Глава 20
Капитан первого ранга Ергомышев напросился на учебные стрельбы, имея на то причины. Он прекрасно помнил разговор о французских броненосцах, и потому хотел получить полное представление о возможностях гранатометов. Правда, этот достойный офицер не попал на лекцию Семакова и, понятное дело, не знал очень многих деталей.
В свою очередь, наводчики с «Морского дракона» давали свои пояснения. Они были примерно такими:
— Ежели дело учебное, так оно куда проще. Гранатомет, он с самоприцелом, ты лишь дай ему повернуться, да руки не суй, куда не надо. Разнесет цель по досточкам. В бою не забудь ствол самую чутку кверху подвернуть, иначе граната не взорвется. Так она стеньги снесет, паруса порвет, а о пожаре и вовсе молчу. Коль о мишенях, целить можно и пониже, это не беда. Но лучше так, как в бою, пусть рука привыкнет. Да следи, чтоб лотки полнехоньки были во всякое время, не забывай подгонять подносчиков и заряжающих. Вон подходим к первой, смотри ж.
«Херсонес» и вправду уже был на расстоянии поражения от первого щита. Тут уже скомандовал Семаков:
— Максимушкин, пали первым, да не забывай не только показывать, но и рассказывать.
Все до единого офицеры отметили, как стволы гранатомета чуть дернулись, поворачиваясь в сторону мишеней. Начарт пароходофрегата и сам дернулся, промолвив вполголоса:
— Эх, нам бы самоприцелы на орудия…
Максимушкин начал объяснять тоном, скопированным с командирского:
— Вот видишь, ствол по горизонту уже навелся, дистанция, сказать примерно, десять кабельтовых, так что вот до сих доверни, а потом…
Кое-кто из офицеров догадался глянуть на мишень в подзорную трубу. Но именно на мишень, поэтому заметить падающую с высоты двадцати сажен гранату было практически невозможно. Видно было лишь, как чудовищной силы взрыв, сопровождаемый огненным шаром, разносит щит.
Все офицеры, за исключением членов экипажа «Морского дракона», дружно ахнули, а Ергомышев не выдержал, перекрестился и выдал мнение:
— Иисусе, да подобного удара и железная броня не выдержит.
Намек на возможное боестолкновение с французским броненосцем был более чем прозрачен. И Семаков тут же постарался охладить впечатлительного каперанга:
— Лев Андреевич, так ведь прямое попадание. В бою на этакое везение рассчитывать нельзя. И потом: для дальнейшего поражения надлежит отключать самоприцел, он-то наводится, напоминаю, на форштевень, а надобно пройтись вдоль всей палубы. И тогда промах становится более вероятным. Да вот вам пример: в нашем втором бою нацелились мы на фрегат, ему все стеньги и фок-мачту сбили, а все одно супостат ушел.
Начарт не упустил случая продемонстрировать в очередной раз вздорность нрава:
— Да как же вы не добили-с?
— Гранаты кончились, Степан Леонидович.
Ячменев вспомнил разговор о размерах боезапаса и не рискнул дискутировать дальше. Семаков, в свою очередь, не стал уточнять, что тогда гранатомет был один, а не два, да и гранаты другие.
Неопытность комендоров и наводчиков с «Херсонеса», разумеется, сказалась, когда самоприцел отключили. Одну мишень разбили лишь с четырех гранат, другую — с семи. Правда, носовой гранатомет был рассчитан на шестидесятипятифунтовки, а кормовой бил двенадцатифунтовыми. Князь Мешков отметил, что в первом случае и прямого попадания не было, а лишь близкое накрытие. Мичман Шёберг, в свою очередь, напомнил, что более легкие гранаты будут запасены в большем количестве, и потому рекомендованы для поражения целей меньшего размера.
— …для небольших кораблей с менее дальнобойными орудиями — то, что надо, господа. Таким и одной гранаты может хватить. Или, к примеру, добить поврежденный корабль…
При этих словах у капитана второго ранга словно что-то щелкнуло в голове. Он понял, наконец, о чем была та ускользающая мысль.
