Глава шестая:
Вам не повезло, я не такой, как все…

Автобус ехал в порт. Футболисты с недоумением разглядывали в окнах приближающиеся старое здание судоремонтного завода, Цемесскую бухту, изрезанную сухогрузными и наливными причалами, серыми параллелями, врезающимися в прибрежную толщу воды.

Бухта, кстати, красивая. Столешников сам частенько оказывался неподалеку просто полюбоваться ею. Зеленью невысоких горушек с обеих сторон, лазурно-прозрачной водой, мягко светящим солнцем, скачущим по гладким камням-голышам дна, длинной красивой набережной, утопающей в кустах и деревьях. Красиво, что сказать, но даже ему все вокруг казалось знакомым.

– Выгружаемся, мальчики, – Столешников ходил по пирсу, пиная мусор, – не стесняемся, вперед-вперед.

Игроки сгрудились в кучу, оглядываясь и не понимая: зачем?

Столешников, собранный, злой как черт, остановился рядом. Кивнул на огромные резиновые бобины портовых кранцев, лежащих поодаль.

– Значит так… раз не нравится играть в мяч, я вам другую игру нашел… Все видят?

И для наглядности пнул одного великана тяжелого машиностроения ногой. Возможно, что и легкого, вот только в глазах Рафа с Петровским читалось одно и то же простое русское выражение…

Столешников, дождавшись, пока все осознают, что они видят перед собой, продолжил:

– Тренировочное задание на сегодня: берем вон ту, ту и… наверное, эту мандулу… и катим ее вот до тех контейнеров, затем обратно. И так повторяем, пока не скажу «Хватит».

– И… что мы таким способом тренируем? – Масяня смотрел волком.

– Дух и выносливость. А также приобретаем необходимые навыки для жизни после того, как вас вышибут из клуба.

Толпа загудела, зашевелилась, даже как-то сплотилась. Движимые общим негодованием, безбожно матерясь, они сейчас походили на команду даже больше, чем недавно на поле… Столешникову определенно нравилась собственная идея.

Петровский, все еще не веря своим глазам, кивнул на кранец:

– Вы серьезно?

Смотри-ка, еще не верят. Нет, он сюда сам приперся и их приволок только чтобы матюги послушать и попугать, что ли? Хорошо, попробуем еще раз, мягко, чтобы не травмировать тонкую душевную организацию таких трепетных созданий, как профессиональные игроки в футбол.

– Более чем. Договоренность с администрацией порта имеется, они настроены патриотично, против тренировки родной команды не возражают… Чего ждем, мужчины? Вперед, вперед!

Первым обреченно к кранцам поплелся Зуев. Никак решил катить?

– Куда ты поперся, овца?

Стабильность – признак мастерства. Игорь Масиков, злобно шипя, заставил неуверенного и молодого Зуева остановиться. Авторитет, как никак. На поле бы вот так себя вел.

Столешников молча ждал, когда прорвет всех и каждого. Когда, наконец, хоть кто-то вспомнит о главном. Ну?!

– Я лично не потащу!

О! Прямо Матросов перед амбразурой. Только случай не тот, да и ты, дружок, ни хрена не герой войны. Ты просто Петровский со своими жалобами директору Смолину. Ну, заканчивай спич!

– Штрафуйте, проблем нет!

Молодец, Петровский, не подвел. Жахнул, как Джерард по воротам в две тысячи десятом. Только Джерарду не засчитали гол из-за судейской ошибки и отсутствия видеоповторов, а у тебя случай другой. Точно тебе говорю.

Штрафовать? Это ты, родной, чересчур умным себя считаешь, как полстраны, что-то там слышавшей о КЗОТе, да… Только вот у нас Трудовой кодекс. И индивидуальные трудовые договоры. Хорошо… вопрос услышан, ответ за знатоками.

В любом споре вести себя можно по-разному. Наезжать, запугивая оппонента страшными рожами и дрожащими ноздрями. Выводить из себя едкой иронией, пробирающей почище прямых оскорблений. Истерить, разрывая на себе рубаху. Способы разные есть, каждому свое. Только вот, когда напротив тебя толпа озлобленных и, если по чесноку, затюканных тобой футболистов, вести себя стоит иначе. Спокойно. Ровно. И аргументированно.

Шепот страха – громче крика радости. Не орем. Помним: точные формулировки – оружие.

Столешников дождался, пока все успокоятся и перестанут галдеть, как стая чаек над дохлой рыбой.

