Глава 9
Ко времени моего возвращения в Торнвуд солнце палило нещадно. Трава поникла, листья утратили свою непреклонную решимость бороться за жизнь и стали падать на землю, сучки трещали, словно на грани самопроизвольного возгорания. Даже лорикеты казались раздраженными, вопя и перекликаясь друг с другом, собираясь в птичьей купальне и пытаясь охладиться.
Миллеры здорово продвинулись в саду. Лужайка была подстрижена, кусты подрезаны, а назойливые ветки манго бережно удалены.
Я приняла душ и переоделась в более привычную для меня одежду – обрезанные джинсы, майку – и босая стала теперь подглядывать за Миллерами из разных окон, восхищаясь их явной невосприимчивостью к изнуряющей жаре.
Хоб отклонил мое предложение помочь с переноской стекла из его помятого внедорожника. Поскольку брат Хоба, Герни, избегал даже подходить к дому, старику пришлось сделать две ходки. Сначала он принес ящик с инструментами и охапку деревянных обрезков. Затем надел грубые перчатки, чтобы принести стекло. Когда он наконец обосновался в ванной комнате, его лицо порозовело и блестело от пота, белоснежные волосы прилипли к голове.
Хоб принялся счищать оконную замазку вокруг разбитых стекол. После этого вынул все поврежденные куски и завернул их в газету, затем измерил стекла на замену. Я нашла предлог для вмешательства, предложив кофе со льдом, и когда Хоб вежливо посетовал, что уже выпил свою единственную за день чашку, я решила перейти прямо к делу:
– Я все думаю о том, что вы сказали мне сегодня утром.
Он стоял спиной ко мне, поэтому выражения его лица я не видела, лишь мелькнул профиль, когда он наполовину обернулся ко мне.
– Это о чем, деточка?
– Мне любопытно, Хоб. Где нашли тело Айлиш?
Проведя скребком по основанию оконной рамы, Хоб отколупнул еще один кусок замазки, осколки которой дождем полетели на пол.
– Ее нашли в овраге, – спокойно ответил он.
– В Торнвуде?
Он кивнул:
– Ее сильно избили и бросили там умирать.
В моем сознании тихо прозвучал сигнал тревоги, но я не обратила на него внимания. «Узнай подробности, – предупредила я себя, – прежде чем впускать в голову безумные идеи».
– Поэтому вы и думаете, что виноват был Сэмюэл, да? Потому что Айлиш нашли на его земле?
Хоб размышлял, глядя на окно и почесывая щетинистый подбородок.
– Я хочу снять весь подоконник, он прогнил насквозь. Хорошо, что я привез лишние доски.
– Хоб?..
Он вздохнул.
– Какое теперь это имеет значение? Слишком много времени прошло. Перестаньте переживать из-за Сэмюэла Риордана – что он сделал или чего не делал. Торнвуд теперь ваш, это ваш дом. Не позволяйте прошлому выгнать вас отсюда.
Он был прав – это не должно иметь значения; бесполезно раскапывать факты, которые слишком глубоко похоронены. Я все пыталась отказаться от расследования. И терпела поражение.
Пусть Айлиш погибла, а Сэмюэл давно умер, но для меня они стали реальными. Такими реальными, что я, закрыв глаза, могла чувствовать сладкий аромат роз, слышать звонкий смех молодой женщины, гулявшей по саду, и видеть – так ясно, что у меня слезились глаза, – высокого мужчину, ссутулившегося в беседке, его ангельское лицо, освещенное дьявольской усмешкой.
– Далеко идти… до оврага, я имею в виду?
– Он на северной границе, деточка. Назад, в сторону города. Граничит с Национальным парком, отсюда минут тридцать-сорок пешком. Почему вы спрашиваете?
– Ну я планировала пойти с Бронвен на холмы, посмотреть то цветочное место, о котором вы мне говорили. Боверово ущелье, так? Но теперь мне больше хочется посмотреть этот овраг. Возможно, я пойду туда. В это время года освещение идеальное. Могут получиться по-настоящему красивые фотографии заката.
Хоб положил на подоконник деревянный молоток.
– Сейчас в овраге почти не на что смотреть. Чтобы увидеть цветы, придется подождать до весны. Если вам нужны фотографии, то лучше вам с Бронвен выбрать Боверово ущелье. Там лучше вид, и оно безопаснее. И идти тоже меньше, всего двадцать минут.
