Утром я постучался к девчонке в комнату. В ответ она сказала, что скоро выйдет. Я решил накрыть для нее завтрак «по-турецки», чтобы помочь как можно скорее забыть пережитое: сходил в бакалею и купил там все, что нужно – брынзу, оливки, яйца, варенье. Бакалейщик, усы которого были тронуты сединой, спросил о здоровье моей гостьи.

– Все хорошо, – ответил я.

– Вот бедняжка, – покачал он головой. – Аллаха надо благодарить, что она не померла от страха.

Он, наверное, ждал моих комментариев по этому поводу и вопросительно уставился на меня. Однако поняв, что я намерен хранить молчание, продолжил:

– Я сам чуть с ума не сошел. Этот твой Кырбаш – вообще бешеный, это не собака, а исчадие ада какое-то. Вы хоть знаете, с чего он накинулся-то?

– Нет, не знаю.

– А кто знает? – не унимался бакалейщик.

– Ну, это животное. Кто знает, что у него в голове. Но теперь уже все позади, так что не беспокойтесь.

– Мне кажется, вам цепь надо покрепче сделать, – посоветовал он. – Вы же видите, его ничем не сдержать. Сущий дракон.

Я вернулся домой и принялся готовить завтрак. Девчонка, шатаясь, вышла на кухню. С виду она вроде бы пришла в себя, по крайней мере, цвет лица стал нормальным. Нога была плотно перетянута бинтом.

– Ты, наверное, вчера просто ногу подвернула, – предположил я. – Так что скоро все пройдет.

– Какое подвернула! – на лице ее возникло уже хорошо знакомое мне выражение возмущения и ярости. Она размотала бинт и показала ногу. Над щиколоткой виднелись два следа от зубов с кровавыми сине-лиловыми кровоподтеками.

Я растерялся. Значит, Керберос вчера, между делом, успел ее цапнуть.

– Тебе следовало вчера вечером сказать мне об этом! Я бы купил антисептический крем. Мы бы промыли рану перекисью.

– Не «мы бы промыли», а «ты бы промыла»! Выражайтесь правильно! Как можно, чтобы ваши драгоценные руки коснулись этих ран? А где же наши вопли, крики? Я всего лишь хотела взять вас за руку в знак благодарности… Чтобы извиниться за прежнее хамство…

– Прости, пожалуйста, – сказал я. – Поверь, я сам не заметил, что кричу; я так и не понял, что произошло.

– Когда я вас оскорбляла – вы не сказали ни слова. Но стоило мне только до вас дотронуться, я чуть не погибла. А теперь мне предстоят походы к врачу и уколы от бешенства.

– Пожалуйста, ни о чем не беспокойся, – сказал я. – У Кербероса сделаны все прививки. Никакой опасности нет.

– И все же для меня опасность есть. Ваша собака… Ненормальное существо.

– Давай я приглашу врача, но он тоже скажет, что я прав, увидев документы Кербероса.

– Да уж давайте, позовите, – не унималась девушка. – Как можно скорее зовите вашего доктора. – Затем принялась стонать: – Господи, как я в таком виде домой покажусь, что родителям скажу?

– Расскажи им, как все было на самом деле, – посоветовал я. – Ничего такого особенного не произошло.

– У вас, наверное, действительно с крышей не все в порядке, – разозлилась она. – Что я должна сказать отцу? Позвонить и сказать: «Папочка, ты знаешь, я тут в Подиме познакомилась с одним сумасшедшим, дотронулась до него, а за это на меня набросилась его сумасшедшая собака. Я чуть не погибла, а сейчас живу в доме у этого сумасшедшего». Мне так все отцу рассказать? Тогда отец схватит охотничье ружье и приедет сюда. Куда ты хочешь, чтобы он тебе выстрелил, – в голову?

Она ткнула указательным пальцем себе в лоб.

– Лучше прямо в сердце, – сказал я. – Тогда хоть лобная доля не пострадает.

– Что-что не пострадает?

– Лобная доля… Я потом тебе о ней расскажу. Но, кстати, хочу тебе напомнить, что твой отец встретится со старым воякой. А еще и Керберос.

– Хватит издеваться. Я вполне серьезно говорю, я не могу в таком виде поехать домой. Мне нужно что-то придумать.

– А как ты вчера вечером выкрутилась?

– Сказала, что суд затянулся. Я тут уже совсем завралась. Ладно, теперь помолчите.

Она взяла телефон и стала звонить домой. Судя по всему, трубку взял ее отец. Голос девушки, умевший звучать так гневно, в одно мгновение стал голосом невинной девочки – кротким и нежным. В общем, они в Подиме с Филиз и Бюшрой. Погода тут чудесная, они нашли недорогой уютный пансион; ничего, если останутся тут отдохнуть на несколько дней? Хозяин пансиона милый пожилой дядечка бакалейщик, его семья тоже живет в этом же доме. Нет-нет, все в порядке, беспокоиться не о чем. Она за несколько дней отдохнет, а заодно разузнает подробности дела. С мамой все в порядке? Ну, конечно же, их милая дочка будет часто звонить. Деньги у нее есть, так что им не о чем беспокоиться.

