Глава 31

— Иван Григорьевич, хотите — пресвятой богородицей поклянусь, что мы уж не так далеко. Гляньте на доказательство… вот… мигает красный огонек.

Старший помощник на «Херсонесе», сам того не зная, сделал важное открытие в практической магии. Взрывы производили настолько сильное (хотя и кратковременное) возмущение в потоках воды, что давали сигнал куда более мощный, чем от винта или гребных колес, не говоря уже о сигнале от парусного судна. Бросок интенсивности магополей можно было уловить на весьма большом расстоянии: чуть ли не в полтора раза больше, чем сигнал от весел или гребных колес.

— Степан Леонидович, помилосердствуйте, коль битва и вправду была бы на такой дистанции, то уж верно мы с вами должны были услыхать канонаду. Коль ушам своим не верите, так попробуйте вызвать по связи.

— Иван Григорьевич, механизм сей на сравнительно небольшое расстояние достает: в пределах прямой видимости. А при такой погоде мы бы и мачты неприятельские заметили.

— А это ваше подмигивание? Ведь говорили же нам с вами: в хорошую погоду за двадцать миль даст сигнал. Мы бы точно заслышали орудийные… О, кажется…

— Тишина на палубе!!! — рявкнул Ячменев.

— А ведь и вправду слышно.

— Наши это. У гранатометов звук громче.

Голос командира стал насквозь официальным.

— Степан Леонидович, через полчаса начинайте вызывать по механизму связи. Семаков должен знать, что мы уже недалеко.

— Слушаюсь.

— Владимир Николаевич, а ведь строй прикрытия поредел изрядно. Может, прорвемся?

— И думать забудьте, Михаил Григорьевич. Дело вполне возможное, даже, может быть, и без повреждений, но что дальше? А дальше они ж нас в два огня поставят, у броненосцев один борт бездельничает. Зажмут они нас, как бог свят, зажмут, и обратно прорываться придется, да с потерями.

Никто из российских офицеров не знал, что орудия плавучих батарей расположены на рельсах, и по необходимости огонь всей наличной артиллерии может быть сосредоточен с одного борта.

— Так что, хотите прикрытие с фланга попробовать на зуб?

— Вовсе нет. Хочу ограничить возможности того парохода, что так лихо маневрирует без парусов.

— Поджечь того, что справа?

— Угадали, Михаил Григорьевич, его самого.

Наскок, казалось бы, удался. Еще один неприятель получил на палубе изрядный пожар, а «Морской дракон» выскочил из атаки без единого попадания.

Однако начарт про себя отметил скрытое недовольство на лице командира. Задавать вопросы было неудобно, но Семаков заговорил сам:

— На этот раз они промахнулись, но ведь удача, она с переменчивым нравом. Вот что, Михаил Григорьевич: если примете командование вместо меня, то первым делом выбивайте слабейших. По количеству орудий они опасны, зато более других подвержены действию наших гранат. А как подойдет «Херсонес», то пусть свяжет боем прикрытие… точнее, то, что от него останется. Сами же атакуйте броненосцы, и уж тут бейте из двух гранатометов. Малые гранаты палубную броню навряд пробьют насквозь, но смущение среди вражеских артиллеристов наверняка посеют, а вот большие, с божьей помощью, могут проломить. Не с одной, так с нескольких гранат…

Командир не успел завершить распоряжение. Заговорил механизм связи. Слышалось не особо отчетливо, но понять было можно.

— «Морской дракон», ответьте. Вызывает «Херсонес». «Морской дракон», ответьте…

— Есть!!! Михал Григорьич, отвечайте.

Мешков схватился за механизм.

— На связи начарт Мешков. Иван Григорьевич, слышимость удовлетворительная. Ведем бой. Владимир Николаевич у штурвала, отвечать не может.

— Канонаду слышу отменно. Вижу верхушки мачт неприятельских кораблей. Держитесь. Иду к вам самым полным.

Сказать правду, последняя фраза была совершенно излишней. Вся команда «Морского дракона» и так была уверена, что товарищи с «Херсонеса» спешат на помощь изо всех сил.

