Глава семнадцатая:
А удача – награда за…
Они выиграли. Они вышли в финал Кубка. Кубка России, прямо в гости к его родному «Спартаку». Можно отдохнуть?
Нет.
– Так, мужчины, – Столешников стоял с мячом в кругу ребят, – все молодцы, красавцы и просто герои. Так, кому хочется еще раз порцию позитива, можете похлопать сами себе. И вернуться сюда. Мы тут все вместе думаем о расстановке на игру. Объяснять никому не нужно, что нас ждет?
Оказалось, что никому.
– Отлично… – Столешников довольно кивнул. – А раз так, то…
– Мэр, – буркнул Витя, – прется.
Так… И зачем?
Владимир Анатольевич шел не один. Рядом, с совершенно независимым видом, двигались два явных азиата.
– Инвесторы, с Китая, – шепнул Раф, рассматривая шнуровку, – он с ними уже пару дней носится.
Откуда Рафаэль Хамитжанов мог знать про сроки приезда деловых партнеров мэра из Юго-Восточной Азии, Столешников не задумывался. Когда татарин родился – еврей заплакал, не зря же говорят.
Мэр совершенно очевидно направлялся к команде. И это Столешникову очень не нравилось. Совсем. А учитывая вчерашний разговор с…
– Пойдемте сюда. Сейчас я вас познакомлю с нашими героями! Вот они, победители… – Владимир Анатольевич остановился рядом с Масяней. – Э-э-э, как тебя?
– Масяня… а-а-а… Масиков, Игорь Масиков.
– Ну что ж, запомню. Отличный мяч на игре был, отличный! – Владимир Анатольевич улыбался, так добро, что Столешников немедленно заподозрил подставу. – Очень красивый мяч на игре был. Очень! Если так будете играть, я за сезон спокоен…
Мэр опять повернулся к Масяне, положил ему руку на плечо и, дружески похлопав, вернулся к китайцам:
– Не Пеле, конечно, но тоже очень даже. А чем мы хуже Бразилии? Нечем, верно?!
Все смеются, кто довольно, кто недоуменно, Масяня застыл неподвижно. Обидно? Обидно, Игорь, но ничего, промолчи, не лезь в бутылку. Злится Владимир Анатольевич, но не на тебя. Ему тренер твой, как кость в горле. Если б мог, давно бы перегрыз и выплюнул. Ну вот, накаркал: теперь очередь тренера.
В этот момент мэр очень натурально сделал вид, что только сейчас обнаружил Столешникова.
– А… Дорогой мой… Вот хотел как раз гостям нашу гордость показать. Что нам на стадион смотреть?
Действительно, что тут смотреть? Газон, сиденья, козырьки, даже табло есть. Что из этого китайцы не видели. Они во всей Европе лучших игроков покупают. Что тебе стадион, да? Плевать, что тут люди ТВОЕГО города болеют за ТВОЙ футбольный клуб, радуются, плачут… Что тебе стадион?
– Полянка и полянка. Главное – люди!
Как мастерски акцент сделан, по нему, наверное, актерское мастерство изучать можно. Даже скучающий Зуев обернулся, слушает, улыбается, верит в хорошее и доброе, сказанное таким важным человеком.
И чего ждать?
Их глаза встретились. Серые мэра и карие Столешникова. По глазам читать сложно, но Столешников вдруг увидел четкое: раздавлю. Ну, попробуй… эти парни вокруг его, они ему верят, они…
Играя с мастером, помни, что у него в рукаве всегда есть козырь. Хороший мастер всегда немножечко шулер.
– Кстати, поздравляю со «Спартаком», Юр! Народная команда. Понимаю, долго ждал приглашения… Всем надо расти. Только ты не думай, никто тут на тебя не в обиде…
Никто? Сволочь ты, Владимир Анатольевич, серьезная сволочь. Зачем вот так, даже если знаешь? Разве они такого заслуживают, они, поверившие в себя вместе с ним, Столешниковым, выброшенным на обочину? Зачем?
