Месть не врачует ран. Она лишь, подобно восточным снадобьям, дарит пьянящее удовлетворение, дурманит. Но и более того — усмиряет снедающее душу пламя сознанием исполненного долга.

Виктор не отказал себе в удовольствии понаблюдать за тем, как жандармы увозили Владимира Борецкого, расположившись у окна дома напротив. Словно из лучшей театральной ложи ему было видно все: и смертельная бледность князя, и смятение семенившей за ним жены, и растерянность сбежавшейся челяди. Любопытно, из всех этих провожающих хоть одна душа посочувствовала Борецкому? Не себе, а ему? Холопы? Навряд ли… Владимир не был жесток к ним, но его скупость, его бесцветное существование не могли вызывать никаких добрых чувств. Если они и жалеют теперь о чем, то лишь о том, что теперь могут попасть под руку Михаила, а в сравнении с ним барин Владимир Львович и впрямь расчудесным человеком покажется. А жена что же? Смахивает слезу уголком платка… Страшно бедняжке, что отнимут неправедно нажитое, страшно, как жить самой, как дела вести без мужниного догляда. Не привыкла. А до него самого, пожалуй, и дела нет.

Как, однако же, иные люди способны бездарно прожить свою жизнь. Чего не хватало Владимиру? Родовит, состоятелен, умен… Живи и радуйся! Но нет, поглотила душу единственная страсть — стяжательство. Оттого и женился без любви на некрасивой, но богатой девице. А та даже потомства не дала ему. Казалось бы, в отсутствии оного куда еще копить, на что? Но не пускала страсть… В доме лишней свечи зажечь не давал, а от должности своей богател беззаконным способом. Или на тот свет собрался забрать накопленное? Это ли не безумие?

Захлопнулась дверца кареты с опущенными шторами, помчались кони, увозя арестанта навстречу его печальной судьбе. Челядь разбрелась по углам, перешептываясь. Жена несколько минут стояла посреди мостовой, точно окаменев, а затем, разом поникнув, скрылась в доме.

Еще один долг отдан. Еще один счет закрыт. А в душе ни радости, ни торжества… Пусто… Теперь главный долг отдать осталось. А что же дальше? Эта мысль все чаще терзала Виктора. Что будет, когда он закроет все счета? Уйдет смысл жизни… Останется ледяная пустота, от которой нет спасения…

Вспомнилось перекошенное страхом лицо Владимира. Понял, что легко не отделаться ему… В Третьем Отделении шутить не любят. Нечистых на руку чиновников в России пруд пруди, а, вот, государственные изменники — товар совсем иного роду. Виктору немало времени потребовалось, чтобы представить дело именно таким образом. Само собой, никакой тайной организации, деятельности которой якобы помогал Борецкий, не существовало. Это была лишь мистификация, создать которую Виктору, знатоку тайных обществ, было несложно. Да Бенкендорфу и не нужно было чего-то слишком мудреного, чтобы поверить в существование заговора. Память декабрьских событий 1825 года еще слишком жива была. К тому же нужные нити Виктор начал плести заранее. И одна из них вела к почившей в бозе Северо-Американской компании, имевшей самое прямое отношение к бунту на Сенатской площади. Уже одно это название пробуждала у Третьего Отделения охотничий инстинкт.

Князь Владимир отправится в острог, как злоумышленник и изменник. А в чем, собственно, здесь неправда? Разве подлецы, презревшие Правосудие, блюсти которое поставлены, наживающие состояния на попрании Закона, на не отертых слезах обиженных, не злоумышленники и изменники? Да в сто раз большие, чем бедняги из Северного и Южного обществ! Ибо это именно они изнутри разрушают государственную систему, омрачают самый образ верховной власти и возбуждают справедливое негодование горячих душ против существующих порядков. Увы, законы Империи и их применение несовершенны. Оттого, нет понимания равнозначной опасности преступлений откровенных бунтовщиков и тех, кто своей бесчестностью и жадностью, множит их число. Значит, пусть вор и мерзавец отвечает за соучастие в умысле на Императорскую Фамилию. Он получит всего лишь то, что должен получить. И в этом справедливость…

— Идем, Благоя, здесь нам больше нечего делать…

Слуга накинул Виктору на плечи шубу, и тот, не запахивая ее, спустился по лестнице и вышел на улицу, полной грудью вдыхая обжигающий морозный воздух.

