Глава 23,
в которой я нарушаю правила пожарной безопасности
На следующий день «увеселительная прогулка» продолжилась. Одолев последние версты волока, флотилия спустилась по Катыни в Днепр и повернула в сторону Мелинеска.
Я так и не разобрался с правильным названием сего местечка. Одни говорят: «Мелинеск», другие – «Смоленск», третьи и вовсе – «Сюрнес». Но кое-что известно точно – тот Смоленск, который памятен мне в будущем, появится не скоро и будет располагаться на двенадцать верст восточнее.
Говорят, когда воеводы Рюрика, Аскольд и Дир, решили отправиться на юг, чтобы подыскать себе земли, где должность правителя была вакантной, они обошли Мелинеск-Смоленск стороной – уж больно многолюден был град сей и крепок в обороне. Ну а Олег направлялся именно к нему.
Не знаю уж, чего так испугались Аскольд с дружком. По мне, так мелковат Смоленск. Зимой здесь наверняка запустение и скука смертная – жизнь в Смоленске бурлит лишь в период навигации. Зимой торговли нет, и городишко будто спит, дожидаясь теплых майских дней – и первых гостей с товаром.
Флотилия не стала приближаться к городским пристаням, приткнулась к берегу поодаль. И дружина тут же приступила к оборудованию лагеря – рубили деревья и ладили частокол, расставляли шатры, а на дорожках срывали бугры и зарывали ямы. В случае тревоги ничто не должно отвлекать, воину нельзя спотыкаться.
Пока строился лагерь, Олег послал к Смоленску парламентеров, требуя сдать город. Те вернулись ни с чем.
В Смоленске издавна проживали скандинавы-урмане, они были силой и признавать над собою власть Рюриковичей не желали.
Ну, тем хуже для них.
На военном совете я вел себя скромно, как и подобает боярину-новичку. Мое предложение о «волшбе» у городских ворот было принято давно, так что я не беспокоился особо. Лишь потом, наедине с князем, предложил воспользоваться опытом монголов.
Я, конечно, не упоминал, кто именно изобрел такую меру, а просто изложил ее. Надо, говорю, осадить город и окружить его заборами да изгородями – пусть защитники со стен видят, что им не уйти. Это будет действовать угнетающе.
Олегу идея понравилась, и дружина приступила к ее воплощению в жизнь – со всей слободы стаскивались заборы и тыны, изгороди всякие. Широкой дугой ограда огибала Смоленск полукольцом, выходя к берегу, а потом замкнулась по воде – воины повбивали в дно остреные колья. Если кто и решится покинуть город на лодке или на чем покрупнее, то обязательно напорется.
Смоляне видели наши приуготовления со стен, и им они очень не нравились – стрелы так и свистели в воздухе, но на излете они были не слишком опасны. Мы отлавливали их щитами.
Мишка, надо сказать, хаживал к городским воротам вместе с парламентерами и хорошенько разглядел все подходы.
– Главная дорога, – докладывал он, – проходит через слободу до самых ворот. К ним через ров переброшен мост. Когда мы подъехали, он как раз догорал – такая у них тут мера предосторожности. Ров не глубок, забросаем быстро.
– Начинай тогда, – решил я. – Князь дает «добро».
И мы начали. Разобрав пару изб – жители умотали под защиту крепостных стен, – живо соорудили осадную «черепаху».
Римляне говорили – «тестудо».
Изготовили большую квадратную раму, поставив ее на шесть колес, сколоченных из плах, а сверху возвели стены-борта и двухскатную крышу из бревен, покрыв ее сырыми шкурами.
Команда отроков, засевшая внутри «черепахи», должна была толкать ее, рычагами прокручивая колеса.
Дабы подбодрить бойцов, Мишка лично отправился в первую ходку. «Тестудо» медленно покатилась вперед, иногда замирая перед колдобиной, но команда дружно перехватывала рукоятки, пядь за пядью приближая «черепаху» ко рву.
Осадная машина везла с собой груз – мешки с песком. Николай доставил из будущего целую кипу – из настоящей мешковины, что нынче редкость.
Как только передний край «черепахи» зависал надо рвом, бойцы скидывали мешки – и отправлялись за новой порцией. Стрелы и копья так и долбили в крышу, и камни падали, и даже кипяток лился, но «тестудо» все было нипочем.
На пятой ходке ров был завален, и в шестую отправился уже я. «Черепаха» ехала налегке, ее груз был невелик, но зело опасен – обрезок стальной трубы с заваренными фланцами. Труба была набита порохом, а наружу торчал лишь запальный фитиль.
– Поехали! – сказал я.
Свежая смена отроков осклабилась:
– Есть!