Масяня вскинулся, обжег взглядом, отвернулся. Сложно читать в глазах? А сколько у него сейчас читалось и сразу? Обида, боль, злость и… усталое понимание.
И что еще ты приготовил? Контрольный в голову? Так не тяни, давай покончим со все разом…
Разговор без слов оказался понятен обоим. Улыбка мэра, отеческая и довольная, говорила сама за себя. Добил, раскатал в лепешку, унизил и далее, по списку…
– А если опять что не заладится – как говорится, милости просим!
И развернулся, не прощаясь с не интересными ему парнями в бутсах и гетрах, растерянно стоящими посреди вытоптанного за сезон газона.
– Ну что, не будем мешать товарищам, пусть играют.
Столешников долго провожал их взглядом. Смотрел, не желая оборачиваться, знал, они все уже собрались за спиной, ждут, хотят услышать правду.
А правда в том, что он их кинул. Развел, завел и кинул. И объясняй, не объясняй себе причины и следствия, лучше не станет. Рад Столешников, что именно так сложились обстоятельства? Вроде бы да… да «бы» мешает.
Ладно… Разговора не избежать, и лучше не откладывать.
Смотрят. Все до единого, смотрят только на него. Такие разные они все, большинство моложе, есть почти ровесники, пара человек даже родились раньше… а смотрят одинаково. Как на старшего брата, которому верили, за которым шли, а он… а он взял и предал.
Позади тяжело переваливался подошедший Бергер.
А не выдержал его самый тонко душевно настроенный игрок. Зуев.
– Чего? Реально в «Спартак» возвращаетесь? А… Когда?
– Караганда! – рявкнул умница Бергер. – Чего встали, мандалаи, тренировка окончена, что ли? Чего стоим, давайте в аквариум, бегом… марш!
Масяня что-то хотел сказать, но… хорошо, не сплюнул, просто махнул рукой. И побежал за остальными.
Бергер провожал их взглядом, отвернувшись от Столешникова. И хорошо. Сейчас Юре не хотелось бы узнать, что этот, один из немногих уважаемых им людей, о нем думал.
Столешников не попрощался. Не за чем.
Лариса прокручивала игру за игрой. Ускоряла, без звука, лишь иногда останавливая изображение. Системы, на первый взгляд, никакой: вот падает Балкон, срубленный двумя защитниками, вот камера прямо на Ярославе, Брагинском пацаненке, что теперь всегда у скамейки запасных, вот Бергер, топорща отросшие усы, ругается на Додина, чуть ли не пинком отправляя за мячом, вот… вот Столешников на том самом матче сидит статуей на трибуне, лицо рубленое, жесткое и чужое.
Привезла волшебника на свою голову. Он ее и вскружил, и не только ей. Ладно сама Лара, чего в жизни не случалось, все сможет пережить. Как там говорится? Все, что не убивает, делает нас сильнее? Она жива, остальное поправимо. Город жалко, ребят ее жалко, только-только поверивших в себя, почувствовавших вкус победы… Варю. Даже Варю, вдруг нашедшую свое счастье, тоже жалко.
Не понимает тренер Столешников, с высоты своего полета, простых вещей: люди – существа хрупкие. Сломав, их очень сложно починить обратно.
Легок на помине, дверь пинком в сторону, глаза злые.
– Можешь мне ничего не объяснять… – Лариса кивнула на стул. Столешников не сел, оперся о столешницу, нависая над ней.
Про «Спартак» она узнала часа два назад, когда оттуда позвонили. Да-да, конечно, мешать не станем, контрактом не попрекнем, Юрий Валерьевич и так многое сделал, мы все понимаем… да-да, все прекрасно, можете не извиняться, бизнес есть бизнес.
Она два часа сидит тут в ступоре. Два часа пытается ответить на непростой вопрос: как? Как ей быть дальше? А он злится. Чего ты злишься, Юра?
– А я извиняться не собираюсь!