Пирогов не мог нарадоваться на новую помощницу. Он даже стал ее именовать не Дашей, а Дарьей, и по его примеру все, начиная от медицинского персонала и кончая больными и ранеными, стали делали то же самое. Девушка не только очень быстро научилась премудростям первой помощи при ранениях и контузиях — она ухитрялась чудесным образом успокаивать пострадавших, используя всего лишь доброе слово и касание рукой.
И тут Дарья сама зашла в кабинет к Николаю Ивановичу, улучив момент, когда тот в перерыве между операциями писал письмо к ученику. После наипочтительнейших приветствий она скромно потупила глазки и прошептала:
— С просьбою я.
Пирогов постарался не выказать удивления и вместо этого чуть отрывисто бросил:
— Слушаю.
— Николай Иванович, мыслю, что пользу могу принести куда большую, если буду помощь оказывать прямо на укреплениях. Времени вы будете терять меньше, и выживающих будет побольше.
Хирург задумался. В словах девицы был резон, но…
— Я бы и согласился, но сама должна понимать: риск для тебя. Пуля — она ведь головы не имеет. Осколки тоже.
— Так с намерением по мне целиться не будут, Николай Иванович. И вперед я не полезу. Пусть ко мне относят, я уж обиходить сумею…
Пирогов еще раз задумался. Потом шевельнул бакенбардами:
— Постой немного. Савелий!
В дверь сунулась гремучая смесь денщика, порученца, санитара и прислуги за все, обладающая большой физической силой и еще большей преданностью. В свое время Савелий даже пошел на то, чтоб сбрить бороду, поверив на слово господину доктору, что от той больным вред произойти может. В свою очередь, Пирогов платил не только жалованием, но и подкидывал иным разом мелкую, но оплачиваемую работу: письмо отнести, обед доставить, купить на рынке чего-то несложного. Ворчал, правда, но с оттенком уважения.
— Звали, Николай Иванович?
— Савелий, голубчик, вызови ко мне Марию Захаровну. Если она не слишком занята, конечно.
— Сей же минут.
Госпожа доктор не замедлила явиться.
— Вот какое дело у меня. Дарья пожелала трудиться на люнете и редутах…
Мариэла выслушала со всем вниманием и терпением. Возражения она выдвинула практически те же самые, что и Пирогов. Контраргументы, в свою очередь, были почти теми же:
— Мария Захаровна, я ведь под ядра, пули и бомбы не полезу, а оттащить раненого в безопасное место сумею.
Мариэла задумалась. Молчание Даша не осмелилась нарушить из робости, а доктор Пирогов — из уважения.
Наконец, госпожа магистр приняла решение.
— Хорошо. Если вы, Дарья, так желаете трудиться на укреплениях — снимаю возражения. Однако прежде я должна, в свою очередь, кое-чему вас обучить.
Девушка просияла. Учиться у самой Марьи Захаровны было несомненной честью.
— С завтрашнего дня и начнем.
Мариэла чуть покривила душой. У нее в планах было не только обучение.
Семаков изловил Тифора как раз, когда тот закончил очередную дезинфекцию восьми бочек воды.
— Тифор Ахмедович, нужна ваша консультация.
Магистр пытался, но не смог скрыть удовольствие от комплимента.
— Положение дел вот какое. Скоро пойдет в дело пароходофрегат «Херсонес» — вы его знаете, — а так как предполагается, что он вместе с «Морским драконом» составит отряд, то нам бы не худо иметь связь, причем…
Тифор выслушал внимательно.
— Есть такое средство. Точнее, средства. Одно из них сравнительно дешево, дает устойчивую связь, которой нипочем снег, дождь, ветер, но… лишь в пределах прямой видимости. Связь голосовая.
— Это как?
— Ну, вы говорите в кристалл, а оттуда вам отвечает ваш собеседник.
— А ночью, значит, тоже можно говорить?
— Конечно. И есть другое устройство. Разработка Професа, между прочим. Оно значительно дороже. Работает на больших расстояниях, хоть три тысячи наших миль, но связь подвержена влиянию погоды. В грозу, например, может пропасть вообще. Ну, если только использовать азбуку, да и то без гарантий.
— Какую азбуку?
— Каждая буква обозначается комбинацией точек и тире, примерно так… — И Тифор пропищал нечто прерывистое.
— А, знаю, — оживился Семаков, — телеграфная азбука. У нас ее применяют. Так что ж, Тифор Ахмедович, вы запросите своих?
