать и винить своего императора во всех смертных грехах, а в худшем вслед за социалистами выйдут на улицы Берлина с революционными лозунгами. И тогда поражение Германии неизбежно». С этими мрачными мыслями Николаи собирался на очередной утренний доклад императору.

Направляясь на своем новеньком, еще блестевшем лаком «Даймлере» по Унтер-ден-Линден к дворцовой площади, Николаи заметил, что в ту же сторону движется и празднично одетый и чем-то возбужденный народ. У ворот российского императорского посольства толпа то и дело подхватывала гимн «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!». Слышалась площадная ругань в адрес России и ее союзников. Главная улица Берлина, больше похожая на реку, вышедшую из берегов, шумно перелившись через Дворцовый мост на остров Шпрееинзель, затопила собой все пространство Дворцовой площади.

Перед резиденцией кайзера Николаи увидел огромную толпу, которая, несмотря на ранний час, собралась под балконом явно в ожидании выхода императора Вильгельма. Горожане не догадывались, что император уже давно покинул свой Берлинский замок и теперь лишь изредка наведывался туда, для того чтобы принять своих генералов и советников. Шумные патриотические манифестации и демонстрации надоели кайзеру, они попросту мешали ему сосредоточиться для великих дел.

Николаи вспомнил вдруг, как шумела и восторженно орала толпа, впервые собравшись на Дворцовой площади, сразу же после объявления о начале войны с Россией. Народу было столько, что яблоку негде было упасть. Сквозь неумолкаемый гул слышны были восторженные крики и здравицы в честь императора, сытые и радостные лица берлинцев то и дело озаряли магниевые вспышки фоторепортеров, все с надеждой смотрели на балкон, где по большим праздникам любил являться народу кайзер. Тогда Николаи с большим трудом протиснулся к самому балкону, на котором вскоре во всем своем величии и блеске появился император Вильгельм II в армейской полевой форме и, словно Наполеон, заложив руку за обшлаг мундира, орлиным взором окинул бурлящую площадь и только после этого обратился к своим подданным с прочувствованными словами:

«Для Германии настал грозный час испытаний. Окружающие нас враги заставляют нас защищаться. Да не притупится меч возмездия в наших руках… А теперь я призываю вас пойти в церковь, преклонить колени перед Богом, справедливым и всемогущим, и помолиться за победу нашей доблестной армии…»

Прошло время, а патриотический угар все еще витал над Берлином, затуманивая мозги не только простолюдинов, но и сильных мира сего. Несмотря на пробуксовывание плана Шлиффена, все еще верили в победу не только над Францией, но и над Россией, и потому кайзер радостно потирал руки после докладов о хоть и медленном, но продвижении германских войск на западе, и впадал в отчаяние, слыша о движении русских армий в Пруссии и Галиции.

В кабинете императора, окна которого выходили в парк, все стены были завешаны картами с западного и восточного театров военных действий, правда, в отличие от прежних, которые Николаи видел задолго до начала войны, они были испещрены жирным стрелами, пронзающими территории противников насквозь.

Когда Николаи по приглашению генерал-адъютанта вошел в кабинет кайзера, тот, не обращая на него никакого внимания, озабоченно изучал карту северо-западной части Европы, испещренную жирными, острыми, как лезвие ножа, стрелами, направленными на Россию. Потом, подойдя к окну, он резко распахнул его и подставил свое разгоряченное лицо прохладному ветерку, поднимающемуся со Шпрее.

Николаи молча стоял перед огромным столом, стоящим посредине кабинета, заваленным картами более крупного масштаба, которые тоже рассекали острые и безжалостные стрелы, наблюдая за маневрами императора и ожидая непременной выволочки за слабую работу разведки на первом этапе войны. Но вместо этого услышал неожиданный вопрос:

– Господин подполковник, вы слышали о том, что в ночь накануне объявления войны России в коридорах нашего замка являлось привидение Гогенцоллернов – «Белая женщина», обычно предвещающая нашему роду несчастье? Я, конечно, мало верю во всякие там предрассудки, но видение это заставляет задуматься. Что вы думаете на этот счет?

– Война, ваше величество, – после небольшой паузы ответил Николаи, – и с многочисленными потомками Гогенцоллернов всякое может случиться. Как говорят французы: «A la guerre comme a1 la guerre».

– Вы правы, – нехотя согласился кайзер, – на войне как на войне. А впрочем, не стоит на такие пустяки обращать внимания. Давайте лучше перейдем к самым насущным вопросам. Скажу прямо, первые дни войны для нас не очень утешительные. План Шлиффена трещит по швам. Прошло уже столько времени, а мои солдаты еще даже не овладели бельгийской столицей, которую должны были уже давно захватить. Не лучше картина и на восточном театре военных действий. Русские вступили в пределы Пруссии, а мои генералы, вместо того чтобы дать им достойный отпор, отступают. Плохи дела и у наших союзников, русские армии уже на подходе к Ламбергу (Львов)…

– По моим сведениям, в городе уже со вчерашнего дня хозяйничают русские, – сказал Николаи.

– А почему я об этом узнаю только сегодня? – недовольно промолвил кайзер.