– Безопаснее?
Рядом с пустым оконным проемом принялся виться шершень, проплывая туда-сюда, вероятно разведывая место для гнезда. Хоб взмахом прогнал его.
– В овраге произошло несколько несчастных случаев, это место хорошо известно своей опасностью: оползнями, провалами почвы, падением деревьев после сильных ливней. – Он смерил меня взглядом. – Вы должны предостеречь Бронвен, сказать ей, чтобы не бродила по бушу одна. Вы же знаете, каковы дети, они забывают обо всем на свете, когда занимаются тем, что им нравится. Вы сделаете это, Одри? Скажете ей?
За окном свистели птицы и гудел шершень, но тишина в ванной комнате – хотя она длилась не более секунды – была взрывной.
– Вы не находите странным, – задумчиво проговорила я, – что Айлиш и ее внучка Гленда Джермен погибли в овраге?
Хоб смахнул с подоконника дорожку из крошек замазки. Его лицо казалось старым – глубоко прорезано морщинами, внутренний свет померк.
– Как я сказал, деточка, за многие годы на долю этого места пришлось немало несчастных случаев, со всеми провалами земли, падением деревьев и тому подобным. Печальная история с Глендой, очень печальная. Но она не первая, кто сделал там неосторожный шаг.
Меня потрясли горечь и бесконечная скорбь, прорвавшиеся в его голосе.
– Вы хорошо знали Джерменов, Хоб?
Шершень все гудел в тишине, устремляясь к пустому окну, затем отступая, словно в нерешительности. Где-то внизу в саду закричала одинокая птица-бич.
– Ну как? – замялся Хоуб. – Я видел их в городе от случая к случаю, но нет, я не могу сказать, что много с ними общался.
Он отвернулся и принялся вычищать оконную раму. Через некоторое время он скосил здоровый глаз и увидел, что я все еще наблюдаю за ним. Со вздохом Хоб положил инструменты на подоконник.
– Ну не беда ли? Вам исполняется шестьдесят, и память начинает испаряться, как речушка в засуху. – Он покачал головой и, прошаркав мимо меня, остановился в дверях ванной комнаты и оглянулся. – Забыл в машине этот дурацкий спиртовой уровень, придется еще раз идти. Пожалуй, в итоге я все же выпью вашего холодного напитка, – добавил он. – Думаю, к моменту возвращения я весь потрескаюсь.
Он вышел на заднюю веранду и исчез, спустившись по ступенькам. Я бросилась к окну в гостиной и увидела, как он шел к подсобной дороге напрямик через лужайку.
Герни шарил в заднем отсеке пикапа. Поднял голову, когда подошел его брат. Хоб, сгорбившись, прислонился к автомобилю. Вытащил большой носовой платок из заднего кармана брюк, вытер лицо, высморкался. Герни, должно быть, о чем-то спросил его, потому что Хоб покачал головой, а затем уставился на долину. Герни стоял около пикапа, ломая руки, переминаясь с ноги на ногу. Даже с моего наблюдательного пункта у окна гостиной было видно, как он расстроен. С искаженным тревогой лицом он посматривал то на дом, то на Хоба.
– О Хоб, – прошептала я, – что же такое сейчас случилось?
Сегодня утром, на насыпи, откуда открывался вид на торнвудский заросший сад, Хоб признался в любви к окружающей местности. Он нарисовал картину холмов, покрытых дикими цветами, и рыскающих в поисках добычи доисторических чудовищ, рассказал о своем детском восторге перед давно потухшим вулканом. Он с уважением говорил о здешних аборигенах и, кажется, понимал их связь с этой землей. Мое отношение к нему потеплело после этого, я почувствовала себя обязанной довериться ему, как хотела довериться Кори.
И однако же он только что солгал.
Я вспомнила его шок этим утром при виде Бронвен, вызванный, очевидно, ее сходством с Глендой. Эмоции настолько захлестнули Хоба, что он проронил слезу. И тем не менее только что, отвечая на мой вопрос, он отрицал знакомство с Джерменами и бросился прочь, как вспугнутая ящерица.
Я хмыкнула.
«Все страньше и страньше», как сказала Алиса, когда свалилась в кроличью нору.
* * *
– Опять пицца?
– Я думала, ты любишь пиццу.
– Люблю, мама. Не пойми меня неправильно, я не жалуюсь – просто читаю знаки.
