Глава 28

К отправке предполагалось несколько прошитых стопок бумаги с записями. Стопки делались такой толщины, чтобы их можно было пропихнуть в портал. В них Мариэла добросовестно фиксировала результаты своих трудов по постановке конструктов в условиях массовой работы, описывала наиболее интересные случаи, предлагала разнообразные методы экономии энергии.

По мнению Мариэлы, почтеннейшая вполне могла разрешить переработку собранного материала в диссертацию — или указать на необходимость сбора неких дополнительных данных. Разумеется, будущая диссертантка рассчитывала на первый вариант.

Материал, который подготовила ученица, мог показаться наставнице сыроватым. Пожалуй, не стоило в этом обвинять госпожу магистра: опыта написания докторских диссертаций у нее не было.

Но у посылки была вторая часть: личное письмо к наставнице. Оно уместилось на одном листке.

Гонцы из Гильдии, как всегда, были исполнительны и аккуратны. Почтеннейшая Моана ничего другого от них и не ожидала.

Отчет от Сарата был ничуть не толще предыдущего. По привычке, обретенной еще в университетские времена, госпожа академик сначала бегло просмотрела содержание. Потом тот же отчет был прочитан уже внимательнейшим образом и с пером в руке. А потом глава аналитической службы отошла от канона, сняв с полки предыдущие отчеты. Их набралась стопка толщиной чуть ли не с бочонок.

Моана принялась листать бумаги, перенося то отдельные фразы, то целые параграфы на лист бумаги. Еще потом она мысленно стала прокручивать в уме те факты, что удалось выловить.

На этот раз подозрения обратились в уверенность.

И любящая жена немедленно начертала письмо любимому супругу с нежной просьбой прибыть в Хорум — дескать, она сама, а также дети без него скучают.

Потом настала очередь второго пакета. Вот он был куда объемнее первого.

Обширный материал черновика (или даже заготовки) докторской диссертации госпожа академик проглядела весьма бегло. Исключением оказалась лишь последняя стопка бумаг, где описывалось преинтересное пулевое ранение в голову с повреждением головного мозга. Этот материал был изучен с одобрительным хмыканием.

Гораздо более пристального внимания было удостоено сугубо личное письмо ученицы. Мало того, что оно было прочитано дважды. Глава аналитической службы Академии задумалась над ним, как будто то было важное донесение от разведки. И даже больше того: на это вроде как личное послание был тут же написан ответ с тщательным обдумыванием текста.

По сигналу медного гонга в кабинете появилась секретарь.

Надо заметить, что внешность этой достойной девы вводила в заблуждение: блондинистые волосы ниже плеч, пухлые губки бантиком, приятная фигура с излишествами спереди и голубые коровьи глаза без малейшего признака интеллекта. В результате рядовые посетители думали, что сия девица являет собой дуру из дур. Умные посетители полагали, что Моана не стала бы держать при себе совсем уж безнадежную разумом, так что этот экземпляр не должен быть полностью и непроходимо глуп. И лишь единицы знали (иногда из горького опыта), насколько холодным, цепким и беспощадно-острым умом обладала эта корова.

— Селена, вот письма. Отправишь через Гильдию гонцов.

Моана протянула два сложенных листка.

— Оба срочные.

Семаков внимательно выслушал разведдонесение. Для него ничего нового в нем не содержалось. Конечно, эскадра с броненосцами отклонилась от наикратчайшего пути. И тут-то российский офицер совершил ошибку.

Как и многие до него, Семаков переоценил собственную крутость. Он предположил, что эскадра опасается его двух кораблей — резонно! — и как раз по этой причине не идет на Севастополь кратчайшим путем. Основания для такого вывода имелись: скоростные характеристики новых российских кораблей были примерно известны. Любой грамотный тактик подумал бы, что наилучший способ свести к минимуму этот перевес — дать сражение в условиях тесной бухты. А до этого с двумя кусачими русскими кораблями лучше не встречаться вообще.