Через десять минут донесся крик сигнальщика:

— Вижу «Херсонес»!

Трюмные услышать это не могли, но в горловину люка заряжающий гаркнул:

— К нам идет подмога! Уже видна!

На этот раз атака вышла более успешной. Возможно, сказалось то, что атаке подвергся корабль, на котором уже полыхала палуба. Это был парусник; механической помпы на нем, понятно, быть не могло, да и брезентовые шланги то ли отсутствовали, то ли были повреждены. Цепочка матросов выстроилась для передачи ведер. Первые гранаты грохнули высоко в воздухе, но четвертая взорвалась как раз на палубе между бушпритом и фок-мачтой. Последствия были ужасающими.

С палубы «Морского дракона» этого видно не было, но, судя по результатам обстрела, «Байяр» полыхнул вторым пожарищем: доски палубного настила не выдержали и посыпались на батарейную палубу, которая, в свою очередь, загорелась. И не просто так, а вместе с тем запасом пороха, что покоился рядом с орудиями. Это было началом конца. Горящий корабль уже никто не обстреливал, но через пяток минут всем на «Морском драконе» стало ясно, что противник на данное время совершенно небоеспособен, а еще через столько же одной боевой единицей в эскадре стало меньше: команда стала покидать то, что спасти уже не представлялось возможным.

И снова «Морской дракон» ушел, не получив ни единого попадания. Но Семаков не поддался всеобщей эйфории и трезво думал, что везение долго продолжаться не может.

Командир оказался прав: в следующей атаке попадание все же случилось. Хотя ядро лишь скользнуло по обшивке, когда «Морской дракон» уже развернулся кормой и щедро угощал противника малыми гранатами, но это был очередной звоночек.

Семаков успел заметить, что маневры противостоящих кораблей совершались побыстрее. Ветер стал более благоприятным для них — других объяснений не было. Значит, предстояло продумать другой тактический ход.

Быстрый взгляд на ост подтвердил: «Херсонес» уже недалеко. И командир решился чуть потянуть время: провести атаку без особого риска, дабы в следующую выйти уже вдвоем.

На этот раз комендору Патрушеву сильно повезло. Возможно, сработал все тот же закон больших чисел. Как бы то ни было, шесть гранат взорвались, попав в воду, и одна из них, похоже, повредила руль или даже ахтерштевень. Это заметили не сразу. Правда, атакованный фрегат поднял флажный сигнал, но с дистанции двадцать пять кабельтовых, если не больше, даже глаза Мягонького разобрать его не смогли. Но когда француз явно стал выходить из линии, всем офицерам стало ясно, что какие-то повреждения корпуса неприятельский корабль получил.

Семаков решил рискнуть.

— Иван Григорьевич, я сию минуту пойду вдоль линии, начиная с левофлангового. Следуй за мной. Попробуйте добить подранков, буде случатся. Разрешаю использовать главный калибр. А коль по вам начнут уж очень сильно палить, отходите, не стесняясь. Как поняли?

Разумеется, командир «Херсонеса» превосходно уяснил скрытый смысл приказа: командир «Морского дракона», надеясь на высокую скорость и маневренность своего кораблика, осознанно шел под удар. Риск «Херсонеса» при этом снижался. Идея до крайности не понравилась Рудневу, но боевые приказы в Российском императорском флоте (как и в любом другом) принято выполнять.

— Вас понял, Владимир Николаевич.

«Херсонес», все еще идя полным ходом, стал догонять товарища, заметно снизившего ход. Капитан-лейтенант Руднев, сам того не заметив, слегка кивнул: он понял важную деталь замысла Семакова. По всему видать, тот вознамерился произвести атаку двумя кораблями почти без временного зазора.

Первой жертвой атаки должен был стать линкор «Йена». Пожар, вызванный тремя малыми гранатами, был не так уж силен, к тому же он сосредоточился вблизи фок-мачты. Командир атакованного корабля решился дать ответный залп, а не палить одиночными, но «Морской дракон» на форсаже ушел. И в этот момент подоспел «Херсонес». Помня наставления более опытного Мешкова, начарт решился выпустить три больших гранаты прямо в область пожара. Они-то и принесли успех.