– Ваше величество, я сам только сегодня из телефонного разговора с коллегой Ронге узнал о поспешном отходе австро-венгерской армии на запасные позиции…

– Запасные позиции, – возбужденно воскликнул кайзер, – мои генералы должны знать, что на германской территории у них единственная позиция – граница. И с теми, кто хоть раз попытается отступить, уйти на запасные позиции, я буду расставаться, несмотря ни на какие заслуги. Вы знаете подробности боев под Гумбиеном? – император торопливо прошествовал к карте Пруссии и задумчиво уставился на свежие пометки генштабистов.

– Да, ваше величество! У меня информация из самых первых рук, – сказал Николаи, вспомнив свой недавний разговор с тестем, генералом Кольгофом, дивизия которого, потеряв в боях с русскими почти половину своего состава, была отведена в глубокий тыл на переформирование. – С вашего позволения я вкратце расскажу о том, что там произошло…

– Нет! – воскликнул кайзер. – Соблаговолите представить мне не краткие, а исчерпывающие сведения, тем более что они исходят, как я понимаю, от участника тех событий. Не могли бы вы назвать имя этого человека?

– С удовольствием, ваше величество. Это командир дивизии генерал Кольгоф.

– Я знаю этого бравого пруссака и думаю, что он достойно сражался с русскими.

– Да, ваше величество, в боях под Гумбиеном он потерял почти половину своих солдат и с честью вышел из окружения. Сейчас его дивизия находится на переформировании…

– Не надо лишних слов, – прервал подполковника кайзер, – я знаю, что генерал Кольгоф ваш тесть и как настоящий прусский офицер не любит приукрашивать действительность. Я с нетерпением жду вашего доклада.

– Диспозиция 8-й армии генерала Притвица на момент вторжения русских армий проходила по линии Бартенштейн – Инстербург. Зная о предстоящем наступлении двух русских армий, 1-й генерала Ренненкампфа и 2-й генерала Самсонова, командование 8-й германской армии решило в приграничные бои не втягиваться, а дать армии Ренненкампфа возможность углубиться максимально на запад, полагая, что чем дальше она оторвется от своей базы снабжения, тем будет уязвимее. Поэтому командирам корпусов и дивизий был отдан приказ не вступать в боевое столкновение с русскими, чтобы они достигли Гумбинена.

12 августа передовой отряд 1-й русской армии генерала Ренненкампфа, состоявший из кавалерийской дивизии, при поддержке пехотной дивизии начал вторжение в Восточную Пруссию и занял город Маргграбов. 17 августа начала наступление 1-я армия, насчитывавшая около двухсот тысяч человек. Она пересекла границу на пятидесятипятикилометровом фронте, разделенном Роминтенским лесом, и двинулась по направлению к Кенигсбергу. Генерал Франсуа, корпус которого, как вы знаете, был сформирован из уроженцев Восточной Пруссии, вопреки приказу Притвица с самого начала был решительно настроен не допустить ни одного русского на прусскую землю и тем самым в нарушение стратегического замысла командования 8-й армии слишком далеко выдвинулся вперед. Тогда Притвиц приказал Франсуа остановиться.

Франсуа энергично возразил по телефону, доказывая, что чем ближе к России он встретит противника, тем меньше опасности для германской территории. В час дня 17 августа Притвиц получил от Франсуа донесение, что он уже вступил в соприкосновение с противником в Сталюпенене, в тридцати двух километрах от Гумбинена.

Обнаружив корпус Франсуа у Сталюпенена, русские начали атаку. Бой развернулся в нескольких километрах к востоку от города. После получения донесения от Франсуа ему еще раз по телефону и телеграфу было приказано приостановить боевые действия и отступить. По приказанию Притвица в штаб корпуса выехал генерал-майор Кольгоф, дивизия которого находилась в резерве армии. Поднявшись на колокольню, где находилось командование корпуса, он сквозь грохот боя крикнул генералу Франсуа: «Командующий приказывает немедленно прекратить бой и отступить к Гумбинену!» На что Франсуа ответил: «Сообщите генералу фон Притвицу, что генерал фон Франсуа прекратит бой, когда разобьет русских!»

Так ничего и не добившись, генерал Кольгоф возвратился обратно, предложив генералу Притвицу двинуть свою дивизию для поддержки корпуса, который русские начали обходить. Но помощи не потребовалось, и вскоре Франсуа доложил, что не только остановил русских, но и заставил их спешно отступать, захватив около трех тысяч пленных.

Только после этого Франсуа отступил ночью к Гумбинену. Видя, что русские остановились и не преследуют его корпус, генерал Франсуа телефонировал фон Притвицу, требуя разрешения контратаковать вместо того, чтобы отступать.

«Это блестящая возможность, – настаивал он, – поскольку русское наступление было неравномерным и не настойчивым».

Притвиц колебался. Намереваясь дать бой за Гумбиненом, 8-я армия хорошо подготовила позиции вдоль реки Ангерапп. Но слишком раннее выступление фон Франсуа изменило план, и теперь его корпус находился в пятнадцати километрах к востоку от Гумбинена.

На окончательное решение Притвица повлиял приказ командующего 1-й русской армией генерала Ренненкампфа остановиться и ждать подхода 2-й армии, чтобы потом совместными усилиями взять 8-ю армию в клещи. Приказ был отдан русским командирам корпусов по радио с применением простого кода, который наш армейский криптограф без труда расшифровал. Было решено разбить русские армии по очереди, не дожидаясь их сближения.

Притвиц приказал Франсуа атаковать на следующее утро, двадцатого августа.

