— Барышня час тому назад вернулись и теперь отдыхают в библиотеке, — таков был ответ горничной на вопрос, заданный Петей тотчас по возвращении. — Господа уже отужинали. Не ждали вас так скоро. Прикажете на стол подать?

— Позже, — качнул головой корнет и решительно направился в библиотеку.

Он вошел туда неслышно и в сумраке, рассеянном лишь тремя свечами, оплывавшими в стоявшем на столе массивном бронзовом канделябре, сразу увидел Юлиньку. Она стояла у большого глобуса и, медленно вращая его, время от времени останавливалась, задумчиво водила пальцем по выбранной стране или острову. Девушка немного похудела, но от этого казалась еще прекраснее. Только почему в ее лице печаль? И что так упорно ищет она среди меридиан и параллелей?

— На каком континенте вы теперь путешествуете, сударыня? — окликнул Петя Юлиньку.

Та живо обернулась:

— Петруша! — улыбнулась приветливо, подаваясь навстречу. — А я-то думала, что Андрюша тебя всю ночь не отпустит!

— Пускай бы только попробовал! — Петя поцеловал обе протянутые ему руки. — А ты что же, всякий день теперь возвращаешься столь поздно?

— Почти… Больных много, и каждому забота нужна, каждому надо внимание уделить.

— А другие сестры что же?

— У нас все работают много. Но больные часто просят посидеть с ними именно меня…

— Не удивлен. Тебя даже в детстве звали к себе все, кому не лень, чуть какая хворь приключалась. Говорили, что ты, как кошка, умеешь боль утишить.

— Дело не в этом… Дело в том, что людям мало дать микстуры, перевязать раны. Людям внимание нужно. Понимаешь? Иногда простое слово, участие сердечное лечит лучше микстур.

— Это понятно. Да только разве тебя одной на всех несчастных хватит? Я тревожусь за тебя. Ты выглядишь усталой, похудевшей.

— Не тревожься понапрасну, — Юлинька присела на подоконник, склонила голову на бок. — Я люблю свое дело, и мне хорошо в нашей общине. Матушка говорила, что Андрюша увез тебя к Вильегорским?

— Да… Вздумал познакомить меня со своим другом — писателем.

— С Достоевским?

— Да-да… Андрей сказал, что его повесть произвела на тебя сильное впечатление?

— Огромнейшее! — воскликнула Юлинька. — Так еще никто не писал до него… Никто! И неправда, что он «новый Гоголь». Гоголь другой… Совсем другой… Чудный, но другой. У него чувства, страсти нет. А у Федора Михайловича наоборот — все этим чувством живым пронизано.

— Да уж, оттого, что все пронизано, знать, без чувств и падает при виде красавиц светских… — не смог сдержать раздражения корнет, которому порядком надоели славословия в адрес чудаковатого молодого литератора.

— Что ты говоришь?

— Всего лишь то, чему сейчас был свидетелем, — и Петя рассказал девушке о произошедшем на вечере Вельегорских конфузе.

— Какой ужас! — сплеснула руками Юлинька. — Ведь теперь сплетни пойдут, насмешки… И ничем уже того не остановить!

— Это верно. На каждый роток не накинешь платок. Хотя, знаешь, нет худа без добра. Твой брат прав, когда говорит, что постоянное вращение среди этой салонной публики вредно. А теперь эти салоны окажутся сами собой закрыты для вашего гения.

— Ты становишься жесток, — заметила Юлинька.

— Прости. Просто… — Петя собрался с духом, — я совсем о другом хотел говорить с тобой.

— О чем же?

— Об очень важном деле, — корнет почувствовал, что голос его стал глухим от волнения. — Я… Я еще по выпуску из Корпуса хотел сказать… А уж теперь, когда ехал сюда, так решил, что, как только увижу тебя, так уж непременно и безотлагательно скажу!

— Да что же ты, в самом деле, хочешь мне сказать? — девушка также разволновалась. — И стоит ли теперь? Час уже поздний. Мы оба устали. Может, лучше отложить этот разговор, если он столь важен?

— Нет, не лучше, — отрезал Петя. — Я решил, что объяснюсь сразу, значит, так и будет!

— Ты всегда был очень упрям, — с ласковым укором сказала Юлинька. — Я слушаю тебя.

В самом ли деле не понимала она, о чем он хочет с ней говорить? Да, она была взволнована, но вряд ли больше его словами, чем несчастьем своего дорогого писателя… Она смотрела на корнета прямо, немного удивленно и заметно устало, и в этом взгляде не было ничего похожего на ожидание признания, на чувство… И этот ее тон! Тон любящей сестры — вдруг ставший невыносимым! Может, и впрямь лучше не говорить ничего? Нет, это малодушие! Он должен сказать ей все и услышать ответ. Он так решил. Если бы теперь бокал вина… Или хоть воды холодный — пересохло в горле, как ни на одном экзамене не бывало.

— Мы вместе выросли, Юлинька, и в детстве были, как брат и сестра… Но детство прошло. И теперь все иначе. Вот уже несколько лет, как я не могу видеть в тебе сестру. Понимаешь ли ты меня?!

Девушка опустила голову и молчала.

— Наверное, понимаешь… Не можешь не понимать. Но зачем-то делаешь вид… — теперь, когда чистые ее глаза не смотрели на него, говорить стало легче. — Я люблю тебя, Юлинька. Безумно люблю! Я хочу, чтобы ты стала моей женой, и, клянусь, я все сделаю, чтобы ты была счастлива! Я не тороплю тебя с ответом… Подумай, сколько нужно!