Легко понять, что там, где полыхало пламя, негатора не было и быть не могло. Вот почему первая граната из трех дала взрыв непосредственно на палубе. В радиусе десяти метров палубный настил был полностью уничтожен, а огонь распространился на батарейную палубу. Вторая граната, будучи чуть хуже нацелена, разорвалась не по оси линкора, а чуть ближе к борту, который в обычном артиллерийском бою считался бы неподбойным. Это принесло нежданный успех: громадный кусок обшивки вырвало, хотя пробоина оказалась выше ватерлинии. Прислуга не менее десяти орудий оказалась убитой на месте или тяжело контуженной. А следующая граната, также разорвавшись слишком близко к борту, нанесла смертельную рану кораблю: пробоина в борту дошла до ватерлинии. Сразу же начался неконтролируемый крен, сделавший наведение орудий крайне трудным делом.

Дружный рев «Ура!» команды «Херсонеса» сопроводил этот ошеломительный успех. Ведь при тех четырех орудиях, которые составляли прежнее вооружение пароходофрегата, у того было очень немного шансов (если таковые вообще существовали) против ста четырнадцати жерл «Йены».

Семаков, понятное дело, увидел успех товарища, но и опасность для него углядел: винтовая шхуна «Наполеон» ринулась на своих максимальных десяти узлах на помощь погибающему товарищу. Видимо, ее командир решился прикрыть отход небоеспособного линкора.

— Уходи, Руднев, не рискуй!!! — заревел командир «Морского дракона» в переговорник.

Нельзя сказать, что командир «Херсонеса» пренебрег приказом. Но все же он промедлил, завороженный зрелищем уничтоженного им — ну ладно, пускай на пару с «Морским драконом» — корабля несравнимо высшего класса.

Опытный и умелый начарт шхуны решил рискнуть и пустил ядра с запредельной дистанции, рассчитывая на рикошет от воды. Одна из них попало в цель, пробив обшивку «Херсонеса» в районе миделя. Там располагался котел; вполне возможно, его могло вывести из строя, будь он в рабочем состоянии. Второе ядро срубило то, что осталось от грот-мачты после переделки пароходофрегата. Палубная и трюмная команды бегом кинулись исправлять повреждения. Третье и четвертое ядра канули в воду с недолетом: «Херсонес» на восемнадцати узлах уже выходил из боя.

Однако капитан-лейтенант Руднев не пожелал оставаться в долгу. Носовой гранатомет, конечно, не мог палить в данный момент, но кормовой находился в превосходном для стрельбы положении. И командир «Херсонеса» приказал палить, хотя дистанция была очень велика.

Успех оказался не из больших: четыре гранаты рванули на воде; взрывами, правда, повредило обшивку шхуны, но с этой течью помпы справлялись, а трюмные яростно латали щели. Все стеньги оказались сбитыми, но и это не принесло фатального ущерба, тем более, что «Наполеон» шел на силе пара. Наконец, на юте возник небольшой пожар, но палубная команда оказалась на высоте, в темпе раскатав брезентовые шланги. И все же французский капитан счел, что задача выполнена и поспешил убраться чуть подальше, не желая становиться первоочередной мишенью. Не приходится сомневаться: в его решении важную роль сыграло и то обстоятельство, что «Йена» на тех парусах, которые удалось поставить на поврежденной бизань-мачте, пыталась выброситься на мель, но даже это отчаянное средство было сомнительным по действенности: очень уж сильно полыхало на носу.

Перед тем, как начать атаку, Семаков посмотрел на предполагаемую цель в подзорную трубу, хотя щель в броневой заслонке сильно ограничивала возможности. План атаки сложился.

— Михалгригорич, по готовности угости большими гранатами вдоль палубы сначала второго справа, потом правофлангового. А как пожар займется, так продолжи малыми. Там некому будет тушить, — и тут же последовала команда в механизм связи, — Ивангригорич, иду в атаку на двоих справа. Большие постарайся не тратить, там и так гореть должно. Бей малыми от души. С богом!!!