— Относительно дешевого варианта — его, уверен, продадут почти сразу же. Обойдется примерно в пятнадцать рублей за два амулета связи, а то и меньше. С учетом наладки, конечно. А вот за дорогое устройство не ручаюсь.
— Так запросите, сделайте любезность. И насчет цены, само собой.
— Охотно.
Тифор почти не лукавил. Три золотых даже с учетом законной доли членов экспедиции были вполне разумной ценой. Насчет же того, что Профес в свое время назвал «радиомагией», имелись сомнения. Маэра могла и не согласиться на продажу.
Генерал Канробер, сменивший маршала Сент-Арно, не мог сравниться с предшественником по силе воли и по склонности к дерзким, даже авантюрным решениям. Но дураком он не был. К тому же в наследство ему достался неплохой штаб. Он-то и подбросил идею.
Поздним вечером генерал Канробер вызвал к себе командиров починенных ему подразделений. Разумеется, это были лишь французы.
— Господа, я уверен: вы все осведомлены о положении дел на русских укреплениях. Из них Камчатский люнет представляется наиболее уязвимым для атаки: хотя их орудия стреляют необыкновенно мощными зарядами, но уже неоднократно приходили сообщения, что этих зарядов может оказаться недостаточно для отражения штурма. Отмечаю также, что именно это укрепление прикрывает кратчайший путь к Малахову кургану.
Никто не осмелился поколебать эту уверенность.
— К сожалению, мы все убедились, что штурм сопряжен с громадными потерями. Мы, разумеется, можем пойти на большие жертвы, но лишь при гарантированном успехе.
Никто из офицеров не выдал ни словом, ни движением опасения, что потери могут оказаться сравнимыми с потерями английской легкой кавалерии, когда целый полк попал под сосредоточенный огонь русских пушек и почти полностью погиб.
— Однако, — с нажимом продолжал генерал, — не стоит забывать, что целью нашего наступления является не Камчатский люнет. Отнюдь! Наша цель: добиться сдачи Севастополя. А ее можно достичь и другими средствами.
Ни один из присутствующих не осмелился напомнить Канроберу его же собственные слова о Малаховом кургане как о ключевой точке обороны. Камчатский люнет как раз и прикрывал эту точку.
— Напоминаю вам эпизод из Трафальгарской битвы, закончившейся неудачно для Франции. Адмирал Нельсон был убит французским метким стрелком. К сожалению, это случилось не в начале битвы, не то ее результат был бы иным. Но этот метод можно и должно применить здесь.
В этот момент подчиненные генерала поняли: будет предложена тактическая новинка. Впрочем, и без того внимание аудитории было на высоте.
— Адмиралы Корнилов и Истомин уже убиты. Однако остался в строю опаснейший из русских военачальников: Нахимов. Да, он опытный и весьма храбрый адмирал, но еще хуже для нас тот авторитет, которым он пользуется среди моряков и в армии. Вот почему Нахимов — цель номер один. Пока он жив, русские будут держаться. Нужны особо меткие стрелки, ориентированные именно на эту цель. И еще одно, господа. Письменного приказа не будет. Вы меня хорошо поняли?
Разумеется, присутствующие проявили отменную понятливость.
— Это не все. Через четыре дня намечается большой штурм Камчатского люнета. Это уже решено. Предполагается мощный обстрел из морских пушек, которые к этому моменту будут установлены на закрытых позициях. Насколько мне известно из опыта, Нахимов обязательно прибудет на наиболее угрожаемую позицию. Если он погибнет, тогда атака может оказаться действенной. Но и в обратном случае мы окажемся в выигрыше.
Среди слушателей поднялась рука. Канробер повел подбородком:
— Говорите, полковник.
— Мой генерал, думаю, что перед штурмом надлежит прекратить всякую деятельность наших стрелков. Иначе есть риск, что мы спугнем дичь.
— ЭТУ дичь вы не спугнете. Храбрость Нахимова известна всем. Впрочем… соответствующий приказ я отдам. На всякий случай.
