Глава 24
Баркас ходко шел по темному морю. Боцман Кроев, как всегда, был на руле и правил в сторону мыса Херсонес. На носу находились трое офицеров и тихо переговаривались на боковые темы:
— Мне Тата письмо прислала. В Киеве продают алмаз. Она не поленилась размер узнать: восемь линий в длину, в ширину поменьше. Граненый.
— Сколько просят?
— Пятнадцать тысяч. Это еще не самый дорогой: огранка у камня могла быть и лучше. Но поторговаться можно.
— Я скажу кому надо. Но почти ручаюсь: он таких денег не имеет. У меня тоже новость.
— ?
— Скоро у здешнего берега появятся гости незваные. Трое.
Лейтенант Мешков не нуждался в подсказках. Он замолчал на минуту, потом высказался:
— Я прикинул: им идти до нас семь суток, это в идеальных условиях.
— Остановка почти наверняка будет. Сам знаешь, где.
— Тогда десять дней.
Молчание.
— А ведь мы почти прибыли. Кроев, грузи, как обычно, только дождись нас.
— Слуш-ваш-бродь!
Сказано было с уставным рвением, хотя и шепотом.
Моряки и казак спустились в драконью пещеру. Хозяин их уже ждал и учтиво приветствовал:
— Доброй вам ночи, господа.
— И вам, — отвечал асинхронный хор. Семаков же добавил:
— Так получилось, Таррот Гарринович, что нас с Михаил Григорьичем не поставили в известность о теме разговора. Не будете ли вы так добры…
Дракон кратко сообщил о своих намерениях.
Мешков первым полностью оценил ситуацию.
— Вы не будете против, если мы посовещаемся?
— Разумеется, господа. Вы можете пойти в ту комнату, что направо. Она самая большая.
Совещание длилось около получаса. Крылатый терпеливо ждал, прикрыв глаза. Наконец, земляне вернулись.
— Таррот Гарринович, — официальным тоном начал капитан второго ранга, — мы не можем и не желаем отговаривать вас от осуществления ваших планов. Однако хотелось бы узнать точнее наши пожелания. Если люди неприятеля вдруг заметят вас в небе, последствия могут быть непредсказуемыми. Но и нашим воинам крайне нежелательно вас увидеть. Не сочтите за оскорбление, но ваш вид слишком напоминает известные на земле изображения… скажем так, слуг врага рода человеческого.
— Я собирался атаковать в условиях, когда человеческие глаза не способны меня увидеть, — бесстрастно ответил дракон.
— Вы хотите сказать, что ночью?
— Например.
— А если будет луна?
— Тогда атаки не будет. Учтите, что я могу запустить «Ледяное копье» даже из облака. Мне не обязательно видеть цель, чтобы уверенно в нее попасть. Если будет густая облачность, я могу задействовать «копье» даже днем. Единственное, чего не хотелось бы — это атаковать в ясную погоду с большой высоты. Там воздух сухой, формирование «копья» потребует много энергии.
В этот момент казак кивнул с самым уверенным видом. Оба моряка бросили на товарища косые взгляды, а Семаков продолжил:
— Также убедительно прошу вас продолжать разведку над Черным морем. Она может быть особенно важна, поскольку мы ожидаем прибытия броненосцев… хочу сказать, кораблей, борта и палуба которых укрыты толстыми железными листами. Нам очень желательно перехватить их в открытом море.
Интонация драконьего голоса оставалась все такой же нейтральной. Князь мельком подумал, что, возможно, особенности глотки ящера не позволяют ему произвольно варьировать тембр.
— Я это и так собирался делать.
— Благодарю заранее. Но есть еще кое-что, Таррот Гарринович. Вы сказали, что собираетесь сделать ледяной шар диаметром в полтора ваших ярда. По нашим подсчетам, это чуть больше полутора французских тонн или ста наших пудов. Нельзя ли придать вашему льду другую форму при том же весе?
— Да это возможно, — в этот момент казаку показалось, что хозяин пещеры чуть удивлен, — но почему вы считаете изменение формы нужным?
На этот раз отвечал старший артиллерист «Морского дракона».
— Видите ли, законы баллистики… ну, это наука о метании пуль и ядер… так вот, они говорят, что вот такая форма, — тут Мешков достал записную книжку, открыл и показал рисунок, — дает уменьшение сопротивления воздуха, а также… э-э-э… увеличивает способность вашего изделия пробивать доски палубы.
