Глава 25
Сарат не дал себе труда собрать совещание. Вместо этого он вручил команде Шахура полученные из портала штуцер, пороховницу, пули и инструкцию к пользованию (точнее, ее перевод на маэрский) со словами:
— Доказано, что пуля из этой винтовки пробивает наш щит. Задача: усилить защиту надлежащим образом.
Доктор телемагии взял бумаги и быстро пробежал их взглядом.
— Так… интересное решение… ну, не вижу тут ничего принципиально невозможного, но понадобятся испытания. Не меньше недели.
— Работайте, ребята.
У высокопочтенного не было оснований сомневаться в словах старого друга. Он доверял его опыту, а еще того больше — знаниям и умениям его команды. Шахур умел подбирать соратников.
Вскоре после этого разговора Сарату предстояла встреча с магистром Хариром. Весьма почтенный настойчиво просил о ней.
— Слушаю вас, Харир.
— Мы достигли некоего результата в выращивании кристалла фианита. Но… я питаю сомнения в части его ценности.
— Объяснитесь, будьте так любезны, — голос Сарата был все так же нейтрально-вежлив.
— Вот, — на ладони мага огня появился невзрачный кристалл, форму которого любой маг охарактеризовал бы словом «безобразная». — Как видите, мы не гранили его. Если я верно вас понял, то после огранки магоемкость его будет меньше минимально допустимой. Но если предположить, что кристалл разовый…
— Можете не продолжать, Харир. Ваш расчет показал, что нужная магоемкость может быть достигнута без огранки, но при этом существует значимая вероятность, что кристалл взорвется после первого же применения. Вы сделали совершенно правильно, решив посоветоваться со мной. Назначение этого кристалла сильно зависит от политического решения. Мои люди пересчитают магоемкость, а также эффективный коэффициент рассеяния магополей для этого кристалла в его нынешнем состоянии, а также с различными вариантами огранки. Это не потому, что я вам не доверяю, а лишь ради всесторонней проверки ваших выводов. Да, и еще ребята прикинут зависимость долговечности кристалла от величины портала. Но в любом случае это большой успех. Я поздравляю вас. Если вы добьетесь воспроизводимости — это будет основа для бесспорной докторской…
Магистр поклонился.
— … и для этого вам понадобится наглядное тому доказательство в виде не менее трех таких же или лучших кристаллов. Однако если вы примете во внимание мой совет…
— К сожалению, я не маг разума, иначе не замедлил бы повысить уровень как внимательности, так и слуха своей особы ради лучшего уяснения этого совета.
— …то рекомендую продолжать улучшать технологию. Полностью уверен, что вам удастся получить фианиты еще больших размеров.
Харир еще раз поклонился.
По приходе в порт, подачи всех рапортов об итогах боя, а также передачи пленных портовому начальству офицеры с двух кораблей собрались в кают-компании «Херсонеса». Исключением был мичман Шёберг — он в деле не участвовал, оставшись на Камчатском люнете. Выбор места, где собраться, был продиктован простейшим обстоятельством: на «Морском драконе» кают-компании просто не было.
— Владимир Николаевич, а откуда пошло выражение «разбор полетов»?
Этот вопрос прозвучал от Руднева. Семаков дал объяснение, сославшись при этом на инженера-кораблестроителя по прозвищу Профессор.
— Кхм. Итак, господа, приступим. Задача: уяснить все ошибки, сделанные в ходе боя, дабы не повторять их в дальнейшем.
Командный состав пароходофрегата был исполнен оптимизма самых розовых оттенков. Возможно, это произошло под воздействием молодого возраста большинства офицеров. По их мнению, состоялась величайшая победа, особенно с учетом численного преимущества неприятеля как в количестве кораблей, так и в вооружении. Весьма грело души полное отсутствие потерь в людях, а также повреждений. Посему никаких недостатков ни в тактике, ни в исполнении начальственных задумок не усматривалось. А идеал, как известно, в улучшении не нуждается.
Именно в таком духе и высказались гордые победители с «Херсонеса». Исключением был Руднев, отметивший, что бой в открытом море дал возможность российским кораблям полностью реализовать их преимущество в скорости и маневренности. Отсюда последовал вывод: в стесненных условиях исход боя мог оказаться и менее благоприятным.
