Глава 17
Относительный покой

– Больно? – В моем голосе звучало искреннее участие.

– Нормально, – коротко бросил Конфетин. – Ковыряй давай!

Кивнув, я продолжила. Пуля застряла в мягких тканях, лишь каким-то чудом не причинив Георгию серьезных увечий. Сдвинься она левее, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Бедренная артерия, кость – вариантов, при которых мужчина мог остаться инвалидом или даже умереть, множество. Но у судьбы на его счет, видимо, иные планы. К счастью.

– Дай сюда! – Георгий выхватил у меня кухонный нож. – Держи лампу, – приказал он, вручая мне торшер. – М-м-м, – застонал он, вонзая в плоть острый клинок. Следом последовал целый ряд непечатных выражений. – Доставай ее, видишь кончик? – процедил он сквозь зубы. Кивнув, я поставила осветительный прибор на место и принялась выполнять указание «командира». Не скажу, что это оказалось легко. Сказывалось отсутствие специальных инструментов.

– Потерпи, родной, потерпи, миленький, – приговаривала я, скорее чтобы утешить себя – вряд ли громко стонущий Георгий мог расслышать мои слова.

– Чего ты там возишься? – рявкнул он в тот самый момент, когда мне наконец удалось ухватить пулю и, потянув ее за кончик, извлечь на свет.

– Вот она! – Кажется, пригласи меня на свидание Леонардо Ди Каприо, и то меньше обрадуюсь, а ведь этот актер мне очень нравится.

– Замечательно. – Из груди пациента вырвался вздох облегчения. В тусклом свете настольной лампы мертвенная бледность лица Георгия особенно бросалась в глаза. – Теперь зашивай!

Вздохнув, взяла я чудом найденный крошечный набор швейных принадлежностей – из тех, которые обычно в хороших отелях можно найти в любом номере, – извлекла из картонной коробочки тоненькую иголку и не менее тонкую нить и, с трудом попав дрожащими руками в миниатюрное ушко, поднесла швейное орудие к вывернутой розочкой ране.

– Ну! – рявкнул мужчина.

– Баранки гну! – огрызнулась я в ответ. – Выпить дай!

Георгий протянул мне квадратную бутылку с кактусовым самогоном, из которого маркетинг сделал один из самых популярных и престижных алкогольных продуктов. Горькая жидкость обожгла пищевод и горячим теплом разлилась по желудку. Тот, будучи совершенно пустым, тут же впитал своими стенками спирт, отправив его в стремительное путешествие по кровеносным сосудам. В голову алкоголь ударил сразу, частично избавив ее от тяжелых мыслей и трудных сомнений.

– М-м-м. – Застонав от удовольствия, я сделала следующий глоток.

– Эй-эй. – Рука Конфетина взметнулась в предостерегающем жесте. – Ты бы так не налегала, подруга! А то строчка будет кривая. – Он усмехнулся.

– А ты рассчитываешь на красивый шов? – Мой язык слегка заплетался. Я сделала еще один глоток – бог, как известно, троицу любит.

– Не то чтобы очень, но был бы не прочь. – Веселье давалось Гоше нелегко – он хорохорился явно из последних сил. Понимая это, доктор в моем лице потерял последние остатки уверенности.

Закрыв глаза, я сделала вдох и выдох, а затем… Нечеловеческий крик огласил ванную комнату, и Гоша потерял сознание.

– Очнулся? – участливо поинтересовалась я, присаживаясь на кровать и беря пациента за руку. Тот резко поднялся и тут же застонал, хватаясь за ногу.

– Как я тут очутился? – спросил он, оборачиваясь по сторонам.

– Угадай, – усмехнулась я.

– Ты меня перетащила? – охнул мужчина.

– Да брось. Это не самое сложное. Забей! Сможешь встать или тебя здесь покормить?

Конфетин потянул носом воздух, вдыхая доносящиеся с кухни ароматы.

– Дойду. Что у нас на ужин? – поинтересовался он, сползая с кровати. Наблюдая, как раненый с трудом ковыляет в гостиную, я тихонько вздохнула – случись что, с таким грузом далеко мне не уйти.

