В кабинете шерифа есть стена, полностью увешанная нашивками полицейских служб всех стран мира: департамент полиции Лос-Анджелеса, департамент полиции Нью-Йорка, дорожный патруль Монтаны, полиция штата Аляска, «Голубые рыцари» штата Вашингтон, а также Федеральная полиция Германии, французская жандармерия, ирландские силы безопасности, итальянские карабинеры, городская полиция Токио, военная полиция штата Рио-де-Жанейро и даже полиция Танзании. На какое-то мгновение я забылся, созерцая все это, спрашивая себя, сколько должно быть полицейских на земле, чтобы искоренить преступность. Один на двадцать человек? Один на десять? Один на пять? Или же преступление все равно неизбежно, записано в извилинах нашего примитивного мозга? В эпоху Каина и Авеля на земле было не так много обитателей, но все равно один из них нашел средство убить своего брата.

Такой способ отвлечься давал мне возможность не думать о том, что меня ждет. Вот уже десять минут, как они оставили меня в этом кабинете. А ведь когда Крюгер позвонил мне, дело казалось очень срочным…

Бернд Крюгер опустил штору – без сомнения, чтобы не дать журналистам возможности сделать мою фотографию. Их тут было множество – расположившихся лагерем перед этими зданиями, устроивших засаду с видеокамерой.

– Извини, что заставил ждать, – сказал он, открывая дверь.

Крюгер пересек кабинет и уселся. Откинулся на спинку своего кресла. Он был один.

– Как ты выдерживаешь все это? Плохо, я полагаю… Я огорчен из-за журналистов. Мы здесь действительно не привыкли к таким вещам…

Я бросил на него настойчивый взгляд:

– Вы мне сказали, есть что-то новое?

Ответив мне точно таким же взглядом, Крюгер покачал головой:

– На этом этапе нам нельзя фокусироваться на чем-то одном… Приходится оставлять открытыми все вопросы. Но знаешь, Генри, убийства не так таинственны, как в основном показывают в телесериалах. Очень часто мотив легко находится: ревность, гнев, корыстные соображения… Перед тем как обосноваться здесь, я работал инспектором в округе Кинг. По большей части причиной убийства были или сведения счетов, связанных с наркобизнесом, или вопросы территории, или виновным оказывался кто-то из близких – муж, любовник… Либо член семьи…

Его телефон зазвонил. Шеф ответил:

– Да… нет… да.

Затем разъединил вызов.

– Как вы там с твоими двумя мамами?

– Что?

– У вас там все хорошо? Ты знаешь, что случилось с твоими родителями?

– Я же говорил, они погибли в автокатастрофе.

– А не случалось так, чтобы тебе хотелось побольше о них разузнать?

Я сделал отрицательный жест, но это была ложь.

– Мне было два года, – сказал я. – Может быть, три… У меня не сохранилось о них никаких воспоминаний.

– Сейчас я расскажу тебе историю, Генри: я тоже приемный ребенок. – Он наклонился вперед. – Будучи в твоем возрасте, я вбил себе в голову, что должен отыскать свою маму. Это стало навязчивой идеей. А ведь у меня была замечательная семья, мои приемные родители были превосходными людьми и никогда не делали различия между мной и моими братьями и сестрами. Может быть, они даже больше окружали меня заботой, видишь ли, и были ко мне чуть снисходительнее, чем к ним…

Я смотрел на Крюгера – на его бороду и рубленые черты лица, пытаясь представить его подростком. У меня это не получилось.

– Затем я поступил на факультет, и, как я тебе уже говорил, это стало навязчивой идеей. Все время только об этом и думал. Я пытался представить ее себе – место, где она находится, живя своей другой жизнью, ее жизнь в моем представлении: есть ли у нее дети, часто ли она думает обо мне, сохранила ли мою фотографию…

Еще раз я попытался представить себе эту сцену, но перед моим мысленным взором был не Бернд Крюгер, а я сам.