Я уселась на диван, взяла тарелку и положила себе кусок пиццы с ветчиной и ананасами.
– Какие знаки?
– Что все дело во времени. Одна из нас слишком чем-то занята, чтобы озаботиться готовкой. В разгаре какая-то тайная деятельность. Одна из нас что-то скрывает. И это не я.
Я замерла, не донеся кусок до рта. Вернула пиццу на тарелку и посмотрела на дочь. Она откусывала от треугольника с сыром и помидорами, с невинным видом уставившись в телевизор. Изображая интерес к сюжету о термитах, который она уже видела миллион раз или больше.
– Скрывает что?
Она пожала плечами, глядя в экран:
– Это ты мне скажи.
У меня засосало под ложечкой, когда я представила, как Бронвен обнаруживает старый револьвер, который я заперла в туалетном столике Сэмюэла. Вертит его, тщательно осматривает коробку с боевыми патронами… Внезапно мне стало плохо. Почему я от него не избавилась, не отдала в полицию, как собиралась сначала?
– Что ты нашла? – осторожно спросила я.
Бронвен откусила очередной кусочек, прожевала и проглотила.
– Давай, мам, сознавайся. Возможно, тайное времяпрепровождение? Маленький личный проект? Которым ты пока не готова поделиться?
Значит, не оружие. Перед моим мысленным взором проследовал строй других улик: чистые простыни, которые я постелила на кровать Сэмюэла; тщательно выстиранное вручную покрывало и мои любимые наволочки; стопка моих книг на столике у его кровати; фото Сэмюэла, красующееся в рамке, отчищенное и снабженное новым стеклом; письмо Айлиш, засунутое в верхний ящик…
Я пожала плечами:
– Прости, я не совсем тебя поняла.
Бронвен разглядывала корочку пиццы с видом заплечных дел мастера, который смотрит на свою очередную жертву. Казалось, она обдумывает, как лучше все выведать: медленно и с болью или быстро, используя преимущество внезапности?
– Мам, – рассудительно заявила она, все еще изучая корочку, – думаю, я стану вегетарианкой, как Джейд. Это более гуманно плюс наносит гораздо меньший урон планете. Можно?
Значит, это будет медленно и болезненно. Резко поставив тарелку на журнальный столик, я подобрала под себя ноги и повернулась лицом к Бронвен.
– Что ты имеешь в виду, говоря про тайное времяпрепровождение?
Ослепительная улыбка озарила ее лицо.
– Похоже на голос больной совести.
– Вообще-то это голос раздраженной матери, которая слишком устала, чтобы играть в игры.
– Как скажешь.
– Не крути, Брон, что ты нашла?
С ненужной медлительностью поставив тарелку, она пошарила под журнальным столиком и вытащила небольшую стопку учебников в комплекте с DVD-дисками.
У меня упало сердце, когда я узнала обложки книг, но в то же время от облегчения закружилась голова.
– А-а-а, это.
– Похоже, я не единственная, кто учит язык жестов, – торжествующе заявила Бронвен, бросив диски на шезлонг, стоявший между нами, и оставив себе учебники, чтобы ознакомиться с названиями. – «Время для жеста», «Легкий способ научиться языку жестов»… И вот этот – «Упражнения для жестикуляции. Одиннадцать веселых детских песен». – Она внимательно посмотрела на меня, блестнув глазами. – Ну ты даешь, мам, детские песни?
– Я подумала, что лучше всего начать с чего-то простого, – натянуто проговорила я. – В любом случае не понимаю, что в этом такого, это же только…
Бронвен радостно защебетала:
– Ой, мама, значит, тебе все же нравится папа Джейд, да?
Я сердито отвернулась к экрану телевизора.
– Я лишь пытаюсь проявить вежливость, потому что он глухонемой. Кроме того, в субботу он приедет на пикник, и мне будет неприятно, если он почувствует себя выключенным из общества из-за плохого слуха. Кто-то же должен с ним говорить.
– Кто-то? Ты имеешь в виду, помимо меня, Джейд и тети Кори?
– Это простая вежливость, Брон. И потом, если вы четверо заведете беседу на языке жестов, как, по-твоему, я в ней поучаствую без знания этого языка?
– Значит, ты говоришь мне, что он тебе не нравится? Что ты идешь на все эти трудности по изучению языка жестов, только чтобы не чувствовать себя лишней?