Командир «Морского дракона», а также его старший помощник сохраняли при этом самое доброжелательное выражение лиц. А уж голос Семакова был прямо наполнен благими чувствами.
— Михаил Григорьевич, что желаете добавить к сказанному?
Начарт был не просто опытным артиллерийским офицером. На его стороне также играл большой стаж общения с нынешним командиром «Морского дракона». Вот почему он высказался именно в том духе, который и ожидался.
— Господа, вы правильно оценили итог операции, кою совершили мы все нынешним днем. Однако вы не учли некие обстоятельства…
Представители «Херсонеса» ощутимо напряглись. Весь их офицерский, а также гардемаринский опыт говорил, что слово «однако» просто так не произносят. Безоблачный до этого горизонт стали заволакивать штормовые тучи.
— …а именно: нам противостояли турки, а не французы или британцы. Наши действа были правильными, допускаю. Как насчет турецких?
Вопрос явно был риторическим. Спрашиваемые окислялись на глазах. Семаков поспешил сгладить колючки:
— Господа, я не ставил и не ставлю цель преуменьшить ваши заслуги. Но хочу особенным образом отметить, что противник нам попался не из трудных. Так как насчет неприятельских ошибок? Прошу вас высказаться, Петр Никанорович, — обратился он к начарту «Херсонеса» лейтенанту Враневу.
Черноглазый, черноусый и черноволосый болгарин на российской службе встал и начал излагать:
— Турецкий пароходофрегат слишком поздно нас заметил и, вероятно, недооценил скорость, с которой шли вы, Владимир Николаевич. По сей причине турецкий командир приказал заряжать орудия слишком поздно. Что же касается…
И дискуссия завертелась.
Обсуждение этого сражения состоялось и в другом месте. Правда, там тема оказалась расширенной. Состав участников: армейские в чине не менее полковника и капитаны кораблей класса не менее фрегата.
Совещание вел недавно назначенный командующим флотом Черного моря адмирал Брюа.
— Господа, подводя предварительные итоги кампании, можно констатировать: Севастополь пока что неприступен. Наш план относительно адмирала Нахимова был выполнен лишь частично: этот офицер тяжело ранен, но не убит. Мало того: по последним сведениям он уже пришел в себя и в состоянии говорить. Русские врачи выражают осторожный оптимизм. Все штурмы хотя и причинили русским потери, но наши оказались намного больше.
Брюа сделал паузу и обвел слушателей взглядом. Внимание аудитории было полным.
— Но есть и другие новости. Два русских корабля оказались в состоянии перехватить наш караван из трех турецких кораблей. Полностью уничтожен груз, в высшей степени необходимый для флота и армии.
Адмирал не упомянул о характере груза, хотя Те, Кому Надо, уже знали, что там были боеприпасы, продовольствие и фураж.
— Что касается русских, то один из них опознан как хорошо нам известный «Морской дракон». Второй — переделанный пароходофрегат «Херсонес». По сведениям, у последнего убрано все парусное вооружение, а также колеса. Но скорость в результате заметно увеличилась. Достоверно установлено: новые машины на этом корабле не были поставлены из Европы. К имеющемуся вооружению бывшего пароходофрегата добавили орудия — такие же, как и на «Морском драконе». А теперь, господа, хотел бы выслушать ваше мнение. Если есть вопросы, то милости прошу их задать.
— Сэр, пытались ли установить источник этих технических новинок у русских?
Брюа чуть поморщился.
— Надежные источники сообщают: не английский и не французский. Инженеры, которые работают с новыми машинами и орудиями, не являются российскими подданными. Возможно, кто-то из них из Баварии. Но подхода к им пока нет. Еще вопросы?
— Мой адмирал, я слышал, что готовятся к спуску на воду плавучие бронированные батареи…
Ответ был получен еще до завершения вопроса:
— Капитан, эта тема закрыта для обсуждений.
Похоже, вопрошавший обладал недюжинными аналитическими способностями, ибо он промолчал.
Способности к анализу у коммодора Фрэнсиса Скотта были, по всей видимости, еще лучше, поскольку он даже не задал очередного неудобного вопроса. А он имелся и даже не один. В частности, этому офицеру было до крайности интересно, откуда эти русские получают столь точные сведения о транспортных судах вообще и о караванах снабжения, в частности.