Юлинька встала. Теперь корнет вновь видел ее лицо. И лицо это было мокрым от слез… Тем не менее, она ответила почти ровным голосом:

— Мне не нужно думать, Петруша. Прости меня, если сможешь…

— Ты отказываешь мне?..

— Я не могу выйти за тебя замуж. Ты прав, я все поняла еще раньше и очень боялась этого разговора. Ты… Я очень тебя люблю. Да простит меня Андрюша, люблю больше чем его. Но это совсем другое! Для меня ничего не изменилось с дней нашего детства. И ты — мой самый любимый брат. И ранить тебя для меня худшая из мук…

— Но почему ты отказываешь?! — воскликнул Петя. — Ведь я не противен тебе, нет? Мы знаем друг друга и понимаем с полуслова! А моей любви хватит на двоих! Ты никогда не пожалеешь, если согласишься!

— Оставим этот разговор, — тихо отозвалась Юлинька. — Я не могу дать тебе даже надежды, потому что обманула бы тебя. А лгать тебе я не хочу.

— Значит, есть кто-то, кто стоит между нами? — догадался корнет.

— Есть.

— Вот как… И когда же свадьба?! — голос Пети звенел от бессильной ярости, и он не мог сдержать ее.

— Не тревожься, если не вмешается Чудо, то ее не будет никогда. Прости… Я не могу больше говорить… — с этими словами Юлинька выбежала из библиотеки, оставив корнета в полном смятении.

Он почти рухнул на стоявший в углу диван, стиснул ладонями пылающую голову. Если не вмешается Чудо, не будет никогда… Вот оно что… Любовь, невозможная по причине социального положения… Достоевский… В этот момент взгляд Пети упал на толстую книжку некрасовского альманаха, лежавшего подле дивана на маленьком чайном столике. Рывком схватив его, корнет открыл заложенную страницу. «Бедные люди»! Вот, стало быть, как… Вот, почему на нее такое впечатление произвела басня припадочного сочинителя!.. Да будь проклят и он, и его люди, и тот, что встал между!.. Корнет со злостью швырнул книгу в сторону двери.

— Черт побери! — раздалось оттуда. На пороге стоял Андрей. Легко нагнувшись, он поднял альманах и, аккуратно расправив смявшиеся страницы, поставил его на полку:

— Книгами швыряться неблагородно, — заключил назидательно. — Они не виноваты в прихотях глупых сердец.

Петя ничего не ответил. Андрей открыл единственный в библиотеке запертый на ключ шкафчик и извлек оттуда штоф водки и две рюмки. Поставив их на столик, сел рядом с корнетом.

— Закуски бы надо, — заметил. — Хотя тебе, пожалуй, без надобности…

— Почему ты не сказал мне, что у твоей сестры кто-то есть? — зло спросил Петя.

— Потому что ни ты, ни она не делали меня поверенным своих сердечных дел. И о ее чувствах я знаю столь же по догадкам, как и о твоих.

— Кто он, ты знаешь?

— Не задавай лишних вопросов, лучше выпьем, — Андрей подал корнету наполненную рюмку, которую тот выпил, не чокаясь.

— Почему же это мои вопросы лишние?!

— Потому что, во-первых, я доподлинно ничего не знаю. А, во-вторых, если бы и знал, то тебе бы, дураку, не сказал. Еще только дуэльной истории нам не доставало!

— Я без твоей сестры жить не могу! Можешь ты это понять?!

— Не могу, прости, — Андрей развел руками. — Женщин, слава Богу, хватает вокруг. Выбирай любую, женись и будь счастлив.

— Ты совершенно не понимаешь, о чем говоришь!

— И слава Богу, — Андрей снова наполнил рюмки. — Всегда тебе говорил: не горячись, не спеши! Даже утра подождать не мог! Сразу объясняться полез…

— А что бы изменило твое утро?!

— Пожалуй, в твоем случае и впрямь ничего. Все равно вышел бы отказ и полное расстройство нервов…

— Завтра же съеду из этого дома…

— Вот, матушка-то «обрадуется»!

— Она меня простит. Как и твой отец… Не могу же я оставаться под одной крышей с женщиной, отвергшей меня! Видеть ее всякий день! Лучше уж жить в полку… Или снять квартиру… Или…

— Или?

— Я к отцу уеду, — вдруг решил Петя, и почувствовал, что от этого решения на душе полегчало. Выпил еще рюмку, докончил уверенно: — Завтра же подам рапорт о переводе на Кавказ!

— Пьеро, одумайся, прошу тебя! Хоть раз послушай дружеского совета — не принимай решений сгоряча! Остынь! — взмолился Андрей.

— А чем тебе не по душе мое решение? Отец мой служит на Кавказе, дядя служил много лет. Пора и мне пороху понюхать, — корнет поднялся с дивана. — И к черту все…

— Обещай хотя бы, что не станешь там пули искать, — попросил Андрей, поднимаясь следом. — А ты еще спрашиваешь, отчего я тебе ничего не говорил. Да нешто я мог тебе что-то сказать, зная тебя? Я ведь так и знал, что ты это решишь…

— Не огорчайся, инженер, — усмехнулся Петя. — Головой под пули и сабли горские юрить не стану, будь благонадежен. Но и бегать их не стану также. А все прочее — Божья воля. Я завтра чуть свет уеду. Простись тут за меня со всеми. И сестру береги…

— Какой же ты дурак, Пьеро, какой же дурак… — с горечью покачал головой Андрей и крепко обнял корнета. — Когда-то теперь свидимся вновь, брат названный?