По долгом размышлении капитан второго ранга решил изловить неприятельскую эскадру в пятидесяти милях к югу от Севастополя, не больше. Никаких проблем с маневрами, не стоит даже думать о мелях и рифах, зато есть все основания ожидать более-менее постоянного ветра — а скорость даже менее скоростного «Херсонеса» вполне позволит зайти с наветренной стороны и получить тем самым решающее преимущество над парусниками. Осталось лишь вынести этот план на суд старших офицеров.

— Свезло ж тебе, Фролка.

Неболтай-младший постарался скрыть вполне законное удивление. Попытка кончилась неудачей. Дядька Тихон это заметил и не посчитал за труд дать разъяснения. Они оказались вполне материальными.

— Глянь-ко.

На ладони хорунжего лежала медная подвеска на ремешке с несколькими вправленными в нее странными кусками золота: гранеными, а не округлыми.

Неболтай (в который раз) проявил проницательность:

— Ты не думай, это не золото, хотя и блестит. Энергический щит — вот как Тифор Ахмедыч назвал штуковину. Тебе только и дела, что одеть поверх нательной рубахи. И это вот самое защитит тебя от много чего. Рыжий говорил, что пулю от ихней винтовки или твоей скорострелки отвести может.

— Так ведь у англичан с французами, о турках уж не говорю, таких винтовок и вовсе нету.

— Даже штуцерную пулю может удержать, но только ежели стреляют издалека. С тысячи шагов, примерно сказать. А от летящих щепок так запросто.

— Дядь Тихон, откуда там щепки, корабль-то чисто железный как есть, — осмелился противоречить племянник.

Хорунжий позволил себе снисходительность:

— Ты, малой, не моряцкого занятия, вот и не знаешь. Палубный настил, он дощатый, видал ведь?

— А, ну да, оно, конечно, как есть…

— И не только щепки, заметь. Бомбический осколок, если не очень велик, тоже отразит.

На физиономии молодого ясно выразился глубокий скепсис о возможности поражения осколком. Разумеется, старший не упустил возможности поделиться мудростью и рассказал о том, как морского унтера как раз осколок в самое сердце поразил.

— …но по счастью была на корабле Марья Захаровна, она-то его собственными ручками у костлявой вырвала. С тех пор тот самый унтер кажну неделю ставит в церкве свечку за ее здравие.

Рассказ произвел настолько сильное впечатление, что казачок от избытка чувств ляпнул, рискуя заработать родственный подзатыльник:

— Дядя Тихон, а правду говорят, что Марьзахарна ведьма?

Ответный взгляд был тяжелым. Фрол мельком подумал, что подзатыльник, возможно, был бы лучшим исходом.

— За языком следи, племянничек. А то не погляжу на родную кровь… Она, чтоб ты знал, в Михайловскую заходила, с отцом Александром беседовала. И еще: когда адмирала лечила, то настояла, чтоб над ним вслух читали святое евангелие. И помогло ведь. Ну, правда, она и сама поработала. Вот какие доктора бывают. Так что само слово «ведьма» забудь, когда о ней говоришь. Все понятно?

Казачку, конечно, было все до мелочи понятно. И, не теряя времени, он нацепил подвеску.

Капитан первого ранга командир отряда пароходофрегатов Григорий Иванович Бутаков был доброжелателен, но въедливости в нем ничуть не убавилось.

— Ваш план, Владимир Николаевич, в деталях проработан. И все же… с чего вы решили, что сия броненосная эскадра к Севастополю направляется?

— Никак иначе не выходит, Григорий Иванович. Более значимых целей на Черном море у нее быть не может. Судите сами. Даже «Херсонес» с его новыми движками уйдет от этих корыт без труда, с его-то семнадцатью узлами. О «Морском драконе» даже не упоминаю. Обстрел Феодосии или, скажем, Керчи, вполне возможен, признаю, но ведь в военном отношении он почти лишен смысла. О победе на суше в этих портах и речи быть не может без солидной подготовки и армейской поддержки. То же и в других местах. А вот прорыв в Камышовую или Стрелецкую бухту в условиях нечувствительности к нашему артиллерийскому огню — это да, возможное дело, и артиллерийская поддержка в атаках на укрепления, сами понимаете, осуществима.

— Ну да, вы полагаете, что взятие Севастополя есть первейшая цель для наших недругов, — скепсис в голосе Бутакова был учтив, но очень заметен.

