Глава 19
Пока что диспозиции осаждающих и осажденных не изменились, однако медленно менялся тактический рисунок.
При том, что выстрелы по людям, защищающим укрепления, не смолкали и приносили результаты, российские гранатометы приноровились палить по отступающим стрелкам и тоже попадали, обрушивая траншеи, обжигая, контузя, раня и убивая отступающих егерей. Идеи полковника Тотлебена воплощались в жизнь.
Русские генералы были твердо убеждены, что рано или поздно штурмы позиций повторятся. Вот почему на укрепления пошел приказ: без особой нужды не палить, беречь гранаты. Особо это относилось к Камчатскому люнету, где дефицит боеприпасов к гранатометам стал почти привычным.
Между тем «Херсонес» активно готовился к ходовым испытаниям. Разумеется, это было не то же самое, что боевой выход в море: офицеры и прислуга гранатометов еще не были достаточно обучены.
Не желая повторения ситуации «блин комом», капитан Риммер и магистр Тифор настояли на своем присутствии при первом выходе в море с целью проверить работу движков. Как и ожидалось, даже не на полном ходу возникла вибрация корпуса. Доводочные работы и еще один пробный выход дали хороший результат: ход сделался плавным.
Семаков как лицо заинтересованное подал рапорт о готовности пароходофрегата «Херсонес» к ходовым испытаниям, не забыв в нем упомянуть о желательности присутствия на борту Феофана Христофоровича Острено.
Адмирал проявил догадливость:
— Вы полагаете, Владимир Николаевич, что мой адъютант достаточно полезен будет?
— Так точно, Павел Степанович, полагаю, он принесет удачу.
— Благосклонность Фортуны нужна, это верно, но мыслю, что и присутствие капитана первого ранга Ергомышева не повредит.
— Осмелюсь доложить, Павел Степанович: вчера в офицерском собрании сам слышал, что Лев Андреевич все еще в госпитале по поводу своей контузии…
— Мне из госпиталя и доложили: к завтрашнему дню Марья Захаровна пообещала ему полное выздоровление. Насколько мне известно, она слово держит.
Крыть было нечем.
Некоторый перерыв в действиях «Морского дракона» дал возможность провести несколько транспортов в Евпаторию. Союзники получили подкрепление живой силой (частично из Сардинского королевства), теплой одеждой и боеприпасами. Первое и третье были весьма кстати, второе по причине ранней крымской весны оказалось частично излишним.
Англичане и французы после долгих споров решились установить на закрытых позициях корабельную артиллерию. С ее помощью предполагалось подавить русские пушки.
— Дело есть, Владимир Николаевич.
Эти слова сами по себе не могли внушать беспокойство. Но они сопровождались весьма озабоченной миной на лице хорунжего Неболтая, зашедшего поздним вечером на квартиру к капитану второго ранга.
Семаков сразу же осознал, что разговор будет не из простых, и предложил пройти в дальнюю комнату, окна которой выходили на пустырь. Тот просматривался полностью на все пятьдесят сажен.
— Вижу, что непростое дело.
— Хуже, чем непростое. Один из моих проворонил пистолет.
Работа на разведку приучила моряка задавать нужные вопросы. Правда, у него не было контрразведывательного опыта, но умение анализировать имелось.
— Как давно узнал?
— Только сейчас. И прямо к тебе.
— Выкладывай, что тебе самому известно.
Известно было не так уж мало. Приписной Тяжельников, будучи нетрезв и находясь в кабаке, похвастался купленным давеча замечательным пистолем, «какой не у всякого есть.» Правда, у него хватило ума не показывать оружие в действии, но он подробно расписал все отменные свойства покупки.
После этого пили еще, ибо покупку следовало обмыть. На выходе из кабака на Тяжельникова напали четверо. Будь он тверез, этим лихим ребятам пришлось бы солоно, но…
— …пьян был основательно, ну и сунули ему ножик в бок. Не добили, правда, лишь ранили, его собутыльники-пластуны выручили. Но лучше бы добили…
На эти слова у Семакова нашлось лишь мрачное молчание.