На рисунке, который князь сделал в комнате для совещания, было изображено нечто, напомнившее дракону тунца или золотую макрель — с этими рыбами он был знаком.
— Да, такая форма возможна.
На этот раз все люди услышали в голосе дракона полную уверенность.
Семаков подвел итог:
— Таррот Гарринович, завтра нам результаты разведки еще не нужны: предстоят учения. Иначе говоря, эта ночь в полном вашем распоряжении. Надеюсь, вы не откажете в любезности сообщить нам о результатах… кхм… воздушной атаки. Нет, атаки с воздуха, так точнее.
— Мой отчет будет полным. Не сомневайтесь в этом, господа.
Из забытья адмирала Нахимова вывел неясный шум. В голове у раненого мутилось, и он не сразу разобрал, что это было, а когда разобрал, то вяло удивился: кто-то вслух читал Евангелие от Иоанна. Открыть глаза почему-то не получалось.
Находившаяся рядом Мариэла мгновенно уловила изменение потоков в головном мозгу. На одно мгновение она почувствовала вспышку гордости: ее замысел удался. И это при том, что половина работы была сделана без всякого предварительного обучения. Но тут же магистр магии жизни и разума одернула сама себя: процесс лечения не был завершен даже на одну пятую. Правда, конструкты стали заметно устойчивей. Пожалуй, они бы продержались продержались полных два часа. Но в данный момент определенно стоило не восхвалять себя, умную, а проявить свою квалификацию делом.
— Добрый день, Павел Степанович, — сказала она, одновременно делая знак чтецу, чтобы тот прервался, и подавая небольшой медный чайничек. — Вот, глотните воды.
Освежив горло, адмирал почувствовал, что может говорить почти уверенно. Женский голос показался знакомым.
— Доброе утро, Мариэла Захаровна — отвечал Нахимов, одновременно пытаясь проморгаться. Получилось неважно: на знакомый голос наложилось почти незнакомое лицо женщины… деликатно выражаясь, в возрасте.
— Не удивляйтесь, Павел Степанович, — проявила проницательность госпожа лекарь, — я плохо выгляжу, ибо сильно устаю. Ваше ранение очень тяжелое, да еще и в меня стреляли…
— Как так?
— Вот так. И себя надо лечить, и к вам придется прикладывать большие усилия еще… даже не скажу сколько дней. Наставница мне этого не описала. И заживление черепной кости, это само по себе недели три с половиной.
— Как Севастополь? — по мнению Нахимова, это был важнейший вопрос.
— Держится, насколько я знаю.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, нападение, которое началось в тот самый день, когда вас ранили, отбито с потерями для неприятеля, — почтительно вставил реплику оказавшийся в дверях (случайно, разумеется) унтер из выздоравливающих.
— Травнев, то, что вы хотите порадовать Павла Степановича добрыми вестями — это хорошо. Но разрешено ли вам ходить?
— Так точно, Марьзахарна, Тифор Ахмедыч дозволили еще вчера.
Мариэла кивнула.
— Теперь к вам, Павел Степанович. К сожалению, никаких разрешений подобного рода вы пока что не получите. Особенно же опасны движения головой; также нельзя…
Тяжкие вздохи в список запрещенных движений не входили.
Обратный рейс груженого боеприпасами баркаса прошел в полном молчании. Офицеры не хотели обсуждать важные дела в присутствии нижних чинов, а те помалкивали, не желая вызвать недовольство явно чем-то озабоченного начальства.
Но на причале Семаков выразительно (это было заметно даже в тусклом освещении фонаря) глянул на товарищей и произнес:
— Господа, предлагаю немедля собраться у меня. Надо обсудить задачи на завтра.
Мешков и Неболтай молча последовали за капитаном второго ранга в сторону его квартиры.
Совещание началось с того, что на столе возникла бутылка, три стакана и немудрящая закуска. Все названное тут же пошло в ход. Для начала налили по полстакана, употребили и закусили. Удивительное дело: все трое остались трезвыми. Посторонний (которого в комнате не было) мог подумать, что в бутылке содержалась вода, хотя внимательный чужак сразу бы унюхал несколько необычный для воды запах.
Обсуждение дел началось с первого же стакана.
— Неплоха.
— На мой вкус рыбка чуть пересолена.
— А мне нравится. В моих краях сигов так солят.
После второго стакана кулинарная тема сделалась менее акцентированной:
— Так что делать будем?
