Глава десятая:
И в беде, и в бою…
Перед входом в «Барабульку» он уже не раздумывал. Бергер, оказывается, был страшнее. Механика с его ребятками Столешников… смущался куда меньше.
Рыба на вывеске смотрела понимающе.
Внутри мало что поменялось. Разве что «План Ломоносова» сменила обычная рядовая попса.
Столешников, бегло оглядев постоянную публику, направился прямиком к бару. Фанаты, оторвавшись от местного «бархатного», уставились на него с тем же недоумением, что и в первый визит. Отлично, сразу привлек внимание целевой аудитории. Где тут у нас подключиться можно? Отсутствует камрад Механик? Не беда, он сам все сделает. Готовы, господа? Хорошо, тогда слушаем…
У «Црвены звезды» отличная группировка, которая не только в стычке отстоять честь команды может, но и другое. Это «другое» Столешников врубил на полную, чтобы все слышали, как сербы поют на матчах. С чувством, с гордостью, красиво, почти понятно для русского уха.
Парни внимательно слушали: кто – забыв про пиво, кто – потихоньку прихлебывая. Они явно не понимали смысл демарша этого странного столичного гастролера. Ладно команда, те контракт подписывали, вынуждены терпеть заскоки своего тренера. Но они-то что?
За спиной кто-то предупреждающе кашлянул. Натянуто, но вежливо. Выключая музыку и оборачиваясь, Столешников понимал, кого увидит. Надо же, не ошибся.
Мрачный, злой и точно не выспавшийся Механик смотрел на главного тренера «Метеора», как солдат на вошь. Мало того, что тот повадился шастать в его бар, – черт бы с этим – место публичное, таблички «тренерам и с тренерами нельзя» не весит. Но он еще и на его, Механика, личную территорию залез. Хозяйничает здесь, музыкой распоряжается.
Нет, этого точно нужно отсюда отваживать.
– Че надо?
– Сможете так?
Механик не понял:
– Так, это как?!
– Как «Звездаши», вот как сейчас играло.
– В смысле?
Когда тебя не хотят слушать, объяснять тяжело. Но надо.
– Да без смысла, петь сможете так?!
Механик чуть отодвинулся. Поменял дислокацию на более удобную.
– Ты чего тут хозяйничаешь, не у себя дома.
Это точно… Раньше Столешников бы просто ушел. Но не сейчас.
– Зато ВЫ – у себя. Это ваш стадион. Это ваша команда. И что вы делаете в этом доме? Срете в каждом углу? Так мы и играем, как вы болеете. Вы подумайте, что вы несете с трибун? Что вы там за пургу воете?!
Столешников оглянулся на остальных фанатов, побросавших свои столы и толпой сгрудившихся поближе к барной стойке. Ударная сила, если че…
– Руки в масле, жопа в мыле, мы работаем на ЗИЛе! Так?
Молчат, молчат… правду им Столешников выкладывает, а правда, мать ее, не всегда приятная.
– Нет, главное, сидит какой-то талантище, все это выдумывает, мозг морщит. А потом такие, как вы, ходите, в тетрадочку это переписываете, учите наизусть, друг другу передаете, в сеть выкладываете. Гордитесь собой?
Гордятся, понятное дело. Поэтому и смотрят на него так, как будто он в душу каждому наплевал.
– Может, на всю страну покажут, как мы тут можем? Тебе сколько лет? Ты для кого все это орешь?
Сухой высокий парняга, лет двадцати пяти, буркнул в ответ:
– А че, молча стоять?
– Пойте! Пойте, мужчины, не смущайтесь. Весь мир так делает…
Что, петь – это не про нас? Мы, типа, суровые и отмороженные хулзы с Новоросса? Столешников оглядел их внимательнее. Так не особо же и хулзы, и «правых» вроде среди них нет, если уж разбираться. Моду поддерживают, стригутся, одеваются… не все, конечно. Юра покосился на неопрятную бороду Механика. Да какая, на фиг, разница? Хулзы, что, не люди, чувств нет?
– Играйте, пойте, дудки, барабаны! Оденьтесь так, чтоб с МКС увидели! Поддерживайте нас! Иначе… Иначе вот это все…
Юра широким жестом обвел периметр зала и слегка офигевших его постояльцев, старые плакаты на стенах, еще со времен Союза… «Зенит» – «Метеор», 43-й чемпионат СССР… фото из девяностых, где улыбающаяся команда «бело-голубых» черно-белая… гитару с незабвенным ликом Че…
– Иначе все это вообще смысла не имеет!
Механик снова кашлянул. Теперь вроде бы без издевки.
– То есть мы начнем петь, а вы начнете выигрывать?