— Ты должен знать, что из этого будет и что мы можем сделать.
Моряк прикрыл глаза и секунд через десять снова воззрился на сухопутного товарища.
— Не все так плохо, Тихон Андропович. Если попадет в лапы чужой разведке, то они запросят мнение оружейников. А те, в свою очередь, попытаются разобрать пистолет. Вынуть кристалл — задачка не из хитрых. Что такое этот кристалл, наверняка никто не знает. Натурально, они увидят, что без кристалла оружие не работает. Тогда соберут обратно. Даже если негатор рядом, защита сколько-то продержится. Они уверятся, что все дело в кристалле. В лучшем случае отошлют кристалл в Париж или Лондон, а нам того и надобно. По пути верным делом негатор встретится. Защита ведь вделана в затвор. А в худшем… ну-ка, что бы ты сам сделал?
Казак, сам того не зная, выдал отменный прогноз:
— Я бы крепко подумал над тем, как эта злодейская железка работает. И ничего не придумал бы. Тогда вот что им делать: собрать пистоль заново, проверить еще разок и отослать как есть. Но только не сухим путем: долго это. Да и перехватить можно. Вот ежели какой посыльный кораблик… Ну да ведь ты моряк, не я. Тебе шевелить умишком.
— Хорошо разложил товар по полочке… Ну, как измыслил заранее. Тут, надобно тебе знать, у меня запасец. Чуть больше, чем надо на взятку Тарроту.
— Горынычу? Взятку?? Сколько ж он берет?
— Недорого. Всего-то полфунта…
Глядя на ошеломленную физиономию собеседника, Семаков откровенно заржал.
— Да ты не думай, Тихон Андропович. Не золотом, не серебром, а вот чем.
Хорунжий сунул нос в услужливо поднесенный кулек.
— Да то ж турецкие сладости! И чем только не дают…
— Скажи уж лучше: чем только не берут.
— В сочинениях господина Гоголя читал про прокурора, тот брал борзыми щенками. Но вот сладкое… ну нет, и не слыхал даже.
— Таррот мне сам говорил: дескать, никто и никогда из его племени такого не пробовал. А они всякую выпечку из пшеничной муки очень любят.
— И что он за этакое подношение делает?
— На разведку летает, ночью лучше нас с тобой видит. На Таррота вся надежда: если пошлют корабль-одиночку, то есть шанс перехватить. И как на грех: кому-то из моих офицеров надо на ходовых завтра с утра присутствовать. Но тут, наверное, придется мне на «Морском драконе» выходить.
Хорунжий вскоре ушел. Семаков не стал расспрашивать о судьбе любителя горячительных напитков, посчитав, что это внутреннее дело казаков.
С самого раннего утра капитан второго ранга выслушал доклад от крылатого разведчика: в море шел, прижимаясь к береговой линии, небольшой корабль, направляясь на северо-запад от Балаклавской бухты.
— Таррот Гарринович, почему вы думаете, что корабль небольшой?
— На нем мало людей. От пятидесяти до двухсот. Ни одного огня. Я его нашел с трудом. Все-таки сильное волнение искажает потоки воды.
— А как же обнаружили, если не секрет?
— По потокам огня. Они пустили в ход… вы это называете машиной, и оно использует огонь.
— Весьма вам благодарен, Таррот Гарринович. А мы могли бы воспользоваться этим методом поиска?
— Да, но вам понадобится помощь Тифора.
— А без господина магистра?
— Тогда кристалл. Вот как этот, — и, повернув лапу, дракон продемонстрировал вделанный в браслет темно-красный кристалл: тот самый, которой он получил от землян. — Универсальный тоже годится, но должен быть побольше. Такой у Тифора есть.