Тифор сдержал слово. Заказ выполнили чуть ли не мгновенно, то есть на следующий день. Мало того: амулеты связи были доставлены с запасом. В сумме прибыло семь штук. Видимо, готовые изделия уже имелись. К ним приложили два листа пояснений — на маэрском, конечно, но как раз это офицеров «Морского дракона» не смутило. Перевод был сделан в течение часа. К некоторому удивлению русских моряков, инструкция содержала с полтора десятка наиболее употребительных фраз. Тут же указывалось, что использование этих фраз позволит понять собеседника, даже если качество связи будет не самым высоким.
Капитан-лейтенант Руднев готовил свой корабль к бою и походу. Соответствующий приказ Нахимова уже поступил. То, что командовать отрядом назначили Семакова, всем офицерам показалось естественным. Но устройство, которое принес мичман Шёберг, вполне заслуживало удивления. Это была серебряная пластинка со вделанным довольно крупным (с ноготь большого пальца) мутноватым кристаллом чуть розового оттенка и еще двумя бесцветными, один из которых был размером со спичечную головку, а второй — чуть меньше розоватого.
Шёберг вкратце объяснил назначение пластинки и отдал исписанный лист бумаги. С его содержанием мичман вежливо, но с некоторой настойчивостью порекомендовал ознакомиться.
Разумеется, все без исключения офицеры «Херсонеса» пожелали опробовать новинку. Однако Шёберг выказал чуть ли не напускную осторожность:
— Господа, убедительно прошу иметь в виду: долговечность этого устройства не настолько велика, как вы думаете. Мы сей же час попробуем связаться с «Морским драконом», — мичман умолчал о том, что капитан второго ранга уже ждет вызова, — но лишь на короткое время. Господин магистр называет это «проверка связи». Вы позволите?
И Шёберг взял в руку пластинку, решительно нажал непонятную букву в правой части пластинки:
— По нажатию этой буквы происходит вызов, — на пластинке сначала замигал, а потом загорелся ровным светом зеленый огонек. — вызов принят. А сюда нажимать, чтобы говорить…
Мичман нажал другую букву. Голос Шёберга изменился: теперь он стал звучать громко и нарочито отчетливо:
— Говорит «Херсонес», говорит «Херсонес». Проверка связи. Вызываю «Морского дракона». Как слышно?
Из пластинки вдруг прозвучал чуть искаженный, но все же узнаваемый голос капитана второго ранга:
— Говорит «Морской дракон». Слышу вас хорошо, Иван Андреевич. Передайте аппарат Ивану Григорьевичу.
— Слушаюсь.
Руднев взял пластинку с некоторой опаской.
— Говорит Руднев. Вы меня правда хорошо слышите, Владимир Николаевич?
— Слышу отлично. Связь проверена. Отключайте аппарат, Иван Григорьевич.
Шёберг мгновенно увидел некоторую растерянность Руднева и тут же тихо посоветовал:
— Нажать вот сюда.
И тут же продолжил гораздо громче:
— Сверх того, Владимир Николаевич просил передать: поскольку вам, Иван Григорьевич, командовать в бою, вы должны первым изучить сию бумагу. Разумеется, после вас то же должны сделать и все господа офицеры.
Эти слова были встречены полным пониманием.
Обучение Дарьи несколько отличалось от того, что девушка ожидала.
— Я не буду учить вас, как очищать рану, перевязывать и тому подобному: вы это и так знаете. А вот чего вы не знаете.
Госпожа магистр извлекла тонкий браслет из желтой меди. В него был вделан очень мелкий незврачный камешек.
— Это бронза, — зачем-то предупредила Марья Захаровна. — серебро или золото были бы лучше, но такое вам носить не следует. Вот этот кристалл — он очень важный. Если он засветится красным — такой раненый не для меня. В этом случае надлежит делать вот что…
Дарья прямо впивалась глазами в наставницу. Писать она не умела и целиком полагалась на память.
— Далее: допустим, что огонек не горит. Тогда этот человек уже ко мне пойдет. Тут главное, чтобы раненый или контуженный доехал до госпиталя живым.
Тут госпожа доктор приостановилась. Даше показалось, что та раздумывает: то ли говорить, то ли промолчать. Но через небольшое время наставница тряхнула головой, как будто приняла решение.
— Ладно. Так и быть, дам я вам кое-что, чтоб меня вызвать. Смотрите же…
На свет появилась серебряная (наверняка очень дорогая) плоская дощечка с камушками.