– Мы, может, нет. А вот вы точно начнете выигрывать!
За спиной молчали. Тяжело молчали, но думали громко – слышно, как мозги скрипят. Столешников почти лег на стойку, глядя на главного:
– Это ваша команда и это ваш дом. Между нами… В чемпионате уже много игр упущено. Нам там мало что светит. А вот в Кубке еще пять матчей осталось. Может, возьмем его, а? Вы с нами?!
Кто-то за спиной назвал Столешникова дебилом. Кому-то тут же прописали, но так, по-свойски, чтоб просто заткнулся. А кто-то вдруг вспомнил, что брат у него на трубе играть может, ну, мелкий, двоюродный.
Механик отодвинулся в тень. Только борода дрогнула. И тут Столешников точно не ошибался, бородатый там улыбался, без издевки, без сарказма над ним, приехавшим москвичом. А как будто вспомнив давно вроде похороненную детскую мечту. Чтобы как в Бразилии, чтобы красиво…
Следующим утром Столешников начал тренировочный день первым. Хочешь что-то поменять? Начни с себя. Например, с нормальной разминки.
Раз-два-три, обводка, раз-два-три, обводка… Тяжело… Фу-у-у… Работаем…
Ты умеешь играть? Ты играешь, сколько себя помнишь? Оно всегда в тебе и никогда, слышишь, никогда не уйдет. Если только сам не выгонишь, не замажешь ленью и весом, какими-то неважными через пару лет вещами… Играй, просто играй, это и есть жизнь.
Настоящая, измеряющая время ударами пульса, горячая от бега крови, соленая от пота, заливающего глаза. Это твоя жизнь, живи и делай ее такой, как хочешь ты.
Варю он заметил издалека. Она шла по полю, явно не гуляя или решив срезать напрямую… по газону. Она шла к нему. Вот такая удача… наверное.
– Привет!
Варя засмеялась.
– Привет! Ты меня спиной увидел?
Столешников помахал, дорабатывая. Остановился рядом с ней, запыхавшийся, мокрый и… очень довольный.
– Ты чего так рано?
Варя ткнула пальцем куда-то за спину.
– Дашу в школу отвозила. Ладно… Пойду медкарты заполнять…
И ведь пошла. Эй, Юра, не глупи. Она же тоже… жизнь.
– Да подождут твои медкарты. Кофе пойдем пить… – (оглянулась все-таки) – Я лучшее место в городе знаю.
Что такое? Что за сомнения на ясном лице женщины-врача? А-а-а…
– Трезвый. Честное слово.
Варя улыбнулась. И развернулась к выходу со стадиона. Отлично!
– Сколько ты в Новороссийске? И уже «лучшее место» нашел?
Столешников не ответил, не стоит портить сюрприз.
– Ты уверен? – Варя как-то не очень горела желанием выходить из машины. – Лучшее?
Сложно поверить, когда вместо центра или набережной, тебя везут на окраину, в промзону. А кафешка так и вовсе не достроенная. И при этом тебе уверенно или, вернее, самоуверенно обещают лучшее место.
– Лучшее, – Столешников довольно улыбнулся, рукой поприветствовав явно знакомого азербайджанца. Или армянина? Стыдно сказать, но Варя частенько их путала.
– Почему?
– Сейчас увидишь.
Кофе хозяин сделал и принес сам. Бережно поставил еще совсем новые чашки из «Икеи», отошел. Варя попробовала… попробовала еще… осторожно, чтобы не обидеть хозяина, поморщилась. Столешников понимающе улыбнулся в ответ. Амин, видно, был немного неправильный южанин и кофе варить не умел совсем.
– Странный выбор, если честно. Почему здесь?
Столешников состроил, как мог, загадочное лицо. Долго не получилось, да и Варя чуть не расхохоталась, а смеяться, даже если кофе не очень, вредно. Если кофе как раз во рту.
– Смотри!
Откинул голову назад, глазами выискивая Амина:
– Амин?
– Да, дарагой?
– Что такое офсайд?
Амин задумался…
– Что-то из мяса, да, э?!
Столешников показал жестом, что Амин молодец и обернулся к уже хохочущей Варе:
– Вот поэтому.
Ему нравился ее смех. Или, если быть до конца честным, все в ней нравилось.
– Еще бы ресторан приличный найти, где поужинать…
Варя сделала большие глаза, имитируя удивление. Столешников усмехнулся.
– Да, после ночи, проведенной в твоей квартире, я, по идее, жениться должен.
Она махнула рукой, чересчур легко, показывая, что ничего особенного. Ну да…
– Подумаешь – переночевать пустила. Что ж мне тебя пьяным отпускать по городу шататься?
