61

Ниже на холме происходит какое-то движение, и мы отстраняемся друг от друга. Я вижу некую фигуру, которую поначалу принимаю за Фиону, явившуюся увести меня от Джеми, чтобы я осталась с ней и только с ней, как это было в начале вечера, но фигура эта темная и гораздо крупнее, чем Фиона казалась мне даже во воспоминаниях.

Это мужчина. И, боюсь, я его знаю.

– Ты натравил на меня копов! – в ужасе шиплю я на Джеми, но он, похоже, тоже ошеломленный, увлекает меня с тропинки в самую чащу деревьев.

– Это не я, клянусь, – говорит он мне на ухо. – Стой тихо.

– Но ты позвонил маме, – шепчу я, желая пробраться ему в голову и найти там ответ. Он смотрит вниз, я смотрю на его лицо.

– Да, – соглашается он. – Конечно, я ей позвонил.

– А она, должно быть, позвонила им. – Показываю на мужчину у подножия холма. – Это полицейский.

На снежном фоне невозможно не заметить телодвижений упакованного в темную одежду человека. Он смотрит вверх, на островки огня, и, похоже, не замечает прячущихся в лесу нас. Огонь заставляет его перемещаться быстрее. Но направляется он не к пламени, а куда-то еще.

Скоро становится ясно, что идет он к ремонтному цеху – по тропинке, на которой я нашла шарф. Тут я понимаю, что следы на снегу принадлежат не животному, а человеку – тому, кто представился полицейским Хини, и у меня екает сердце. Он назвался именно так или я что-то путаю?

Джеми читает мои мысли:

– Считаешь, это тот самый парень?

Я киваю.

– Я думал о нем. Той ночью. Не поверил, что он полицейский… Может, охранник. Но чтобы из полиции…

– Мама говорит, он там не работает, – отвечаю я.

Как бы там его ни звали, кем бы он ни был, но в данный момент он сражается с замком на двери ремонтного цеха. Распахивает ее и исчезает внутри.

– Ты тоже это видишь? – тихо спрашиваю я Джеми, желая удостовериться в том, что все правильно. Моим глазам доверять нельзя. Не уверена, что отныне можно будет полностью доверять любой части моего тела.

Джеми ограничивается кивком и продолжает пристально наблюдать за человеком в темной одежде. Он стоит тихо, не издавая ни звука. Его тело выпрямляется и напрягается, и я могу поклясться, что ему очень холодно, что он холоднее снега, в котором мы утонули по колено.

Недалеко от нас продолжает гореть огонь. Но если мы пойдем вниз по тропинке, чтобы покинуть лагерь, нам придется миновать ремонтный цех. Теперь я знаю, что этот мужчина не полицейский, и совершенно уверена: на глаза ему лучше не попадаться.

Он выходит из цеха с какими-то вещами в руках, может, с бумагами? А может, с портфелем или каким-то одеялом? Мы недостаточно близко от него, чтобы разглядеть, с чем именно – а затем быстро сворачивает на боковую дорожку, по которой углубляется в лес. Там, наверное, другой вход-выход из лагеря, о котором я ничего не знаю. Сюда он приходил только ради того, чтобы забрать что-то важное для него, и ему наплевать, что вокруг все горит.

Теперь Джеми сосредотачивается целиком на мне и говорит, что надо уходить. Надо позвонить 911, сказать о пожаре и как можно скорее выбраться отсюда. И он разрывается между этими двумя необходимостями, не понимая, что следует сделать в первую очередь. Я вся в керосине, лицо наверняка черно от дыма и сажи, да и одежда тоже. Но когда холм остается позади, когда мы доходим до поворота, за которым заканчивается лагерь, – там стоят мой фургон и машина, на которой добрался сюда Джеми, – я останавливаюсь: ноги словно врастают в землю. Дверь ремонтного цеха больше не заперта. И даже приоткрыта, словно там нечего прятать.

И, конечно же, мне необходимо заглянуть туда.

Джеми ничего не понимает; он продолжает тянуть меня прочь, говорит: если нас схватят, то поймут, что все это сделала я, и меня арестуют за поджог; говорит он и много других вещей, которые я не в силах слушать.

Огонь продолжает гореть. И все же я не двигаюсь с места.

Я уверена, что в цехе кто-то есть.

Представляю ее себе: Эбби Синклер, пока живая. Мое воображение работает с такой силой, что мне даже начинает казаться, будто я слышу ее голос. Что она там. Что это я оживила ее. И теперь она зовет меня на помощь.

Фиона Берк была права: огонь привел меня к ней. Она реальная девушка и существует независимо от объявлений о пропаже. Случилось так, как и предсказывала Фиона. Даже Джеми сможет увидеть все собственными глазами.

Вдруг окружающая меня реальность начинает мерцать. Но я не возвращаюсь в сон – просто на ум начинают приходить вопросы.

Тороплюсь вспомнить, что говорили мне доктор и медсестры в больнице, не способные запомнить моего имени и пичкавшие меня таблетками. Неужели они оказались правы?

Они скажут, что девушка, взывающая о помощи, – всего лишь голос у меня в голове.

Что Фиона Берк – плод больного воображения, результат травматического воспоминания о том, что произошло со мной в детстве. Скажут, что все девушки суть видения, которые я сама же вызвала к жизни, начитавшись объявлений о пропаже, размещенных в интернете, на столбах, в почтовых отделениях. Впрочем, девушки действительно могут быть реальны, но мои сны, мои разговоры с ними, воспоминания о них, к которым я то и дело возвращалась – каждая деталь, каждый мазок краски, каждая унция, каждое покашливание от дыма, – иллюзорны. И я сама состряпала эту иллюзию. Доктор скажет именно это. Девушки понятия не имеют о моем существовании. Они не знают, что я сделала их частью своей жизни, спала с их отксеренными лицами под матрасом. Что такой вот у меня психоз.

Что я все сама выдумала и не могу остановиться до сих пор.

Но тогда я должна ответить и на более сложный вопрос: что, если молящий о помощи голос – настоящий?

Что, если я и в самом деле нашла Эбби Синклер, которая исчезла несколько месяцев тому назад и которую все это время держат взаперти? Что, если я выдумала все, кроме этого?

А для того, чтобы это выяснить, надо лишь открыть дверь.

И если внутри никого нет, нет тела вкупе с кричащим голосом, и я обнаружу, что на самом-то деле этот голос мой, что это моя иллюзия, мой сон, обратившийся в столь жестокую явь, то мне ничего не останется, кроме как признать: я не права.

Я окажусь той, кем они меня считают, и отрекусь от всех видений. И буду до конца своих дней глотать таблетки.