— Работать с ней надо так…
Последовали пояснения.
— Запомнила?
Девушка закивала.
— Повтори!
Даша повторила с двумя ошибками.
— Нет, так не пойдет. Во-первых, неправильно указана руна, то есть буква…
Услышав отповедь, девушка ожидаемо застыдилась.
— А теперь еще раз повтори.
На этот раз правила были продекламированы без единой ошибки.
— Похвально. Спрячь эту штуку подальше и поглубже. Терять ее нельзя…
Уж это было насквозь понятно.
— …и еще помни: вызывать меня лишь в самом крайнем случае. Не нужно, чтобы эту пластинку у тебя видели: ни свои, ни чужие.
Это также было ясно.
Мариэла рассчитывала, что для начала одолжит амулет связи у Тифора или Риммера, а потом закажет себе отдельно. Она недооценила любезность товарищей: свои амулеты предложили оба. Подумав, маг жизни сочла, что возможность оперативной связи с Тифором более ценна и забрала амулет у капитана Риммера.
Капитан второго ранга наведался в лавку-пекарню в компании с вестовым. У того при себе имелась корзинка. Услышав об объеме заказа, хозяин расщедрился и дал вдобавок два новых образца печенья за счет заведения. Отдать справедливость Семакову: тот вспомнил о предубеждениях дракона.
— Ибрагим, тот господин, которого я собираюсь угощать, очень любит твое печенье, но от души ненавидит ржаную муку. Так что за этим следи, будь любезен, а то ведь он откажется наотрез.
— Как можно, ярбай! — Татарин по-русски говорил вполне грамотно и лишь для фасона вставлял тюркизмы. — Чтобы Ибрагим Али подмешал ржаную муку в настоящие турецкие сладости — никогда такому не бывать! Даже если бы я захотел — это не в моих возможностях. В здешних краях такую не достать.
То было почти правдой. Ржаную муку в Севастополе купить было возможно, но обошлась бы она дороже пшеничной.
У хозяина была дочь на выданье, и он уже решил, что при такой удачной торговле за Лейлу можно взять вдвое больший калым, чем предполагалось раньше. Конечно, если этот офицер и дальше будет покупать корзинами. Воистину, этого русского обжору послал сам всемилостивый Аллах.
Сначала Семаков думал выйти в море с рассветом, но погода внесла коррективы. Дождь с туманом выдали результатом почти нулевую видимость. В результате «Морской дракон» в компании с «Херсонесом» отдали швартовы в девять часов утра.
— Интересно, как Владимир Николаевич надеется найти караван в этакую погоду. В Лондоне — и то яснее.
Руднев был не одинок в своем недоумении. Эту же мысль разделяли все офицеры «Херсонеса». А начарт не постеснялся высказать свои воззрения вслух:
— Я вот думаю — из какой страны эти статские? Не из Европы — за это поручусь.
— Европа, скажете тоже, Степан Леонидович. Да они такие же европейцы, как я китаец. А вот Североамериканские Соединенные Штаты — это, вам скажу, такая еще Gemisch26.
Следует заметить, что с некоторых пор галлицизмы в речи русских офицеров стали пропадать.
— Ну да, это вы о немце, который Риммер Карлович. А в компании с ним и Тифор Ахмедович, этот отчеством точно из турок, хотя физиономией не очень похож. А Марья Захаровна — она вообще из русских, хотя и говорит не чисто.
— Вот и не обязательно. Она, возможно, из Болгарии родом.
Дискуссия продолжалась. Но уйти в глубины этнографии и языкознания господам офицерам не удалось. Замигал сигнал вызова на аппарате связи.
— «Морской дракон» вызывает «Херсонес». «Морской дракон» вызывает «Херсонес». Как слышимость?
— Здесь Руднев. Слышу вас хорошо, Владимир Николаевич.
— Иван Григорьевич, вы от нас сигнал по аппарату поиска замечаете?
— Замечаем, Владимир Николаевич. Вы на зюйд-зюйд весте.
— Имеем сигнал от нескольких кораблей, но еле заметный, шум мешает. Направление на зюйд. Количество пока определить не удается. На всякий случай держу связь. Вы тоже не отключайтесь. Следуйте за мной. Держу скорость шестнадцать узлов. Догоняйте. Становимся фронтом. Готовьтесь, Иван Григорьевич. С богом!
