Глава 22
В тот день, когда повреждения «Херсонеса» были устранены, выход в море его, а также «Морского дракона» не состоялся. Тому была веская причина: отправленный на поиски противника дракон вернулся ни с чем. Ему не удалось обнаружить ничего плавающего, за исключением шаланд, рыб и дельфинов. Идти же без разведки в атаку на эскадру, базирующуюся в Балаклавской бухте, Семаков не рискнул.
Второе важное событие этого дня заключалось в ожесточенной бомбардировке Камчатского люнета, начавшейся на рассвете. Гаубицы посылали тяжелые ядра и бомбы, а ответные снаряды отнюдь не сразу нащупали валы, за которыми прятались вражеские орудия: солнце на востоке слепило не только гранатометчиков, но и тех, кто корректировал пальбу.
Разумеется, по тревоге на боевые посты рванулись картечники в дополнение к тем, кто уже там дежурил ночью.
— Ох, и попрут же… — с плохо скрытым опасением вымолвил картечник, устраиваясь поудобнее.
— Твоя правда, Фролка, попрут. Только и мы их выпрем, коль ротом не будешь ворон ловить, — не преминул подать учебный материал Неболтай.
Хорунжий был сильно не в духе: мало того, что его подняли ни свет ни заря, так еще душу томило нехорошее предчувствие. Нельзя исключить, что томление происходило в другой части тела. У этих эмоций имелась некоторая основа: продолжалось полное отсутствие огня от вражеских егерей. И казак сильно подозревал, что подобная скромность неспроста. Вполне могло быть, что в процессе пехотной атаки меткие стрелки откроют охоту.
— Фрол, не вздумывай рожу свою выставлять на погляденье. Эти распросукины отродья того только и ждут.
Произнося это заботливое предупреждение, Неболтай был не вполне чистосердечен. Он знал, что племяш порядочно поднабрался опыта и зря подставляться под пулю не будет, также видел, что позиция картечницы неплохо замаскирована, но… томление не отпускало. Ради успокоения казак полил водой из фляги землю перед срезом ствола картечницы. Он знал, что при выстреле над сухой землей может подняться пыль.
— Пошли, кажись. Готовятся, — прошептал Фрол, как будто вражеские пехотинцы могли его услышать.
Слова соответствовали действительности: некое передвижение по траншейным переходам было чуть заметно. Лишь изредка над уровнем земли показывалась фуражка, да не полностью, а лишь верхом — и тут же исчезла.
Было бы преувеличением сказать, что за Нахимовым послали, как только обстрел начался. Правду сказать, за ним вообще не посылали. Адмирал не мог не услышать гром орудийных залпов и сразу понял, что началось очередное наступление. Нахимов энергичными приказами собрал свиту, велел заложить экипаж и помчался на люнет.
По пути он, однако, не упустил случая глянуть на редуты. Их тоже обстреливали, но куда менее энергично, чем люнет. Русские орудия неторопливо отвечали. Временами ахали подряд три-четыре гранаты. Их огненные шары и звонкие взрывы трудно было с чем-то спутать.
Адмирал добрался до Камчатского люнета и быстрым взглядом оценил обстановку. Не то, чтобы она была катастрофической, но и порадовать не могла.
Несколько орудий валялись, сорванные близкими взрывами с лафетов.
Тела погибших так и лежали, хотя раненых почти заботливо, пусть и со спешкой отводили в тыл. Один из гранатометов молчал, и вокруг суетились комендор с наводчиком, которым подсобляли подносчики гранат. Мичмана Шёберга перевели обратно на «Морского дракона», поэтому за наводчика стал Смирнов. Второй гранатомет вел обстрел.
— Что с орудием? — отрывисто спросил Нахимов.
— Рядом… бонба… ваш… дительств… со станины сбило… час будем заново… авливать… Сарычева и Линника зацепило… увели… — выплевывал обрывки слов вместе с пылью комендор. — Навались, брательники!
— Ствол покосило!
— Да клал я… затворы… ходит? Рукой его! Обое пробуй!
