Все устроилось ровно так, как рассчитал Стратонов. На другое утро после тяжелого разговора с Никитой к нему явились секунданты Борецкого, с которыми весьма скоро уладили все формальности, ибо обе стороны желали покончить дело как можно быстрее. Проводив не выспавшихся и хмурых после ночных оргий визитеров, Юрий отправился к Никольскому, захватив с собой приободрившуюся Полину. Вдвоем и заявились к Никите, весьма удивив его.

— Вот, друг мой, просьбу к тебе имею, — без обиняков начал Стратонов. — Приюти сиротку. Вчера от дурных людей спас ее, да, вот, идти ей некуда. На улице пропадет, а к себе взять ее, сам понимаешь, не могу.

— Изволь, коли ты просишь… Впрочем, надо Варвару Григорьевну позвать…

Кликнули Варю, и ей Юрий столь же лаконично пояснил суть дела. А та, добрая душа, захлопотала тотчас — как же сиротку не приютить? В московском доме Никольских завсегда много приживалок-старух и девиц-бесприданниц живало, которым неутомимая Варя старалась подыскать хорошую партию. Обласкав бедную девушку, она поспешно увела ее, дабы подобрать ей приличное платье, накормить и выяснить, к какому делу лучше приставить ее.

— Удивил ты меня, брат, — покачал головой Никита. — Где ты нашел ее?

— Сказал ведь — спас от дурных людей. Мачеха ее, чтобы восьмерых младших содержать, продала ее одному подонку.

— Кто таков? За такое ведь и судить можно!

— Имени она не знает, — ответил Стратонов, загодя предупредивший свою протеже, чтобы она не упоминала о доме Борецкого. — Да и кто будет судить высокородного негодяя за обиду безродной сироты? Все равно что в худом обращении с крепостными обвинить…

— О крепостных, да будет тебе известно, сразу несколько законов готовится по Государеву велению. Жестокое с ними обращение воспрещено будет строжайше! Равно как и многое другое.

— Давно пора, — согласился Юрий. — Только сам знаешь, как законы у нас действуют…

— Что поделаешь, на все нужно время. Постепенно, шаг за шагом защищая права крепостных, мы подведем дело к их освобождению. Разумно и взвешенно, подготовив и самих мужиков, и помещиков, создав должную почву для освобождения. Сам знаешь — если слишком натянуть повод, можно легко оказаться на земле.

— Знаю и не думал спорить. Я ведь в делах государственных смыслю мало… У тебя голова светлая, тебе трудиться на этой ниве.

— Ну, это как Бог даст… — ответил Никольский, помрачнев.

— Стало быть, голос разума не восторжествовал в тебе этой ночью?

— Я все решил еще вчера, Юра. И прошу тебя сегодня же отправиться к князю и передать ему мой вызов.

— Будь по-твоему, — вздохнул Стратонов.

Само собой, никакого вызова он не передал, а Никите солгал, сказав, что условия оговорены, и дата назначена. Дату же назвал днем позже, чем должен был состояться его собственный поединок с Борецким.

Погода в избранный для дуэли день выдалась отменной. Столь яркое солнце было редким гостем в Петербурге, отраженное искрящимся снегом оно слепило глаза. Ждать противника не пришлось, князь Михаил приехал точно в назначенное время. Теперь он мало напоминал того разнузданного гуляку, каким застал его Юрий недавно. Видно было, что, по крайней мере, минувший день Борецкий провел в непривычном для себя воздержании и теперь был совершенно собран и хладнокровен.

— А знаете, генерал, что я вам скажу, — произнес он, щуря глаза от солнечного света, — зря вы это затеяли. Я ведь вас убью. И будет дурно… Генерал русской армии убит на дуэли! — князь ухмыльнулся. — А, впрочем, это даже забавно. В генералов стрелять мне еще не приходилось. Так по мелочи — в капитанов да поручиков…

— Не спешите хвастаться шкурой неубитого медведя, князь, — сухо отозвался Стратонов, сбрасывая с плеч шинель.

— Странный вы человек, Юрий Александрович. За честь чужой жены вступаетесь… Честь жены собственной вас, кажется, не столь волновала?

— Кажется, в нашу последнюю встречу я недостаточно обучил вас хорошим манерам? Желаете, чтобы я продолжил?

— Ну, зачем же? Мы ведь здесь собрались разрешить наши разногласия подобающим благородным людям способом.

— Для вас этот способ слишком благородный. Однако, не будем терять время.

— Не будем, — согласился Борецкий.

Ритуальное предложение примириться… Ритуальное оглашение правил дуэли… Выбор пистолетов… И, вот, уже стальной голос одного из секундантов отмеряет, быть может, последние секунды чьей-то жизни…

— Раз! Два! Три!

И ничего более не слышно, кроме этих ледяных цифр… И нет никаких чувств… Нет памяти… Все они остались за неведомой гранью. По пути к месту поединка Стратонов вспоминал совсем иную зимнюю дорогу, далекую… Маленький дом в запущенном парке, ворота, а на дороге тоненькая фигурка, машущая рукой… И голос: «Я буду вас ждать!» Милая, родная Софья Алексеевна, вы, должно быть, и теперь ждете… Ждете обещанного письма, которого не будет, Софья Алексеевна! Не будет, потому что не нужно вам ждать… Не нужно ждать человека, который вам, прекрасной, изумительной, ничего не сможет дать. Человека, который столь глупо прожил жизнь свою, ждать не надо, потому что он и вашу жизнь испортит так же, как и свою.

За те месяцы, что прошли с их встречи, не было дня, когда бы Юрий не вспоминал Софьиньку, не мечтал бы увидеть ее снова, не порывался написать. Но всякий раз запрещал себе. Лишь пару раз несколькими словами ответил на ее послания… Она забудет его, непременно забудет, непременно найдет достойного ее человека. А он… Ему останется самая светлая греза его жизни, дорогое воспоминание, голос хрустальный вдали звучащий — «Я вас буду ждать!» — и взмах руки вослед…

— Восемь! Девять!

Вдали мчащиеся с бешеной скорости сани показались. Но не до них теперь. Пора! Блеснули в лучах огненных направленные друг на друга дула, и два выстрела нарушили благословенную тишину заснеженного парка.

Так и опалило грудь, оборвало что-то внутри. Пошатнулся Стратонов, силясь еще удержаться на ногах, узнать — что же соперник? А тот и сам в снег валился, кропя его темною кровью… Закружились, заплясали деревья перед глазами, и, вот, уже распластался Юрий бесчувственно на ледяном снегу. Последнее, что увидел он, это бегущего к нему Виктора. Вот, уж и склонился он, чертыхаясь, на чем свет стоит:

— Что ты натворил, что?! Какого черта вы возитесь?! Лекаря сюда! Эжени!.. Эжени!!!

И в расплывающемся перед глазами белом свете явилась тень и, также склонившись, прошептала:

— Оставили бы вы черта… Лучше Богу помолитесь. Ему теперь только он помочь может…