— Виноват, Григорий Иванович, но, ей-же-ей, ничто иное в голову нейдет.

— Возможно, вы правы, Владимир Николаевич, однако ж… если все же цель окажется другой, то… насколько вы готовы к бою и походу?

Семаков постарался не показать обиду.

— Полностью готовы, Григорий Иванович. Боеприпасами, право слово, весь трюм аж до люков забили. Мои все исповедовались и причастились. Могу то же сказать в части готовности «Херсонеса» и его команды.

— Да, я Иван Григорьича знаю хорошо. Он умеет готовиться… Что, если в помощь придать еще два пароходофрегата? У «Крыма» и «Одессы» по десяти орудий на борту. Команды прямо рвутся в бой.

— Все так, да скорость их одиннадцать узлов, а у моих… сами знаете. Хотя… на добивание поврежденных… если они готовы к бою и походу, то по сигналу пусть выходят вслед за нами.

— Владимир Николаевич, не то имелось в виду. Я не ставлю под вопрос компетентность вашей разведки, но ведь люди есть люди, они могут добросовестно ошибаться…

Семакову стоило некоторых усилий удержаться от улыбки при слове «люди».

— …и я подумал, что эти два корабля могут быть полезны в качестве разведчиков. Уж на это их скорости достанет.

Капитан второго ранга чуть подумал.

— Я бы не возразил. Но, воля ваша, опасаюсь оставлять без надлежащего артиллерийского обеспечения Севастопольскую бухту. Если только союзники выведут корабли из Балаклавской бухты…

Усы Бутакова приподняла ухмылка человека, понимающего положение дел.

— А вот об этом можете не беспокоиться. Наши соглядатаи установили: на них недостаточно экипажа для полноценного боя. Все, что только можно, забрано в пользу армии. Так что разведка, а при случае и поддержка ваших кораблей.

Семаков не стал излагать вслух весьма вескую причину отказаться от такой помощи. Он сильно опасался, что если те ввяжутся в бой, то придется их выручать, а не атаковать броненосцы, которые он полагал своей главной целью. Но Бутаков, похоже, понял невысказанное.

Командир «Морского дракона» высказался с известной долей осторожности:

— Пусть так, но командовать надо мне. Наши с Иван Григорьичем корабли — основная сила.

— Отнюдь не возражаю. О, вот что хотел спросить. Возможна ль переделка еще одного пароходофрегата по образцу «Херсонеса»? Хотя бы добавить ходу?

— Осмелюсь предположить, это лишь вопрос денег, а также времени, каковое уйдет на самое переделку, а также на обучение команд и господ офицеров в особенности. Но за оставшееся время вряд ли успеем. Судите сами…

В очередной посылке через портал был несколько неожиданный предмет: очень небольшая деревянная коробочка, перевязанная бечевкой. Имя адресата было указано непосредственно на посылке — это был лейтенант Малах.

В тот момент предметы из другого мира получал лично капитан второго ранга Семаков. Он решил, исходя из величины посылки, что в ней заключено нечто весьма ценное, ибо бумаги обычно пересылались стопкой; впрочем, иногда их помещали в кожаный футляр. И потому утром следующего дня Семаков постучал в дверь дома, где жили иноземцы.

Поздоровавшись и вручив коробочку, моряк из деликатности сделал вид, что содержимое посылки его вовсе не интересует. Малах же развязал бечевку, достал из коробочки небольшой лист бумаги и быстро его прочитал.

— А ведь это не только мне, Владимир Николаевич. Тут без помощи от вас и ваших людей мы не обойдемся.

— Какой именно помощи? — светски улыбнулся гость.

Вместо ответа адресат посылки достал остальное содержимое коробочки.

— Это рубин, а это сапфир, — пояснил он хладнокровно. — Нас просят оценить их стоимость здесь. И, возможно, продать.

Драгоценные камни выглядели чудовищно огромными, по непросвещенному мнению Семакова. Их стоимость он представлял очень приблизительно, но был твердо уверен, что тут разговор может идти о тысячах рублей, а то и о десятках тысяч.