И опять все завязано на рыжего. А ждать его возвращения с ходовых испытаний — на то времени нет. Тут Семаков подумал, что выход все же есть:
— Таррот Гарринович, а нельзя у вас этот кристалл одолжить? Мы заплатим за использование.
Крылатый ответил отнюдь не сразу.
— Можно. Но ведь вам понадобится оправа. Впрочем, здесь у меня запасные…
Дракон подошел к полочке и без труда достал с нее пластинку серебра.
— Вот. Если вы подождете, то я сделаю полноценную оправу.
Конечно же, Семаков счел, что результат стоит ожидания. Оно не затянулось: уже через пяток минут дракон протянул на лапе пластинку, в которую самыми грубыми методами был вделан камень. На пластинке виднелись руны, процарапанные когтем.
— Вот. Пользоваться надо так: вот здесь нажимаете — и амулет начинает действовать. Глядеть так… поворачивать сюда и сюда… этим ловите направление.
— Спасибо, я запомнил. Что ж, Таррот Гарринович, буду должен.
— Не сомневаюсь в вашей памяти.
Эти слова, обращенные к человеку, дракон посчитал за комплимент от себя. Но моряк этого не мог оценить: он недостаточно понимал образ мыслей драконов.
Брызги от форштевня «Херсонеса» долетали до переполненной рубки. Корабль набирал ход, приближаясь к первой отметке мерной мили.
В рубке помимо командира и старшего помощника присутствовали: баварский немец (моряк, капитан дальнего плавания) Риммер Карлович, непонятный штатский (магистр, начальствовал над установкой движков) Тифор Ахмедович, лейтенант князь Мешков и мичман Шёберг (эти двое с «Морского дракона»), лейтенант Острено (адъютант Нахимова) и капитан первого ранга Ергомышев. Последнего на ходовые испытания направил Павел Степанович, рассудив, что многоопытный командир линейного корабля сможет заметить то, что другим не углядеть.
— Ветер усиливается, — немец говорил совершенно нейтральным тоном, но капитан-лейтенант Руднев его понял правильно.
— Считаете, надо давать «Гладкую воду», Риммер Карлович?
— Да. Это прибавит, — иностранец сделал крошечную паузу, — узла два.
Никто, кроме рыжего, а также офицеров с «Морского дракона» не понял истинную причину этой заминки. Риммер просто не мог быстро пересчитать в уме скорость в своих мерах на земные.
Руднев сделал так, как учили: принял из рук рыжего магистра небольшую серебряную пластинку и нажал на нужное место. Тут же корабль окружило почти зеркальное пятно на воде.
— Весьма нужная вещь. А линейный корабль защитить можно?
— Да, Лев Андреевич, только нужно ли? Чем больше корабль, тем меньше он подвержен действию качки. А кристалл этот мало того, что дорог сам по себе, он также недолговечен. Если использовать непрерывно, то его хватит на три недели жестокого шторма или на полтора месяца умеренного волнения. А потом подзаряжать. Наши корабли меньше ваших, им это необходимо.
В разговор вмешался Острено:
— Риммер Карлович, а насколько греются эти движки?
— Этот вопрос в компетенции Тифора Ахмедовича.
Специалист уже подготовил ответ с помощью Семакова:
— На «Херсонесе» стоят чуть другие движки, они, правда, не обеспечат такой же скорости, как у «Морского дракона», зато греться не будут совершенно. Вон, кстати, он и идет.
На дистанции около трех миль к зюйду шел вышеупомянутый корабль. Руднев с некоторой завистью успел подумать, что у «Дракона» скорость побольше.
— А можно ли такие же поставить и там, чтоб не грелись?
— Да, но обойдется недешево. К тому же снять прежние, поставить новые, да наладочные работы, да проверка на мерной миле… все это время. Не уверен, что господин адмирал Нахимов пойдет на это.
Некоторое время в рубке все молчали. Корабль проходил мерную милю. Ветер тонко свистел в фалах.