Между тем обсуждение продолжалось. Было высказано предложение укрупнить караваны и комплектовать их сравнительно небольшими судами, дабы при встрече с русскими рейдерами могла бы спастись хотя бы часть их. Оно было встречено благосклонным кивком адмирала.
В качестве варианта предложили посылку каравана-приманки впереди настоящего каравана. Первый предложили формировать из турецких кораблей. Расчет был на то что, занявшись приманкой, русские упустят возможность уничтожить караван снабжения.
— Мы еще обсудим ваше предложение, — несколько туманно отреагировал председательствующий.
Из всех присутствующих только Брюа знал, что бронированные французские корабли уже покинули Тулон и идут на буксире через Средиземное море, направляясь к уже заданной цели. Но даже командиры этих закованных в железо чудищ знали о назначении лишь то, что оно содержится в запечатанных конвертах, хранящихся в судовых сейфах. Эти конверты надлежало вскрыть только после выхода из Босфора. Ни секундой раньше.
Бронированные корабли должны были помочь выиграть эту затянувшуюся войну.
Собственно, данное совещание вообще не ставило своей целью принятие какого-либо решения. Но адмирал прекрасно знал, что разговоры о бессмысленности боевых действий уже ходят, и ему требовалось поднять дух подчиненных. И выказанное напоказ желание обрубить всякие разговоры о плавучих батареях — лучшее доказательство того, что эти самые батареи скоро пустят в ход в надежде переломить ход войны.
Старший помощник, он же начарт «Морского дракона», сам того не ощущая, также поддался атмосфере всехпобедизма. И когда вестовой доложил, что «их благородие капитан второго ранга в рубку просят», то настроение у лейтенанта было немного — ну самую малость! — легкомысленное.
Семаков в момент прибытия подчиненного был занят: занимался писаниной. Мешков не видел лица старого товарища, и потому заданный им вопрос не относился к разряду первостепенных:
— Слушай, что ты там в бою говорил про тридцать восемь узлов?
Командир поднял голову.
— А, — рассеянно сказал он, — подумалось, что это могло бы стать строчкой к стихам. «На компасе норд-вест, тридцать восемь узлов…» Но сейчас некогда. У нас новости.
— ?
— Мне доложили, что те самые броненосцы прошли ходовые испытания, они загружены боеприпасами, укомплектованы людьми… короче, сейчас они на буксирах пересекают Средиземное море. Известны названия: Lave, Tonnante, Dévastation. Даже данные по буксирам имеются: колесные пароходофрегаты Magellan, Darien и L'Albatros.
Взгляд начарта стал колючим.
— Вооружение? — деловито спросил он.
— Не так все плохо… для нас. Шестнадцать пятидесятифунтовок, две двенадцатифунтовые. Планировалось нечто потяжелее.
— Нам и того хватит. Если попадут, понятно. Что еще плохого?
— Эскадра прикрытия к ним присоединится в Константинополе. Состав пока неизвестен.
Мешков чуть сузил глаза.
— А какой у них ход, вопрос?
— На испытаниях выдали четыре узла. Да, вот интересная особенность: плоское днище.
— Ну, так я тебе без запинки скажу: у них ухудшенная устойчивость на курсе. С точки зрения артиллериста это значит: меткость не та будет на дальних дистанциях, особенно на сильной волне. А вот накоротке они нас уж как разнесут… Содом и Гоморра завидовать будут.
— Что еще скажешь, артиллерист?
— Скажу, что прав был Тихон. Боеприпасами надо грузиться сколько можно и сколько нельзя. И не только нам, «Херсонесу» тоже.
— Дополнительные этажерки?
— И ящики тоже. Выделить… ну, скажем, шесть матросов. Пока уходят гранаты с этажерок, они перекладывают из ящиков… изначально получаем более плотную загрузку трюма, comprenez-vous?
— Je comprends parfaitement. Вот еще я думаю: надо возвращать к этому бою всех наших. Всех, кто сейчас на укреплениях.
— И Шёберга? И нижних чинов?
— Всех.
Таррот рассчитал правильно. Тучи наполнялись водой все больше; к вечеру дождь мог пойти, а уж ночью он точно должен был пролиться. Но ночью дракон запланировал себе другие дела.