— Так вы хотите, чтобы я был посредником при продаже? Уверяю вас, идея не из лучших…

— Не вполне так, Владимир Николаевич, — понимающе улыбнулся Малах. — Разговор о немедленной продаже не идет. Сначала нужно обговорить условия с покупателем. Кстати, не обязательно речь пойдет о продаже. Возможен обмен на алмаз, предпочтительно не прошедший огранку. Мы бы просили подключить к этому делу князя Мешкова. И с нашей стороны в переговорах будет принимать участие Тифор Ахмедович.

Возражений не последовало.

К этому моменту Семаков полностью обрел ясность мыслей и способность планировать.

— Обязан известить вас, Малах Надирович, что и я, и Михаил Григорьевич своим временем не полностью распоряжаемся. Возможно, завтра мы будем заняты.

Это было чем-то больше простого намека, но собеседник притворился непонимающим:

— Ничего не значит, Владимир Николаевич. Если князь соизволит, то присоединится немедленно, и вы втроем с Тифор Ахмедовичем направитесь на… кхм… предварительные переговоры.

— Тогда я напишу ему записку.

Предчувствия иноземного лейтенанта полностью оправдались. Уже через двадцать минут Мешков прибыл. И российские моряки в сопровождении Тифора отправились в ювелирную лавку.

Ювелир почтительно приветствовал столь знатных посетителей, внимательно выслушал суть коммерческого предложения и, разумеется, пожелал взглянуть на камни. Зрелище заставило его сильно перемениться в лице. Некоторое время глаза Моисея Соломоновича бегали от драгоценного содержимого коробочки к посетителям и обратно. Потом ювелир взял себя в руки и принялся изучать камни с помощью все той же лупы в потертой бронзовой оправе. Наконец он поднял голову.

— Господа, я не смогу купить у вас сии камни, — последовало твердое заявление. — Они настолько дороги, что у меня не хватит денег. Более скажу: не уверен, что мне дадут кредит на нужную сумму. Осмелюсь предположить, что данная покупка по средствам лишь самым крупным торговым домам. Они смогут уплатить вам и двадцать тысяч за эти два камня. Конечно, моя оценка самая приблизительная. Да вот, например, в Киеве есть представительство дома Фаберже. Однако…

Пауза. Посетители лавки сохраняли стоически невозмутимый вид. Однако почему-то рыжий Тифор Ахмедович кивнул.

— …среди местных негоциантов ходят разговоры, что война скоро закончится. Из Крыма станет вполне возможно уехать без риска. И тогда вы, господа, сможете лично побывать в Киеве и… э-э-э… уладить дело. Со своей стороны, могу содействовать рекомендательным письмом.

Штатский посетитель еще раз кивнул.

Заговорил князь Мешков:

— Мы понимаем твои затруднения, Моисей. Надеюсь, что через некоторое время мы вернемся к этому разговору.

Посетители распрощались, забрали коробочку и вышли. Уже на улице Тифор индифферентно заметил:

— Он не лгал.

Приглашение на личную встречу, принесенное порученцем Сарата, несколько удивило доктора Бироса. Упущений он за собой не знал, производство и исследовательские работы шли по плану. А на совещаниях у высокопочтенного все новости можно было узнать и без особого разговора.

Это недоумение так и не рассеялось вплоть до появления алхимика в кабинете у Сарата.

Тот по всем правилам приветствовал коллегу, предложить быть «без лент» (что соответствовало русскому «без чинов»), после чего последовало несколько неожиданное:

— Мне нужна ваша консультация, дорогой Бирос.

Доктор вежливо поклонился в ответ на косвенную похвалу его знаниям.

— Я хотел бы знать, какие из кристаллов вы НЕ в состоянии выращивать искусственно.

Бирос чуть прикрыл глаза, потом открыл. Видимо, этих считанных секунд ему хватило, поскольку речь полилась безо всякой запинки:

— Дорогой Сарат, вас интересуют ВСЕ кристаллы?

— Вот именно. А также ваш анализ причин, почему их нельзя или невыгодно выращивать.