— Я, Владим Николаич, этот хвостик бы подъел. И под него потребил…
— А после хвостика?
Неболтай отставил шутливый тон.
— Господин дракон намерен устроить шорох. Дело доброе. Но надо бы и нам с того пользу поиметь.
— Утопленные корабли — вот и польза.
— Я не их имел в виду, само собой. Тут другое. Ихние моряки — и сухопутные, ясно дело — должны узнать, за что им такая напасть.
— Да, пока не забыл. Тихон, ты как-то сразу понял мысль Таррота Гарриновича. Поясни и нам, малознающим.
— А чего тут пояснять, и так ясно. Крылатый собирает воду из воздуха, охлаждает, получаются снежинки, он их стискивает в форму этой самой… ну, вы знаете. Держит и добавляет льда, пока не получится полноценная ледяная рыбина. Потом прицеливается и отпускает. Ну, вот только… — тут речь хорунжего чуть замедлилась, — я бы на его месте малость подстегнул эту глыбину, чтоб резвее падала. И пробила, стал-быть, насквозь корабль. Ведь возможно такое?
Моряки солидно кивнули.
— Да только в темноте увидеть этакую падающую с неба напасть — ну никак нельзя. Никто не догадается, отчего корабль погиб.
— А нам этого и не надо.
— Верно. Надо другое: чтоб офицеры и адмиралы знали, по какой такой причине…
— Стой, хватит. Теперь понял. Михаил Григорьевич, через парламентера?
— И так можно. Только если пойти под белым флагом с люнета или с редутов — навстречу выйдет армейский офицер. А нам лучше бы флотский.
— Те и те должны знать. Стрелял-то, небось, кто-то из сухопутных.
— Лучше бы идти с Камчатского. Егерь как раз в тех местах орудовал. Француз, должно быть.
— Здраво сказано.
— А вот еще что можно. Рассказать солдатам. Чтоб через них пошло.
— Постой, Тихон, это как?
— А так. Чтоб разговоры были. Скажем, генерал может приказать офицерам, чтоб не распускали языки. Но остановить солдатскую болтовню за трубочкой или там бутылочкой — не, такое немысленно.
— О, я понял! Ты со своими молодцами обеспечишь нам солдатика, мы ему объясним и отпустим с богом. Офицер не нужен, даже унтер или фельдфебель — тоже слишком много…
Тут лейтенант сообразил, что выдвигает слишком нахальные требования, и потому изящно закруглил:
— …а, впрочем, того и приведешь, кто попадется. И надо бы придумать заранее, что именно ему поведать. Вот, например…
Неболтай сдержал слово. Днем он наведался в дом, где проживали иномирцы, и не без гордости представил Малаху трофей: несколько поцарапанный, но вполне работоспособный штуцер, пороховницу (там был запас на дюжину зарядов), с десяток пуль, шомпол и даже штык. Ко всему этому добавились три листа бумаги с описанием порядка заряжания и стрельбы.
Малах не ударил лицом в грязь.
— Тихон Андропович, не сомневайтесь: это ружье будет нынче же ночью переправлено на место. Наши оружейники и расчетчики подготовят защиту против таких пуль. Я, правда, не знаю, когда это будет сделано, но если вопрос лишь в улучшении существующего щита, то это дело на пару дней, да еще один на подбор нужных кристаллов; всего три. А вот если изменения серьезные, то даже не назову срок. Может быть, пять дней, а то и все десять.
Эта ночь выдалась беспокойной для Таррота.
Дракону с самого начала не нравилась погода. Еще до полуночи она была неблагоприятной для воздушного налета, а ближе к утру стала и того хуже: мало того, что земная луна светила во всю мощь, так и облачность рассеялась. И все же он решил произвести воздушную разведку над вражеской эскадрой.
Летя на высоте семь тысяч маэрских ярдов, дракон невозмутимым взглядом оглядывал корабли. Видимость была настолько хороша, что даже человек с его несовершенными глазами мог бы не просто сосчитать корабли, но и оценить их класс.
В чем-чем, а в тактике драконы знают толк. Это и не удивительно: по традиции военные дисциплины так и остались обязательным элементом образования. И сейчас Таррот прикидывал возможность не просто успешной атаки. С самого начала крылатый положил себе граничные условия: удар только одним «Ледяным копьем» без промаха; полная невозможность обнаружения. Первое условие было трудным, но выполнимым: достаточно было лишь на лету подправлять полет ледяной глыбы. Но второе условие требовало атаковать с большой высоты, а это как раз и не устраивало по причине повышенного расхода энергии. Подумав, дракон решил отложить нападение: на горизонте медленно накапливались тучи. Если случится дождь или туман, то налет возможен даже днем.