— Давай каменюку поболее! Да куда ж ты, мать к матери, тащишь этаку мелочь?!! Еще больше! Криво стоит!
Грохот боя прорезал сильный голос Нахимова:
— Держись, братцы! Картечницы вас прикроют, вы только не уступайте! Чините, как можете!
И адмирал побежал к обычным орудиям.
В этот момент полезла пехота.
Стрелка звали Жан, но больше он был известен под прозвищем Жан Шасёр. Прозвище было не вполне точным: навыки этого солдата подходили скорее браконьеру, чем охотнику. Умение избегать нежелательного внимания егерей и лесничих было столь присуще этому романтику зеленых чащ, сколь и умение подкрадываться к пугливой дичи.
На этот раз объект охоты был вполне определенным. Жан получил описание мундира и даже внешности не от лейтенанта и даже не от капитана: от самого подполковника Массена. А так как потери среди товарищей-стрелков были отнюдь не малыми, то Жан озаботился личными траншеями, да не в передовой линии апрошей, а прилично позади. Позиция для стрельбы было целых две: ввиду немалого расстояния (целых двести восемьдесят метров) вполне можно было предположить промах. Еще одна причина для оборудования запасной позиции состояла в том, что цель предполагалась не одна, а две.
Теперь оставалось только ждать. Первая цель уже появилась на укреплениях, но этот беспокойный русский офицер не желал стоять на месте, подставляясь тем самым под выстрел. Наоборот, он непрерывно перемещался, на ходу мешаясь с другими военными. Но браконьера без умения ждать не бывает.
— Ваше превосходительство, стреляют густо… — нерешительно заметил адъютант Острено.
— Вы уверены-с? — ядовито отвечал Нахимов. — А я-то думал, тут пирогами с капустою угощают-с.
— Не бережете вы себя, Павел Степанович, жизнь ваша нужна России! — решился на вмешательство барон Остен-Сакен. Формально он был начальником Нахимова, но, обладая достаточным здравым смыслом, в военные дела не лез.
— Эх, ваше сиятельство, не то говорите вы! Севастополь беречь следует, а убьют меня или вас — беда невелика-с! Вот беда, как убьют князя Васильчикова или Тотлебена. Вот это беда-с! — махнул рукой адмирал. По прошествии нескольких секунд он добавил:
— По моему суждению, присылка подкреплений необходима-с.
Остен-Сакен кивнул:
— Не возражаю, Павел Степанович. Сотня казаков имеется в резерве.
— Феофан Христофорович, пишите приказ о присылке подкреплений на Камчатский люнет.
Острено быстро набросал приказ. Адмирал посмотрел, завизировал, барон подписал и велел немедля скакать. Адъютант умчался.
— Ваше превосходительство, полковника Тотлебена ранило! — выкрикнул посыльный.
И, зная отношение адмирала к главному инженеру Севастопольской обороны, поспешил добавить:
— Осмелюсь доложить, сестрица милосердия Дарья смотрела его на люнете, перевязала, отправила в госпиталь и сказала, что ранение легкое и что Марья Захаровна за день-другой на ноги поставит.
Адмирал вздохнул с облегчением, но высказаться на эту тему не успел.
— Кажется, вторую волну пехоты готовят, ваше превосходительство. Там, где рядом три бугорка, чуть подалее…
— Подзорную трубу!
Нахимов встал на банкет. Видимо, видно было плохо, поскольку адмирал влез еще выше.
— Ваше превосходительство, ведь они по вам целятся.
— Не каждая пуля в лоб! — отрезал Нахимов.
Жан-охотник дождался своего шанса. Высокая сутулая фигура в сюртуке с золотыми эполетами застыла с подзорной трубой. Лучшего момента не стоило ожидать.
Стрелок даже не потрудился разглядеть результат. Вместо этого он, подхватив штуцер наперевес, рванул что было духу по траншее в сторону запасной позиции. И успел вовремя.