Он вылетел из пещеры с соблюдением всех мер предосторожности за час до заката. Дождь только-только начинался. К моменту атаки видимость по вертикали должна была снизиться до пятисот маэрских ярдов. То, что надо: никто не увидит угрозу с неба.
Дракон без всякой спешки облетел строй кораблей. Видеть он их не мог; даже драконьим глазам пелена дождя не поддавалась. Но потоки магии жизни чувствовались, осталось лишь отсортировать их по интенсивности. Вот тут и начались трудности.
То ли высота была слишком велика, то ли насыщенность воздуха водой портила дело, но Таррот не смог обоснованно выбрать цель, поскольку был не в состоянии отличить корабли по размеру. Создавалось полное впечатление, что по количеству людей на борту все они одинаковы. Такого, разумеется, быть не могло. Но и водная магия не давала отчетливого приоритета какой-либо цели перед другими. Ветер был слабым, сигнал от волн, разбивающихся о корпуса кораблей, был по интенсивности сравним с шумом от дождя.
В драконьей системе обучения воинов воспитание терпения полагается одним из основных элементов. Дракон мысленно отложил атаку и поднялся на высоту восьми тысяч ярдов, пробив при этом облака. В свете заходящего солнца перспективы изменения погоды были ясны: дождю предстояло литься примерно четыре часа. Это означало, что атака состоится этой же ночью, но позже.
Дракон с теми же предосторожностями вернулся в пещеру. Ему осталось лишь ждать.
У пластунов не особо сильный дождь почитался за союзника. Часовые мерзнут на посту, теряют бдительность, слышимость дурная, видимость и того хуже. Что может быть лучше плохой погоды?
На этот раз хорунжий Неболтай не участвовал в поиске лично. Он поставил задачу подчиненным и был уверен, что те ее выполнят в меру своих сил и умений. Но действительность несколько разошлась с предположениями.
Семаков точно так же оказался обманут в надеждах. Понадеявшись на ловкость подчиненных Тихона, он ожидал рядового или унтера. Эти ожидания продолжали в нем жить, когда прибыл посыльный от пластунов и доложил, что «господин хорунжий с пленным ожидают». Но в момент, когда он вошел дом, где размещался пехотный штаб, он увидел французского офицера в чине лейтенанта.
Тихон предупредил вопросы:
— Извиняюсь за своих храбрецов. Чай, не на базаре покупали: кого нашли, того и увязали.
— Да ты что, Тихон, Андропович, — не вполне искренне отвечал моряк, — я не в претензии. Понимаю дело. Что ж, поговорим…
Для француза этот вечер (точнее, ночь) запомнилась кошмаром, в котором не предусматривалось пробуждение в своей кровати.
Для начала во время вечерней прогулки какие-то неизвестные устроили ему землетрясение в голове, которая так и продолжала болеть вплоть до самого утра. Рот офицеру заткнули его же шарфом, который оказался на редкость невкусным. Запомнить удалось немногое: дорога по потрясающе скверной местности (даже по русским меркам), здание с белыми стенами, комната с двумя свечами и некто, кто одеждой и повадками очень напоминал свирепого казака. Впрочем, тот оказался не людоедом. Наоборот, незнакомец, который не взял на себя труд представиться, сначала избавил рот пленника от шарфа, а потом обнаружил некоторое знакомство с французским языком. Выразилось оно в толстом пальце, ткнувшем на стул, и в пожеланиях, произнесенных с ужасающим акцентом:
— Ici rester. Venir officier grand.
Ожидание оказалось недолгим. Officier grand оказался капитаном второго ранга — в русских знаках различия лейтенант разбирался- и заговорил он так, как и подобает офицеру и дворянину: на хорошем французском языке.
— Назовите ваше имя, чин, должность и подразделение, в котором вы служите.
Пленный подумал, что воспитанный человек представился бы первым, но у него хватило ума не допустить эту мысль до языка.
— Поль Райяр, лейтенант. Командую вторым взводом в первой роте восемьдесят девятого линейного полка.
Тут француз слегка запнулся, но очень скоро нашел нужное слово:
— Командовал.
Голос русского не изменился ни на йоту.
