Простая дорожная кибитка безо всякой охраны катила по крутым дорогам Кавказа в направлении Тифлиса. В облаченном в черную черкеску без погон человеке с обветренным, сумрачным лицом трудно было узнать личного друга Шаха, богача и «колдуна» Самума. Между тем, это был именно он. И ехал он прямиком от двора Шаха, из Тегерана, где совсем недавно разыгралась кровавая драма, до сих пор стоявшая пред глазами путника.

30 января чернь с утра толпилась в тегеранской соборной мечети. Распаленная речами муджтехида, она ринулась к дому русского посланника. Охрана последнего была ничтожна, чтобы противостоять многотысячной толпе, и в считанные минуты убийцы с обнаженными кинжалами ворвались во двор. Первым от их рук погиб евнух Мирза-Якуб, армянин, выразивший желание вернуться в Эривань и с тем пришедший в русское посольство. Так как армяне по итогам войны стали подданными русского Царя, то Грибоедов не мог отказать Якубу в этом желании. Между тем, тот указал еще на двух армянок из гарема ненавидящего русского посланника Аллаяр-хана, также желавших вернуться на родину. Нельзя было вообразить большего оскорбления Шаху и персидской знати, чем вмешательство в дела гарема. Гнев их был неописуем. И уж, само собой, нашлось, кому подлить масла в огонь недовольства черни и натравить ее… Изувер и фанатик Мирза-Месих, верховный мулла тегеранский, пустил слух, что Якуб ругает магометанскую веру. «Как, — говорил он в собрании хаджей, — этот человек двадцать лет исповедывал нашу религию, читал наши книги, а теперь поедет в Россию, чтобы надругаться над нашей верой? Он должен умереть!» Пустили также слух, будто в доме посланника силой удерживают женщин, принуждая их к отступничеству от мусульманства.

— Не мы писали мирный договор с Россией!.. Мы не потерпим, чтобы русские разрушали нашу веру! — вопил народ.

А ахунды ходили по площадям накануне погрома и призывали:

— Правоверные! Запирайте завтра базары, идите в мечети, там вы услышите наше слово!

Чувствуя, чем пахнет дело, Самум тайно посетил русского посланника и предупредил его о возможных последствиях, заметив, что армянин, пятнадцать лет занимавший высокое положение в Персии и принявший магометанство, не стоит того, чтобы подвергать риску жизни сотрудников посольства.

Однако, подобного рода прагматизм был чужд Александру Сергеевичу. Имея большой опыт вызволения пленных, никогда не считавшийся с опасностями, сопутствующими этому благородному делу, он и теперь был полон решимости исполнить свой долг до конца.

…Побоище продолжалось около часа. Персидский караул бежал. Казаки отстреливались от наступавшей свирепой толпы, но по малочисленности своей были скоро изрублены. По их трупам убийцы бросились в дом, где находились сам Грибоедов, князь Меликов, родственник его жены, второй секретарь посольства Аделунг, медик и несколько человек прислуги. На крыльце изуверов встретил отважный грузин Хочетур, некоторое время один сражавшийся против целой сотни людей. Но когда у него в руках сломалась сабля, толпа растерзала его на части и ворвалась в дом. Медик посольства, видя гибельность положения, пытался проложить себе дорогу через двор маленькой европейской шпагой. Ему отрубили левую руку, которая упала к его ногам. Несчастный вбежал в ближайшую комнату, оторвал с дверей занавес и, обернув им свою страшную рану, прыгнул в окно. Напрасно! Изверги добили его градом камней на земле.

Грибоедов вместе со своей свитой продолжал отбиваться, все еще надеясь на помощь шахского войска. Но помощь не пришла. А убийцы разобрали крышу и подожгли потолок… Пользуясь вызванным пожаром смятением, они ворвались в комнату и начали избиение русских. Александр Сергеевич до последнего защищался шашкой, пока не пал под ударами кинжалов… Тело его на три дня превратилось в игралище для озверевшей черни и было опознано лишь по увечному мизинцу.

Самум видел и останки славного русского патриота, и разрушенное и разграбленное здание посольства, мрачные руины которого свидетельствовали о совершенном злодеянии. И не мог простить себе того, что не сумел помешать трагедии, не стоял с горсткой отважных плечом к плечу в их последние мгновения… Конечно, чтобы разогнать разъяренную толпу нужно было шахское войско, а у Самума было лишь несколько слуг, из которых лишь один был его доверенным лицом. Что могли сделать они? Лишь также погибнуть с честью… И при том — как же глупо! Как же — напрасно и бездарно!

За что? — этот вопрос неотступно терзал Самума. За этого евнуха, уж не нарочно ли подосланного накануне отъезда посла, чтобы спровоцировать бойню? Очень может быть… Аллаяр-хан, всегда ненавидевший Аббаса-Мирзу и желавший истребления династии Каджаров, жаждал возобновления войны с Россией и мог пойти для этого на самое изощренное и жестокое преступление.