Свое новое убежище мы выбрали случайно – из тех, что показалось необитаемым и самым доступным. Конечно, мы сильно рисковали, вламываясь в чужой дом через окно, – в конце концов, отсутствие освещения вовсе не гарантировало необитаемость жилища. Но табличка Sale, давно не стриженный газон, а также паутина на калитке вселили надежду и заставили рискнуть. Да и какой у нас был выбор? С трудом оторвавшись от преследователей, мы в любой момент могли вновь попасть если не в их лапы, то в поле зрение полицейского патруля – грязные и оборванные иностранцы, один из которых к тому же еще и явно нуждается в медицинской помощи.

Но звезды услышали мою мольбу и исполнили желание, предоставив шанс на спасение. Им стал крытый фургончик торговца фруктами, небрежно оставленный им у ночного магазина. Судя по тому, что мне удалось рассмотреть через давно не мытое стекло торговой палатки, молодой парень явно симпатизировал тамошней продавщице, что и стало причиной его халатного отношения к служебным обязанностям. А может, это пресловутая европейская беспечность, обусловленная низким уровнем бытовой преступности? Не важно. Главное, что пока водитель ворковал с развязного вида девицей, мы с Конфетиным не только успели забраться в его фургон, но даже неплохо замаскироваться среди ящиков с томатами и арбузами. Я также смогла перетянуть рану компаньона найденной тут же грязной, промасленной ветошью. Пусть и не стерильная, эта повязка, по крайней мере, помогла остановить кровотечение.

Самым сложным оказалось покинуть автомобиль незаметно – узнай водитель о попутчиках, и все оказалось бы зря. Но Гоша молодец – несмотря на ранение, сумел выскочить из машины, уложившись в ту минуту, которую она стояла на светофоре.

Да и потом, когда мы бродили по загородному поселку, вглядываясь во дворы многочисленных домов в поисках подходящего, ни разу ни стоном, ни вздохом не выказал своей боли и усталости. А ведь ему было очень тяжело!

– Откуда еда? – поинтересовался Конфетин, присаживаясь к столу и окидывая его поверхность любопытным взглядом.

– Не поверишь, у хозяев нашла. Удивительное дело – ни аптечки, ни инструментов, зато запас консервов, будто для нас специально.

– Ничего странного. – Гоша потянулся к упаковке с хлебцами. Достав из нее сухую галету, громко ею хрумкнул. – Судя по всему, дом гостевой. Что-то вроде дачного. Отсюда и запас еды. С одной стороны, для нас новость замечательная. С другой – нужно быть готовыми к тому, что хозяева могут заявиться сюда в любой момент.

– Не заявятся. – Я зачерпнула ложкой фасоль в томате и, подув на нее, аккуратно отправила в рот.

– Откуда такая уверенность?

– Пока ты… кхм… спал, я провела экскурсию. Нашла старый посадочный талон. Рейс Москва – Рим. Владельцы русские, дом продается, а это значит, что дела у его хозяев идут не очень хорошо. Кризис, сам понимаешь. Так что сидят они сейчас в России, проблемы свои решают. Вероятность внезапного их здесь появления стремится к нулю. Впрочем, сейчас в Италии, насколько я знаю, таких домов много. Если что, всегда найдем другое подходящее убежище.

– О, а ты молодец. – Георгий вновь хрустнул хлебцем. – Отлично, Холмс!

– Элементарно, Ватсон!

Тень от свечей (чтобы не привлекать внимание соседей, электричество в кухне мы решили не зажигать) плясала по стенам, создавая причудливые узоры. При прочих обстоятельствах обстановку можно было бы счесть романтичной, но только не сейчас. Встретив пристальный взгляд Георгия, я неожиданно смешалась и, отвернувшись в сторону, уставилась в задернутое тяжелой портьерой окно.

– Как думаешь, где сейчас Вовка с Кириллом? – Молчание тяготило, и я спросила первое, что пришло в голову.

– Надеюсь, в безопасном месте, – спокойно ответил Конфетин. – Будем верить, что они оторвались от преследования. Твой Севастьянов – мужик ушлый, с таким не пропадешь.

– Это да.

Печаль в моем голосе не укрылась от внимания собеседника, и он, протянув руку, накрыл ею мою.

– Все будет хорошо, – прошептал он нежно. – Вы еще увидитесь, поженитесь, детишек нарожаете.