Начарт «Морского дракона» уяснил план командира и скомандовал комендорам:

— Носовой, пали вдоль палубы. Если попадешь тремя, так и ладно, больше пяти тратить запрещаю. Кормовой, палить после носового и только по команде. Разрешаю выпустить двенадцать, но если поразишь с десяти, я не в обиде.

После следующих четырех атак у эскадры прикрытия все еще оставались два корабля прикрытия. К этому моменту Фрол Неболтай получил отскочившей щепкой с бок, но броня спасла. Сам картечник при этом лишь удивился: его всего-то сильно толкнуло. Очень скоро боеприпасы к картечнице кончились, и молодой казак нырнул в трюмный люк помогать на подаче гранат. По пути он коротко рассказал товарищам-матросам о положении дел.

Семаков решил, что пора прорываться к броненосцам.

Иван Григорьевич, как с повреждениями и потерями?

Доклад Руднева отличался точностью.

Состояние «Херсонеса» оставалось неплохим. Правда, имелось три пробоины, но все выше ватерлинии; трюмная команда деятельно их заделывала. Убитых не было, но шестерых матросов крепко посекло щепками. Их снесли в лазарет.

— Иван Григорьевич, иду в атаку на броненосцы. Прикрывай меня.

Верткий кораблик ускорился, разгоняясь до полного. Он обошел корабли прикрытия на сравнительно небольшом расстоянии: не более десяти кабельтовых. Перед ним грохотала огнем цель: плавучая батарея «Лав».

— Михалгригорич, больших гранат не жалей…

Больше Семаков ничего не успел сказать: ядро, выпущенное из ретирадного орудия, попало в заднюю стенку рубки, пробило обшивку и ударило командира в спину. Щит не подвел, но командира ударило о штурвал. На некоторый промежуток времени капитан второго ранга забыл, как дышать, и мучительно пытался вспомнить, лежа на полу.

Лейтенант Мешков действовал в соответствии с Морским уставом:

— Командир ранен! Принимаю командование! Боцман, двоих в рубку, раненого перенести в лазарет. Мичмана Шёберга сюда!

К этому прибавились еще некоторые фразы, уставом не предусмотренные.

Действия всех чинов отличались слаженностью. Двое матросов резво подхватили командира и понесли в трюмную выгородку медицинского назначения. Хотя тот протестовал и утверждал, что дойдет сам, но помощники твердили: «Раненым самим ходить не можно.»

Шёберг пробкой выскочил из люка, получил объяснения и стал добросовестно исполнять обязанности начарта, то есть окинул взглядом цели и мгновенно прикинул варианты обстрела.

Сам же Мешков схватился за штурвал и принялся раздавать команды:

— Вандреич, кормовым дать вдоль палубы штук с десять. Если какая взорвется прямо на палубе — туда и бить из носового, там слабое место. Трубу надобно сбить. Если после малых гранат устоит, то пару больших гранат рядом с ней положить. Буду обходить броненосец справа, так что пяток больших гранат постарайся уложить в одно место, а там по результатам.

Мичман отдал толковые указания:

— Кормовой, десяток гранат вдоль палубы и постарайся пару рядом с трубой зафитилить.

То ли Патрушеву повезло, то ли Мешков недооценил силу малых гранат, но дымовая труба после вспышки рядом с ней медленно начала заваливаться на палубу. Оставшегося давления пара хватило броненосцу, чтобы начать разворот. Но почему-то грозные тяжелые орудия на носу молчали. Мало того: заткнулись все бортовые. Крепость получила передышку.

Ни Мешков, ни Шёберг не знали, что вся орудийная прислуга на батарейной палубе получила контузию близкими разрывами, то же произошло с офицерским составом, находившимся за стенками рубки. Людям нужна была минута-другая, чтобы прийти в себя, но как раз этого времени у них не нашлось.

Грохнули разрывы больших гранат. Первые три лопнули на высоте семи сажен над броневой палубой точно по ее оси. Четвертая взорвалась ближе к борту. Палуба прогнулась, но все еще держалась. С пятой гранатой Максимушкин чуть помедлил, дабы нацелиться как можно аккуратнее на самую носовую оконечность. Взрыв произошел непосредственно на палубе, и уж тут последствия получились более чем серьезными.