Я взяла тарелку, откусила немного пиццы и сделала вид, что увлечена телепередачей. Ведущий Дэвид стоял, прислонившись к гигантскому термитнику, и давал оператору указание войти туда. Внезапно весь экран заполонили оживленные белые тельца, сбивающиеся в кучи и шевелящиеся, как… термиты.
– Ма-ам? Перестань меня игнорировать. От этого у тебя еще более виноватый вид.
Я вздохнула.
– Он красивый, довольна? Просто не мой типаж.
– Почему?
– Просто он кажется… не знаю, немного диким.
Бронвен фыркнула.
– Мам, ты смешная, мне так и хочется сказать…
– Не смей!
Она покачала головой:
– Позволь мне угадать, папа был для тебя единственным мужчиной?
– Что-то вроде этого.
– Понимаешь, мама, однажды я вырасту и покину дом, и ты останешься одна. Тебе будет одиноко, если ты не сможешь забыть папу и жить дальше.
Я смотрела на нее, поймав себя на том, что пытаюсь анализировать ее слова – нет ли в них намека на боль или тени невыплеснутой злости. Пытаюсь уловить в ее непринужденно прозвучавшем замечании скрытый крик о помощи. Лицо ее было спокойным, темно-голубые глаза – неподвижными, как вода.
– Жить дальше, может быть, – сказала я. – Но мы не должны забывать.
– Я не говорю, что я его забуду. Только то, что его должна забыть ты.
Отодвинув в сторону учебники по языку жестов, Бронвен взяла пульт. Чуть прибавив звук, она удобно уселась и возобновила медленное уничтожение пиццы.
* * *
Она была права. Я действительно кое-что скрывала. Только не романтическую интригу, тесно связанную с изучением языка жестов. По правде говоря, как я могла думать о каком-то мужчине, когда моя голова была забита Сэмюэлом и Айлиш?
Помыв посуду, я поспешила в свою студию в дальнем крыле дома. Длинная узкая комната была когда-то частью веранды, которую обшили деревянными панелями, оставив ряд высоких окон, и превратили в террасу на солнечной стороне. Вскоре после переезда я потратила несколько дней, отскребая пол, отмывая окна и освежая стены кремовой краской. Обставила я ее просто: ящики для проявки фотографий, алюминиевая лампа на треноге, заветный имзовский стул и старинный письменный стол. Под окнами в противоположном конце комнаты я устроила громадный стол для рисования, использовав пару прочных козел, а для столешницы – дверь из дубовой древесины вторичной переработки. Я притащила даже свои старые кюветы для проявки и увеличитель. В цифровом мире они казались динозаврами, но я любила их присутствие рядом – они напоминали мне о тех головокружительных, пьянящих днях в начале моего романа с фотографией.
Включив ноутбук, я подсоединила модем и вышла в Интернет. Отправив запрос, я стала ждать, пока загрузится сайт Государственной библиотеки Квинсленда. По карточке Бронвен, разрешающей доступ в публичную библиотеку, я создала аккаунт, потом вышла по ссылке на сайт «Исторические газеты Австралии». Там нашлось всего несколько квинслендских газет, самой ранней из которых была «Мортон-Бэй курьер» от 1846 года. Я щелкнула на более позднюю «Курьер мейл», на даты между 1933-м и 1954 годами. Сайт загружался целую вечность. Когда страница открылась, я увидела, что пользы от нее никакой: или после 1939 года газета не существовала – что было маловероятно, – или ее еще не перевели в цифру и не поместили на сайт.
Вернувшись к «Историческим газетам Австралии», я набрала несколько ключевых слов: «Квинсленд» в сочетании с «1946», «Мэгпай-Крик», «процесс по делу об убийстве». Моя надежда слабела, пока я прочесывала по ссылкам девятнадцать страничек с возможными статьями – «Зверства японцев», «Военнопленных морили голодом и били», «Смерть бродяги», – но не нашла ничего, хотя бы отдаленно связанного с тем, что требовалось мне.
Уже собираясь сдаться, я предприняла последнюю отчаянную попытку и набрала: «Айлиш Лутц». Не прошло и нескольких секунд, как я всматривалась в лоскутное одеяло нечеткой газетной страницы. В центре, в обрамлении статей и рекламных объявлений, помещался один абзац выделенного текста. Сначала я удивилась – он был даже не из квинслендской газеты. Затем увеличила абзац и рассмотрела повнимательнее.