Не в стороне были и англичане. Слишком много теряли они с утратой своего влияния в Персии, слишком нестерпимо для них было русское господство в этом регионе… Об этом, не стесняясь говорили, в окружении самого наследного принца. Так, один из адъютантов его, когда речь зашла об участии англичан в трагедии, рассказал притчу:

— Однажды чертова жена со своим ребенком сидела неподалеку от дороги в кустах. Вдруг показался путник с тяжелой ношей на спине и, поравнявшись с тем местом, где сидели черти, споткнулся о камень и упал. Поднимаясь, он с сердцем произнес: «Будь же ты, черт, проклят!» «Как люди несправедливы, — сказал чертенок, обращаясь к матери, — мы так далеко от камня, а все же виноваты». — «Молчи, — отвечала мать, — хотя мы и далеко, но хвост мой спрятан там, под камнем»… Вот так-то было и в деле с Грибоедовым: англичане хотя и жили в Тавризе, но хвост их все же был скрыт в русской миссии в Тегеране…

Сам Шах, по-видимому, нисколько не ожидал столь рокового исхода. Он желал лишь расправы над неверным Якубом, но никак не истребления русского посольства, ставящего под угрозу с таким трудом достигнутый мир. В Россию решено было спешно снарядить посольство, дабы загладить происшествие…

Однако, это происходило уже в отсутствие Самума, покинувшего Тегеран через несколько дней после бойни, чтобы никогда больше не возвращаться в него.

По дороге в Тифлис он ночевал под открытым небом, либо останавливался на ночлег в самых бедных лачугах, нисколько не привлекая к себе чьего-либо внимания.

Так было и на очередной остановке. Постояльцев у старика хозяина, кроме Самума и его слуги, было еще двое: юноша-кавказец и молодая красивая девушка с заплаканными глазами, простая одежда которой не могла обмануть наметанный взгляд, тотчас угадавший в ней представительницу знатной фамилии.

На рассвете следующего дня, ожидая пока починят треснувшую ось кибитки, Самум в одиночестве отправился на прогулку, привычно разминая память повторением заученных некогда отрывков из поэзии и драм различных народов. Внезапно до слуха его донеслись спорящие голоса, по которым он тотчас узнал вчерашнюю странную пару. Следуя природному любопытству, путешественник притаился за грозного вида деревом и стал слушать разговор.

— Послушай, Лаура, мы должны возвратиться в Тифлис! — горячо говорил юноша, в волнении расхаживая взад-вперед. — Я скажу, что, узнав о твоем похищении, бросился на поиски, нашел и спас тебя! Можешь не сомневаться, я придумаю превосходную легенду, которой поверят все!

— И тебя, наконец, признают героем…

— Это лучше, согласись, чем быть признанным дезертиром, которым я вот-вот стану!

— Тогда возвращайся один! А меня отвези туда, куда должен был! — властно потребовала Лаура.

— Ты сошла с ума! Что ты будешь делать одна в этой забытой Богом стороне? Как жить? И потом тебя, в конечном итоге, найдут! И что будет тогда?

— Теперь мне все равно. Если я вернусь в Тифлис, то меня вновь отдадут Джакели, а я лучше умру. Или уйду в монастырь… Кстати, Николоз, вот, решение, которое может помочь тебе. Отвези меня в какой-нибудь монастырь и езжай с Богом. А я приму постриг и напишу родителям.

— Я не позволю тебе сделать этого, — отрезал юноша, резко остановившись.

Подошедшему доложить о готовности кибитки слуге Самум сделал знак притаиться также. Он твердо решил дослушать до конца этот любопытный спор и вызнать историю двух беглецов.

— Но почему? — девушка нервно ломала пальцы. — Зачем мне жить теперь, Николоз? Если Константина больше нет? Зачем?! — на глазах ее блеснули слезы.

— А ты его хоронила?! — Николоз тряхнул Лауру за плечи. — Откуда ты знаешь, что он погиб? Он может быть в плену! И я узнал бы это наверное, если бы мог оставить тебя!

— Если бы это было так…

— Стратонов не такой человек, чтобы дать убить себя на дороге каким-то собакам! — воскликнул юноша.

При этих словах Самум вздрогнул и, обернувшись к слуге, проронил:

— Тебе не кажется, мой добрый Благоя, что нам придется несколько задержаться в этом благословенном краю, именуемом Кавказ?

Благоя пожал плечами, явно не обольщенный открывшейся перспективой.

— Ничего не поделаешь, друг мой, — тонко улыбнулся его хозяин. — Кисмет! — с этими словами он вышел из своего укрытия и, поклонившись испуганной его появлением паре, произнес:

— Прошу простить меня, что невольно услышал часть вашего разговора. Верно ли я расслышал или ветер подшутил надо мной: вы упомянули имя Константина Стратонова?

— Да, мы говорили о нем, — живо откликнулась девушка, лицу которой ее печаль придавала еще большую изысканность.

— О брате полковника Юрия Стратонова?

— Генерал-майора, — уточнил Николоз.

— Ах, не знал, что мой друг уже генерал. Впрочем, он уже давно заслужил это звание…

— Вы друг генерала? — недоверчиво спросил юноша, присматриваясь к непрошенному собеседнику.