— Три минуты тридцать пять секунд, ваше благородие, — выкрикнул сигнальщик. Подсчитать скорость в уме он, понятно, не мог, но сильное ее увеличение по сравнению с прежней почувствовал весь экипаж «Херсонеса» за исключением трюмных.
Руднев тут же прикинул скорость в уме, но, не доверяя никому, в том числе самому себе, проверил результат на бумаге.
— Семнадцать и девять десятых узла, господа! Куда как весомая прибавка!
Это немедленно разрядило несколько напряженную обстановку в рубке. Посыпались поздравления командиру и благодарности кораблестроителям. А когда гул голосов стих, прозвучали слова лейтенанта Мешкова:
— Иван Григорьевич, вам ведь рапорт адмиралу готовить. Сегодня, осмелюсь предположить, вы будете заняты. Но завтра мы с мичманом…
При это Шёберг кивнул.
— …хотели бы присутствовать при сборке и установке гранатометов, а равно и подающих механизмов.
— А как же обучение прислуги?
— Это обязательно; начнем сразу же по окончании работ. Кстати, господ офицеров тоже касается. И вы, Иван Григорьевич, и все они должны наилучшим образом понимать возможности этого оружия. К тому времени, надеюсь, Владимир Николаевич сможет поделиться своими… кхм… знаниями по тактике. Так вот: на первых стрельбах по щитам мы с мичманом будем за наводчиков.
— И добавлю также, — вдруг вмешался Шёберг, — что хотел бы на первые практические занятия взять сюда на «Херсонес» наших комендоров, по одному на гранатомет. Они покажут приемы работы.
— Уж не хотите ли вы сказать, Михаил Григорьевич, что мои комендоры не в состоянии освоить гранатометы своими силами?
Этот вопрос задал старший артиллерист «Херсонеса» лейтенант Ячменев — маленький, тощий, быстрый в словах и в действиях офицер с темпераментом психически неуравновешенного воробья.
Мешков отвечал с барственной ленцой, при этом он так растягивал слова, что это могло бы показаться оскорбительным:
— Ну что вы, Степан Леонидович, в способностях ваших комендоров я ни на полушку не сомневаюсь. Только при самостоятельном обучении они пожгут вдвое больше боеприпасов. И суеты изначально многовато будет, что в бою может быть критично.
Но затормозить Ячменева оказалось не такой простой задачей.
— Вы хотите сказать, Михаил Григорьевич, что у нас может образоваться нехватка гранат?
Князь Мешков неожиданно преобразился. Вместо родовитого барина во флотском мундире в рубке вдруг оказался иной человек: опытный и собранный боевой офицер. И речь его стала рубленой и четкой:
— Нет. Не МОЖЕТ. Она обязательно БУДЕТ.
Никто не пожелал продолжить дискуссию.
У капитана второго ранга Семакова были свои заботы. Он стоял в рубке «Морского дракона», который шел в двадцать один узел при «Гладкой воде». Никто бы не посмел кинуть камень в этого достойного офицера за то, что он не присутствовал при ходовых испытаниях переделанного пароходофрегата. Погоня за посыльным кораблем союзников точно могла бы это оправдать. Но некая смутная тревога грызла моряка. Сам себе он это объяснил так: «Я чего-то недодумал». Но поймать за хвост совершенно незнакомую мысль не удавалось.
К вышеназванным источникам беспокойства прибавились и другие. Оба помощника как раз присутствовали на борту «Херсонеса». Между тем на «Морском драконе» офицеров отчаянно не хватало. За работу наводчиков командир не опасался: он всецело доверял опыту Максимушкина и Патрушева. Но вот ходовые вахты нести было некому.
Некоторую надежду внушала пластинка, врученная драконом. Крылатый объяснил, что потоки огня должны превосходно чувствоваться кристаллом на фоне холодной воды — а в начале апреля воды Черного моря и в самом деле не балуют теплотой. Но пока что никаких следов посыльного корабля обнаружить не удалось.
