Глава 17

Госпожа Моана была главой аналитической группы Академии. Несмотря на высокий ранг академика, эта дама — кстати, жена Сарата — специализировавшаяся на магии жизни и разума, конечно же, могла иметь учеников. Впрочем, те большей частью были ученицами: почему-то эта ветвь магии оказывалась более доступной женскому полу. А ученице отнюдь не возбраняется написать письмо наставнице.

Во всей Маэре считается недостойным читать чужие письма.

Разумеется, письмо Моане от ученицы исключения не составило. Сарат, через которого это письмо и отправилось к адресату, только глянул на конверт и тут же отослал порученца в сторону Гильдии гонцов (ее отделение появилось и в Заокеании). Письмо не было срочным, и потому его доставили кораблем.

Сказать по правде, послание не содержало в себе ничего не то, что крамольного — просто интересного для человека со стороны. Кто счел бы достойным внимания подробности лечения местных от многочисленных травм и контузий? Никто, исключая, конечно, госпожу наставницу, но даже у той если и мог проявиться интерес, то чисто педагогического свойства.

Профессия шпиона предполагает наблюдательность и внимание к мелочам. Однако лишь самый-самый проницательный и зоркоглазый из них мог быть уголком сознания отметить сообщение, составлявшее едва ли два процента текста письма: «Проведенное по вашей просьбе исследование на человеке из местного населения доказало, что он может перенести действие заклинания без всякого вреда для своего здоровья. Результативность заклинания доказана. За это исследование была уплачена в местной монете сумма, эквивалентная сорока двум сребреникам пяти медякам». Да и то этот самый профессиональный вынюхиватель чужих тайн мог бы разве что слегка удивиться тому, что маг жизни занимается делами не вполне по специальности. И, вероятнее всего, аналитик приписал бы старательность Мариэлы благотворному воздействию приказов наставницы.

Только Моана и Сарат могли сделать вывод из этого кусочка сообщения, что речь шла об исследовании негаторского эффекта и что доказана возможность транспортировки негатора сквозь портал. Только эти двое представляли себе перспективы использования негатора для семейных дел магов. И только сам Сарат полностью понимал возможности, открывающиеся для теоретической магии.

Капитан второго ранга Семаков занимался тем, что в далеком будущем назовут перетасовкой персонала. Он прикидывал, кого из комендоров можно перевести на «Морского дракона» без заметного ухудшения защиты укреплений.

Максимушкина трогать было нельзя, без вопросов. Поскольку лейтенант Беккер все еще находился на излечении, не существовало кандидатуры на замену этому наводчику. Зато у него можно было забрать Смирнова: с хорошим запасом гранат Максимушкин мог позволить себе не самого лучшего комендора. Поручик Боголепов также был первейшим кандидатом на ограбление: комендор Патрушев по опыту вполне мог сравниться с Максимушкиным, а замену среди людей Боголепова было бы нетрудно подыскать. А вот трогать Тароватова и Плесова определенно нельзя: на Камчатском люнете гранат и без того впритык, тут промахи — непозволительная роскошь.

И начались кадровые перестановки. Рулевому Шальнову назначили бухгалтерскую (правда, он этого слова не знал) работу: считать боеприпасы, поскольку в подносчики он не годился по недостатку физической силы. Капитан Риммер пошел наблюдателем: в его обязанности не входило ничего иного.

Одновременно драконья разведка вылетела на выявление вражеских транспортов. Таковые нашлись, числом два, оба оказались парусниками, шли поодиночке. Судя по курсу, направлялись они прямиком в Балаклавскую бухту.

— Совсем страх потеряли, пока мы доставкой боеприпасов занимались, — откомментировал старший помощник «Морского дракона».

— Ничего, обретут. Мы поможем, — коротко ответил командир.

Выход «Морского дракона» в море состоялся в светлое время суток. Это событие заметили. Но даже если среди зевак и были граждане, подрабатывавшие соглядатайской работой, то успеть сообщить об угрозе на морских путях они могли разве что в Балаклаву.