— Прогуляемся, Благоя. Сегодня прекрасный день! Скоро весна наступит… — Виктор, прищурившись, посмотрел на яркое солнце, столь редко дарившее щедрость своих лучей столице. — А на юге, должно быть, и теперь все в цвету, тепло… Что если нам поехать туда? Мы засиделись на одном месте, расставляя наши силки и неусыпно выслеживая дичь. Теперь дичь поймана, и мы имеем право на отдых до новой охоты. Как ты считаешь, Благоя?

Слуга согласно кивнул головой.

— Я знал, что ты согласишься. Тебе ведь тоже неуютно в этом промозглом городе. Тебе тоже не хватает тепла, буйства цветущей природы, солнца… Солнца твоей Родины… Оно прекрасно там.

Продолжая этот отвлеченный разговор, Виктор вышел на Невский проспект и остановился, решая, как поступить дальше: продолжить прогулку, не обращая внимания на продрогшего слугу, остановить извозчика или же отправиться в ближайший трактир и отметить закрытие очередного счета бутылкой доброго вина и хорошим завтраком. Он уже склонился к последнему, когда услышал голос Эжени.

Виктор обернулся, и увидеть мчащиеся к нему открытые сани, в которых сидела его темноокая спутница. Такое внезапное появление не сулило добрых вестей. Виктор шагнул к остановившемуся экипажу, из которого еще на ходу выскочила взволнованная Эжени.

— Юрий Александрович через час дерется на дуэли с Михаилом! — задыхаясь, выпалила она.

— Проклятье! — выругался Виктор. — С чего вдруг?!

— Из-за Варвары Григорьевны. Наверное, Никольский хотел вызвать князя…

— …А мой друг Стратонов не нашел лучшего средства помешать этой глупости, нежели свалять дурака самому! Откуда ты узнала о дуэли?

— Слуга из дома Борецких сообщил мне об этом час назад…

— Он указал место?

— В парке на углу Сампсоньевского и Малого Муринского проспекта.

— Место дуэли Новосильцева и Чернова! Благоя! Возвращайся домой, а у нас с мадмуазель Эжени появилось срочное дело! — с этими словами Виктор прыгнул в сани, потянув с собой свою спутницу, и крикнул старику-извозчику: — Гони, что есть мочи, борода! Мы должны успеть! Плачу втрое!

Старик хлестнул свою пару, и та понеслась по улицам, взметая клубы серебряной пыли.

— Втрое или вчетверо, но нам не успеть! — прошептала Эжени, заслоняя рот от ветра ладонью. — Это слишком далеко!

Виктор с силой ударил кулаком по колену:

— Черт понес меня на Невский… Если бы я сразу отправился домой… Но мы должны успеть! Я не прощу себе, если Стратонов погибнет!

— Генерал один из лучших воинов — вы сами не раз говорили об этом! Он ничем не уступает князю в ратном деле!

— В ратном деле Михаил не стоит его мизинца, но дуэль это не ратное дело, Эжени! Дуэль, это когда два человека стреляют друг другу в головы с расстояния в десять шагов! В лучшем случае, повержены будут оба… А в худшем повезет тому, кто подлей… Тот же карточный стол, рулетка — все решает фортуна, а она дама весьма легкого поведения! Почему этот чертов холоп не донес раньше?! Почему?!

— Он не мог отлучиться из дому.

— Свинья! В битое мясо превращу негодяя… Разве за то я плачу ему, чтобы узнавать важнейшие вести в последний миг!

— Остыньте, прошу вас. Юрий Александрович знает, что делает…

— Юрий Александрович знает, что он должен делать, и только, — Виктор закашлялся. — Знает, что должен спасти друга и его семью от негодяя. Помилуй Бог, все его мысли я могу тебе сказать безо всякого прорицания! Ибо они просты, как мысли всякого кристально честного человека… Мало того, что он рискует своей жизнью наиглупейшим образом, он путает мне все карты… Ах, какая жалость, что они стреляются так далеко! Всего лучше было бы не нам ехать туда, а нашим доблестным блюстителям закона! Арестовать обоих и дело с концом! Но ведь растепели будут плестись туда неведомо сколько…

Давно уже не испытывал Виктор такого припадка гнева. И гнев этот был тем сильнее, чем яснее становилась правота Эжени — хоть вдесятеро заплати ямщику, а крылья у его кляч не вырастут. Во всех, даже самых безнадежных ситуациях, Виктор искал выход, и в этом поиске находил успокоение. Но сейчас выхода не было. Была лишь заснеженная дорога и слепящее глаза солнце, и ветер, гудящий в ушах. А где-то два человека уже готовы были сойтись в поединке. Друг и враг. Друг, не имевший права погибнуть, и враг, не имевший право на столь легкую смерть. И нет никакой силы, чтобы помешать им…