Заскрипели колеса, затрещали храповики. «Тестудо» медленно тронулась в путь. Задняя стена у машины отсутствовала, так что внутри было и свежо, и светло.
– Тяжелая… – пропыхтел Прастен.
– Зато ни одна сволочь не достанет! – резонно заметил Мал, тянувший рукоятку на себя. – Ну-ка, дружно! Взяли!
Скрипя колесами по камешкам, гулко сотрясаясь, «черепаха» ползла вперед.
– Харэ! Вижу доски!
Это были не доски даже, а здоровенные плахи с толщиной шпалы. По ним «тестудо» подкатила к самым воротам. Сверху тут же затюкали стрелы, глухо прогрохотала каменная глыба. А потом с потолка закапало.
Я подставил ладонь и хмыкнул:
– Тепленькая пошла! Готовимся.
Отворив дверцу в лобовой стенке «черепахи», я увидел крепко сколоченные ворота, висевшие на пудовых петлях. Подумав, я не стал укладывать мину у ворот, а крикнул:
– Молоток! И гвозди!
Гвозди в этом времени были штучным товаром и весьма дорогим, но на что не пойдешь ради победы. Вколотив гвозди, я подвесил на них мое взрывчатое устройство.
Осторожно распустив фитиль, я поджег его и скомандовал:
– Ходу!
Отроки налегли на рукоятки, а я пуще всего боялся, что с башни плеснут водой – и затушат бикфордов шнур. Но нет, не догадались.
«Черепаха», грузно валясь, покинула засыпанный ров, и в это время грянул взрыв.
Мина рванула, расшвыривая осколки. За вспышкой огня и дымом не видно было, чего же я добился, но когда с треском и грохотом просела, обваливаясь, воротная башня, стало понятно, что мы с Мишкой даже переборщили с мощностью заряда.
Мина не просто вынесла ворота, раскидав их по бревнышку, но и разрушила почти всю башню.
Дружина знала свой маневр – взрыв должен был послужить сигналом к атаке. И бойцы не подвели – бросились на приступ со всех ног.
Думаю, они были даже несколько разочарованы, поскольку никакого боя не случилось. Защитники крепости были настолько перепуганы «громом и молнией», высадившими городские ворота, что не сопротивлялись, бросали оружие и сдавались.
Если уж сами боги воюют на стороне Олега, то сопротивление бесполезно. Откуда им было знать, что тут не боги постарались, а скромные волхвы?
Самой боеспособной единицей сборного смоленского войска оказался урманский хирд – человек сто пятьдесят опытных хольдов и молодых дренгов, скандинавских отроков.
Командиром отряда числился здоровенный Олаф-хевдинг, громила с забавными рыжими косичками, торчавшими из-под шлема. Небрежно отодвинув Мала, он приблизился к Олегу и пробасил на приличном русском:
– Мой хирд не бросает оружие, конунг, потому что хочет служить под твоим началом. Мы согласны на обычные доли в добыче и клянемся быть верными.
Подумав, Олег ответил:
– Я принимаю твой хирд с одним условием: вы будете исполнять любой мой приказ без разговоров и обсуждений. Так принято в моей дружине, и это закон для всех.
– Раз для всех, то мы согласны! – прогудел Олаф.
Хирд проревел нечто одобрительное, а хевдинг помялся и спросил:
– Скажи, конунг, могу ли я видеть ярла, который разбил Эйрика Энундсона?
– Можешь, – улыбнулся Олег и указал на меня: – Вот он.
Громко сопя, Олаф осмотрел меня и поинтересовался:
– А что стало с самим Эйриком Бескостным?
– Его повесили, – любезно ответил я.
– Эйрик был глуп, – проворчал хевдинг. – А я умен.
Что ж, доля истины в этом мнении присутствовала…
На следующий день, оставив пару сотен войска в Смоленске и назначив посадника, Олег Вещий двинулся вниз по Днепру. На Любеч.
* * *
Любеч – это Полесье, и местные так же рубят избы, как и на севере. Киев, где «малообеспеченные слои населения» роют себе землянки и лепят мазанки, располагается южнее.
Днепр в этих местах шириной не поражал – устья Десны и Припяти выходят дальше к югу, подпитывая водой великую реку.
Когда же я увидал любечский детинец на высокой Замковой горе, то понял, что мои планы по сооружению огнеметного «танка» следует пересмотреть. Никакая повозка не заберется на такую крутизну. Придется строить катапульту.
В принципе, все части «танка» я тащил с собой, включая всякие кованые железяки для усиления деревянных балок, так что было из чего собирать катапульту.
Напомню для посторонних, что катапульта – это такая фиговина, которая своей «ложкой» лупит по вертикальной раме и закидывает ядра по навесной траектории. Как гаубица.