Ближе к ночи ветер и не подумал стихать, а дождь даже усилился. Видимость упала до нулевой. Семаков все же решился отдохнуть, но перед тем вызвал двоих сигнальщиков, показал, как пользоваться сигнализаторами потоков воды и потоков огня, строго приказал будить себя, как только хотя бы один засветится, распорядился дать отдых всей прислуге гранатометов и отправился в каюту.
Разумеется, выспаться полностью не довелось.
— Ваше благородие, ваше благородие, Мягонький велел доложить: светится тот, что красный.
Поскольку Семаков спал, не раздеваясь, то в рубке он оказался через минуту. Короткий взгляд на часы при свете приборов. До рассвета не так уж и много.
— Вот извольте глянуть, дает свет…
Тускло-красный огонек не позволял ошибиться. Хотя…
— Погоди-ка, братец. На руле! Один румб к северу! А ты, братец, посматривай на синий огонек.
Семаков подумал, что на сравнительно небольшом расстоянии от береговой черты кристалл мог поймать сигнал от костра. Но тогда по мере приближения к берегу сигнал от волн будет меняться.
Сигнализатор-амулет с водным кристаллом был несовершенен. Даже лиценциат, специализирующийся на воде, констатировал бы отсутствие сигнала от волн, разбивающихся о берег. Правда, никто на Маэре не распознал бы сигнал от винта, но почувствовать нечто незнакомое мог не то, что лиценциат — даже бакалавр.
— Есть синий, ваше благородие!
И еще через пятнадцать минут:
— Осмелюсь доложить, этот, что дает синий огонек, он, похоже, движется.
Тревожные мысли Семаков отставил. С ними можно было разобраться в другой раз.
— На руле — так держать!
Не прошло и двух часов, как картина стала ясной: вдоль берега, сливаясь с ним, шел посыльный корабль.
— А ведь глазом его и не заметить. Та-а-ак… Мягонький, поднять команду по тревоге!
Металл палубы и трапов загремел от топочущих ног.
— Корабль к бою!
С лязгом встали на место железные заслонки.
— Ваше благородие, осмелюсь доложить — не видят нас они, вот на чудотворной иконе поклянусь, что не видят.
И тут же сигнальщик, видимо, опасаясь, что ему не поверят, перекрестился на висящую в углу рубки икону.
— Да верю тебе братец, но и мы их, считай, не видим.
— Да как же нет! Вот он, бурун от носа.
— Это только ты видишь. Максимушкин! Можешь различить противника?
— Никак нет, ваш-бродь, больно далек он, и дождь, опять же, мешает.
— Ты что скажешь, Патрушев?
— Как бы видно, но палить пока не можно. Гранаты зазря пожжем.
— Раз так… — руки командира двинули часть рычагов вперед до упора. Теперь в рубке явственно слышался гул движков.
Никто ни на шлюпе «Ардент» (это он шел в виду крымского берега, несмотря на очевидные навигационные трудности), ни на «Морском драконе» так и не понял, кто именно первым заметил противника.
— Ваш-бродь, прикажите палить! Ведь достану его, чтоб мне сквозь палубу провалиться!
Одновременно с выкриком Максимушкина завиднелась неясная суета на корабле противника.
— Максимушкин, пристреливайся! Начинай с форштевня! Патрушев, жди команды!
Максимушкин стоял наводчиком, Плесов был за комендора. Первый выстрел почему-то не попал в корабль, хотя самоприцел вывел ствол на линию. Граната грохнула, коснувшись воды перед самым носом. Бушприт атакованного корабля ощутимо дернулся вверх. Ответных выстрелов не было.
— Накрыл его! — Заорал в азарте Максимушкин. — А хорош! Дай еще одну поближе к фок-мачте!
Видимо, на носу негатора не было. А может быть, его вообще не было на вражеском корабле. Как бы то ни было, вторая граната взорвалась не в воздухе, а при ударе о палубу, разнеся ее в мелкие щепки.