— Да, когда-то мы были с ним очень близки… — чуть улыбнулся тот.

— Можем ли мы узнать ваше имя?

— Ах, да! Прошу простить, что не представился сразу. Можете называть меня Виктором.

— Вы русский? — вновь осведомился Николоз.

— Пожалуй, что так. А вы, как я понимаю, держите путь из Тифлиса?

— Именно. Я — корнет Николоз Алерциани, а это моя троюродная сестра Лаура.

— Так-так… — Виктор задумчиво поскреб тонкий нос. — Вот что, мои юные друзья, не буду скрывать: я неплохо разобрал ваш разговор, и теперь желал бы помочь вам и нашему общему другу Константину.

— Спасибо, сударь, но чем вы можете нам помочь? — спросил юноша.

— Очень многим, господин корнет, очень многим, — серьезно ответил Виктор. — Если Константин жив и находится в плену, то я вызволю его, даю вам слово.

— Благослови вас небо! — воскликнула Лаура.

— Насколько я мог понять, сударыня, вы бежали из родительского дома?

— Да, — призналась девушка. — Чтобы быть с тем, кого люблю.

— Вы отважны, если решились на такой шаг, а отвага должна вознаграждаться. Ваш брат прав — сейчас необходимо узнать, что стало с Константином. Прав он так же и в том, что не хочет становиться дезертиром.

— Что вы предлагаете? — спросила Лаура.

— Я предлагаю вам продолжить путешествие вместе со мной. Мы доберемся до Тифлиса, где господин корнет сможет предстать пред очи начальства, а вы, сударыня, найдете убежище у одного моего знакомца.

— Вы уверены, что он не узнает меня? Если это знатный человек, то…

— Не беспокойтесь. Вас никто не узнает, поскольку вы предстанете в образе восточной женщины, чье лицо будет скрыто покрывалом.

— Что же дальше?

— Дальше мы постараемся узнать о судьбе Константина. Кстати, не знаете ли вы, где теперь его брат?

— Генерал в Эривани вместе с Красовским. По крайней мере, так было, когда мы покидали Тифлис.

— Жаль, что он не в Тифлисе… — вздохнул Виктор. — Что ж, не суть важно. Если, не дай Бог, подтвердится худшее, то дальше я исполню любую вашу волю, сударыня.

— Мне останется лишь уйти в монастырь…

— Я отвезу вас в любой, какой вы изберете, — кивнул Виктор. — Если же, Константин жив, то я найду способ вызволить его. Вы же, сударыня, отправитесь в Петербург.

Лаура вздрогнула:

— Я? В Петербург? Но зачем?

— Затем, что ваши родители никогда не одобрят вашего выбора. Я нечасто бываю в Грузии, но древность и знатность вашего рода мне известны. Равно как известно и неказистое положение вашего избранника.

— Но что я буду делать в Петербурге?

— В Петербурге вас примет моя добрая знакомая, которая представит вас Государю.

— Государю?.. — окончательно растерялась Лаура, покосившись на не менее растерявшегося брата.

— Именно. Только он может благословить ваш союз с бывшим государственным преступником и тем узаконить его в глазах вашей семьи.

— Но почему вы уверены, что Царь их благословит? — усмехнулся Николоз.

— Потому что есть некая услуга, которую я имел честь оказать ему, и еще одна, которую оказать надеюсь. За них Его Величество вознаградит меня дарованием своего благословения. Вы, сударыня, отвезете в столицу ларец с некоторыми документами и письмами, который передадите даме, которая вас примет. Она же передаст их Императору, приобщив к тому мою нижайшую просьбу.

— Все, что вы говорите… несколько странно, — заметил Николоз. — Почему мы должны вам верить? Почему я должен вручить вам судьбу моей сестры?

— Возможно, потому, что не можете найти выхода лучше.

Юноша помолчал, а затем, взяв сестру под руку, спросил:

— Вы позволите поговорить нам наедине?

— Разумеется, — с легким поклоном отозвался Виктор.

Николоз и Лаура отправились к дому, а их нежданный покровитель сказал подошедшему слуге:

— Вот, увидишь, Благоя, они согласятся. И мы будем иметь сомнительное удовольствие снова выручать из передряги нашего старого приятеля, который, между прочим, еще не поблагодарил нас за прошлое спасение.

Благоя тяжело вздохнул.

— Не грусти, старина. Во всяком случае, нас ждет веселое дельце! После проклятого Тегерана это как нельзя более кстати. Оно вернет мне необходимую бодрость…

Молодые люди возвратились ровно через полчаса: еще более белая, чем прежде, девушка, и ее раскрасневшийся так, словно дым вот-вот пойдет у него из ушей, брат.

— Мы согласны на ваше предложение, сударь, — объявила Лаура. — Для меня нет ничего важнее жизни Константина, и я пойду на все, чтобы спасти его. Но Бог вам судья, если вы решили посмеяться над нашим несчастьем.

— Будьте уверены, сударыня, что я знал в жизни слишком много несчастий собственных, чтобы позволить себе посмеяться на чужим, — серьезно ответил Виктор.