Резко выдернув ладонь, я откинулась на стуле и скрестила руки на груди.

– Только не говори, что не навел справок о Кирилле.

– Конечно, навел, – пожал плечами Конфетин.

– Тогда зачем издеваться? – Мои глаза сузились от злости. – Знаешь же, что этот сценарий невозможен.

– Все возможно. – Георгий, ничуть не смущаясь, разговаривал с набитым ртом. – В конце концов, тесть твоего возлюбленного не вечен. Акелла вот-вот промахнется, отправится на заслуженный отдых, потеряет влияние, и будет Кирилл свободен, как вольный ветер.

– А мне-то что с того?

– Не знаю. – Потянувшись, Конфетин взял лежащее возле меня полотенце и, промокнув им рот, тоже откинулся на стуле. – Судя по всему, любовь в твоей душе угасла не совсем? Почему-то же ты призвала на помощь именно Севастьянова.

– Да никого я не призывала. – Стул громко скрипнул, протестуя против резких движений. – Он сам пришел, – пояснила я, горько усмехнувшись. – Мне просто нужно было как-то сообщить Вовкиному отцу место встречи, вот и… А впрочем, – проведя усталой рукой по длинным, спутанным волосам, я бессильно ее уронила, – не важно. Я же к тебе в душу не лезу, вот и ты не суйся.

– А ты попробуй, – Конфетин проявил неожиданную щедрость, – кто мешает?

– Зачем? – Мое удивление было искренним.

– Ну не знаю. – Теперь смутился мой собеседник. – Просто так. Нужно же о чем-то беседовать.

– А-а-а. – Разговор казался мне каким-то странным. – Знаешь… – Отойдя к раковине, я принялась мыть холодной водой освободившуюся посуду – как подключить бойлер, разобраться оказалось недосуг. – Не знаю, как ты, а я так вымоталась за этот день, что готова провалиться в сон на добрые сутки. Да и тебе явно нужен отдых. Давай разговоры на потом оставим?

Конфетин пожал плечами и, ничего не ответив, заковылял в сторону гостиной – о том, чтобы подняться на второй этаж в его состоянии, и речи не шло.

– Подвинься, – буркнула я, являясь следом после того, как навела порядок на кухне.

– Мы что, вместе спать будем? – В голосе компаньона слышалась насмешка.

– Нет, раздельно! Чтобы если что, нас, как цыплят, поодиночке переловили. Внизу нет другой постели, наверх ты не взберешься. Так что нам остается делить одно ложе на двоих. Надеюсь, для тебя это не проблема?

– Ну если только не станешь приставать… – веселился Георгий.

– Обещаю держать себя в руках. – Я усмехнулась и принялась размещать свое усталое тело на крохотном свободном пятачке огромного дивана.

– Давно встала? – прервал Конфетин мое уединенное кофепитие.

– Не очень. – Я отрицательно помотала косматой головой, решив утаить от парня, что этой ночью практически не спала. Да и как уснуть под какофонию издаваемых им звуков – то храп, то стон, то скрежет зубами.

Словно догадавшись, о чем я думаю, мужчина поинтересовался:

– Не дал я тебе отдохнуть, да?

В его голосе было столько раскаяния, что произнести правду я не решилась.

– Нет, что ты! Все в порядке. Только коснулась подушки, как меня тут же вырубило. Не бери в голову!

Отразив пристальный взгляд кристально честным своим, добавила:

– Кофе будешь?

– Не откажусь, – кивнул Георгий.

– Только он растворимый и, если честно, гадость страшная, но за неимением лучшего… Ты как себя чувствуешь вообще? – поинтересовалась я без всякого перехода.

– Жить буду, – усмехнулся мужчина.

– Сейчас позавтракаем, сменю повязку. – Я направилась к шкафчику с посудой.

– А ты похудела.

Брошенный через плечо взгляд поведал мне, что Конфетин заинтересованно меня рассматривает.

– Это комплимент? – Я попыталась скрыть смущение за насмешкой.

– Констатация факта. – Мужчина пожал плечами.

– Ясно. – Мне не хотелось развивать тему. Тем более что я никогда не относилась к женщинам, которым беседы об их персоне доставляют удовольствие.

Вот и сейчас предпочла быстро перевести разговор в другое русло, избегая пристального, явно оценивающего конфетинского взгляда.