– Короче говоря, в конце концов я начал разыскивать ее. Я напал на след. Должен признаться, что в своей второй жизни она преуспела: вышла замуж за богатого типа, который работал в киноиндустрии; у них была роскошная вилла ниже Пойнт-Лобос, просто невероятное место с видом на Тихий океан. И вот наконец одним прекрасным утром я прибываю к ним туда. Я рассчитывал, что будут слезы, извинения, сожаления и все такое. Тысяча четыреста километров, четырнадцать часов дороги, сам посуди – у меня было время придумать себе эту сказку… Вместо этого она пригласила меня присесть, мне подали кофе в шикарной гостиной шикарного дома, и она спросила меня:

– Чего ты хочешь? Денег?

Я сказал:

– Нет, мама. Я хочу не денег, я хочу всего лишь увидеть тебя, познакомиться, и это всё.

Что-то в таком духе. Я – испуганный, должно быть, белый как полотно, а вот она смотрит на меня без малейших эмоций. При этом она великолепная, шикарная, стильная в своем красивом костюме, а я всего лишь бедный студент без гроша в кармане, с длинными волосами и в изношенных кедах. Затем она наконец смягчается… Начинает расспрашивать меня о моей жизни, о приемных родителях, есть ли у меня подружка, чем я хочу заняться в жизни… Я рассказываю ей все – по крайней мере, все, что может прийти в голову, то есть ничего особенного. Она изображает интерес, кивает, смеется моим шуткам; короче говоря, я на седьмом небе. Это длится, может быть, минут сорок… В конце концов она смотрит на часы и говорит:

– Ах, черт! Мне очень жаль, Бернд, у меня важная встреча.

Судя по виду, ей действительно было очень жаль прерывать такую сцену. Она встает, протягивает мне карточку со своим адресом и телефонным номером сверху; в те времена мейлов еще не было.

– Ты мне только напиши, – говорит она, провожая меня. – Я тебе отвечу, обещаю. И мы можем попробовать встречаться время от времени, если ты хочешь.

Надо ли говорить о том, как мне этого хотелось! Она крепко меня обнимает, я вижу ее влажные от слез глаза, да и сам тоже готов расплакаться. Она смотрит мне вслед, и я вижу ее в зеркало заднего вида стоящей на пороге дома. Я начинаю в это верить, нахожу ее прекрасной, такой красивой, такой стильной – и это моя мать, боже ты мой! Возвращаясь, я чувствую себя таким гордым и счастливым, что ты представить себе не можешь. Я включаю музыку на полную громкость и всю дорогу распеваю во все горло. Двадцать восемь часов пути туда и обратно, да еще ночь в жалком мотеле, ради сорока минут разговора… Я не думал о том, что все могло пойти по-другому, что она даже не предложила переночевать у нее или хотя бы отдохнуть перед обратной дорогой. Нет, я сказал себе, что оно того стоило: мы будем переписываться, будем видеться… У меня превосходные родители, необыкновенная мама, подружка на факультете, и вообще я самый счастливый из парней…

Крюгер прервался, чтобы выпить бутылку минералки, но я догадался, что это лишь для того, чтобы успокоиться. Я спросил себя, чего ради я сюда притащился, – слушать откровения, вместо того чтобы было наоборот? Я чувствовал себя все более и более неуютно.

– Я ей написал… Длинное письмо. Прежде чем послать, переписал его по меньшей мере шесть раз. Я тщательно выбирал каждое слово. Очень красивое письмо. В конце концов, может быть, письмо не было таким уж красивым, но тогда я был очень доволен собой. В течение нескольких недель, которые за этим последовали, каждое утро я открывал ящик для писем, ощущая, как колет в сердце. Через месяц, так и не получив ответа, я решил, что письмо, возможно, пропало по дороге. Я написал второе. Не такое красивое, но все же очаровательное. Ответа я так и не дождался. Затем я позвонил ей. Один раз, два, три… И вот я собрался проделать этот путь во второй раз. Но съездить в Кармел – это не то же самое, что зайти в соседнюю дверь. И вот я отказался от этой затеи. Она так и не перезвонила мне и не написала в ответ. Это разбило мне сердце. Мне понадобились годы, чтобы исцелиться…

Я спрашивал себя, почему он мне все это рассказывает против моей воли, и чувствовал себя смущенным его историей. Это была красивая история, грустная, но красивая. Мне тоже было грустно за него, так как я чувствовал, что даже спустя столько лет он не выздоровел.