– Нет, друг дорогой. Тут штрафом не отделаешься. Тут уже саботаж решения тренера. Вы договор подписывали? Пункт три-один-три: работник обязан участвовать в учебно-тренировочных и иных мероприятиях по указанию лица назначенного работодателем главным тренером… Ключевые слова, товарищ игрок, тут: «иных мероприятиях» и «обязан».

На пирсе воцарилась мертвая тишина. Столешникову казалось, было слышно, как крутятся винтики в голове у каждого. Молодцы, продолжаем:

– В случае несоблюдения указанных требований, контракт подлежит расторжению с последующей выплатой компенсации клубу в размере трех средних окладов работника… Все вспомнили пункт?! Тут я решаю – как вам тренироваться. Не нравится… Вылетите из клуба по уши в долгах и с волчьим билетом.

Ситуация менялась пропорционально средней скорости мыслительного процесса игрока футбольной команды. И так же пропорционально нарастала агрессия. И в какой-то момент Столешников посмотрел в лица двадцати доведенных до бешенства молодых мужиков, которым разом стало наплевать на Трудовой кодекс. Семеро одного, как известно, не бьют, но двадцать, как известно, не семеро. Им плевать на твое желание добиться вместе с ними чего-то стоящего, им давно наплевать на проигранные матчи, на место ФНЛ, на твои и свои чертовы амбиции. Они свои похоронили уже давно, а сейчас хоронят и твои тоже.

Масяня, плечом свернув с дороги Додина, шагнул к нему первым. Ну давай, Юра…

– Почему сразу не сказал?! – Лариса ударила по рулю. – Семен?!

Смолин не ответил, напуганный резким торможением.

Машина летела от самого пустого стадиона и до порта. Наплевав на гудки, сигналы светофора и совершенно оторопевших гайцов, пивших кофе на обочине и до этого момента откровенно скучавших. Пыль стояла столбом. Пару раз пришлось уходить на обочину, объезжая сельский школьный автобус и его длинных серебристых родственников, битком набитых туристами, которые ехали то ли в Анапу, то ли в Абрау-Дюрсо. На скорости Лариса не разобрала надпись на боковом стекле.

Меньше всего сейчас Лару волновали конечные остановки всех этих, без сомнения, милых и нужных краю людей, приезжавших позагорать пару недель за год. А вот геолокация Столешникова и команды, алой тревожной кнопкой горевшая в ее голове в районе порта, волновала очень сильно.

И…

Увидев творящееся на пирсе, Семен преувеличенно охнул и, испугавшись, что услышат, спрятался за спиной у Лары.

– Ларис, ну надо что-то делать… Он там совсем… Нельзя так с людьми!

Увидев их, Масиков махнул в сторону тренера и покрутил пальцем у виска. Судя по всему, капитан тоже думал, что с людьми нельзя так.

А «люди», кто нормальный, кто багровый, катили кранцы. Один туда, один сюда. Тяжеленные резиновые бобины ухали, переворачиваясь. Солнце жарило хуже некуда. А команда работала.

Столешников, прохаживающийся с секундомером и следя за какими-то сумасшедшими и лично придуманными нормативами, выглядел отчасти довольным. Отчасти. Ларису с Семеном увидел, посмотрев, кому была адресована пантомима его капитана, помахал, прошел чуть ближе, стараясь перекричать шумное усталое уханье и тяжелый, почти самолетный гул катящихся страшилищ.

– Что-то сказать хотели, Лариса Владимировна?

Лариса внимательно посмотрела на своего тренера, на игроков, похожих на трудяг-муравьев, катящих груз по только им известному назначению и маршруту. Она еще раз взглянула на Юру и усмехнулась.

Поправила расстегнувшийся в спешке пиджак, достала совсем забытые очки и кивнула в ответ:

– Продолжайте.

И пошла назад к машине.

Команда безнадежно вздохнула, услышав слова своего президента. Столешников похлопал ближайшего по плечу, мол, работай-работай, дружок! Смолин развел руками в ответ на вытянувшееся лицо Масяни и побежал следом, суетясь за спиной Ларисы и безуспешно пытаясь привлечь внимание:

– В смысле, продолжайте? Как продолжайте? А люди?!

Столешников улыбнулся, понимающе посмотрел на хмурого Масикова и подмигнул:

– Ну что встали, девочки? Работаем! Кранцы сами не покатятся. Дружнее поднажали и вперед!

Из автобуса, наконец-то прикатившего на стадион, вываливались как могли. Кто-то сразу потопал в раздевалку, кто-то сел тут же, на беговой, тяжело дышал, добитый накатившей волной усталости, кто-то просто стоял, глядя куда-то вперед, в никуда. Распаренная измочаленная кучка мужчин, у которых не осталось сил даже на злость.