Первый из парусников был перехвачен уже после заката. Луна почти не давала света, поэтому Семаков так и не узнал ни названия, ни порта приписки, ни даже национальной принадлежности противника. Пожар только-только начал разгораться, когда очередная (пятая) граната взорвалась в непосредственной близости от палубы. Не выдержали ни бортовая обшивка, ни набор. Шлюпки разнесло по досточкам, а то, что от них осталось, сгорело.

Второй транспорт искали почти всю ночь. Небо начало светлеть, когда сигнальщик выкрикнул:

— Корабль на весте!

Про себя начарт заметил, что позиция для атаки не самая удачная: «Морской дракон» отчетливо прорисовывался на фоне неба, в то время, как неприятель был заметен намного хуже. Подумалось также, что сигнальщики на паруснике, должно быть, уже подняли тревогу. Капитан Риммер выразительно глянул сначала на запад, потом на восток; в результате лейтенант Мешков уверился, что иномирский моряк подумал то же самое.

Но бой пошел по непредвиденному сценарию.

До противника оставалось не менее двух с половиной миль, когда парусник начал ложиться в дрейф. А когда дистанция сократилась до мили, Мягонький доложил:

— Так что, ваше благородие, подняли флажный сигнал «Просим дать время на спуск шлюпок».

Удивились все, кто смог разобрать сигнал. Мешков быстро разъяснил Риммеру его смысл.

Матрос Шальнов выразил мнение большинства экипажа словами:

— Не иначе, напугали мы их.

В рубке эти слова была услышаны. Командир промолчал, хотя внутренне был согласен с выводом. Зато старший помощник вслух возразил:

— Думаю, может быть и другая причина. Груз.

Семаков сузил глаза:

— А ведь возможная штука, Михаил Григорьевич… Поднять сигнал: «Даю полчаса на спуск шлюпок и на оставление судна. По истечении срока судно будет уничтожено».

Вереница флажков поползла по фалу. Одновременно Семаков подал на себя часть рычажков. «Морской дракон» сразу стал замедляться.

— Владимир Николаевич, ближе полумили подходить нельзя. Если в трюме порох… Вполне они могли оставить там зажженный фитиль.

— Верно, но мы и останемся на этой дистанции. А то и дальше.

— Будь с нами Тихон, уж точно он бы попытался уговорить нас на абордаж.

— А я бы воспретил. Не тот случай, Михаил Григорьевич.

— Что будем делать с экипажем?

— Ничего. Море спокойное, до турецкого берега пятьдесят миль, до вечера доберутся. На борт мы их принять не можем.

Пока князь Мешков объяснял капитану Риммеру диспозицию, шлюпки отвалили от борта парусника. Командир терпеливо дождался, пока те отойдут на дистанцию полумили от обреченного корабля, после чего скомандовал, носовой гранатомет запустил гранату, которая грохнула на палубе рядом с бушпритом. Полыхнул огненный шар.

Начарт думал, наверное, с четверть секунды:

— Смирнов, дай еще гранату в то же место.

Результатом была колонна ослепительного огня.

— Ну, не говорил ли я: порох он вез! Еще повезло, что не взорвался.

— Удачно влупили. Двадцать тысяч пудов, как полагаю, а это больше трехсот британских тонн.

На лицах российских офицеров и матросов расцвели улыбки удовлетворения, в которых проглядывалось и злорадство. Но голос чужеземного капитана вернул командира «Морского дракона» в реальный мир.

— Владимир Николаевич, имею просьбу.

— Слушаю вас, Риммер Карлович.

— Позволите ли мне еще раз сопровождать вас? Этот бой… — иностранец явно боролся с нехваткой слов и с некоторым трудом победил, — …он ненастоящий. Как учеба.

Ответ был вполне вежлив, но с большой долей уклончивости:

— Разумеется, Риммер Карлович, но лишь при условии, что командование не поставит нам иные задачи.

— Чем могу служить, ваше сиятельство? Имеются на продажу украшения изрядного достоинства.