«Аргус» (Мельбурн, штат Виктория: 1848–1954)
Понедельник, 18 марта 1946 года. С. 1
МУЖЧИНА АРЕСТОВАН ЗА УБИЙСТВО
БРИСБЕН, понедельник. – После тридцатичасового полицейского расследования под руководством субинспектора Б. Макнэлли вечером в пятницу был арестован мужчина по обвинению в убийстве мисс Айлиш Лутц, двадцати двух лет, чье тело было обнаружено рано утром в четверг на поляне в буше в пятнадцати милях от Мэгпай-Крика, штат Квинсленд.
Полиция обнаружила следы яростной борьбы, а также несколько зубов человека и пятна крови там, где жертва пыталась уползти с места преступления. Вскрытие трупа, проведенное в пятницу, показало, что мисс Лутц умерла от ран, нанесенных ей ударами по голове и телу.
Вскрытие показало, что мисс Лутц били деревянным предметом – возможно, спицей колеса или битой.
Я вскочила с кресла и помчалась по коридору. Письмо Айлиш уже отпечаталось в моей памяти, но я хотела удостовериться. Ворвавшись в дальнюю комнату, я выхватила письмо из ящика прикроватного столика и развернула, подойдя к свету.
Айлиш написала это письмо в среду, 13 марта 1946 года, прося Сэмюэла встретиться с ней в их тайном месте. На следующее утро – в четверг – ее тело нашли на поляне в буше рядом с оврагом.
Вернувшись за письменный стол, я застучала по клавиатуре. Стукнула по клавише ввода и стала ждать, уверенная, что ничего не найдется. Сначала повезло, потом – пустышка, ведь так это и бывает?
Видимо, нет.
«Сидней морнинг геральд» (штат Новый Южный Уэльс: 1842–1954)
Среда, 20 марта 1946 года. С. 3
АРЕСТОВАН ГЕРОЙ ВОЙНЫ
БРИСБЕН, среда
Вернувшийся с войны герой доктор Сэмюэл Риордан предстал в среду перед полицейским судом Мэгпай-Крика, штат Квинсленд, по обвинению в убийстве мисс Айлиш Лутц, двадцати двух лет, цветной женщины, дочери лютеранского пастора, преподобного Якоба Лутца.
Мисс Лутц была найдена с проломленной головой в полумиле от поместья доктора.
Несколько свидетелей выступили с заявлением, что видели доктора Риордана и мисс Лутц, которые ссорились на главной улице утром в прошлую среду. Другой свидетель подтвердил, что он и доктор Риордан расстались поздно вечером в среду. Свидетель и доктор выпивали. Подозреваемый заявил о своей невиновности на предварительном слушании. Он останется под стражей до нового слушания в Верховном суде в Брисбене в июне.
Я откинулась на стуле, неровный газетный текст вспыхивал в моем мозгу. Ссора на улице. Выпивали. Убийственное поведение, даже без письма Айлиш, в котором она просит Сэмюэла о встрече в ту ночь, когда она умерла.
Надежда найти конкретное доказательство невиновности Сэмюэла быстро сходила на нет. Ее место занимало нарастающее ощущение опасности.
Уйдя со страницы, я щелкнула на еще одну ссылку.
«Сидней морнинг геральд» (штат Новый Южный Уэльс: 1842–1954)
Пятница, 14 июня 1946 года. С. 4
СУДЬЯ ВЫНОСИТ РЕШЕНИЕ О НЕДОСТАТОЧНОСТИ УЛИК В ДЕЛЕ ОБ УБИЙСТВЕ
БРИСБЕН, пятница
Обвиняемый, герой войны доктор Сэмюэл Риордан, тридцати лет, из Мэгпай-Крика, штат Квинсленд, был освобожден вчера в Верховном суде Брисбена, после того как судья решил, что против него нет достаточных улик.
Доктор Риордан находился под судом по обвинению в убийстве в марте мисс Айлиш Лутц, дадцати двух лет, также из Мэгпай-Крика. Сегодня судья Э. Редмонд освободил присяжных от их обязательств после того, как они вынесли решение о недостаточности улик для продолжения дела против доктора Риордана.