На прощание тем же самым детским голосом она протянула: «Цееелууую, папочка!», повесила трубку, и лицо ее вновь приобрело знакомую жесткость. Как эти юные девушки умеют притворяться! Интересно, знали ли об этом Толстой и Монтерлан? Кстати, такое же выражение было у нее на лице, когда она показывала мне свои раны. Всем своим видом она давала понять, как ей, маленькой девочке, больно и как она страдает. В общем, эта девушка была именно того типа, который так нравится почти всем мужчинам, – женщины-девочки.

Вскоре после завтрака приехал врач. Он осмотрел щиколотку, взглянул на прививочные сертификаты Кербероса и сказал, что опасности нет. Гораздо важнее то, что ногу она действительно подвернула. Поэтому несколько дней на больную ногу нельзя наступать, нужно отдыхать, и будет хорошо, если ногу мазать специальной мазью, которую продают по рецепту, рецепт он сейчас выпишет. Еще он даст обезболивающее. А для того чтобы помочь забыть шок и спокойно спать – в довесок еще и легкий успокаивающий сироп.

Девушка тревожно возразила:

– Эта собака, кажется, бешеная.

Ее слова рассмешили врача.

– Она не похожа на бешеную, – улыбнулся он. Затем доктор продолжил – в странной, то ли поучительной, то ли насмешливой манере. Сказал, что в жизни вообще много страдающих бешенством, только не собак, а людей. И всех вылечить просто невозможно. Собственно, именно поэтому он, доктор, предпочел удалиться от жизни и выбрать тихий спокойный уголок, вроде этого, где можно просто жить и отдыхать. Но всеобщее бешенство уже добралось и сюда. Как можно было напасть на такую чудесную девушку, как Арзу? Да накажет Аллах эту гадкую Светлану!

В общем, рот у доктора не закрывался, так что мне пришлось мягко и вежливо спровадить его, посетовав, что мы отвлекаем его от больных, а это несправедливо по отношению к ним. Потом я сказал девушке, что поехал в аптеку.

Прежде чем уйти из дома, я помог ей осторожно усесться в Комнате Любви. Подложил под ее больную ногу мягкий пуф. Принес стаканчик чаю, а заодно и несколько томов, которые выбрал из своей библиотеки.

– Это еще что такое? – капризно спросила она.

– Посмотри, пока меня не будет, – предложил я. – Тут все то, о чем мы с тобой говорили на берегу. В «Анне Карениной» – самоубийство из-за любви, в «Мадам Бовари» – самоубийство из-за любви, в «Страданиях юного Вертера» тоже; в «Отелло» из-за любви происходит убийство, как, впрочем, и в «Лейле и Меджнун» Физули. Я тебе говорю, что любовь – самое опасное чувство на земле. Она навлекает на людей несчастья.

У меня в библиотеке было еще немало книг на эту тему: «Керем и Аслы», «Тахир и Зухра», «Ромео и Джульетта», «Ферхат и Ширин». Но она и на те, что я дал, смотрела с презрением.

В городке я зашел в аптеку, где купил мазь от ушибов, антисептический крем, сильное обезболивающее и успокаивающий сироп. Затем подумал о том, что, возможно, девушке понадобится новая одежда, и отправился в магазин, однако обилие выбора заставило меня растеряться: я не знал, что именно ей понравится. Махнув рукой, я купил все, что мне приглянулось – футболку и шорты самого маленького размера. Вещи казались детскими, но вообще-то вся молодежь одевается в облипку.

Расплачиваясь, я спросил на кассе, не продаются ли у них в магазине костыли. Оказалось, не продаются. Поэтому, вернувшись домой, я выбрал дома в саду подходящую ветку, спилил, обрезал с нее листья и сучки.

– Тебе будет удобно, – сказал я, отдавая палку девушке, – когда пойдешь гулять, будешь на нее опираться, а когда разозлишься на меня, будешь бить меня этой палкой по голове.

Она не засмеялась. Я показал ей новую одежду.

Тут же выяснилось, что в одежде девушка такая же разборчивая, как в еде. На покупки она даже не взглянула. Взяла только палку и сумку с лекарствами и, не сказав ни слова, поднялась и, хромая, удалилась к себе в комнату. До вечера она просидела там.

Я покормил Кербероса, а потом отправился с ним на прогулку. Гулял я долго. Чудовище с обрезанными ушами заглядывало мне в глаза, пытаясь понять, сержусь я на него или нет.

Вечером я услышал, как скрипнула дверь.

– Послушай, что я думаю, – сказал я, когда девушка появилась. – Тебе с твоей ногой ходить на кухню не стоит. Я сделал тебе бутерброд. Не напрягай ногу. Доктор велел ногу беречь.

На этот раз она посмотрела на меня с благодарностью и вновь поднялась к себе. Когда я принес ей чашку чая и два бутерброда, она легла в кровать, и я поставил поднос ей на колени.

– Спокойной ночи! – пожелал я. – Утром приду тебя проведать.

– Нет, пожалуйста, не уходи, – запротестовала она, опять перейдя на «ты». – Ты же дал слово, что доскажешь историю своего брата. Ведь именно из-за нее со мной произошло несчастье. Мне кажется, что любовь не самое опасное чувство на земле.

– А какое самое опасное? – спросил я.

– Любопытство.

Я рассмеялся. В ее комнате стояло маленькое кресло, я развернул его, подвинул к ней, сел и принялся рассказывать.