Уже после боя, заворачивая на ост, Семаков подумал, что в результате трех взрывов и большого пожара вряд ли кто мог успеть спустить шлюпки. Но все же: если этот шлюп и вправду вез секретный груз, что сталось с ним?
— Ваше благородие, разрешите доложить.
Это был сигнальщик Мягонький.
— Докладывай, братец.
— Как корабль этот накренился на нас, так на палубу выскочил кто-то, а чин не разглядел, и в руках у него ларец был, так он тот ларец в море бросил.
— Хороши же у тебя глаза, Мягонький! Велик ли ларец был?
— Не могу знать, ваше благородие!
— А как думаешь: ларец тяжелый?
— Навряд, ваше благородие, он его нес… вот этак, — и сигнальщик показал, как этот неизвестный нес ларец, прижимая его к груди. Руками Мягонький отмерил нечто длиной в английский фут.
— Ну вот, а говорил, что не знаешь.
Офицеры с «Ардента» все же спаслись. Первый взрыв сорвал шлюпку с талей; она правда, упала в воду днищем кверху, однако ее удалось поставить на киль, а воду вычерпали. Капитан и первый помощник были контужены, но их втащили в спасательное средство. Второй помощник в момент обстрела находился в своей каюте. Это его и спасло от травм. Увидев низкий силуэт, знакомый по описаниям, он вспомнил полученное накануне распоряжение, проскочил в капитанскую каюту, схватил железный ящичек и добросовестно швырнул его в волны. Глубина в этом месте составляла не менее полусотни сажен, поднять что-либо оттуда было делом решительно невозможным.
Шторм вскоре стих, и потому экипаж шлюпки ухитрился довести ее до Евпатории.
Семаков решительно взял курс на Севастополь. Команде (за исключением вахтенных, понятно) разрешили отдых. Курс был проложен на удалении от берега и даже с запасом. Командир позволил себе роскошь поспать часика два. Завтра день обещал быть хлопотным: предстояло обучение команды «Херсонеса» обращению с гранатометами.
Матросы, однако, не торопились отходить ко сну. Новички на «Морском драконе» (а они составляли как бы не большинство) возбужденно переговаривались между собой. Опытные матросы и унтера вставляли по ходу беседы умные и содержательные замечания.
— Эка ж его, каково огнем полыхнуло…
— Что там огнем, а вот взрывом дало — это понимаю, у вражины запросто киль могло сломать…
— Надо ж: с одной гранаты мало что не утопили.
— А те и пальнуть-то не сподобились…
— Это что. Вот видел бы, как мы с линкором схлестнулись. Они пальнули так, что мое почтение.
— И попали?
— Было дело. Сейчас уж не увидеть, дыру в обшивке заделали важно, да и закрасили, а еще гранатомет ядром помяло крепко. Щит блинчиком свернуло, станина изогнулась…
— А… того… в парусину многих ли?
— Никого. Вот Семен подтвердит: с того самого времени, как ходим на нашем «Драконе» — никто богу душу не отдал. Да глянь вот… — тут собеседник перешел на шепот, — …вон тот самый унтер… его осколком достало, да спасибо Марьзахарне. Она тогда здесь была, его с того света ногтями вытащила. С тех пор он в церкве кажну неделю свечку за ее здравие ставит. Ну и Зубастый содействует.
— Это чем же?
— Щиты видал, пенек дубовый? По его приказу поставили, чтоб, значит, прислугу гранатомета сберегать. Туда же: дуром под ядра и бомбы не лезет. И на награды бумаги не ленится написать, заметь.
— Сам с удачей, выходит, да с людьми делится.
— Поди ж ты: вот дуболом-дуболомом, а правильно сказать можешь.
— И еще чины пробивает. При нем наш Кулак из боцманматов в боцмана выбился.
— И то верно.