Перед рассветом тяжелая артиллерия Франсуа открыла огонь, застав русских врасплох. Обстрел продолжался полчаса. В четыре часа утра его пехота двинулась вперед. Русские батареи открыли ответный огонь, но это продолжалось недолго. Кончились снаряды.

Две дивизии Франсуа отрезали от основных сил передовую дивизию русских, потери которой составили шестьдесят процентов, она была фактически уничтожена. Кавалерия Франсуа с тремя батареями на конной тяге, далеко обойдя русский край и не встречая сопротивления кавалерии противника, не имевшей артиллерии, атаковала русский обоз. Таковы были успехи корпуса, действовавшего против правого фланга Ренненкампфа, на левом фланге положение было совсем другим.

Дивизия генерала Кольгофа, направленная Притвицем для поддержки левого фланга корпусу Франсуа, совершила ночной рейд и, переправившись через реку, ранним утром начала бой. Неожиданно она была обстреляна из тяжелых орудий. Пехота, прижатая к земле, лежала, не смея поднять голову. Вокруг рвались патронные и снарядные ящики, носились обезумевшие лошади. Во второй половине дня соседняя дивизия из корпуса Франсуа под массированным огнем противника дрогнула. Одна рота бросила оружие и побежала, за ней вторая, паника охватила целый полк, потом его соседей. Вскоре по полям и дорогам в тыл бежали батальоны. Офицеры дивизии бросились к ним наперерез, пытаясь остановить бегущих. Тщетно. Они остановились только через двадцать километров. Дивизии генерала Кольгафа тоже пришлось нелегко, но его солдаты, несмотря на огромные потери, выдержали бой и не дали русским войскам преследовать отступавших. Кольгоф, как и многие его солдаты, был тоже ранен в этом бою…

– Я думаю, ничего серьезного? – озабоченно прервал рассказ кайзер.

– Скользящее ранение осколком в грудь, ваше величество.

– Иного я от генерала Кольгофа и не ожидал. Прусский офицер никогда не повернется к врагу спиной.

Император снова подошел к подробной карте Восточной Пруссии, лежащей на большом столе, и легкими штрихами остро отточенных карандашей быстро и умело нанес обстановку, озвученную Николаи.

– Мольтке мне уже докладывал о критическом положении 8-й армии, но не так подробно. Вот к чему может привести неповиновение. Вместо того чтобы заманить 1-ю русскую армию в западню, из-за нерешительности Притвица и преступной неисполнительности Франсуа, который, манкируя стратегический замысел командования, погнался за легкой победой, моя лучшая армия теперь сама может оказаться в клещах. Это по их вине Восточный фронт готов вот-вот развалиться. Нужен кто-то смелый, сильный и решительный, способный немедленно взять командование в свои руки…

– Я недавно возвратился из Бельгии и видел, с каким спокойствием и умением была организована осада Льежа.

– Да! Вы правы, – радостно воскликнул кайзер, – герой Льежа Людендорф, по-моему, будет хорошим начальником штаба 8-й армии. Он сейчас в Намюре, где руководит штурмом второй большой бельгийской крепости, но на Восточном фронте он нужнее. Конечно, Мольтке будет против того, чтобы я оголял наш Западный фронт, но обстоятельства выше нас. Надо поступиться малым, чтобы сохранить целое.

Не откладывая в долгий ящик, кайзер позвонил Мольтке.

– Что вы скажете на то, чтобы немедленно заменить командование 8-й армии? Начальником штаба я предлагаю назначить Людендорфа, – сказал император, нервно постукивая карандашом по столу. Выслушав ответ, он категорически заявил: – Только он может спасти положение на востоке. Я не знаю другого человека, которому бы я абсолютно доверял. Распорядитесь, чтобы Людендорф завтра же был в Кобленце. Я выезжаю сегодня вечерним поездом.

– Ваше величество, а как же мой доклад о деятельности германских спецслужб в условиях военного времени?

– Я готов выслушать ваш доклад в Кобленце. Могу вас захватить с собой. Или у вас есть еще дела в Берлине? – заметив нерешительный взгляд, брошенный Николаи на улицу, спросил кайзер.

– Нет-нет, – запротестовал подполковник, прекрасно зная, что кайзер, сам частенько снедаемый приступами нерешительности, ненавидел это у других, особенно у людей, его окружающих, – я уже закончил все свои дела в Берлине и готов выехать на Западный фронт, где мне в скором времени предстоит множество важных дел, – уверенно добавил он.

Так уж получилось, что за все время пребывания в Берлине Николаи так и не смог выбрать время, чтобы навестить свою семью. И был рад тому, что накануне успел поговорить с фрау Николаи и дочерьми по телефону.

2

В полдень следующего дня поезд прибыл на вокзал города Кобленц, где императора встретили начальник Генерального штаба Мольтке и руководитель военного ведомства Фалькенгайм. После непродолжительного разговора Вильгельм вместе со всей своей свитой и адъютантами расположился в роскошных и вместительных автомобилях, специально изготовленных фирмой «Даймлер-Бенц» для руководства полевого Генерального штаба, и в сопровождении мотоциклистов шумно покатил в старый замок бывшего курфюрста Трирского, где он остановился на жительство.

Дав Николаи время, чтобы тот после дальней дороги привел себя в порядок, кайзер назначил ему аудиенцию на пять часов пополудни.