Брагин, остановившись у бровки, смотрел на детскую тренировку. Пацаны с мячом не носились, тянулись, кто-то кувыркался, кто-то отрабатывал приставной, парочка, явно следуя установкам, старательно бегала спиной назад. Мячи лежали отдельно, не особо новые, но с совершенно чистыми боками. Сегодня к ним не прикасались.

Марокканец, улыбаясь, все пялился на мальчишек. Столешников, поравнявшись с ним, окликнул:

– Чего встал? В детскую лигу уже не возьмут.

Вратарь, обернувшись к нему, обиженно моргнул темными глазами. Кивнул на одного, тщательно работавшего над растяжкой:

– Пацан у меня там… Яр!

Мальчишка прервался, кивнул отцу. Тот показал на часы, ткнул на подтрибунное.

– После тренировки там жду.

Ярослав, сосредоточенный, махнул головой, не глядя. Работал пацан, работал над собой, пыхтя от натуги и явно хотел стать Роналду. Ну, или Месси. И вряд ли думал про отца…

А это, Юра, тоже твой косяк, что мальчишка без перчаток на тренировке. Гордился бы отцовскими «сейвами», сам захотел бы в рамку встать. Данные есть. Черт, некрасиво как вышло с Марроканцем. Хоть извиняйся…

Только поздно, ушел вратарь.

Ладно… Тоже пора уходить.

За спиной вдруг загалдели, не очень громко, но заметно. Мальчишки увидели «звезду».

Столешников развернулся, улыбнувшись знаменитой своей улыбкой. Неброской, не американской во все зубы, а той самой… В общем, все как надо. Пацанва, подтянувшись к мячам, стояла кучкой, смотрела во все глаза. А то, сам Столешников, кумир и все такое.

Мяч совсем рядом, удержаться тяжело. Юра подкидывает его и красивым ударом навешивает Ярославу. Тот по началу увернулся, растерянно глядя на товарищей, но все-таки не выдержал, побежал за мячом. «Вернул» Столешникову тоже красиво.

– Неплохо!

Юра показал пацану большой палец.

Мальчуган пожал плечами и робко улыбнулся. Дети такие дети, что с них взять.

– У вас что, обормоты, с ушами проблемы? – раздалось откуда-то со стороны. – Не трогать мяч!

Это кто у нас тут такой строгий? Столешников прищурился, отыскивая незамеченного раньше Бергера. Нашел у трибуны на стульчике – в телефоне ковыряется. Нормально…

– А там что, в телефоне интереснее?

Бергер насмешливый тон проигнорировал и головы от телефона не оторвал:

– Они наказаны. Сегодня без мяча тренируются.

Действительно, хороший же метод.

Наказаны? Футболисты, желающие играть? Не, не пойдет, с ним точно так не пойдет. Где тут мяч?

Столешников подхватил мяч и повернулся к полю.

– Здорова, ребят. Давайте побегаем немного. А то у вас тут мяч трогать нельзя, как вы в футбол-то играть собрались?

Юра слышал, как за спиной скрипнул стул Бергера, но не обернулся. Ребята вопрошающе смотрели мимо него на своего тренера. Ждали разрешения. Но за спиной не раздалось ни звука. Да наплевать!

Столешникова понесло, закрутило собственным раздражением, выплескивающимся наружу. Ему сейчас нужен был конфликт, и он старательно к нему шел.

Эй, пацан, курносый, лови пас. Ну?!

Мальчишка даже не сдвинулся с места, лишь дернулся, когда мяч, прокатившись у самой ноги, ударился в щиток. Так и остался стоять, растерянно, то ли опустив, то ли до конца не подняв руки.

– Чего встали-то? Играем! Я разрешаю…

Столешников озадаченно делает еще один пас. Но и второй мальчишка остается неподвижен.

Третий мяч. Лови, Яр!

Результат остался прежним. Дети стояли, напряженно косились сразу на двух тренеров, где один свой, а второй – настоящая звезда. Блин…

Победил «свой». Негромко, жестко:

– Забрали мяч…

Первым шагнул тот, светлый. Яр потянулся за ним, остальные сделали по шагу…

– Забрали, сказал! Бегом!

Столешников прижал последний мяч к газону, понимая, что сейчас…

На него налетела стая. Молодая, невысокая, легкая стая, отправленная на охоту вожаком. Столешников попробовал прижать мяч сильнее, вывести в поле, отбежать…

Как упал, сам не понял.