Тот, которого так и не заметили в небе, развернулся и направил свой полет на юг. Он обещал разведку.
На следующий день экзерсисы в части маневрирования двумя кораблями продолжались. Получалось вполне недурно. Семаков чуть было не похвалил Руднева по связи, но потом решил, что прежде надо опробовать новообретенные умения на неприятельской группе. И все же маневры закончили близ полудня: обеим командам требовался отдых перед предстоящим делом. Ночную атаку все чины, вплоть до последнего матроса, полагали неизбежной. Не иначе, на людей снизошел пророческий дар, причем одномоментно.
Координаты (приблизительные, конечно) этой группы у капитана второго ранга уже имелись. Точно угадать направление никто не мог, но оба командира сошлись во мнениях: для начала надо проверить подходы к Балаклавской бухте.
Бесполезно скрывать выход в море сразу двух кораблей, к тому же за четыре с лишним часа до заката. Никто и не пытался это делать. Но предупредить своих, находящихся в море, никакие шпионы уже не могли.
Уже пройдя миль с двадцать, Семаков вызвал по связи Руднева.
— Иван Григорьевич, я пойду первым. Курс зюйд-зюйд-вест. Вы следуйте за мной на пятнадцати узлах. Связь вряд ли добьет, но это и не надо. Если увижу противника, поверну на шестнадцать румбов и найду вас по счислению.
«Морской дракон» прибавил скорости. Сейчас он делал полные двадцать пять узлов.
Прошло три часа.
— Паруса на горизонте!
— Наша цель, Владимир Николаевич, — с полной уверенностью заявил начарт.
— Похоже на то, больше просто некому… Мягонький! Сколько кораблей видишь?
— Один пока, ваше благородие!
Однако через десять минут последовал другой доклад от сигнальщика:
— Троих вижу, ваше благородие! Первый, похоже, турок, флаг у него красный.
Последовал самодовольный взгляд князя Мешкова в сторону командира. Правда, не было сказано вслух что-то вроде «Ну я же говорил!» Вместо этого старший помощник осторожно спросил:
— Поворачивать сейчас будем или…
— Чуть позже. Минуток десять… а то и пять.
— Ваше благородие, все трое турки, точно! Флаги на них! Головной пароходофрегат, названия пока не вижу! А остальные парусные!
— Ну что, доверимся зрению Мягонького?
— У него глаза всегда отменными были. Как по мне, так пора поворачивать.
— И я думаю так же. Пора.
Руки командира завертели легкий штурвал, одновременно сбрасывая скорость рычагами секторов газа.
— Михаил Григорьевич, просчитай-ка точный курс.
Через минуту последовало:
— Ост-зюйд-ост, если скорость та же будет.
— Кажется, есть водный сигнал от наших. Через пяток минут попробую вызвать по связи.
Выждав, Семаков начал говорить в механизм:
— Я «Морской дракон», вызываю «Херсонес», я «Морской дракон», вызываю «Херсонес»…
Через четыре минуты молчания связной механизм ответил:
— Говорит «Херсонес». Вижу вашу надстройку, Владимир Николаевич. Как понимаю, вы их заметили. А они вас?
— Не думаю.
— План действий прежний?
— Да, Иван Григорьевич. Я выхожу в атаку первым, вы добиваете. Рекомендую тратить в первую очередь малые гранаты, их у нас много.
Лейтенант Мешков, будучи артиллеристом, понял не прозвучавшую мысль: большие гранаты лучше поберечь для встречи с броненосцами.
— Ложусь на курс норд-вест. Скорость шестнадцать узлов. Держать дистанцию в шесть кабельтовых.
— Слушаюсь. Курс норд-вест, дистанция шесть кабельтовых.
«Херсонес» чуть прибавил и встал на нужную дистанцию в кильватере.
Еще через восемь минут Семаков с уверенностью заявил:
— Есть сигнал по воде.
А еще через две сигнальщик выкрикнул:
— Парус на горизонте, ваше благородие!
— К бою!!!
Оконные рамы в рубке «Морского дракона» исчезли, будучи заменены на стальные заслонки. Заряжающие привычно-быстрыми движениями укладывали гранаты в лотки. Унтера провернули колеса подъемников гранат — сначала, конечно, вхолостую.