По уже отработанной практике наводчик гранатомета, увидев облачко дыма от штуцерного выстрела, немедленно приказал перенести огонь на обнаруженную позицию стрелка. С трех гранат траншея превратилась в воронку. Но сам штуцерник унес ноги с опасного места. Только обосновавшись на хорошо замаскированной точке, Жан осмелился глянуть на результат. Судя по суете, он попал точно. К этому месту подбегали один за другим офицеры, но стрелять не было возможности: слишком уж быстро и беспорядочно они двигались. Да и не на лейтенантов шла охота.
Сам же охотник без особой спешки перезарядил штуцер и снова принялся терпеливо ждать. Должна была появиться вторая цель.
Тяжелая штуцерная пуля попала адмиралу в голову и вышла через затылок. Нахимов осел на банкет.
Совместный горестный крик окружения адмирала заставил Дашу поднять голову. Она в этот момент как раз закончила перевязывать матроса с ранением в предплечье. С ее места до банкета, на который упал Нахимов, было не более двадцати шагов. Видно было, что раненый еще дышит.
Дарья мгновенно подумала, что этот случай самый что ни на есть крайний, достала заветную серебряную вещицу и вызвала Марью Захаровну. Изложение истории болезни было столь же кратким, сколь и ответ госпожи лекаря:
— Адмирала перевязать, никуда не везти, подложить под него шинель. Я скоро буду.
Сестра милосердия мелкой рысцой подбежала к банкету. Дальше началось нечто не вполне привычное для господ офицеров. От девчонки последовали команды:
— Всем отойти! Шинель сюда! Марья Захаровна скоро будет.
Дарью уже хорошо знали, поэтому ей доверились. Пока порученец бегал за шинелью, руки девушки сноровисто перевязывали раненого. Свита стояла чуть поодаль и шепотом комментировала:
— Эко Дарья-то командует. Чисто штаб-офицер.
— Главное, чтоб Марья Захаровна приехала поскорее. Уж она вызволит.
Получив вызов, Мариэла действовала быстро и уверенно. Скорым шагом она прошла к выходу.
— Коня! — прозвучала резкая команда.
— Марьзахарна, — осмелился вякнуть казачок, исполнявший обязанности коновода, — так ведь седло, оно ж…
Вместо ответа лекарь чуть сдвинула вбок свой знаменитый плащ с желтой лентой. Под ним оказались мужские штаны. Видимо, к поездке верхом все было подготовлено заранее. Всадница уже оказалась в седле, когда казачок взвизгнул:
— Я с вами, не то Тихон Андропыч мне голову оторвет!
Мариэла кивнула, и оба всадника рванули в галоп.
— Вон скачет!
На этот крик подносчика гранат обернулись все. Сказано было неточно: ехали двое. Мариэлу сопровождал казак.
В лицо госпожу доктора знали не все. Зато все слышали о ее плаще. Перед Мариэлой расступились, и молодая женщина легко вспрыгнула на банкет.
Жан-стрелок также узнал плащ. Он подождал, когда цель остановится, и нажал на спуск штуцера. На этот раз он побежал с целью вернуться к своим. Только быстрота ног могла выручить.
Хорунжий обернулся как раз в тот момент, когда Мариэлу снесло пулей с банкета.
— Маша!!!
Казак позднее так и не смог вспомнить, как он оказался рядом с раненой. Он только и успел подумать: «В грудь. Как же она говорила о щите?»
Женщина открыла глаза.
— Машенька, ты только держись, — пробормотал хорунжий, поддерживая легкое тело, в то время как Дарья рванулась к наставнице с бинтом наготове.
Мариэла зашлась в жестоком приступе кашля. Брызги крови летели во все стороны.
— Отходит, бедолага, — полушепотом промолвил стоявший невдалеке артиллерист.
— Долго ждать будете, — прокашляла жертва меткого стрелка, выплевывая пулю вместе с сгустком крови. — Тихон, сбереги.
Казак подхватил помятую пулю, отрезал ножом кусочек бинта, завернул трофей и сунул в карман.
— Маша, скажи только: что делать надо?