Без четверти пять Николаи был уже на площади перед замком и в сопровождении адъютанта, который встретил его у ворот, проследовал по довольно ухоженному парку в мрачноватое здание, сложенное из огромных серых камней. Внутри здания на удивление было светло и сухо. В залах, которые они проходили, вовсю пылали камины. Вышколенные слуги в длинных парчовых ливреях предупредительно открывали перед офицерами двери.

Наконец адъютант остановился и торжественно произнес:

– Его величество король Пруссии и Германский император Вильгельм II! – И тут же два огромных гренадера распахнули обе створки высокой дубовой двери, ведущей в кабинет.

Обстановка в огромной комнате с высокими потолками была похожа на ту, что была в кабинете кайзера, находящемся в Берлинском замке, с небольшой лишь разницей: окна здесь выходили не в парк, а прямо на неторопливо несущий свои мутные воды Рейн. Стены были увешаны картами Европы и Российской империи, на огромном столе в беспорядке лежали карты более крупного масштаба, на одной из которых кайзер сосредоточенно делал какие-то измерения с помощью циркуля, занося результаты в толстый гроссбух.

– Вы можете начинать свой доклад, подполковник, – промолвил император, взглянув на Николаи долгим, пронизывающим взглядом.

– Ваше величество, – торжественным голосом начал офицер, – с началом боевых действий большая часть агентуры как на Западе, так и на Востоке оказалась не у дел. Этому есть объективные причины, и прежде всего то, что разведбюро армейских корпусов, которые занимались организацией сбора необходимой информации о противнике, находятся в постоянном движении вместе со своими штабами. Налаженные связи потеряны, а возобновление их не всегда рационально. Информация, добываемая военными агентами, из-за противодействия контрразведок вражеских стран очень сильно запаздывает и потому малоэффективна. В условиях современной войны, как показала практика Балканских войн, более оперативным и эффективным становится ведение тактической разведки не только с помощью аэропланов, «Цепеллинов» и других технических средств, но и путем массовой заброски агентуры в прифронтовые районы и на стратегически важные объекты противника…

– Но для организации массовой заброски агентов вы потребуете у меня дополнительных средств, – недовольным голосом перебил Николаи кайзер.

– Для этого я не попрошу у вас ни пфеннинга, ваше величество, – заверил подполковник, – большая часть людей будет обучаться на базе ранее созданных нами школ. Еще несколько я планирую создать в тылу наших действующих армий. Подготовка агентов будет осуществляться по разработанной мной программе в течение двух-трех недель…

– Но что можно изучить за две-три недели? – удивился кайзер. – Ведь насколько я знаю, раньше вы обучали своих людей не меньше полугода.

– Они должны знать лишь азы разведывательной деятельности, ведь суть массовой заброски агентов в прифронтовую зону противника и заключается в том, что для этого понадобится самый неприхотливый людской материал. Для этого дела подойдут не только дезертиры, но и пленные, переселенцы, бывшие контрабандисты, уголовники и тому подобная публика, которая должна будет собирать информацию в объеме подготовленного мной опросника и при необходимости совершать в тылу противника диверсии…

– Но пленные и дезертиры могут сразу же сдаться в руки полиции и контрразведки, как только окажутся за линией фронта, – резонно заметил император, оторвавшись от своей работы.

– Я этого не исключаю, ваше величество. Но даже если половина из них вернется назад с добытой информацией, которая будет хорошо оплачиваться, то, как говорят русские, «Овчинка выделки – стоит»! Кроме того, этих людей можно в полной мере использовать и для дезинформации противника…

– Но неужели вы так и не попросите у меня денег для своей службы? – удивленно произнес кайзер. – Даже гросс-адмирал Тирпиц, еще не потопив ни одного вражеского корабля, уже требовал дополнительные средства на свою «подводную войну».

– Не скрою, мне тоже понадобятся средства на создание станций радиоперехвата и дешифровки, которые могли бы принимать все шифротелеграммы противника и своевременно обрабатывать их. Для обнаружения радиопередатчиков противника, работающего в нашем тылу, необходимы сотни радиопеленгаторов. Средства понадобятся и для функционирования контрразведывательных групп за границей, для нейтрализации вражеской разведки, окопавшейся в нейтральных странах. Кроме того, еще перед началом войны мы начали разработку программы «национально-освободительного движения» в колониях враждебных нам стран. В настоящее время мои люди вышли на ряд влиятельных военных и политиков, которые с нашей помощью готовы вооруженным путем бороться с британскими войсками в Индии, Иране и Афганистане…

– И что для этого нужно?

– Сто тысяч винтовок, тысячу пулеметов и хотя бы пятьсот орудий…

– Это же месячная потребность одного лишь Западного фронта, – возмущенно промолвил кайзер, – сегодня мы просто не в состоянии помочь вашим друзьям, так что оставим этот вопрос до лучших времен. А что касается вопросов радиотелеграфной разведки и контрразведки за границей, то необходимые средства я изыщу. И еще, подумайте над вопросом ослабления России. Вы, насколько я знаю, бывали там и составили довольно впечатляющий отчет.

– Да, ваше величество, – удивленно произнес Николаи, сразу же вспомнив о своей поездке в Россию.

– Надо методически и планомерно расшатывать российскую верхушку, а социалисты непременно этим воспользуются для того, чтобы прийти к власти, так как они уже пытались это сделать десять лет назад. Начните со сбора компромата на императорскую семью, вокруг которой в ожидании поживы вьется столько темных личностей, что выбор будет огромный…

– Ваше величество, – неожиданно прервал кайзера генерал-адъютант, – вы приказали доложить, как только прибудут начальник полевого Генерального штаба генерал фон Мольтке и генерал Людендорф.