Этими словами ювелир Макаров встретил заявившегося в лавку лейтенанта Мешкова. Его сопровождал знакомый ювелиру рыжий иностранец. Оба кивнули в знак приветствия, а князь сразу приступил к делу:

— Требуется украшение для женщины, серебряная или золотая подвеска с цепочкой или же браслет. С зеленым камнем.

Ювелир был профессионалом, и потому не высказал никаких признаков удивления.

— Увы, подвесок с зелеными камнями на сей день не имею. Однако вот, изволите ли видеть, как раз подходящие браслеты.

На прилавке очутилась небольшая коробка. Хозяин лавки ловкими движениями обеих рук убрал из нее украшения с камнями неподходящего цвета.

Мешков погрузился в размышления вслух:

— Этот не годится, у дамы рука потоньше… — палец знатного покупателя ткнул на один из браслетов, — а тут что за камни?

— Изумруды-с, с позволения вашего сиятельства.

Между потенциальными покупателями произошел короткий обмен взглядами, от которого ювелиру стало несколько неуютно.

— А в том браслете?

Моисей Соломонович напряг волю и задавил в себе стремление облапошить невежественного посетителя. Он имел на то причины: второй в этой компании явно что-то понимал в ювелирном деле. Ответ прозвучал с наигранной небрежностью:

— Здесь не изумруд, ваше сиятельство, но лишь хризолит. Извольте глянуть: цвет другой.

Хозяин не покривил душой: если в первом браслете камни еще можно было принять за изумруды, хотя цвет у них был ненасыщенный, то сравнительно большой камень во втором браслете имел настолько отчетливо болотный оттенок, что ошибиться мог лишь полный невежда.

В беседу вмешался рыжий.

— Вы позволите на них посмотреть?

Ювелир масляно улыбнулся. Посетитель взял в руки первый браслет, с десяток секунд пристально вглядывался в камни, кивнул, обследовал второй (правда, его разглядывал чуть ли не минуту) и повернул голову к Мешкову:

— Этот подходит больше.

Ювелир полагал, что первый браслет и нарядней видом (он был золотым, а второй — серебряным), и изящней выделкой, но противоречить не осмелился. Очень уж уверенно прозвучало суждение иностранца.

После недолгого торга (цену удалось сбить наполовину) князь Мешков получил товар. Моисей Соломонович, упирая на то, что браслет предназначался даме, всучил покупателю приятную на вид бархатную коробочку («Ваше сиятельство, без должной упаковки никак не можно-с!»).

Проводив покупателей до дверей, ювелир вернулся за прилавок и задумался. Вроде бы обычная ситуация: офицер покупает подарок женщине, но… при чем тут его иностранный спутник? Или приобретение для иностранки? Ну да, вот оно как… О том, кто такая Мария Захаровна, хозяин лавки, разумеется, знал. Чутье многоопытного торговца шептало в ухо, что этот подарок — не просто украшение. Но то же чутье, умея, очевидно, говорить на голоса, уже не шептало, а кричало в другое ухо: проявлять в данном случае любопытство, самое меньшее, неосмотрительно. И ювелир послушался этого второго голоса.

Утро у капитана второго ранга Семакова ушло на составление рапорта Нахимову и на отдых, а вечер того же дня моряк потратил, на взгляд постороннего, бессистемно и потому бездарно. Он шлялся по набережной, поднимаясь на борт стоящих у причала пароходофрегатов, беседовал со знакомыми командирами и офицерами (их всех он знал лично), затрагивая при этом самые незначительные темы. Правда, при этом он поминутно заглядывал в записную книжку — но могут же у человека быть провалы в памяти?

Даже если у кого-то из означенных офицеров и шевельнулся в мозгу червячок подозрения, то это нехорошее создание не выросло в питона уверенности. Не с чего ему было так поступать: никто так и не заметил хорошо спрятанную в записной книжке серебряную пластиночку с тусклым бесцветным кристалликом посередине.

К вечеру план Семакова уже созрел: первым кандидатом на запланированную перестройку был пароходофрегат «Херсонес» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Григорьевича Руднева. Причина была очень простой: в момент визита как раз на этом корабле все офицеры собрались в кают-компании, и негаторов среди них не нашлось. Проверку же командного состава других кораблей не удалось осуществить полностью: часть офицеров оказалась на берегу.