-. Вызови Тифора. Я пока поддержу адмирала. Потом меня вместе с ним в госпиталь…
Неболтай машинально отметил, что кровотечение изо рта вроде как прекратилось.
— …и еще красного вина бы мне.
— Гришка!!! — гаркнул хорунжий во всю глотку.
Казачок материализовался возле пострадавших.
— Вот те, — в руку посланца ткнулась трехрублевая ассигнация, — и чтоб тут через полчаса была четверть красного. Хошь деньгой справляйся, хошь добрым словом, хошь пикой. Но доставить всяко! Тифора Ахмедыча, который рыжий, знаешь?
— Как же!
— И его сюда.
Казачок рванул к коню, взлетел в седло, не касаясь стремян, и с гиком помчался в направлении к городу.
— Марья Захаровна, мне вас забинтовать.
— Не отвлекай, Даша, я на себя конструкт наложила, оботри лицо только.
По лицу девушки катились слезы, но она твердо следовала указаниям.
Мариэла продолжала раздавать инструкции, хотя говорить ей явно было нелегко.
— Хотя бы с час нам придется остаться здесь. Иначе я его не вытяну.
— Маша, где тебе лечить, ты сама одной ногой на кладбище!
— Надо, Тихон. Надо. Мне срочно конструкты ставить, иначе он память потеряет… Негаторов нет?
Казак глянул на пистолет и мотнул головой:
— Нет таких.
— Распорядись пока насчет носилок. Охрану вокруг них. Негаторов не подпускать. Мне-то ничего, адмиралу будет хуже. Нести Нахимова до госпиталя вчетвером. Шагать не в лад, — выражения «идти в ногу» Мариэла просто не знала. — На телеге нельзя. Растрясет. И еще. Мне надо быть с ним рядом непрерывно. Конструкты будут неустойчивые, подновлять каждый час.
— Машенька, сердечко мое, ведь ты сама свалишься. Неужто Тифор не может?
— Конструкты не он делал. Сходу не разберется. Пусть лучше меня поддержит.
— Ты не волнуйся, тебя понесут рядом.
— Сама дойду.
— Сама??? Какое ходить, тебя на носилках дай-то бог дотащить до госпиталя живой. Братцы, выручайте Марью Захаровну! Ее вместе с Нахимовым надобно донести до госпиталя. Кто возьмется?
— Да любой с охотою, разрешение лишь от господина штабс-капитана надобно, — загомонили артиллеристы.
— Ну все, господа, не отвлекайте.
Мариэла в полной сосредоточенности принялась водить руками над головой Нахимова. Только теперь окружающие вдруг заметили, что орудийная канонада со стороны противника поутихла. Зато на орудийных позициях французов гулко рвались гранаты, выводя из строя вражеские пушки вместе с орудийной прислугой. Штурм продолжался, но картечницы уверенно дудукали, выбивая красно-синих пехотинцев. Некое подобие строя те сохраняли, но он рассыпался прямо на глазах.
Вдруг все наблюдавшие за сценой начали осенять себя знаком креста. На то были причины. На глазах у людей молодое лицо женщины, с полчаса тому назад выглядевшее на двадцати четыре года, не более, стало стареть. Через непродолжительное время рядом с Нахимовым уже сидела, согнувшись, старуха лет сорока.
— Богородица пресвятая, заступница небесная, спаси и защити…
— …да она в Пал Степаныча свою жизнь вливает…
— …только б хватило…
— …воистину… нет большей любви… аще… за други своя…
Сквозь грохот взрывов послышался конский топот. Опытный хорунжий сразу определил: скачут двое. Так и оказалось.
Первым доскакал магистр Тифор. Вторым был гонец, бережно прижимавший к груди бутыль зеленого стекла. Он первым подал голос:
— Господин хорунжий, вот, как приказано…
Неболтай, разумеется, лично проверил качество напитка. На его физиономии отразилось некоторое неудовольствие, но вслух придираться казак не стал.
Тем временем Тифор подбежал к банкету. Глаза его чуть расширились, при виде пятен крови на плаще. Он машинально прокачал потоки жизни и сразу увидел в Мариэле неладное.