– Пригласите!

Обе створки дверей торжественно распахнулись, и в кабинет вошли генералы. Не доходя нескольких шагов до императора, офицеры остановились, одновременно склонив головы и лихо щелкнув каблуками.

Император, приветливо улыбаясь, шагнул им навстречу.

– Рад приветствовать у себя победителя Льежа, – торжественно произнес он, – я вынужден отозвать вас, Людендорф, с Западного фронта в момент решающих действий, которые, дай бог, будут такими же победоносными, как и раньше. Я наслышан о ваших выдающихся подвигах на Западном фронте и искренне признателен вам за это. В знак моей благодарности за вашу героическую службу Отечеству я вручаю вам орден «За заслуги».

Генерал-адъютант услужливо представил императору раскрытую муаровую коробочку с наградой. Прикрепив к генеральскому мундиру орден, кайзер по-отечески обнял героя и похлопал его по плечу.

– Только такой выдающийся полководец, как вы, способен остановить орды московитов. Надо спасать Восточную Пруссию – ведь именно там зародилось все могущество Германской империи, выросли самые верные рыцари! Вы должны в полной мере осознать, что сегодня там главная опасность для немцев и всей войны! Начальник Генерального штаба уже, наверное, обрисовал вам непростую обстановку, которая существует на Восточном фронте.

– Да, ваше величество! В общих чертах, – глухо отозвался Людендорф.

– Назначая вас на должность начальника штаба восьмой армии, я хочу заверить вас в том, что вы, конечно же, не будете нести ответственности за то, что уже произошло на востоке, и верю, что с вашей энергией вы можете предотвратить там самое худшее.

– Яволь, ваше величество, – щелкнул каблуками Людендорф, – а кто же будет командующим?

– Пауль фон Бенкендорф унд Гинденбург, – ответил кайзер.

– Но он же, по-моему, в отставке, – удивленно произнес новоиспеченный начальник штаба армии.

– Вы правы, Гинденбург в 1911 году с должности начальника штаба корпуса ушел в отставку, но когда началась война, он прислал мне письмо, в котором предложил свои услуги. Зная о его военных заслугах во время Франко-прусской войны и в период службы начальником штаба армейского корпуса, я решил назначить его командующим. Уверен, что он меня не подведет.

– Я тоже уверен в этом, ваше величество, – услужливо поддержал кайзера Мольтке, – фон Гинденбург отстоит Восточную Пруссию, чего бы это ему ни стоило! И в этом деле генерал Людендорф будет ему незаменимым помощником.

– Дай-то бог! – воодушевленно воскликнул кайзер и тут же предложил Людендорфу: – Просите у меня все, что хотите!

– Благодарю ваше величество за высокую оценку моей деятельности и награду. Думаю, что я вас не подведу. А прежде чем что-то у вас просить, я должен разобраться в обстановке. Хотя, пользуясь присутствием здесь подполковника Николаи, я бы хотел получить несколько специальных авто, предназначенных для перехвата шифротелеграмм и радиопереговоров противника. На Западном фронте это дело у подполковника поставлено прекрасно. Я лично в этом неоднократно убеждался.

Николаи, стоявший у окна и не принимавший в разговоре участия, услышав эти слова, повернулся к Людендорфу и, сделав несколько шагов ему навстречу, несколько смущенно сказал:

– Мне особенно приятно услышать высокую оценку деятельности военной разведки именно из ваших уст, генерал, – и, обратившись к кайзеру, добавил: – В Кобленце дожидаются отправки на Западный фронт шесть специально оборудованных автомобилей радиоразведки. Если позволите, ваше величество, я распоряжусь отправить их вместе с персоналом в распоряжение 8-й армии. И еще! Я бы хотел лично организовать работу этих станций и провести ряд мероприятий по дезинформации противника.

– Я не возражаю. Но прошу вас на Восточном фронте долго не задерживаться.

– Яволь, ваше величество, – обрадованно щелкнул каблуками Николаи.

3

К спецпоезду, состоящему из пяти темно-синих вагонов с окантовкой под слоновую кость, предоставленному кайзером для срочной поездки нового командования 8-й армии на Восточный фронт, по просьбе Николаи прицепили еще две грузовые платформы, на которые были загружены под завязку напичканные самой современной радиоаппаратурой огромные грузовики.

Прежде чем отправляться в путь, генерал Людендорф передал по телеграфу в штаб армии свой первый приказ, предписывавший прекратить отход 8-й армии и собрать в ударную группу все доступные воинские части гарнизонов городов Торн, Кульм, Грауденц, Мариенбург, Штрасбург и Лаутенбург. Только после этого он, тепло распрощавшись с Мольтке, дал команду начальнику поезда начать движение.

Людендорф впервые путешествовал на таком фешенебельном поезде, и Николаи, служба которого, кроме всего прочего занималась и охраной первых лиц государства, и потому он прекрасно знал каждый уголок этого спецсостава, с удовольствием рассказал, кто и когда из высокопоставленных лиц путешествовал в нем по Германии. Особенно генерала, больше привыкшего к походной жизни, поразила своей роскошью столовая, а также уставленная мебелью красного дерева спальная. Но больше всего ему понравился салон-вагон, в котором размещалась не только солидная библиотека, но уложенные на огромном дубовом столе стопки карт Европы самого различного масштаба.