– Я знаю, что такое быть приемным ребенком, Генри. Это не так уж легко, остальным не под силу это понять.

Я грустно кивнул.

– Генри, мы должны взять у тебя пробу ДНК…

Я выпрямился и посмотрел на Крюгера.

– Что? Для чего?

Он нахмурился, сжал губы.

– Как я и говорил тебе, есть кое-какие новости.

Его глаза напоминали два шара ртути.

Я открыл рот, будто рыба, вытащенная из воды. Примерно секунду я сомневался, правильно ли услышал его слова. Он следил за малейшей из моих реакций.

– Ты не знал?

Я покачал головой. Недоверчиво. Мне казалось, что здесь нечем дышать. К лицу прилило что-то горячее, будто поток теплого воздуха из вентиляционного отверстия на тротуаре.

– Это обнаружили сегодня, во время… вскрытия, – добавил шеф.

Я почувствовал, что мне сейчас станет плохо. Комната принялась вращаться… Я услышал, как Крюгер орет:

– Ларри!

Дверь открылась.

– Пожалуйста, принеси воды для Генри. Пошевеливайся!

Время каким-то странным образом сократилось. Не прошло и секунды, как я выпил стакан виды, который мне протянули, затем здесь оказался какой-то тип в хирургической маске, скрывающей нижнюю часть лица, держащий в обтянутой перчаткой руке нечто вроде длинного ватного тампона. Он сказал мне открыть рот. Крис Платт тоже был здесь, он стоял, прислонившись к стене и скрестив руки. Я отметил, что не знаю, когда он вошел.

Тип с ватным тампоном скрылся. Я снова закрыл рот.

– Она… она была изнасилована? – наконец нашел я силы произнести.

– Нет.

– Вы… Вы в этом уверены?

– Да.

Беременна… В голове у меня все кипело. Они с Платтом безмолвно обменялись одним из тех своих взглядов, которые меня в прошлый раз так вывели из себя. Затем Крюгер вернулся к своим обязанностям.

– Ты уверен, что она тебе этого не говорила?

– Э… что?

– Она тебе этого не говорила?

Больше всего на свете мне хотелось убежать, заткнуть уши.

– Так я же вам уже это сказал!

– Ладно… хорошо. – Крюгер кивнул. – Ты не спрашиваешь меня, восстановили ли ее расписание?

– Что?

– Ее распорядок дня… Ты же в последний раз видел ее на борту парома?

Заметил ли он мое колебание?

– Да.

Шеф поколебался в свою очередь.

– Есть еще кое-что, – добавил он.

– В последнее время она наводила справки о тебе.

Я поднял голову, нахмурившись и по очереди посмотрев на Крюгера и Платта.

– Как это «наводила справки обо мне»? Что вы этим хотите сказать?

– Изучили содержимое ее компьютера, историю всех запросов в поисковой системе, вообще все. Среди последних, которые она ввела, были такие ключевые слова: усыновление, усыновление гей-парой, закон об усыновлении в Техасе… Ведь вы же приехали из Техаса – ты и твои мамы, не так ли?

Я даже не пошевелился.

Я больше ничего не понимал. Наоми беременна. Она наводила справки относительно меня…

Я поднял глаза.

Полицейские ждали… Я кивнул.

– И вот что еще она написала в своем дневнике, – наконец сказал Платт.

Подойдя, он подтолкнул ко мне тетрадь. Открытую. Посреди страницы – единственная фраза, написанная большими, круглыми буквами:

КТО ТАКОЙ ГЕНРИ???