Маэрцы заговорили на родном языке. Неболтай, сам себе удивившись, стал монотонно переводить:
— В меня тоже стреляли, но я себе конструкты поставила. Тут ему в голову. А что посторонние конструкты. Не посторонние, я сначала установила конструкт на головной мозг и сосуды, а сейчас на потоки разума, чтоб их сохранить. Нам такого не читали. Магистерский спецкурс, тебе, наверное, не положено. А череп как же. Уж он точно подождет. Так что мне — тебя поддерживать. Угадал, тебе, наверное, часов четырех и то не хватит, чтобы полностью разобраться даже в головном мозгу. Магия разума, ее прибавь. Верно, и еще кристаллы будут нужны. У тебя разве нету. Есть, но их не хватит. Все, Тифор, не отвлекай, работаю. Впрочем, дай вина.
Неболтай протянул бутыль госпоже доктору. Та, не глядя, взяла емкость и единым духом опорожнила ее почти наполовину.
Средство подействовало: на серых щеках появилось некоторое подобие румянца.
Хорунжий быстро оглянулся. У него была боевая задача: прикрытие артиллеристов, но с ней неплохо справлялись картечники. А вдали уже поднимала пыль скачущая подмога. Можно было выделить казаков на охрану.
— Цедеркин, берешь два десятка, они будут кольцом вокруг Нахимова. Вот те мой пистоль, даю на время. Глянь сюда. Если вдруг засветится — значит, рядом не тот человек. Гнать такого в шею подальше, невзирая на чины и звания.
— Два маловато будет, — возразил многоопытный вахмистр. — Ежели вокруг госпиталя толпа…
— Черт с тобой, — при этих словах собеседник Неболтая плюнул через левое плечо и перекрестился, — возьмешь три десятка. Не забудь всем объяснить. Госпожу доктора нести рядом с Нахимовым. С тобой же отправлю Тифор Ахмедыча, он в помощь не лишним будет. Как проводишь — мухой обратно.
Тем временем офицеры обсуждали увиденное и услышанное.
— Господа, мне показалось или она вправду осьмушку красного… э-э-э… без закуски употребила?
— Не показалось. Сильна Марья Захаровна.
— Да как же с пьяных глаз лечить?
— Что вы, Леонид Алексеевич, вы поглядите пристальнее: трезва она, как утренняя роса. Вино для нее лишь подкрепительное-с…
— Марья Захаровна, ежели закусить надобно, так вот хлебушек, сегодня утром испекли! — из кожаной сумы молодой поручик извлек полотенце, в которое был завернут каравай (судя по запаху, и вправду свежий), — извольте-с, с голодухи-то и лечение боком пойдет…
Госпожа лекарь даже не повернула головы:
— Некогда!
Тот же поручик вызвался:
— Мы сами понесем адмирала!
Инициатива закончилась плачевно: чрезмерно резвого младшего офицера оттеснили старшие. Конечно же, Неболтай втихомолку проверил людей на негацию. К счастью, вредоносных вокруг не оказалось. Впрочем, офицерик отыгрался на другой ноше: пробился к носилкам, на которых лежала с безучастным взглядом Марья Захаровна.
Через полчаса процессия из двух носилок, окруженная со всех сторон верховыми с шашками наголо, двинулась к госпиталю.
Атака на Камчатский люнет с очевидностью была отбита. Неболтай получил толику свободного времени и использовал таковое по своему усмотрению. В этот вечер казак пожелал видеть командора Малаха.
Надобно заметить, тот с утра заперся в своей комнате, создавая очередной отчет, а потому до вечера вообще не слышал ни о каких новостях.
Хорунжему хватило одного взгляда, чтобы это понять. Поэтому разговор начался так:
— Малах Надирович, ты, выходит, ни о чем не ведаешь?
Уже одно то, что собеседник перешел на «ты», значило многое. И скорее всего, новости были скверными. Взгляд лейтенанта маэрской армии похолодел.
— Давай по порядку, Тихон Андропович.