– Всегда мечтал иметь такой кабинет для работы, – признался он Вальтеру Николаи, перелистывая толстую пачку огромных листов, лежащую на столе, – здесь все под рукой: и справочные материалы, и карты, и все необходимые инструменты. Этот вагон очень бы мне пригодился для планирования операций на Восточном фронте.

– Таскать за собой целый состав! – удивился Николаи. – Да он же при наших довольно перегруженных железных дорогах станет для вас обузой. Да и начальник железных дорог Восточного фронта генерал Керстен не позволит спецпоезду на пушечный выстрел приблизиться к линии фронта. Он просто возьмет и отправит его обратно в Кобленц.

– Ну и пусть отправляет, черт с ним! – нехотя отрекся от своего невольного желания генерал. – А пока есть время, я займусь здесь планированием упреждающего удара по русским, – бодро воскликнул Людендорф, – рано или поздно они еще пожалеют о том, что вероломно вторглись на территорию Восточной Пруссии. Наши новейшие фортификационные сооружения в приграничных с Россией районах при хорошей организации боя могут стать не только непобедимыми бастионами, но и прекрасными заготовками для «котлов», в которые можно загнать не только армейские корпуса, но и целые армии…

– Вы правы, генерал, – согласился Николаи, – я в свое время проделал в Восточной Пруссии большую работу по организации разведки и дезинформации противника. Перед началом войны мои люди подкинули русским несколько фальшивок, якобы «раскрывающих» нашу систему обороны. И судя по тому, что обе русские армии до сих пор не могут соединиться, фальшивки эти сработали. По имеющимся у меня данным, противник понятия не имеет, что нами были значительно укреплены проходы в промежутках между цепью Мазурских озер, которые соединяются между собой непроходимыми вброд каналами. Что на самом удобном для движения войск перешейке у города Летцен построен форт Бойен, штурмовать который можно лишь при наличии крупнокалиберной артиллерии, которой, как я знаю, у русских всегда было в недостатке…

– Вы разбираетесь в военной обстановке и знаете восточный театр военных действий не хуже хорошего армейского генерала, – удивленно воскликнул Людендорф, – а мне всегда казалось, что разведчики только и делают, что якшаются со всякими там шпионами и диверсантами, большинство из которых – отбросы общества.

– Вы ошибаетесь, генерал, – без обиды, ровным голосом промолвил Николаи, – среди шпионов, с которыми мне приходилось сталкиваться, были не только офицеры, но и генералы, и даже члены императорских фамилий.

– Неужели? – заинтересованно промолвил Людендорф, и когда Николаи в общих чертах коротко рассказал ему о предательстве полковника Редля, он удивленно промолвил: – Значит, перед войной у русских был в руках мобилизационный план австро-венгерского Генерального штаба?

– Да, генерал, – печальным тоном произнес Николаи.

– Теперь мне понятны причины победоносного шествия русских войск в Галиции, – заключил Людендорф. – Не пришлось бы нам высылать в Карпаты подкрепления, чтобы казацкие орды не разбили армии наших союзников в пух и прах.

– По-моему, все и идет к этому. Кайзер уже обсуждал с Мольтке просьбу императора Франца-Иосифа об оказании ему военной помощи. Речь шла как минимум о трех корпусах. Но узнав об обстановке на Восточном фронте, император воздержался от опрометчивого шага.

– Мне кажется, что эти корпуса сегодня нужнее мне, чем Францу-Иосифу, – задумчиво промолвил Людендорф, склонившись на картой, – судя по результатам последней аэрофотосъемки, корпуса Самсонова углубились на нашу территорию и угрожают отступлению 8-й армии, в то время как армия Ренненкампфа стоит на месте и не спешит развивать свой успех…

– Это нам на руку, – вслух размышлял Людендорф, – если 1-я русская армия так и будет стоять на месте, то мы можем оставить против нее на всякий случай заслон, а всеми остальными силами окружить армию Самсонова. Но для этого я должен быть твердо уверен в том, что Ранненкампф не двинется навстречу 2-й армии…

– Я могу помочь вам в этом, – отозвался Николаи.

– Был бы этому очень рад, – вопросительно взглянул на шефа разведки генерал.

– Я разверну свои станции радиоперехвата на двух направлениях, таким образом, мои люди смогут слышать все открытые переговоры русских штабов и принимать все их шифротелеграммы, над которыми будут работать мои самые лучшие криптографы, и среди них профессор математики, который по моей рекомендации был призван недавно на войну из Лейпцигского университета. Кроме того, в Мариенбурге ждут моего приказа семь диверсионно-разведывательных групп, специально подготовленных для действий в районе Мазурских озер. Основной задачей диверсантов будет уничтожение мостов и переправ на пути 1-й русской армии. И еще один немаловажный аспект. Накануне, пересматривая досье генерала от кавалерии Павла Карловича Ранненкампфа, я узнал удивительную вещь. По информации нашего военного советника, бывшего во время Русско-японской войны при японской армии, между Самсоновым и Ренненкампфом произошла крупная ссора. А такое не забывается. И кроме того, Ренненкампф, несмотря на свои полководческие таланты, человек осторожный, ни за что не направит свои войска навстречу Самсонову, да еще через Мазурские озера. Я привел довольно веские причины того, что 1-я армия будет какое-то время топтаться на месте. Остальные, более свежие, доказательства этого я надеюсь получить из радиоперехвата.