— Руднев, выхожу в атаку!
С этими словами командир дослал рычаги секторов газа. Движки отозвались привычным глухим ревом. И мгновенно последовало включение «Гладкой воды».
— На компасе норд-вест, тридцать восемь узлов, — ни с того, ни с сего сказал Семаков. Оба утверждения в проверке не нуждались: одного лишь взгляда на компас и лаг было бы достаточно. Однако старшему помощнику было некогда удивляться странной фразе. Он уже прикидывал дистанцию и командовал:
— Носовой и кормовой, товсь! Носовой: целиться перед фок-мачтой! Кормовой: ждать команды!
Нельзя сказать, что вражеский пароходофрегат игнорировал опасность. Наоборот, пушечные порты, пусть и немногочисленные, открылись.
— Носовой, пали!
Уже хорошо знакомый всей команде огненный шар полыхнул на фоне темнеющего неба. Создалось впечатление, что комендор ухитрился положить гранату точнехонько в клотик, но это, разумеется, не соответствовало истине. Фок-мачта сломалась почти посередине, между марсом и салингом. Грот-мачта устояла, хотя лишилась всех парусов. На бизани, где было косое парусное вооружение, разрушения были поменьше.
— Кормовой, по бизани с недолетом!
Комендор чуточку сплоховал: получился перелет, но с тем же результатом: бизань-мачта также осталась без парусов. Дымовая труба просто исчезла. На палубе уже горело.
— Выхожу из атаки! Поворот!!!
Последняя команда была насквозь знакомой. По ней надлежало хвататься за что ни попадя, чтоб не сбило с ног. Унтер гаркнул в трюм, дублируя команду. Через секунду «Морской дракон» заложил крутую дугу.
У турецких артиллеристов хватило силы духа дать залп, хотя Мешков сразу же подумал, что они не успеют нацелиться по горизонту. Оценка начарта оказалась почти точной. Он переоценил дальнобойность турецких орудий; ядра легли далеко за кормой с большим недолетом.
Следом в атаку пошел «Херсонес». Туркам не хватило времени на перезарядку орудий. Пять малых гранат грохнули одна за одной.
Уже в процессе возвращения домой Семаков смог догадаться, почему вражеский корабль развалило пополам. Видимо, большое количество людей ринулось тушить пожар и расчищать палубу туда, где повреждения были максимальными, то есть на нос и на корму. А рядом с грот-мачтой негатора не оказалось. Как бы то ни было, третья по счету граната хлопнула не воздухе, а непосредственно на палубе, уничтожив ее в радиусе сажен десяти и выломав огромный кусок борта.
Концевой мателот имел самого сообразительного капитана. Он дал поворот и пошел в галфвинд к берегу, явно рассчитывая выброситься на мель. Кое-какие основания к таким мыслям были: «Морской дракон» вышел в атаку на тот корабль, который держался прежнего курса. Правда, до береговой черты третьему было не менее пяти часов ходу.
Но тут бой сложился по-другому.
Первым открыл огонь турок. Правый борт закрылся дымами. Лишь секунд через пять донесся гром залпа и еще столько же понадобилось ядрам, чтобы долететь до воды и запрыгать по волнам.
— Недолет, — хмыкнул начарт.
— Что, если пожадничать? — откликнулся командир, — Михаил Григорьевич, скомандуйте кормовому пройтись гранатами.
— Кормовой! Шесть гранат вдоль палубы… пали!!!
Много позже, уже находясь на берегу, Семаков сделал предположение, что вторая граната попала в открытый трюм, в котором перевозился порох. Офицеры с «Херсонеса» осторожно оспаривали эту гипотезу, указывая, что трюм должен быть закрыт, а граната вполне могла угодить в крюйт-камеру, люк в которую как раз открывали. Как бы то ни было, вмешательство гранатометов пароходофрегата не понадобилось: после того, как все обломки упали в море, спасать было нечего и некого.
Два российских корабля пустились догонять последний транспорт в караване. Разумеется, шансов у турка не было ни на копейку.
У капитан-лейтенанта Руднева мелькнула было мысль об абордаже, но он, памятуя о предыдущем бое, эту идею отставил.
Бой был коротким. С третьего корабля удалось спасти пятьдесят восемь человек, в том числе пять офицеров. С первого спасли лишь тринадцать матросов.