– У тебя брови почти отросли, – произнесла я первое, что пришло в голову, ставя перед мужчиной пузатую керамическую кружку, украшенную надписью I love Russia. Насыпав туда огромную столовую ложку черного порошка, плеснула горячей воды из чайника. Та смешалась с кофе, образовав жидкую пену на поверхности. – Сахар нужен? – Моя рука на мгновение застыла, чтобы в следующую секунду опустить ложку со сладкими белыми кристаллами в кружку. – Хватит или еще?

– Еще. – Конфетин потянулся, забирая у меня из рук столовый прибор. – Спасибо за заботу, но я пока в состоянии сам себя обслужить.

Кивнув, я уселась на стул напротив и, согнув правую ногу в колене и подтянув ее к груди, обхватила колено двумя руками.

– И что теперь? – решилась я задать давно терзающий меня вопрос.

– Хотелось бы мне знать. – Губы мужчины скривились в горькой усмешке. – Поживем какое-то время здесь, пока я что-нибудь не придумаю. Разве плохо?

– Отлично! Чего уж там! Дом уютный. Всегда мечтала в таком доме отдохнуть!

Георгий сделал вид, будто не распознал сарказм в моем голосе.

– Вот и славно! – хлопнул он в ладоши и поморщился, поднимаясь.

– Болит? – Участливый возглас вырвался сам собой.

– Терпимо, – буркнул Конфетин и добавил, смягчаясь: – Но за заботу спасибо.

– Пойдем, я тебе перевяжу рану. Кофе только свой не забудь.

– Слушай, а ничего мы жилище выбрали, да?

– Могло быть и хуже, не спорю.

– Ой, да брось, – усмехнулся Конфетин. – Лично мне такие настоящие интерьеры куда больше новомодных нравятся. В них есть жизнь, есть история! Видела зарубки на дверной коробке? Включи воображение! Только представь, как хозяева этого дома задолго до того, как обстоятельства вынудили его продать, счастливо жили под одной крышей. Растили детей, строили планы на будущее. Как выбирали хотя бы даже этот диван, пружины которого теперь нещадно скрипят всякий раз, стоит только пошевелиться. Когда-то эти выцветшие гардины с едва заметным орнаментом были яркими и новыми, а на стенах еще не имелось подтеков. Да, тут немало трещин, но все они свидетельствуют о том, что дом живой. Понимаешь?

– Ого! – Я даже не попыталась скрыть насмешку во взгляде. – А ты романтик, да? Вот только непонятно, на каком основании ты решил, что прежние владельцы этого жилища были счастливы? Зарубки на двери поведали? Считаешь их достаточными для столь серьезных выводов?

– Я считаю, что да. Если ребенка кормят, поят и одевают, если у него большой и светлый дом – этого достаточно, чтобы назвать детство счастливым. Все остальное – от лукавых психотерапевтов, умудряющихся любую оплеуху обозвать психологической травмой. Хочешь, я расскажу, что такое по-настоящему хреновое детство? Слушай, детка, и на ус мотай. По-настоящему хреновое детство – это когда ты понятия не имеешь, кто твой отец, а любовники матери сменяются с калейдоскопической быстротой. Когда тебя в школе дразнят бомжом, потому что ты зимой и летом ходишь в одних рваных кедах. Когда никого из одноклассников не можешь позвать к себе в гости, потому что стыдишься убогой обстановки в вашем доме. Когда девочка, в которую ты впервые влюбляешься, брезгливо морщит нос, стоит тебе оказаться в ее поле зрения. Когда… Впрочем, достаточно!

– Прости, – глядя на Георгия широко распахнутыми глазами, прошептала я.

– А-а-а, – неожиданно расхохотался он. – Повелась? Купилась? Впрочем… Знаешь, все могло быть именно так. Но было иначе. На самом деле фактически все так и было, с той лишь разницей, что мать меня любила. Как умела. И отца своего я знал – он жил в соседнем селе, я видел его пару раз в райцентре. Брат и сестра намного старше. Закончив школу, сразу в город подались, по местным меркам в люди выбились – квартиры получили. Последними из тех, кто успел. Да-а-а. – Гоша с трудом поднялся на ноги и, сунув руки в карманы найденных в хозяйском шкафу шорт, смешно заковылял по комнате.