– В таком случае, – обрадованно воскликнул генерал, – я оставлю против Ренненкампфа кавалерийский заслон и все силы брошу на защиту находящегося в угрожающем положении фланга. После того как мы окружим армию Самсонова на Нареве и разделаемся с его корпусами, я направлю войска для нанесения уничтожающего удара по Ренненкампфу.

Стоящие в дальнем конце салона-вагона напольные часы пробили полночь, но занятый своими идеями и мыслями новый начальник штаба 8-й армии Людендорф не замечал времени, он, то и дело листая справочники и делая необходимые измерения, скрупулезно наносил свой оперативный замысел на карту.

Николаи, видя, с каким упоением, насвистывая бравурную мелодию, генерал переносил свой дерзкий, похожий на авантюру план, невольно сравнил его с работой неторопливого и осторожного Вальдерзее, только что отставленного кайзером от руководства штабом 8-й армии, и не находил ничего общего. Да и как можно сравнивать осторожного, постоянно действующего с оглядкой на начальство теоретика и азартного практика, воспитанного в лучших традициях германского Генерального штаба, только что оторванного от завершения своего очередного победоносного плана штурма крупнейшей вражеской крепости.

«Даст бог, он стабилизирует Восточный фронт, – подумал Николаи, продолжая наблюдать за работой генерала, – кайзер поступил довольно мудро, объединив пылкого, достаточно понюхавшего порох Людендорфа и овеянного былой славой, довольно сдержанного в своих действиях Гинденбурга. Из них выйдет неплохой дуэт». Довольно профессионально оценивая моральные и деловые качества этого тандема, Николаи и предположить не мог, что на его глазах вскоре родится теснейший союз, который не только добьется на Восточном фронте ряда блистательных побед, но и много позже будет править имперской Германией до самого прихода к власти Гитлера.

Незадолго до прибытия в Ганновер Людендорф наконец-то оторвался от карты и, взглянув на часы, показывающие без четверти четыре, озабоченно промолвил:

– Надо встретить старика Гинденбурга. Говорят, что он не любит, когда его подчиненные одеты не по форме, – и, проницательным взглядом окинув Николаи, добавил: – Откровенно говоря, я очень мало о нем знаю. А у вас наверняка уже есть какие-то сведения о Гинденбурге?

– Вы правы, генерал, – откликнулся Николаи, – перед отъездом из Кобленца я навел о нем справки. Предки генерала Гинденбурга, Бенкендорфы, были среди тевтонских рыцарей, осевших в Восточной Пруссии, а имя Гинденбург было добавлено в восемнадцатом веке в результате женитьбы какого-то их прадеда. Сам он родился в Позене, в Восточной Пруссии. Ветеран кампании 1866 года, во время Франко-прусской войны сражался под Седаном и заслужил Железный крест второй степени. В Генштабе имел прозвище «человек без нервов». В начале своей карьеры в качестве офицера штаба I корпуса, стоявшего под Кенигсбергом, изучал проблему влияния Мазурских озер на возможные военные действия…

– Я думаю, что найду с ним общий язык, – задумчиво промолвил генерал.

К огромному удивлению Людендорфа, новый командующий 8-й армией появился на перроне Ганновера одетым явно не по форме. Гинденбург шагал по перрону в своем старом синем мундире прусского генерала, тогда как с началом войны все солдаты и офицеры надели мундиры серого мышиного цвета, чтобы меньше выделяться на поле боя.

Доложив Гинденбургу об отданных уже штабу армии распоряжениях, Людендорф вместе с командующим проследовал в салон-вагон, и там начальник штаба подробно раскрыл перед ним свой довольно рискованный замысел. Гинденбург, ничего не сказав ни «за» ни «против», попросил дать ему время лично разобраться в обстановке.

По прибытии спецпоезда в Мариенбург командующий и начальник штаба были просто поражены огромным количеством людей и техники, скопившейся здесь в ожидании дальнейших распоряжений. После приподнятой атмосферы успешного наступления на западе здесь особенно ощущалась общая подавленность.

Николаи, лично доводя боевую задачу офицерам, возглавлявшим диверсионно-разведывательные группы, обратил особое внимание на постоянное и неослабное ведение наблюдения за всеми корпусами 1-й русской армии, а в случае их внезапного продвижения в сторону Мариенбурга поставил задачу взрывать мосты, шлюзы другие важные объекты, но во что бы то ни стало задержать продвижение противника на несколько дней, чтобы резерв успел поставить надежный эшелонированный заслон.

В этот же день было организовано развертывание станций радиоперехвата. На следующий день Николаи представил в штаб армии две расшифрованные радиограммы русских. В одной из них генерал Ренненкампф отдал распоряжение двум своим армейским корпусам приготовиться к выдвижению в сторону Кёнигсберга. В другой командующий Северо-Западным фронтом Жилинский торопил Самсонова двигаться в глубь вражеской территории, извещая, что немцы поспешно отступают, «перед вами противник, по-видимому, оставил лишь незначительные силы… Энергично наступайте… Движение ваше имеет целью наступления навстречу противнику, отступающему перед армией ген. Ренненкампфа с целью пресечь немцам отход к Висле».