Это заметно. Когда хотят извиниться, вот так не заходят. Да она и не ждет. Чего ж ты злишься, Юра? На себя?
А так и есть. Позвали тебя к «мясным», езжай, там же хорошо, престижно, доходно. Но, на самом деле, ты сам этого не хочешь, совсем не хочешь, вот и срываешь на других свою злость. Гордость бы тебе в жопу запихать, Юрий Валерич, взять и сказать: попроси меня остаться!
И ведь попросила бы, попросила, хотя так неправильно. Какой он был меньше полугода назад? Дерганный, злой, не верящий ни Богу, ни черту, никому. И в него никто не верил, списали по полной программе.
Только она и поверила. И ей сейчас унижаться? Нет!
– Кто бы сомневался, – Лариса тоже встала.
Спокойно, держи себя в руках. Нельзя ему показывать…
Столешников выпрямился, смотрел ей в глаза.
– С самого начала правила игры обговорили. Ты меня вообще не предупредила. Пленную команду в зубы – и вперед! Я тебе сказал: смогу вернуться, вернусь. Какие ко мне вопросы?
Да нет вопросов вообще. Как тогда, после первой его игры, здесь, в ее кабинете, все обговорили, так их и нет.
– Лар, главный тренер главной команды страны! Кто бы отказался?
Она смогла сдержаться. Не сказать, что он мог бы. Мог бы. Ради ребят, ради Бергера, ради нее, ради того чуда, которое они все вместе сотворили… Ради себя, наконец.
– Ты кому это сейчас доказываешь? Мне это не нужно все. У меня к тренеру Столешникову претензий никаких.
– А какие могут быть претензии? Клуб дал результат. Мы в финале Кубка! Вы же этого хотели? Я для этого сюда приехал. Вопрос решен!
Решен, решен…
Тихо, тихо, Лара… Сядь, мысли собери, себя собери, терпи, терпи…
Столешников обошел стол, оказался рядом. Стоял, нависая над ней, не понимая простой вещи: так можно себя вести только с очень близкими людьми, с друзьями или… только с ними. Неужели тебе непонятно, Юра? Твое место не там! Столица, лучший клуб, лучшие игроки, еврокубки, Господи!!! Да не…
– Лара, ты чего молчишь?
Ой, дурак… какой же ты дурак, Столешников.
Все.
Не смогла.
Слезы вроде бы это хорошо. Нервы расслабляются, выходит с ними ненужное, только почему же так стыдно?
– Лара…
– Выйди…
– Что?
Тихо. Зубы сожми, кулаки тоже, так, сейчас… Сейчас отпустит, и ничего она ему не скажет. Кроме…
– Пошел вон!
Ушел?
Хорошо. Теперь можно побыть собой.
Слезы – это хорошо.
Столешников ждал Варю возле дома. Высматривал и Дашку, хотел поговорить, но не увидел. Звонить не решился: все знают, она тоже. Странно это – думаешь, если увидишь раньше, чем услышишь по телефону, получится как-то лучше. Глупости, так не бывает.
Варя появилась вовремя. Глядела в землю, тихая, вся какая-то потемневшая…
Он вышел, позвал. Ну вот, посмотрела. Когда кого-то любишь, неважно как: как возлюбленного, друга, брата, свата – все равно, улыбаешься. В последнее время Варя часто улыбалась, когда видела его, Юру Столешникова. А сейчас – только взгляд.
– Привет!
– Привет…
– Можем поговорить?
Она кивнула. Села в машину, смотрела вперед.
– Что, сказали уже?
Говорить ничего не надо, и так все ясно. И Даша точно знает…
– Мы работаем вместе. Когда едешь?
Когда… то ли скоро, то ли через вечность.
– Ну еще месяц здесь. Пока Бергеру командование не передам.
– Поздравляю. У тебя все получится.
Да нет, Варя, тут ты ошибаешься. Дальше – вместе.
– У нас. Ты со мной едешь.