Юра кивнул, легко соглашаясь:
– Ну да, ты же врач, в конце концов? Обогрела… реабилитировала.
Посмотрел вокруг на разбросанные тут и там коробки каких-то баз, ангары и складские площадки. Когда тебе хорошо, то и все вокруг кажется прекрасным.
Поднял глаза на Варю, ставшую вдруг серьезной. Прямо как тогда, в первый день.
– Спасибо.
– Не за что.
Сложные существа – женщины. Можешь прожить тридцать лет на свете, опыт какой-то заработать, думать, что все знаешь про них. И неожиданно понимаешь: ничего ты не знаешь. Банальная вроде бы мысль. Все мужики рано или поздно к ней приходят, все ее однажды озвучивают. А все равно удивляются.
И серьезно вроде не заговоришь – детством отдает, и играть не хочется.
– То есть, подожди, на моем месте мог быть любой?
Варя мотнула головой, сдув, совершенно как сестра, непослушную прядь.
– Нет, не любой.
Да, глупость сморозил, совсем как лет… в пятнадцать. Тогда простительно было, а сейчас? Сейчас, Юра, надо уже уметь вовремя говорить правильные вещи, не мальчик.
Он и не заметил, как долго смотрел на нее. Именно смотрел, так, как смотрят на женщин, когда вдруг понимаешь: да вот же она! Ты ее ждал, искал где-то, а она просто сидит напротив. А ты только понял и даже сам себе боишься признаться. Вот как сейчас…
Варя смутилась. Даже чуть покраснела, отводя глаза. Женщину не обмануть, женщина такие вещи чувствует сразу.
– Вау!
Вот, блин, опять как пацан себя ведет, честное слово. Но нет сил удержаться…
– Что?
– Ничего себе… Не думал, что у врача-реабилитолога может быть такая улыбка!
Она снова улыбнулась ему так ясно, что он почувствовал себя старшеклассником на первом свидании. Что там недавно говорила Дарья? Школьные годы – это скучно? Сейчас Юрка вернулся туда, с головой окунулся в ощущение ничем не замутненного счастья, когда небо голубое, солнце теплое и эта девочка напротив улыбается тебе одному.
Он неожиданно смутился своим мыслям. Надо же, как раскис. Опять бы чего не ляпнуть. И тут Столешников даже себя удивил:
– Дашке матрас смени, жесткий.
А смех у нее какой!.. Рассыпался звонкими колокольчиками, разбежался по округе, заставив даже Амина, обычно скучающего без гостей, улыбнуться, блеснув всеми своими золотыми зубами.
– Смотрю, вы с ней подружились? Селфи сделали?
Селфи, блин… Нет, не сделали.
– Классная она у тебя. А родители где?
Черт, лучше бы не спрашивал. Глаза не отвела, но они у нее… злые сразу стали…
– Ладно-ладно, не будем.
Варя пожала плечами.
– Да нет, что такого? Нормальная тема. У нас папа есть, просто он… Когда мама умерла пять лет назад, он уехал. Присылает раз в месяц какие-то деньги… Деньги…
Столешников старался не смотреть на нее. Пальцами приглаживал и без того удивительно гладкую скатерку на столе.
А Варя продолжила разом опустевшим голосом:
– С праздниками друг друга поздравляем. А у тебя как?
У него…
Не любил Столешников кого-то близко пускать к себе. Срабатывали дурацкие защитные механизмы. Всю сознательную жизнь ему казалось, что люди хотят оказаться поближе к капитану российской сборной, ну или к обладателю каких-то атрибутов успешной жизни. А до него, Юрки Столешникова, пацана с московской окраины, в восемь лет оставшегося без матери и связавшего свою жизнь с футболом, чтобы быть поближе к отцу – до него, настоящего, никому не было никакого дела.
– Да я… Отлично все, короче.
Она кивнула. Он знал, что обидел ее, но чертовы защитные механизмы уже заворочали своими шестеренками.
– Как всегда емко, откровенно, а главное – все отлично. Больше ничего не хотите добавить к общей картине?
Хочет. На самом деле хочет. Только не здесь, не сейчас.
– Нет, сегодня нет. Я вам, Варвара, за ужином расскажу. Ну что, пойдем таланты воспитывать.
Амин оказался рядом, когда они почти дошли до машины. Держал в руках старенький смартфон, старательно шевелил губами, читая:
– Это, дарагой, кароче… А, шайтан, офсайд, да, это такое положение, определяющее позицию нападающего по отношению к игрокам обороняющейся команды, как вообще недопустимую… Во.
Столешников похлопал Амина по плечу, похвалил.
И только отойдя дальше, не выдержал:
– Портится место.
И она наконец снова рассмеялась.