Осталось получить согласие Бутакова как командира отрядом парохофрегатов и, разумеется, самого Нахимова.

Вернулась очередная экспедиция за алмазами. Ее результаты не порадовали. Именно так сформулировал состояние дел высокопочтенный Сарат — не вслух, конечно.

Причиной такой оценки служило не только отсутствие среди добычи алмаза такого размера, чтобы он мог послужить средством спасения экспедиции. Дело обстояло хуже: сам процесс разработки месторождения стал значимо медленней и, соответственно, дороже. Поверхностный слой был уже выбран, более глубокий поиск означал закладывание шахт, а расширение поверхностного слоя требовало сравнительно дорогой очистки от «Глотки жабы».

Насколько же проще было с Професом. Уж он-то не затруднялся в уничтожении полей магии смерти…

Многострадальное перо, которое кандидат в академики успешно грыз, вдруг было отставлено в сторону.

Негатор! Эта мысль прямо ударила по мозгам. Ну конечно, негатор! Если его удастся доставить на Маэру, то это может дать не просто очистку поверхности для очередной экспедиции. Сделать огромную площадь пригодной не только для работы, но и для проживания — вот что он может. Сотня чистых квадратных миль — и пожалуйста, уже закладка шахты становится экономически оправданной… приблизительно. Разумеется, понадобятся точные экономические расчеты, но основная идея ясна. Об этом должна знать Моана и… пожалуй, больше никто. До поры.

Перо занялось своим прямым делом: на бумагу покатился текст.

Никто не сомневался, что уход «Морского дракона» из севастопольского порта заметят. Капитан второго ранга Семаков был в этом абсолютно уверен. И он оказался прав.

Именно с этим фактом руководство экспедиционного корпуса связало потерю сразу двух транспортов. Это был серьезный удар. Русские моряки не знали, что порох перевозился на двух транспортах. Один из них был уничтожен пожаром, и это все видели, а второй не успел толком загореться, поскольку развалился раньше. В результате союзники лишились пятисот тонн пороха — и это без учета того запаса, что был уже выгружен в Евпатории, но сожжен русским рейдером.

Из этого руководство союзников сделало практические выводы: во-первых, артиллерийский обстрел свели до уровня «чтоб не забывали о наших пушках», во-вторых, саперы англичан и французов усиленно копали траншеи. По ним к русским позициям должны были пробраться те, кого английские офицеры прозвали «охотниками на бекасов». Для метких стрелков заранее подобрали лучшие штуцеры.

Нехватку боеприпасов у войск коалиции отметили на русских укреплениях. Артиллерийские обстрелы с ее стороны стали редким, чтобы не сказать сильнее. Некоторое время защитники Севастополя строили догадки, но довольно скоро пластуны доставили пленных, со слов которых стало ясно: пороху серьезно не хватает. Кто-то из русских артиллерийских офицеров, будучи не вполне трезв (дело было в питейном заведении), даже предложил: пусть-де англичане с французами поделятся ядрами, в обмен на что им будет предоставлен порох. Шутка была сочтена не самой удачной.

Наблюдатели с российской стороны, разумеется, заметили копку траншей. Но эту меру объяснили тем, что готовится очередной штурм силами пехоты. На укрепления поступали артиллерийские боеприпасы — все, какие удалось наскрести. Гранатометы тоже не остались без внимания: каждую ночь к их позициям доставляли гранаты и пули. Все картечницы получили дополнительные магазины. Длинных прямоугольных запасли по шести штук на скорострелку; блинчатых — по пяти, а стволы, рассчитанные на винтовочные магазины, заменили.

Не то, что офицерам — даже нижним чинам было совершенно понятно: что-то готовится.

Через пять дней начались неприятности.