Наконец-то… наконец-то посмотрела в глаза. Удивленно, обиженно, нет… разочарованно.
– Это ты решил?!
Это он решил? Ему казалось, что нет. Все же было понятно… до этого момента: дальше – вместе. Или…? Или это только он так решил?
– Ты здесь сделал такое… Такое… Я не знаю даже, как это назвать…
Столешников молчал. Он-то знал. Не его слова, пусть услышанные однажды. Это братство.
– В общем, что-то, что нельзя бросать ради команды получше, Юра…
Вы сговорились все, что ли?! Да чего ж так душу-то рвете!
– Варь, я никого не бросаю. Команда играет, все работает. Это работа. Должен быть результат, правильно? Результат есть. Едем дальше!
Она снова отвернулась и… всхлипнула, что ли?
– Может, ты и прав. Не знаю. Я не тренер, я врач…
А он…
– А я тренер!
Прямо герой, как сказал… А давно ли ты тренер? Ты сезон бы отыграл с ними, Юра, что ж ты сам себе иногда слабину даешь, любуешься собой…
– Хороший тренер хочет тренировать чемпионов. Юр… Я тебя понимаю. Правда. А вот врач хороший лечит тех, кто к нему приходит, и не мечтает о других больных. Ладно, я пойду. Пока…
Страшное оно, это слово «пока». Когда вот так. И не безразлично, и без надрыва, просто прощаясь.
Хорошо. Пока, так пока.
Бергер нашел его на трибуне. Как компас сюда привел, честное слово.
Пустой стадион – штука странная и интересная. Сидишь, никого нет, горит малое освещение, ни души, ветер гоняет забытый мусор, из зрителей – только птицы. Но ты все равно чувствуешь, как все здесь пропитано эмоциями, чьими-то сбывшимися надеждами, чьими-то похороненными мечтами…
Метеор! Метеор! Метеор!
Маладцы! Маладцы!
Шайбу! Шайбу! – да, такое тоже случалось…
– Не спится?
Бергер плюхнулся рядом, благоухая одеколоном. Хорошим каким-то: вереск, еще что-то. О как, не ожидал…
– Как они?
Понятно, что не спится. Сидел бы тут, что ли?
– В восторге, блин!
– Ну что… ты прав. Видишь, валю в Москву…
– Оно-то понятно…
Бергер привычно поскреб щетину.
– Юра… Вот ты где умный, а где-то вот…
Тук-тук-тук, по сиденьке. Ну, да, понятно, что не дятел. Хотя, как посмотреть…
– В смысле?
– Ты хоть понял, что сделал? У нас теперь команда есть. Человеческая. С игроками, которые хотят играть, и болельщиками, которые хотят болеть. Вот это было важно. И еще…
– Я это не один сделал.
Бергер отмахнулся, вдруг блеснув широкой, ощутимо не новой полоской обручального.
– Если б ты тогда не пришел, я б спился к хренам! А теперь…
И посмотрел на ни разу не виденное у него, старомодное, не тоненькое кольцо:
– Обратно зовут. Завтраки по утрам… завтраки, блин… И у тебя все будет, Юр. Может, не с нами. Но будет.
Да-а-а… будет. Столешников отвернулся, сверлил взглядом газон:
– Ты вообще помнишь, как офигительно быть игроком? Просто выходишь на поле и играешь… Вот тебе мяч, вот тебе ворота. И все. Можешь положить на чемпионаты, на Кубки. Вот эта конкретная игра важна… Выиграл – король. А сейчас…
Что ж все так сложно-то, а?!
– А сейчас… Я не понимаю.
Бергер хлопнул его по плечу.
– Я срочную в танковых служил. Знаешь, что самое главное в танке?
– А?
– Самое главное в танке, Юра, не обосраться! Ну, бывай!
И еще раз, на прощание, хлопнул по плечу.
Действительно…
В его случае, как в танке.
А может, Столешников, ты уже обосрался и просто меняешь танк?