– А дальше? – Мой голос прошелестел, словно сухой лист под ногами.

– Да ничего такого, – рассмеялся Конфетин. – Порванные кеды, правда, имелись, но моим друзьям на них было плевать. Да и попробовал бы кто-то даже улыбнуться в мою сторону… Ну и семья у меня все же присутствовала. Какая-никакая. Сестра с братом поддерживали. Приезжали кормить, если мать загуливала с очередным любовником. Я даже на девчонке той женился. Той, что первой любовью стала.

– Так ты женат?

– А что тебя так удивляет? – рассмеялся Гоша.

– Сама не знаю, – пробормотала я. – Просто… Ты производишь впечатление… – Подходящее слово никак не находилось.

– Одинокого волка? – пришел мне на помощь собеседник. – Бирюка? Вечного холостяка?

– Как-то так. – Мои щеки вспыхнули румянцем.

– Ты не так уж ошибаешься. – На этот раз губы Конфетина скривила горькая усмешка. – Попытка оказалась неудачной. Может, правы твои психологи и детские травмы сопровождают нас всю жизнь? Только сдается мне, это оправдание для слабаков. Сколько того детства? А все остальное мы сами… Так что… Но я ни о чем не жалею. – Теперь Георгий смотрел на меня разгневанным бычком. Потом тряхнул головой, еще больше усилив сходство с этим животным. – От того брака у меня остались не только воспоминания о вечных скандалах, но и чудный сын двенадцати лет. Единственное, ради чего жить стоит.

– Ты хочешь сказать, что рискуешь тут жизнью и свободой ради своего ребенка? – Прозвучало это жестко, но миндальничать не в моих привычках.

– Да, – спокойно и просто произнес Конфетин, будто не заметив моего тона. – Подозреваю, прозвучит пафосно, но я вообще все в жизни ради него делаю. Надеюсь, когда-нибудь он это оценит, хоть и не сомневаюсь, что ему тоже найдется, в чем нас с матерью обвинить. Да и пусть! На то и родители, чтобы дети могли свалить на них ответственность за свои неудачи.

– Слушай, ты можешь спуститься вниз и посмотреть, что там с бойлером? – без всякого перехода попросила я. – Я пыталась сама, но не смогла. Очень хочется ванну принять.

Конфетин пристально посмотрел мне в глаза, усмехнулся, кивнул и тяжелой уткой заковылял к ведущей в подвал лестнице.

Не знаю, как чьи, а мои предки точно из воды появились. Иначе чем еще объяснить мою тягу к этой стихии? С детства лучшим средством от хандры почитала я горячую ванну. Позднее появились у меня и свои мини-ритуалы. Например, перед тем как опустить усталое тело в воду, я непременно растворяю в ней энное количество морской соли. В отсутствии таковой нынче пришлось обойтись обычной поваренной. Дома я бы еще и полпузырька пены вылила, но сегодня не нашлось ни ее, ни достойной замены. Зато от «романтического ужина» остались свечи, которые я расставила по периметру ванной и теперь, выключив свет, с удовольствием наблюдала за отбрасываемыми ими бликами.

– Ты там не утонула? – Настойчивый стук в дверь бесцеремонно прервал мое свидание с вечным. – Второй час отмокаешь!

– Все в порядке! – весело откликнулась я, чувствуя, что буквально возвращаюсь к жизни. Опустив голову в воду, оставив на поверхности только нос, уставилась в старый потолок, который отсюда казался очень высоким. Уши наполнились «звуками моря», а слова Конфетина превратились в странное бульканье. С шумом вынырнув из воды, я фыркнула веселым дельфином и помотала головой из стороны в сторону, разбрасывая брызги, словно сеятель семена.

– Мне тоскливо и одиноко, – котенком поскребся Георгий в дверь. – Может, пустишь? Пошалим?

– Что? – Я от души расхохоталась. – Пошалим? Серьезно? Ты в каком веке живешь, Карлсончик, дорогой? – распахивая дверь и объятия, поинтересовалась я, не слишком задумываясь о том, что делаю.

Почему бы нет? – пронеслась в голове последняя членораздельная фраза перед тем, как мое сознание наполнилось одними междометиями.