Ни в одной из статей не было упоминания о ребенке, что удивило меня. Подозревала ли Айлиш, что ее встреча с Сэмюэлом может окончиться плохо, и поэтому передумала и не взяла дочь, чтобы познакомить с ним? Судить я могла только по письму, но, кроме сожаления Айлиш о ссоре, в нем не было ни намека на сомнения или тревогу.
Я сделала новый запрос – «убийство» и «Мэгпай-Крик». Компьютер выдал четырнадцать страниц потенциальных ссылок. Я постепенно исключала их, пока не осталась только одна. Заметка была короткой, подсказав мне, что дело прекратили.
«Меркурий» (Хобарт, штат Тасмания: 1860–1954)
Вторник, 17 сентября 1946 года. С. 13
УБИЙЦА ЖЕНЩИНЫ НЕ НАЙДЕН
БРИСБЕН, понедельник
До сегодняшнего дня полиция не вышла на след убийцы мисс Айлиш Лутц, двадцати двух лет, которую избили и бросили, приняв за мертвую, в Мэгпай-Крике, штат Квинсленд, в марте прошлого года.
Очень долго я сидела, разочарованно уставившись на экран.
Я отправилась на поиски доказательств невиновности Сэмюэла, но вместо этого нашла новые подтверждения.
Кори сказала, что дело против Сэмюэла закрыли, потому что его отец дружил с судьей. Власть и влияние – товары ценные. Достаточно шепнуть, и важной улики не заметят. Хуже, я знала, что в 1946 году были люди, которые посчитали бы смерть молодой женщины-полукровки не заслуживающей особого внимания. Несколько сделанных в нужный момент лживых высказываний, «случайный» намек прессе, и все – неудобное дело ловко исчезнет с радаров.
Я размышляла над распечатками, пытаясь прочитать между строк.
Мне нестерпима была мысль, что Айлиш убил человек, которого она любила. Не потому, что я обязательно хотела невиновности для Сэмюэла, не потому даже, что хотела счастливого конца их истории. Но потому, что умереть от рук любимого человека – чудовищно. Видеть на его лице намерение обидеть тебя, уничтожить. Не просто потерянную любовь, не просто безразличие или ненависть, но взгляд, который говорит: «Ты – моя, и я могу сделать с тобой все, что захочу… А поскольку ты так мало для меня значишь, твоя боль доставит мне огромное удовольствие…»
Дрожь в темноте. Невысказанный шепот.
Не Сэмюэл. Ради нее, пусть это будет не он.
Но если не Сэмюэл, тогда кто?
Со времени смерти Айлиш прошло шестьдесят лет. Если полиция не сумела найти ее убийцу тогда, по горячим следам, какой шанс у меня найти что-нибудь сейчас?
Айлиш умерла, и тот, кто оборвал ее молодую жизнь, тоже умер. Смысла в поисках не было, поскольку я уже знала, что ничего не найду.
И все же как я могла ее бросить?
Были моменты – когда я сидела в обветшавшей старой беседке, или лежала на кровати Сэмюэла, или ловила призрачный аромат розы, витавший в теплом воздухе, – ощущения мною такой близости с Айлиш, что с трудом различала, где кончается она и где начинаюсь я. В этой одержимости не было смысла, но каким-то образом отрывочные сведения, которые я о ней узнавала, становились частью моего существа. Каждая новая подробность ее истории пугала меня, тревожила и необъяснимо возбуждала. Иногда мне нравилось представлять, что ее сердце бьется во мне, наполняя меня чувствами, о возможности которых я никогда не думала. Во всяком случае, не для себя. Айлиш показала мне, что такое – глубоко любить и верить в такую же полную и безусловную ответную любовь.
Только сейчас я вынуждена спросить: не было ли все это ложью?
Я закрыла глаза, затем пожалела об этом. Ко мне пришел новый образ Айлиш: она лежит на краю тропинки в буше, земля вокруг нее, засыпанная листьями, в полосах теней, заляпана кровью.
Несмотря на свои раны, девушка умерла не сразу. Она попыталась покинуть место, где на нее напали, укрыться в темноте. Она ползла сквозь бесконечную ночь, балансируя на той грани, откуда уже нет возврата, переживая сырой рассвет, покрываясь росой, чувствуя прикосновение лапок насекомых к своей остывающей коже, наблюдая, как буш вокруг нее оживает, когда сама она готовится встретить смерть. И она ждала. Терпеливо, потому что время больше не тяготило ее. Ждала того, кто придет и найдет ее.
Ждала Сэмюэла.