На глазах всех, кто находился на палубе «Морского дракона», два куска бортовой обшивки были вырваны: не были они рассчитаны на удар изнутри. Броневые плиты с каким-то нарочитым замедлением плюхнулись в воду.

Разумеется, российские моряки не могли видеть состояния дел за броней. А оно было куда как скверным для французов.

Те, кто находились под верхней палубой на баке, частично погибли, частично оказались сильно контуженными. Дюймовую броню разорвало на куски, и те вмялись в батарейную палубу, убив прислугу погонных орудий — конечно, тех, кто еще оставались в живых.

Повинуясь командам, французские матросы бросились на помощь своим раненым и контуженным товарищам. Живых унесли в лазарет, а мертвых — в корабельную баню. Но работа оказалась бесполезной.

Все переборки, трапы и детали набора, кроме бимсов, были сделаны из дерева. К тому же на батарейной палубе присутствовал порох в большом количестве. И все это полыхнуло под действием огненного шара.

Повреждения броненосца заметили и в Кинбурнской крепости.

— Братцы, а ведь бьют басурмана!

— Видал? Нет, ты видал огненные бонбы? Эка ведь силища!

— Горит он, окаянный, пламенем горит!

— Да у него борт вырвало!

— Не весь, кусок лишь.

— А ну, братцы, целься по тому месту, где брони не осталось!

Артиллеристов не пришлось долго уговаривать. Шесть орудий грянули не особо дружным залпом. Разумеется, попали не все, но два ядра одно за другим ударили по дыре в корпусе. Защитники крепости этого не знали, но оба почти не принесли повреждений. Первое перевернуло и без того небоеспособное орудие, а второе наполовину перебило шпангоут. Но моральное воздействие от попаданий трудно было переоценить. Крепость наконец-то дала сдачи.

Опыт не подвел санитара Прохора: его вердикт оказался точен.

— Значицца, господин капитан, по всему видать, два ребра сломаты, да туда ж лбом вы треснулись, так что на палубу ни-ни.

— Прохор, так ведь очень нужно. Ты повязку наложи, — из поучений отца Владимир Николаевич запомнил, что при переломах ребер накладывают тугую повязку.

Но санитар был самых строгих правил и потому не сразу поддался уговорам:

— А вот поглядим, да пошшупаем.

Вопреки распространенному мнению, взгляд отнюдь не был безболезненным: для осмотра потребовалось снять сюртук и рубашки.

— Твою ж… интендант кладбищенский!

— Синяк преогромный, господин капитан.

Еще один взгляд. На этот раз подстрадавший ограничился злобным шипением.

— …вот, как и говорил, переломаты оне.

— Так ведь голова не кружится, и не тошнит. Стало быть, нет контузии.

— Контузия, она вещь преподлая, — глубокомысленно высказался медработник, одновременно бинтуя грудь, — опять же ж, командовать вам никак не можно.

— Да отчего так?

— Оттого, что грохот и отсюда слыхать, а вам во всю мочь выкрикивать болезно будет. А выпить тоже не дам, потому как опасаюсь.

— И не надо! Мне б только посмотреть, как оно.

Через четверть часа Семаков, перевязанный должным образом, с большим трудом вылез из люка на палубу и осторожно пошагал к двери в рубку.

— Командование пока принять не готов, — произнес командир повернувшему голову старшему помощнику, — доложите обстановку, Михаил Григорьевич.

Мешков не мог пропустить мимо глаз напряженное лицо товарища:

— Прежде всего: как себя чувствуете, Владимир Николаевич?

— Погано. Но до госпиталя дотяну, а уж там, надеюсь, Марья Захаровна посодействует. Что там?

— Первый уже палить не может, вон у него дифферент на нос. Ворочать орудия при таком никак нельзя. Мыслю, течи от взрывов открылись. Руднев поджег одного оставшегося из кораблей прикрытия, сейчас обстреливает второго. А мы сей момент атакуем следующего по фронту. Вот вам наблюдение, Владимир Николаевич: как мы влепили гранатами по палубе, так орудия супротивника тут же замолчали.

— Интересно. Гранаты пробили верхнюю броню, выходит?