Первым был убит майор Вязьмитинов на Камчатском люнете. Стреляли с дистанции не менее пятисот шагов. Штуцерная пуля попала в грудь, майор не прожил и двух минут. Стрелок исчез бесследно, и никто ему в этом не помешал. Возможно, что он просто затаился: через два часа с той же позиции снова стреляли, но цель (штабс-капитан Грайновский) отделалась сравнительно дешево: как раз в момент выстрела офицер сдвинулся и оттого был лишь ранен и отправлен в госпиталь.

Погибло трое офицеров и одиннадцать нижних чинов (раненые не в счет) прежде, чем начальство заинтересовалось столь неестественными потерями в личном составе. Контрмеры нашли не сразу.

Кто-то из младших офицеров предложил не бравировать храбростью, а наблюдать и отдавать команды, находясь в укрытии. Эта идея была мгновенно подвергнута жестокой критике полковником Веселовским, который начал службу поручиком в Отечественную войну и зазубрил наизусть все положения тогдашней тактики. Он громогласно заявил, что сия идея неприемлема для российских офицеров, кои кланяться пулям не должны приучаться и не должны способствовать распространению подобных настроений среди нижних чинов. Молодежь не осмелилась перечить заслуженному ветерану. Предложили отвечать пушечной стрельбой. Но артиллеристы, собственно, ничего не могли поделать с меткой стрельбой егерей, хотя местонахождение стрелка выдавал клуб порохового дыма: траншеи надежно защищали от картечи. А вот от разрыва гранат эти укрытия не спасали.

На очередном совещании были доложены результаты применения штуцерного огня.

— …достоверно убиты шестеро офицеров. Точные потери среди нижних чинов остались неизвестными, и они вряд ли поддаются оценке. Однако следует отметить, что убыль наблюдается и среди наших стрелков. Бомбами накрыли позиции троих, нашли лишь фрагменты тел…

Докладчика выслушали. Решение было очевидным: отстрел вражеского личного состава силами штуцерников дал хорошие результаты и потому следует быть продолжен, а что до потерь — так войны без них не бывает.

Весна покрыла Крым цветами. Зеленые листики дружно лезли из почек. Видимо, в сердцах человеческих тоже стали проклевываться ростки.

— Доброго утречка!

Этими словами хорунжий Неболтай приветствовал Мариэлу, которая как раз выходила из дома.

Если маг жизни и удивилась, то виду не подала.

— И тебе такого же, Тихон Андропович. Погодка и вправду славная.

— В госпиталь, никак?

— Куда ж еще, Тихон Андропович? Раненые ждут.

— Ну так дозволь сопроводить.

— Отчего ж нет? Пошли.

Пара только-только дошла до угла улочки, как хорунжий вдруг спросил:

— А вот этот браслет на твоей левой — не князь ли подарил?

Мариэла не смогла скрыть удивления:

— Да, но как ты догадался?

— Так ведь он у меня и совета спросил, насчет подарка. По случаю ребеночка, стал-быть.

— А, ну да, Татьяну Сергеевну я пользовала. Отлично помню. Кстати, браслет хорош.

Казак дипломатично промолчал. По его мнению, подарок мог быть и подороже. Хотя…

— Вот объясни мне, Марья Захаровна, как это ты камни по себе оцениваешь?

Мариэла ответила так, как собеседник и предполагал.

— Тихон Андропович, для всяких специализаций есть свои кристаллы. Ну, правда, бывают универсальные…

— Так и расскажи.

— Не успею, рассказ будет длинным. Мы дойдем до госпиталя раньше.

Казак беспечно махнул рукой:

— Ничего не значит. Можешь завтра продолжить.

— Ну, будь по-твоему. Значит, так: энергополя любой специализации…

У Неболтая от природы была очень хорошая память, а обучение пластунов включало в себя ее тренировки. Поэтому казак не просто слушал, а запоминал.

Конечно же, Мариэла оказалась права: обучение потребовало, чтобы великовозрастный ученик сопровождал наставницу каждодневно (утром и вечером). До поры это было возможно: хорунжий был не столь занят на Камчатском люнете.

Образование пары почему-то привлекает внимание окружающих. Эти двое исключения не составили.

