Гости начали съезжаться еще накануне, занимая отведенные для них комнаты в унаследованном Елизаветой Кирилловной от мужа доме. Ей, вдове, матери троих детей, хотелось настоящей пышной свадьбы, настоящего большого праздника — их так давно не было у нее! Мишель, правда, не разделял ее жажды. Все эти месяцы он возвращался к своей излюбленной идее — обвенчаться подальше от столицы, не устраивая никаких помпезных торжеств. Ведь оба они взрослые, много повидавшие люди. К чему эта мишура? Главное, что они любят друг друга. Зачем нужны все эти гости, когда они есть друг у друга?

Елизавета Кирилловна понимала, что будущий муж прав. Но… Она слишком долго жила сперва в тени старика Степана Степановича, а затем — траура по нем. Слишком долго была одинока. А теперь, обретя свое счастье и будучи неприлично богатой, ей хотелось поделиться переполнявшей ее радостью со всем миром! Не пустить пыль в глаза, не покрасоваться перед светским обществом, доселе бывшим для нее чуждым, но чтобы все были свидетелями ее с Мишелем счастья. Она и крепостных не забыла оделить подарочками в честь события знаменательного. И дом, так долго пустовавший, внутри почти полностью велела переделать. Новую жизнь надо начинать красиво и радостно, и при порядке. Отчего-то суеверно казалось ей, что такое начало непременно обеспечит благополучие всем последующим дням.

Было, правда, кое-что, что омрачало Елизавете Кирилловне ее радостные приготовления. Во-первых, дети отчего-то никак не могли привыкнуть к Мишелю, дичились его. Ах, этот детский эгоизм! Видимо, она слишком баловала их, слишком во всем потакала им, когда надо было быть строже, жестче. Дети должны быть покорны родителям, а не становиться деспотами для них. Мишель все эти месяцы, даже годы старался заслужить их доверие и расположение, но ни это, ни увещевания матери не действовали. А так хотелось, чтобы дорогие крошки всецело разделили ее радость! Ну, ничего, время все расставит на свои места. Видя счастье матери, они примирятся и, наконец, привыкнут к Мишелю. И полюбят его! О, они непременно его полюбят!..

Другим огорчением последних месяцев были слухи… Бывая на различных столичных приемах, Елизавета Кирилловна лишний раз убедилась, что людское злоязычие не имеет границ. Каких только сплетен ни ходило о Мишеле! Да разве ж можно всем им было поверить? Конечно, не столь наивна была молодая вдова, чтобы предполагать, что ее избранник, бравый офицер, князь, был небесным ангелом. Без сомнения, много было разного в его прежней жизни. Дурного, в том числе. Мишель, в сущности, и не скрывал того, иногда говоря ей, что она, его светлый ангел, не представляет, что избрала в мужья почти демона. Елизавета Кирилловна лишь смеялась в ответ:

— Значит, ты вновь станешь ангелом рядом со мной!

— Радом с тобой, пожалуй, любой им станет, — отвечал он.

Что поделать, люди грешны и подвержены соблазнам. Особенно, когда вокруг такой простор для греха, когда столько дано, чтобы грешить… Громкий титул, деньги, воинская удаль, красота… А вокруг — столица! Вокруг — свет, живущий по своим, весьма своеобразным законам! А ты молод, холост, ты прошел войну и выжил, кровь твоя кипит, все двери перед тобой открыты… Кто не срывался в пучину страстей в таком положении? Кто мог устоять? И возможно ли винить за это?

И, в конце концов, не все ли равно, что было прежде? Мишель уже не тот молодой и горячий офицер. Он много пережил и, конечно, сильно изменился. Теперь после бурной молодости его счастье — семейный уют с любимой женщиной, женщиной, которая всегда сможет простить и понять, и дать мир его сердцу.

Само собой, Елизавета Кирилловна была уверена, что именно она и есть та самая женщина, и это сознание лишь укрепляло ее и без того бесконечную любовь к будущему мужу, первая искра которой вспыхнула в ее дотоле пустом и вполне хладном сердце еще при жизни Степана Степановича, когда она впервые увидела князя Борецкого.

Теперь, наслушавшись слухов и сплетен, она понимала, отчего Мишель был так неспокоен, когда они возвращались в столицу. Он не хотел, чтобы злословники омрачали ее душу своими черными словами, боялся, что она усомнится в нем, поверив наветам. Но разве могла она усомниться — любя его больше жизни?

Он волновался даже в это утро, будто бы она могла передумать в последний момент, отменить венчание, разорвать все. Елизавета же Кирилловна была безмятежна. Она неспешно и основательно все утро занималась своим туалетом в окружении суетящихся горничных. Платье было заказано в Париже… Конечно, такое бросание денег на ветер дурно, но можно раз в жизни забыть обо всем и ублажить себя, предаться безоглядной радости? А драгоценности! Эти изумруды в обрамлении бриллиантов — что может быть прекраснее?! И волосы, длинные, густые, всегда бывшие гордостью ее, уложить умело… Много, много хлопот у невесты! А горничные знай себе причитали, будто бы отродясь подобной красоты не видели! Ну, пусть, пусть льстят — сегодня ей и эта лесть приятна, и она веселит ее!