— Или орудийная прислуга валяется в контузии… Не нравится мне дистанция до следующего…

Мешков имел все основания так говорить. Броненосец «Тоннант», усиленно дымя, шел навстречу «Морскому дракону» с явным намерением дать артиллерийский бой накоротке.

— … однако пусть себе идет на своих четырех узлах. Мы прикроемся корпусом этого недобитка. Иван Андреевич, сейчас я дам малый вперед, прикажите выпалить не менее пяти гранат из носового.

«Морской дракон» чуть высунул нос из-за беспомощного броненосца. Максимушкин действовал почти в точном соответствии с приказом. Почти — потому что из шести гранат над палубой разорвались лишь две, да и те на высоте; остальные же дали громадные водяные столбы. Дымовая труба устояла. Промахи были объяснимы тем, что уже в ходе пальбы старпом дал «полный назад». Но взрывы в воде причинили не меньший ущерб.

Может быть, с течью от одной гранаты французы и справились бы — паровая машина все еще работала, пусть и не на полную мощность, и уж на помпу ее мощности хватило бы. Но течей было пять.

— Михал Григорьич, не торопись добивать, — громким шепотом посоветовал Семаков.

Прежде, чем лейтенант собрался с ответом, до рубки донесся вопль сигнальщика:

— Идет он, броненосец, в нашу сторону, только кренится малёха.

Мягонький сумел разглядеть это только потому, что нос «Лава» порядочно осел в воду.

Мешков мгновенно составил новый план действий и ради командира высказал его вслух:

— А вот отойти подальше — из-за крена дальнобойность у него станет меньше. И потом добивать.

Штурвал закрутился; одновременно Мешков двинул крайний левый рычаг. «Морской дракон» развернулся почти на месте.

— Как только высунусь, кормовому попытаться свалить дымовую трубу.

Шёберг отреагировал мгновенно.

— Патрушев, палить по готовности, целиться по трубе.

Комендор выполнил приказ до точки. Правда, «Тоннант» открыл огонь чуть ли не одновременно с кормовым гранатометом, но лейтенант оказался прав: бомбы пролетели едва ли три кабельтова. Зато одна из гранат взорвалась в непосредственной близости от трубы. Из-за того, что котел находился непосредственно под ней, на верхней палубе в этом месте не могло быть негаторского влияния. В результате котел вышел из строя, почему и машина стала, и помпа заглохла. Плавучая батарея беспомощно закачалась на волнах.

И тут произошло нечто неожиданное. С обоих броненосцев стали спускать шлюпки. Через три четверти часа они отвалили от бортов. Как только расстояние между «Тоннантом» и спасающимися увеличилось до примерно двух кабельтовых, грянул ужасающий по мощи взрыв. Корпус броненосца рассыпался на глазах.

Мешков и Шёберг стали навытяжку и отдали честь. Через минуту к ним присоединился Семаков. Матросы и унтера, бывшие на палубе, поснимали бескозырки. Через считанные минуты останки бронированного врага скрылись под водой.

— Кто-то из офицеров взорвал крюйт-камеры, — с суровым уважением промолвил лейтенант. Семаков кивнул.

Начарт добавил ради нижних чинов:

— Вот, братцы, у кого учиться надо. Здесь мелко, французы предположили, что мы сможем после войны поднять броненосец. Вот и сделали так, чтобы нам не достался. А первый не взорвали, потому что пожар все равно доберется до пороховых запасов.

И после небольшой паузы последовало:

— По местам, ребятушки! Нам еще с третьим вражиной драка предстоит. Вон «Херсонес» корабли прикрытия поджег. Никуда никто теперь не сбежит.

«Девастасьон» ушел на дно, также не спустив трехцветного французского флага.

— Михаил Григорьевич, — чуть морщась, предложил Семаков, — надо б нам взять на борт всех раненых с «Херсонеса» и полным ходом идти в Севастополь, в руки нашей благодетельницы. А Руднев пусть спасательными работами займется.

— И верно сказано. Но сами, Владимир Николаевич, пожалуйте в лазарет.

Через час «Дракон» на форсаже мчался в сторону севастопольского порта