— Вы тонко подметили очень важное обстоятельство, дорогой Сарат. Есть кристаллы, которые нет смысла выращивать по причине их крайне невысокой ценности и ничтожной востребованности. Ну… например, медная соль серной кислоты. Ее кристаллы необычайно легко вырастить из раствора, но, увы, по магоемкости и стойкости они не стоят затраченных усилий. Они только мне нужны, да и то в малых количествах.

— Пожалуй, я облегчу вашу задачу. Можете не анализировать кристаллы, которые с очевидностью не имеют достойной магической ценности.

— Благодарю. Итак: морион, он же черный кварц. Пока что у меня не получается подобрать режим кристаллизации, хотя это, без сомнения, возможно. Просто нужно сосредоточить больше усилий. Далее: топаз. Представьте себе — задача оказалась трудной.

Особо почтенный явно увлекся темой. Сейчас он говорил как хороший лектор, каковым, собственно, и являлся.

— Получить бесцветный топаз вполне возможно. Хочу сказать, его можно вырастить, и даже без особых трудов. Но вот цвет — это хорошая научная задача. Из цветного исходного материала ничего окрашенного не выходит! Проблема на уровне магистерской диссертации. Кое-какие намеки на эту тему я нашел в записках Професа. Здесь нужны эксперименты с теми рудами, которые он полагал крайне ядовитыми. По-моему, он вам их описывал: из тех, что могут заставлять светиться в темноте цинковую руду. Описание у меня есть, но их месторождения редки, к тому же концентрация их в породе весьма низка. Иначе говоря, добыча обойдется недешево. Впрочем, если понадобится, то наладка производства кристаллов топаза — лишь вопрос времени и денег. А вот самая неприступная задача.

Пауза.

— Алмаз, разумеется. Наверняка вы и сами догадались.

Сарат кивнул.

— С точки зрения химии — самый капризный материал. Нельзя сильно нагреть: начинает превращаться в обычный уголь, даже не успев расплавиться. Ни в чем не растворяется. Слыхал я от Харира: при нем Профес упомянул, что, мол, искусственное получение алмазов нам пока что не по силам. Делаю вывод: технология была ему известна, но Профес не счел нужным ее описать. Возможно, он сам не знал тонкости. Работы непочатый край. К тому же замена алмазным кристаллам, как понимаю, может быть найдена в виде фианитов; вы сами говорили, что их характеристики почти такие же…

Старый ученый разгорячился прямо на глазах. Он начал бегать по кабинету и делать размашистые жесты руками. Хозяин же помещения, наоборот, сидел совершенно неподвижно, напоминая этим прилежного студента.

— …ну, с этой задачей наши люди почти справились. Правда, я не знаю точно, насколько фианит хуже алмаза — если он и вправду хуже. Вы как универсал должны это понимать гораздо тоньше.

Поклон. Ответный поклон.

— Далее, гранаты всех видов.

— А какие трудности с ними?

Бирос слегка приосанился.

— Весьма сложный алхимический состав. И его вариации дают радикальное изменения цветов и, соответственно, магических характеристик.

— Кажется, понимаю. Проблема с воспроизводимостью специализации кристаллов?

— Именно! Правда, потребность в гранатах вообще невелика, если исключить зеленые… как их…

— Гроссуляры.

— Они самые. И если говорить о магии жизни: изумруды. С ними оказалось все непросто. Проблема чисто экономическая, с вашего позволения. Стоимость производства может оказаться очень велика.

Бирос добился цели. Сарат оказался совершенно сбит с толку, что и высказал вслух:

— Изложите ваши соображения более подробно, дорогой Бирос. Сундук моего внимания столь же пуст, сколь и жаждет наполнения.

— Бериллы, а точнее, их пыль и расплавы, оказались страшно ядовитыми. Мы попробовали работать с ними, и я ужаснулся счетам от мага жизни. Вы не поверите: к себестоимости одной плавки сразу добавляется двадцать золотых, не меньше. Работает ведь не один человек, как понимаете. Пока речь идет об опытном производстве, такое положение дел еще можно терпеть. Однако если поставить изготовление изумрудов (и других бериллов тоже) на поток, тогда нужны меры — ограничить доступ людей в мастерскую, устроить контроль температуры на расстоянии… Но пока что могу констатировать: искусственные изумруды размером вплоть до полудюйма в поперечнике обойдутся даже дороже тех, что из земли. Но и это не все…

Внимательно выслушав доктора химии и алхимии, Сарат, конечно же, поблагодарил его в самых изысканных выражениях. Проводив гостя вплоть до дверей, кандидат в академики снова уселся в кресло и крепко задумался.