Узнав об этом, Гинденбург поддержал план, разработанный Людендорфом. Но прежде необходимо было окончательно решить вопрос, от которого зависела судьба кампании. Должны ли целых два корпуса оставаться на пути дальнейшего наступления Ренненкампфа или им следует передислоцироваться на юг в соответствии с планом, чтобы сначала противостоять правому крылу Самсонова, а затем при благоприятных условиях окружить русскую армию? И Гинденбург, и Людендорф прекрасно понимали, что надежды на разгром армии Самсонова другим способом, кроме как всеми силами 8-й армии, у них не было. Разведка продолжала доносить о «пассивности» армии Ренненкампфа. В этих условиях, несмотря на настойчивость офицеров оперативного отдела штаба армии, участвовавших в частичной доработке плана, Людендорф колебался в принятии окончательного решения, которое могло стать фатальным, и за его исход в любом случае пришлось бы отвечать ему. Гинденбург, только что облачившийся в серый полевой мундир, решил во всем положиться на Людендорфа.

Николаи был на командном пункте армии, когда адъютант, обращаясь к командующему, взволнованно доложил:

– Корпус Шольца оставил позиции в пределах населенных пунктов Орлау и Франкенау и под напором русских поспешно отступает…

– Извольте докладывать вразумительно, – грозно взглянул на майора Гинденбург, – где, какими силами, в каком направлении, какие потери?

– Корпус генерала Шольца был атакован первым эшелоном русского корпуса генерала Мартоса. После двухчасового боя, потеряв артиллерийскую батарею, пулеметную роту, около тысячи убитыми и ранеными, а также около двух тысяч пленными, Шольц отступает к Танненбергу.

– Вот так-то лучше, майор, – удовлетворенно промолвил командующий и вопросительно взглянул на Людендорфа.

– Надо встретиться с Шольцем, – заявил начальник штаба, – на месте, в Танненберге, и там мы примем окончательное решение.

Пока три генерала совещались, Николаи получил еще две перехваченные русские радиограммы, обе посланные открытым текстом, одну от Ренненкампфа в 5.30 утра, а вторую от Самсонова в 6 часов утра. Приказ Ренненкампфа на марш, устанавливавший расстояние марша, показывал, что его рубеж на будущий день будет достаточно далеко, чтобы угрожать германской армии с тыла. Из приказа Самсонова, являвшегося результатом боя с Шольцем накануне, было ясно, что он неправильно истолковал отход последнего, приняв его за полное отступление, и давал точные направления и сроки преследования, как он думал, пораженного врага, собираясь его добить. О такой фантастической удаче трудно было и мечтать.

Когда Николаи выложил перед Гинденбургом обе эти телеграммы, тот недоверчиво их прочел и тут же предал Людендорфу.

– Насколько можно доверять этим документам? – недоверчиво спросил он Николаи.

– Лично я верю каждому слову, – уверенно промолвил шеф германской разведки, – и не вижу в них никаких противоречий. Противоречия скорее всего существуют между этими двумя русскими генералами.

– Но вы не можете исключить возможность того, что это фальшивки, – продолжал настаивать Гинденбург.

– Я уверен в главном, – поддержал разведчика Людендорф, – в том, что нам пора действовать. Ошибочные взгляды одного и личную неприязнь другого мы должны использовать в полной мере.

– О какой неприязни тут речь? – спросил неожиданно Гинденбург.

– Достоверно известно, что во время Русско-японской войны произошел личный конфликт между Ренненкампфом и Самсоновым, причем дело дошло до обмена ударами. Ренненкампф это до сих пор не может забыть. В этом я вижу одну из причин того, что он не спешит навстречу Самсонову, – со знанием дела объяснил Николаи.

– Ну что же, с нами бог! – воскликнул Гинденбург и, повернувшись к адъютанту, добавил: – Направьте шифротелеграммы командирам корпусов Макензену и фон Белову с приказом начать марш на юг с задачей окружить 2-ю русскую армию. Командиру корпуса Франсуа 25 августа атаковать передовые части Самсонова с намерением обхода его левого фланга.

– Мы должны победить, несмотря на превосходство русских в живой силе и техническом обеспечении, – уверенно добавил Людендорф, – я очень надеюсь не только на стойкость и профессионализм немецкого солдата, но и на неповоротливость русского военного командования.

Два германских корпуса, оторвавшись от соприкосновения с армией Ренненкампфа, повернули резко на юго-запад, зашли в тыл армии Самсонова, корпуса которого уверенно наступали от Найденбурга на Алленштейн. 27 августа началось сражение, продолжавшееся четыре дня, и все это время армия Ренненкампфа маячила на северо-востоке подобно грозовой туче. Стоило ему выступить, и 8-я армия была бы разбита. Но к радости Гинденбурга и Людендорфа Ренненкампф едва шевелился, и германские корпуса, глубоко вклинившись в оборонительные порядки 2-й русской армии, достигли населенного пункта Мушакен восточнее Найденбурга. Здесь неоднократно пытались вырваться из окружения отступавшие русские войска. Особенно ожесточенные схватки происходили 30 августа, однако они уже не могли что-либо изменить в окончательном итоге сражения.

Узнав от плененных русских генералов, которых доставили в Остероде, о том, что генерал Самсонов застрелился, фон Гинденбург с сожалением заметил:

– Это был человек чести, который не мог смириться со своим полным поражением. Распорядитесь найти тело генерала Самсонова и передать его представителям «Красного Креста», – приказал он адъютанту.