— Лейтенант, вы, возможно, ошибаетесь. Если вы пообещаете сделать кое-что, то вас отпустят в расположение ваших войск и вернут ваше личное оружие.
Француз возмутился. Он даже попытался вскочить на ноги, но был усажен обратно на стул грубой силой кого-то, кто стоял у него за спиной. Но это обстоятельство не охладило горячность речи:
— Господин капитан второго ранга, если вы думаете, что я изменю присяге и монарху, то…
Допрашивающий не выказал даже намека на гнев — во всяком случае, тон его голоса не изменился.
— Лейтенант Райяр, потрудитесь выслушать меня внимательно и не перебивать того, кто старше вас в возрасте и в чине.
Слова подействовали.
— Я не предлагаю вам изменять вашей стране. Ваша задача будет лишь рассказать сослуживцам и начальству о том, что с вами произошло…
Француз про себя решил, что эта часть сделки необременительна.
— …а также напомнить, что четыре дня назад пулей стрелка с вашей стороны был тяжело ранен адмирал Нахимов. Десятью минутами позже стреляли в женщину-врача, которая в тот момент оказывала помощь адмиралу. Пуля не была случайной. Целились именно в нее. Она также тяжело ранена.
Лейтенант не выдержал:
— Господин капитан второго ранга, уверяю вас, что…
На этот раз русский офицер нехорошо сощурился.
— Лейтенант, должен ли я приказать моим людям снова заткнуть вам рот, дабы вы могли меня выслушать до конца?
Француз воспринял угрозу всерьез и энергично замотал головой.
— Мы совершенно убеждены, что этот стрелок не появился сам по себе. Он получил приказ.
Возразить было нечего.
— Эта женщина-врач…
Само словосочетание представилось лейтенанту оксюмороном: любому европейцу известно, что женщин-врачей не бывает. Тем не менее пленник сохранил молчание.
— …не является российской подданной. Она и ее товарищи, находящиеся в данный момент в Севастополе, родом из других мест. Эти лица в войне не участвуют. Однако они, так же, как и мы, полагают, что некомбатанты являются лицами неприкосновенными. Так вот, один из этих господ, узнав о ранении вышеназванной особы, объявил то, что у вас во Франции назвали бы «вендетта». Поэтому предупредите ваших будущих собеседников, что французские войска и флот в самом ближайшем будущем ожидают крупные неприятности. Разумеется, к англичанам это также относится, ибо мститель не уверен, что стрелок был французом. И все это, повторяю, вам надлежит донести до сведения сослуживцев и начальства. А теперь разрешаю задавать вопросы.
Если русский ожидал мгновенной реакции, то он ошибся. Французский лейтенант дал себе сколько-то секунд на размышление.
— Господин капитан второго ранга, считаю своим первым долгом заявить: ни я, ни мои люди не были среди тех, кто стрелял. Кроме того, разрешите поинтересоваться: о каких неприятностях идет речь?
В голосе русского морского офицера прибавилось льда.
— Лейтенант Райяр, вы, должно быть, уже сталкивались в этой войне с особо смертоносными неожиданностями. К примеру, со снарядами, дающими взрывы чудовищной мощи. Если нет, то поинтересуйтесь у ваших товарищей. Я не знаю точно, что этот иностранец заготовил…
В голове у догадливого француза мелькнуло: «Знает! И не просто знает, а радуется заранее!»
— …но совершенно уверен, что сюрприз окажется столь же неприятным или даже хуже. Не призываю вас верить мне на слово. Вы принуждены будете поверить, когда ЭТО случится. Итак, обещаете ли вы донести до ваших сослуживцев и командования сказанное мною?
Пленный еще раз промедлил с ответом.
— Обещаю, что доведу вами сказанное до сведения моего непосредственного начальника и моих сослуживцев. Слово французского офицера!
Райяр имел еще множество вопросов, но предпочел их не задавать.
Русский глянул куда-то за спину пленному, чуть заметно кивнул и бросил в качестве прощания:
— Вас проводят.
Лейтенанту вернули саблю и пистолет. Молчаливые люди проводили его до того места, где Райяр мог отчетливо увидеть костры французского лагеря. Один из сопровождающих сделал жест, означавший «Вам туда», после чего русские беззвучно исчезли в темноте. До рассвета оставалось еще часа два.