Из лекции Бироса следовало, что если даже потребность в каких-то отдельных видах кристаллов не полностью удовлетворяется искусственными, то такое положение дел может быть исправлено в скором (по меркам магов) времени. Кроме алмазов, понятно, но тут нужны исследования: можно ли их заменить фианитами, а если да, то в какой степени. Все же права была Моана: это точно угроза стабильности общества. Значит, супругу нужно поскорее поставить в известность об этом. Что-то давно не было от нее писем…

Капитан Семаков проявил наивысшую добросовестность. Он подкатился к командирам «Крыма» и «Одессы» (о своем решении Бутаков их уже известил), подробнейше расспросил о состоянии вверенных им кораблей и не поленился лично проверить все, что поддавалось проверке. Разумеется, предметы для придирок всегда могут найтись, было бы желание. Но капитан второго ранга не стал заострять на этом внимание, но предупредил, что по навигационным расчетам завтра к полудню им предстоит поход.

Правда, в самом конце проверки прозвучало:

— Имейте в виду, господа, не исключена возможность, что выйти придется и раньше. Впрочем, такое полагаю почти невероятным.

Это было сказано самым небрежным тоном. Но командный состав обоих кораблей оказался опытным. Оба экипажа были на борту еще до заката.

Осталось еще одно дело, которое Семаков полагал почти что формальностью. Требовалось получить последнюю разведсводку от Таррота. И «Морской дракон» отвалил от причала.

Неожиданности начались с того, что в пещере дракона просто не было. Семаков сначала удивился, а потом подумал, что, возможно, крылатый разведчик просто задержался в поиске эскадры.

Человек оказался прав. Дракон не нашел кораблей в том месте, которое предполагал Семаков. Но любой разведчик знает: если объект наблюдения не находится сразу, требуется приложить побольше усилий для поиска. Именно так крылатый и поступил.

Ночь уходила, и Семаков решил наведаться к порталу. Причин для беспокойства не было, и все же вся команда за исключением начарта была на борту. Товара было совсем немного: личное письмо; имя адресата значилось на футляре. Письмо оказалось адресованным Мариэле. Разумеется, вскрывать и тем более читать его было бы совершенно невозможным для любого порядочного человека.

Дракон прилетел как раз к тому моменту, когда Семаков уже спускался по лесенке в пещеру.

Доставленные разведсведения привели моряка в ужас, хотя он постарался своих чувств не выдать. По всему выходило, что прав оказался осторожный Бутаков: эскадра шла вовсе не к Севастополю, а к крепости Кинбурн. Других целей вблизи не было. «Морской дракон» даже на полном ходу не успевал перехватить неприятеля в открытом море.

Гром грянул. Пришлось креститься.

Капитан второго ранга с неприличной поспешностью рванул на борт своего корабля. Вахтенный офицер (это был мичман Шёберг) сразу увидел, что стряслось нечто выходящее из ряда. Слова командира подтвердили догадку:

— Вахту принял.

— Вахту сдал.

Семаков знал, что переговорное устройство не добивает из пещеры и потому приказал:

— Иван Андреевич, выходите на поверхность, начинайте вызывать Руднева. Как установите связь, сразу же передайте мой приказ: как можно быстрее идти к Кинбурну, эскадра с броненосцами туда и направилась. И чтоб «Крым» и «Одесса» тоже шли туда же. Сошлетесь на меня. Постараюсь продержаться до прихода «Херсонеса». Еще к нему просьба: вызвать в порт лейтенанта Мешкова.

Шёберг бегом поднялся по лесенке. Пробыв на поверхности от силы пару минут, мичман колобком скатился вниз а заскочил на палубу.

«Морской дракон» на малом ходу и при содействии «Гладкой воды» вышел из пещеры. Было все еще темно. Семаков скосил глаза на темневший по правому борту берег и взял курс на вход в Севастопольскую бухту.