Доклад был начат по всем правилам. По мере рассказа лицо командора все больше мрачнело. Окончание доклада ничуть не улучшило настроение Малаха.
— …а теперь я тебя спрашиваю: куда ж ты смотрел, командир? Почему, интересно знать, щит против пуль не устоял? И отчего это на Мариэлу Захаровну вот уже дважды нападали?
— Тихон Андропович, щит против пуль испытан был. Наше оружие его не пробивает.
— Точно сказал: ваше оружие. Как насчет этого?
И с этими словами казак достал из кармана кусочек бинта, в который была завернута штуцерная пуля.
— Из нее вышла?
— Из кого ж еще? Она ее выплюнула у меня на глазах.
— Дай-ка… Какой диаметр?
К чести Неболтая будь сказано: или он знал это высокоученое слово, или догадался о его значении. Как бы то ни было, казак ответил впопад:
— Обычный штуцерный — семь линий.
Малах был достаточно сведущим офицером, чтобы сообразить: местные винтовки, видимо, посылали пули с большей энергией, чем маэрские. Такие вполне могли пробить защиту, и это целиком вина его как командора. Он обязан был предусмотреть такое. Нужна переделка щита, и еще неизвестно, справится ли Тифор.
Последовало откровенное:
— Тихон Андропович, правильно ты сказал: я виноват. Теперь о будущем: нельзя ли нам получить местный штуцер? Тифор Ахмедович, надеюсь, сможет переналадить защиту. А нет, так отошлем в наши края, с порохом и пулями, наши уж точно сумеют что-то предложить. Только ты составь бумагу, чтоб понятно было, как заряжать, как стрелять. Ежели какой припас понадобится для нового щита, то пойдет он за наши деньги.
— Бумагу я тебе хоть немедля составлю, — отвечал малость поостывший казак, — порох тож труда не составит найти, а вот пули… да еще сам штуцер… не ручаюсь, что прям сей же час и отыщу. Но уж к завтрему добудем.
— А что на Мариэлу дважды напали: похоже, о ней что-то такое знают. Поговори со своим начальством: охрану бы ей. Думаю, не откажут. И еще дельце осталось, Тихон Андропович. Надо бы нам с тобой на пару к Тарроту заглянуть.
— Малах Надирович, а я зачем нужен?
— Затем, что если Таррот Гарринович захочет узнать подробности, то ты для этого самый подходящий человек. Ведь все у тебя на глазах происходило, так?
Кивок собеседника равно можно было бы интерпретировать как «Я понял» или «Я так и знал».
— Ну, а капитану Риммеру я сам все обскажу.
Малах был прав. Тифор был весьма занят: он неотлучно находился при Мариэле, поддерживая ее силы. К тому же он не видел всех подробностей. В результате, когда понадобилось известить дракона о событиях, единственными, кто мог это сделать, были Малах и Неболтай: первый по должности, а второй как очевидец.
Лейтенант не стал развивать тему. Между тем он знал, что предсказать реакцию дракона в состоянии был бы разве что тот из людей, кто долго с ними общался. Себя он к таковым не относил.
Вахмистр Цедеркин ошибся в своих предсказаниях. Процессия прошла в госпиталь, а ожидаемой толпы не было. Правда, по пути встретились прохожие, которые, разумеется, узнали Нахимова, лежащего на носилках. Результат не замедлил сказаться.
У ворот госпиталя процессию встречала если не толпа, то уж верно большое собрание народу. Люди не задавали вопросов, не выкрикивали пожеланий — просто стояли, смотрели, крестились. Многие читали молитву во здравие.
Доктор Пирогов после краткой консультации вышел за ворота. Его выступление сводилось к следующему: адмирал тяжело ранен пулей в голову, но надежда сохраняется. Доктор Марья Захаровна его вылечит, если сама жива останется, поскольку также ранена.
В заключение последовала просьба:
— Прошу соблюдать тишину. Им обоим требуется полный покой.
История вышла из колеи. Но ее дальнейший путь никто не взялся бы предугадать.