— К бою! — рявкнул командир «Херсонеса».
Нельзя не признать: хотя на корабле поднялась суета, но она была целенаправленной. Просвистели дудки унтеров и боцмана. Подносчики нырнули в трюмы. Серые гранаты послушно легли в крепкие матросские ладони. Наводчики и комендоры замерли у гранатометов.
Руднев дослал вперед ставшие почти что привычными рычаги. Шум движков сделался чуть заметнее. Стрелка лага поползла к нужной отметке.
— Вот «Херсонес», он догоняет нас с левой раковины, — сделал очевидный вывод из показаний прибора лейтенант Мешков.
— Ваша правда, Михаил Григорьевич. Мы встретим этот караван… Да они поворачивают!
— А все равно, от нас не уйдут. Держу пари, они направляются в Балаклавскую бухту.
— Дождь все еще идет, вот они и рассчитывают на плохую видимость.
— Да ведь сейчас пойдут в бейдевинд. И так-то скорость не из великих, а уж…
За этими разговорами группы кораблей сблизились.
Семаков хмуро глянул на небо. Дождь ослабел, но не прекратился. Видимость, если и улучшилась, то незначительно. Между тем бой на малой дистанции представлялся нежелательным: вполне можно было нарваться на ядра.
Командир «Морского дракона» поднес аппарат связи ко рту:
— Иван Григорьевич, ваша цель — головной. Выпустите не более десятка гранат, из кормового и носового и сразу же отходите. Я возьму на себя концевого.
— Вас понял, Владимир Николаевич.
Наступившее молчание было прервано возгласом сигнальщика:
— Вижу «Херсонес» по левому борту, дистанция четыре кабельтова!
Семаков поспешно бросил взгляд на указатель водных потоков: ну так и есть, оба российских корабля вышли к голове кильватерной колонны неприятеля, и теперь «Морскому дракону» предстояло принять чуть к норду, увеличивая дистанцию между ним и «Херсонесом».
— Неприятель в пределах видимости. Атакую! — тут же раздался голос из аппарата связи. И почти немедленно ахнули первые разрывы гранат, слышные даже сквозь дождь. Правда, вспышки виднелись смутно и не позволяли оценить точность попаданий.
— Вижу концевого!
— Патрушев, врежь ему сначала под ахтерштевень, а после вдоль палубы!
— Смирнов, пять гранат, причеши по всей длине!
— Гори-и-ит!!!
Семаков закрутил штурвал, разрывая дистанцию. Одновременно ахнул бортовой залп орудий с атакованного парусника. Команда явно не собиралась сдаваться без боя. Но было поздно: ядра дали фонтаны большим недолетом. Правда, одно заскакало «блинчиком», но далеко за кормой.
Тут Семаков допустил ошибку. Он в горячке боя не проследил за остальными судами из отряда. А те времени не теряли: переложив руль под ветер, они рванули прочь.
— Иван Григорьевич, доложите результаты.
— Название и порт приписки не разглядели. Неприятельское судно получило серьезные повреждения. У него сбиты все мачты, хода нет, на палубе пожар. Я также имею повреждения. Две пробоины в обшивке, одна около ватерлинии. Помпы работают на полную мощность.
— Потери в людях?
— Двоих щепками посекло изрядно.
Семаков отключил аппарат связи, коротко ругнулся и снова включился:
— Ван Григорич, выходи из боя! Заводи пластырь, идем вместе в Севастополь. Пожар, что ты учинил, те погасить не смогут. Повторяю: курс на Севастополь.
— Владим Николаич, одну шлюпку они все же спустили.
— Не забирай к себе на борт! Тут до береговой черты не более десяти миль, шторма нет, дойдут сами.
Руднев повиновался. На минут пятнадцать пришлось остановить движки, пока пластырь встал на место. Двое плотников спешно принялись латать пробоину. Помпы работали отменно, сейчас им уже не нужно было перенапрягаться.
Пока шло исправление повреждений, экипаж покинул и концевое судно.
— Владимир Николаевич, течь уже невелика, даю ход.
— Не более десяти узлов, Иван Григорьевич. А если что — снижай без раздумий. Помощь нужна?
— Мои пока справляются.