– Ладно-ладно, все-все, победили. Молодцы. Повезло, ребят! Хороший тренер у вас!

Во дают…

«Хороший» тренер вышел на газон.

– Построились!

Долго ждать пришлось? Нет. Столешников, сидя на газоне, только качал головой. Вот так команды тренера выполняются, только так. Он сам таким же был, в рот тренеру смотрел, слова против не говорил.

Дерьмо…

Бергер подошел к нему и, заслонив Столешникова от взгляда детей широкой спиной, хлестким, только им двоим слышным шепотом сказал:

– Мое время здесь с часу до трех. В следующий раз проходи мимо.

И неожиданно этот смешной полный мужик, при взрослых матерящийся через слово и ощутимо пахнувший вчерашней «бутылочкой пивка» перед телевизором, заставил Столешникова почувствовать себя зарвавшимся малолеткой, только что аккуратно и без лишних слов поставленным на место. И еще он почувствовал, что это именно то, что сегодня ему было необходимо.

Столешников спустился вниз. Встал у раздевалки, слушая игроков.

Урок, полученный от Бергера, еще жег изнутри.

О, вот и его орлы.

Столешников кивнул выходящему Масяне:

– Пойдем, поговорим.

Остальные, кто прощаясь, кто нет, прошли мимо. Понятно, Раф Масикова дождется. Да и ладно. Разговор назрел давно. Надо было раньше поговорить, люди же взрослые.

– Давай договоримся сразу. Хамства и халтуры я терпеть не буду. Я не буду требовать от вас, чтобы вы играли, как Месси или Роналду, но я буду требовать от вас, чтобы вы играли на пределе своих, пусть даже скромных, возможностей. Чтобы самим потом стыдно не было.

Масяня посмотрел на него удивленно. Как на психа. Ответил жестко, с такой же, как у Столешникова, внутренней злостью, наконец-то выплеснувшейся:

– А зачем? Нет, это все очень красиво звучит, но по жизни будет так: хорошо мы играем, плохо – это вообще на хрен никому не интересно. Нам зарплаты не поднимут и премии не выплатят.

Снова-здорово, опять речь только про деньги. Да чего же все вокруг них-то вертится? Вроде бы понятно, но он же игрок, или как?

– Скажи, а кроме зарплат и премий, есть еще какие-то интересы? Ну, допустим, в премьерку выйти? Не думал?!

Думал, думал же ты, Игорь…

Столешников знал все эти мысли и мечты: он сам такой был. Любой, выходя на поле, хочет играть на чемпионате мира. Или в Лиге чемпионов хотя бы. А как туда попадают? А как там играют? Хотел ты, Масяня, играть в премьерке, всю свою жизнь хотел!

…может, и сейчас хочешь. Только в себя давно не веришь.

Масяня смотрел в сторону, сглотнул, прежде чем ответить:

– Какая премьерка? Вы сами подумайте! Старые мы для нее, нас там молодежь задушит!!! У нас Свирид хрустальный, ткни – сломается! А у Зорика кресты постоянно на разрыв! Травма на травме… Сами же знаете!

Столешников молча слушал, как Масиков набирает обороты:

– У нас полкоманды в лазарете постоянно лежит. Семьи у всех. Жить надо. Все ж понимают, что мы последний сезон в ФНЛ, а потом назад в болото, откуда вылезли. И вы точно не потянете…

Столешников сильнее сжал челюсти. Правду говорил его капитан? Да, в чем-то правду. Здесь и сейчас так оно и есть. И больше пока никак не получается, но если…

Масяня успокоился. Выдохнул, не дал сказать:

– Может, договоримся?

Вот так, значит? Договоримся?

Столешников лопатками прижался к стене, проглотив все правильные слова, которые собирался сказать капитану. Нужны они такому вот Игорю Масикову, талантливому, грамотному, умелому игроку?

Такому, как сейчас, не нужны. А что он предложит тренеру, и так понятно…

Столешников кивнул, разрешил сказать. Черт с ней, с гордостью, и не так ноги вытирали.

– Все же понимают, почему вы здесь. Отсидитесь и уедете. Давайте так. Мы вас не сливаем, а вы нам не мешайте просто жить…

Масяня ушел уже давно. А Столешников все сидел в раздевалке. Смотрел на стену, пытаясь рассмотреть там что-то важное. Но стена – не табло, ничего важного она не показывала. Да и если бы показала, счет пока однозначно был не в его пользу.