Время пролетело незаметно, и вот уже карета подана, и прекрасные белые в яблоках кони мчатся по белоснежному насту, ослепительно сияющему в лучах солнца, которое будто бы радовалось этому дню вместе с невестой.

Церковь полна. Елизавета Кирилловна нарочно пригласила всех, кого могла, не исключая и злословников. Пусть обсуждают теперь блеск свадьбы князя Борецкого, его счастливый брак, а не ошибки, некогда им совершенные…

Мишель был бледен. Кажется, ему и в этот миг казалось, что что-то может случиться, помешать. Она посмотрела на него ласково, как бы обещая, что ничто не помешает их счастью. Он улыбнулся в ответ. Церемония началась.

Ах, как чудно хор пел, будто бы ангелы с небес сошедшие! И батюшка с бородою окладистой и глазами ясными тепло и ласково смотрел. И милые крошки, кажется, наконец, искренне радовались за мать…

Проход вокруг аналоя, кольца… Сейчас батюшка объявит их мужем и женой и…

Вдруг по церкви пронеслось дуновение ледяного ветра, хлопнула дверь, заставив всех присутствующих с тревогой обернуться, и чей-то резкий, звенящий голос выкрикнул:

— Этот человек не может жениться на этой женщине!

Публика охнула.

— Что это значит? — возвысил голос священник, выглядывая поверх голов смутьяна.

А тот уже сам шел к алтарю — высокий сухощавый человек со смуглым, каким-то перекошенным лицом и больными, воспаленными глазами. За собою он не вел, а буквально тащил женщину, лицо которой скрывала вуаль.

— Это значит, — ответил вошедший, остановившись, — что мы не Турция, и многоженство не узаконено в нашей стране.

— Выведите прочь этого безумца сей же час! — воскликнул Мишель.

Но в дверях храма показались солдаты.

— Милостивый государь, извольте объясниться! — потребовал священник.

— Охотно, — кивнул безумец. — Дело в том, что князь Борецкий уже женат. Его жена жива и здорова, а, стало быть, то, что происходит здесь есть ничто иное, как преступление перед Богом и людьми.

Публика охнула вновь.

— Вы лжете! — вскрикнула Елизавета Кирилловна, хватая за руку Мишеля. — Это неправда! Этого не может быть!

В этот момент безмолвная женщина, стоявшая позади страшного человека, сделала шаг вперед и совлекла вуаль.

— Станете ли вы утверждать, милостивый государь, что не знаете меня? — спросила она негромко.

На лице незнакомки была написана такая мука, что Елизавета Кирилловна содрогнулась и отступила от Мишеля, с ужасом глядя то на него, то на ту, что назвалась его женой.

— Я впервые вижу вас, сударыня! — резко ответил он. — Прошу вас немедленно покинуть церковь и не смущать моей невесты и моих гостей.

— Ваша бравада вам не поможет, — ледяным тоном произнес страшный человек. — Есть запись в приходской книге, свидетельствующая о вашем браке с этой особой. А также еще одна — о рождении вашей с нею дочери.

— Это клевета! — завопил Мишель. — Убирайтесь немедленно прочь! — он резко обернулся к Елизавете Кирилловне. — Ангел мой, не слушайте этих людей! Все это чудовищная ложь и козни моих врагов!

— Оставьте, князь. Документы уже лежат на столе у Его Величества. И солдаты, которых вы теперь видите, ожидают вас, дабы проводить на одр куда менее приятный, нежели медовое ложе…

— Прошу вас, довольно! — вырвалось у названной женой Мишеля дамы. Она вдруг упала на колени перед Елизаветой Кирилловной и со слезами прошептала: — Простите меня, сударыня! Ради Христа простите! Я должна была прийти к вам сама, чтобы не допустить до скандала… Простите меня! А я никогда себе не прощу…

— Будь ты проклята, шлюха! — взревел Мишель и замахнулся, чтобы ударить несчастную, однако ее спутник перехватил занесенную руку и отчеканил ледяным тоном:

— Ведите себе достойно, князь, если вам хоть по слухам ведомо, что означает это слово.

— Я убью тебя, мерзавец! — прошипел Мишель, чье лицо приобрело малиновый оттенок. — Клянусь, я убью тебя!

— Вы в Божьем храме, князь! — воскликнул священник.

— Не волнуйтесь, батюшка, он не задержится здесь дольше, — откликнулся страшный человек, продолжая левой, будто бы стальной рукой удерживать разъяренного Михаила. Легкий кивок головы, и двое солдат поспешили к нему.

Гомон потрясенных гостей нарушил звук упавшего тела. Это лишилась чувств, не выдержав творящегося на ее глазах кошмара, Елизавета Кирилловна. К ней с плачем кинулись дети и несколько слуг. Гости же один за другим стали покидать церковь вслед за выведенным из нее силой князем. Вскоре под ее сводами воцарилась тишина, нарушаемая лишь детским плачем да шепотом священника. Несчастную невесту, так и не пришедшую в себя, слуги бережно вынесли через другой вход, дабы уберечь ее от сторонних взглядов, и отвезли домой, где все еще сияло и суетилось в ожидании большего празднества.