А вот баллиста бьет по настильной, и для обстрела детинца в Любече она непригодна.
Посторонние могут спросить, как же я так легко отказался от использования «греческого огня» в моем исполнении. Отвечаю: не отказывался я!
Просто огнемет мы соберем в другое время. А пока будем забрасывать глиняные корчаги (это такие большие кувшины), полные горючей жидкости.
Небольшая слобода у подножия Замковой горы была жителями покинута, и варяги с прочими добровольцами заняли пустующие дома. Не все погреба были «освобождены» хозяевами от продуктов питания, и мы их употребили по назначению. А чего не нашлось на месте, принесли с собой.
Ну, пока там Олег с местными элитами договаривался, я собирал большую катапульту. Массивная, тяжелая, она вряд ли могла выдержать десяток пусков, но я надеялся, что любечанам и одного-двух будет достаточно для безоговорочной капитуляции.
А пока что храбрые защитники детинца неистовствовали, стреляли без перерыву. Мои отроки, прикрывая друг друга большими двуручными щитами, собирали вражеские стрелы, набирая полные колчаны.
Даже соревноваться стали, кто больше наберет.
И вот катапульта была готова. Мы ее торжественно выкатили на позицию и вбили колья в проушины, фиксируя орудие.
Сначала я зарядил каменюку, равную по весу корчаге с горючкой.
– Готовься!
Отроки, ухая и хэкая, закрутили рукоятки ворота, скручивая воловьи жилы. Шатун с сеткой мелкими рывками опускался все ниже.
– Заряжай!
Мал уложил камень.
– Отскочи! Бей!
Воист ударил большим деревянным молотом, вышибая стопор, и шатун со всего размаху грохнул по вертикальной раме, вминая толстую пачку шкур. Камень усвистал, но ударил в стену детинца.
– Недолет, – прокомментировал Мишка.
Я молча подошел к передку, бросив: «Опускай!», и подкрутил бронзовые винты на нижней раме. Рама задралась немного кверху.
– Заряжай!
Еще один камень опустили в «сачок».
– Отскочи! Бей!
Короткий грохот, и глыбка устремилась по крутой дуге вверх, перевалив крепостную стену. Прибавив пару оборотов винтам наводки, я приказал укладывать корчагу.
– Навались!
– Э, э! Не так рьяно! Рукоятку сломишь!
– Налегай, налегай…
– Ух!
Дождавшись, пока охапка жил свернется втугую, я аккуратно поджег фитиль.
– Бей!
Корчага, кувыркаясь в полете и оставляя слабый дымный шлейф, взлетела выше косогора, выше рубленых стен детинца и лопнула, ударившись о крышу, разливая жидкое пламя. Вопли ужаса и боли донеслись до нас, а в небо потянулся столб дыма.
– Скручивай, – сказал я с удовлетворением.
Вторая корчага отправилась следом за первой, и какой-то необразованный любечанин додумался подстрелить «зажигательную бомбу» в полете. Не знаю уж, повезло ли этому «основателю ПВО», но те, которых окатило огненным душем, явно не были рады.
А дыма валило все больше – видать, запалили мы дома, или склады, или еще чего.
Вытащив колья, мы немного развернули катапульту, чтобы увеличить площадь обстрела. Минут десять оттягивали шатун, и вот пошла третья по счету.
Я уже стал тревожно посматривать на запасные бочки – «горючки» было запасено не так уж много, но мой расчет оказался верным. Среди клубов дыма замелькало белое полотнище.
Ну слава богу…
Белым флагом махали еще римские легионеры, когда готовы были сдаться, – об этом писал Тацит. Но я чувствовал облегчение из-за того, что эта капитулянтская придумка докатилась до здешних лесов и болот.
– Достаточно, Волхв! – весело сказал князь. – Они уже спеклись!
Вскоре показалась делегация во главе с местным князьком.
Князек был встрепан, растерянное лицо перепачкано в саже – неожиданно, внезапно даже тихое и спокойное течение буден было взбаламучено, забурлило, завертелось водоворотами…
А ты как хотел, князек? Политика!
Я не стал слушать, о чем там судили да рядили высокие договаривающиеся стороны. Скорее всего, владетель Любеча и окрестностей останется на своем месте и даже статус князя не потеряет, но отныне станет повелевать всего лишь как наместник Олега.
Великое государство никогда не будет уважать всякую мелкоту, «прыщик на карте». Терпеть станет, да и то лишь до тех пор, пока это совпадает с его интересами.
У маленькой страны лишь два выхода – либо покориться, либо искать покровительства иной державы, столь же большой и могучей. Короче, вертеться, как уж на сковородке…