— Гляжу, Тихон, ты вокруг Марьи Захаровны круги нарезаешь. Велик ли успех?

— Как поглядеть на нее, так вроде ты еще без побед.

— А чего ж, и победа будет. Ты, Тихон, собой видный, наградами не обижен, уважение имеешь; в чине, опять же. А она — девка телом не особо круглая, хотя умна, тут не спорю. Так что тебе и поводья в руки.

Неболтай явно был не в духе, что и сказалось в словах:

— Да как вам не понять! Я, может, и посвататься хочу. Да только кус велик, не подавиться бы.

— Посвататься — это дело, — одобрил ротмистр Левашов, — однако ж, мыслю, тут сваха нужна. Без нее никак.

И дискуссия пошла в галоп.

— А веры она какой?

— Аль не слышал? В Михайловской ее видели, с отцом Александром беседовала.

— Разговоры — оно хорошо, но крест святой — все же иное. Крещеная она, вопрос?

— Да хоть и нет. Покреститься — дело недолгое.

— А кто ее родители? Хочу сказать: какого роду-племени?

— Точно не казацкого, чем хошь поклянусь. Твой-то батя, Андроп Анисимыч, благословит ли?

— Он верным делом противиться не станет, а вот его Анфиса — та с этакой невесткой… того… она моя тетка, уж я ее знаю…

Хорунжий слушал в четверть уха. В голове у него вертелся целый клубок мыслей, и не все были умными.

У капитана Риммера, в свою очередь, нарисовались дела. Сходив «на вольную охоту» (так это дело именовал лейтенант Мешков) целых три раза, он со всей вежливостью поблагодарил командира «Морского дракона», восхвалил обученность экипажа вообще и тактические умения офицеров в частности — и засел за отчет. Этот труд, состоявший не только из текста, но и схем расположения всех участников сражений, в скором времени отправился через портал.

В один из вечеров весь офицерский состав пароходофрегата «Херсонес» во главе с капитан-лейтенантом Рудневым получил вызов к адмиралу Нахимову. Старший помощник лейтенант Медведев не ждал от предстоящего разговора ничего хорошего, будучи твердо убежден, что начальство всегда найдет, к чему придраться. Сам командир и другие офицеры были настроены более оптимистично, тем более, что Руднев неоднократно подавал рапорты с просьбой отпустить пароходофрегат в бой.

В кабинете уже присутствовал знакомый всем присутствующим: командир загадочного и необыкновенно удачливого «Морского дракона». Почему-то при появлении офицеров с «Херсонеса» капитан второго ранга глянул себе в ладонь, как будто там были часы.

— Прошу садиться, — начал Нахимов. — Господа, все вы, вероятно, наслышаны об успехах корабля под командою присутствующего здесь Владимира Николаевича…

Семаков слегка наклонил голову.

— …и было принято решение: дать возможность вашему кораблю присоединиться к «Морскому дракону». Господин капитан второго ранга, опишите ваш прожект.

— Господа, — уверенно начал второй в чине из присутствующих, — для придания «Херсонесу» больших возможностей предлагается следующее: установить двигатели, аналогичные тем, что уже имеются на «Морском драконе»…

Стармех «Херсонеса» чуть заметно шевельнулся.

— …полностью избавиться от угля, колес и вообще всего, что можно без усилий разобрать и демонтировать; убрать весь рангоут и такелаж, включая сюда мачты и бушприт, также установить гранатометы, о которых вы, господа, вероятно, уже наслышаны, и которые по возможностям сильно отличаются от обычных орудий. Весьма сильно. На все про все сроку три недели. И, что самое важное, всем вам, господа, а равно нижним чинам предстоит обучение.

Последняя фраза вызвала не только шевеление, но и вопрос:

— Владимир Николаевич, вы в самом деле думаете, что здесь присутствующие настолько невежественны, что нуждаются в обучении?

Семаков притворился, что подыскивает ответ. Его хитрый расчет оправдался. На вопрос ответил сам адмирал:

— Господа офицеры, если кто-то из вас не желает учиться, пусть подает рапорт о списании на берег. Я подпишу.