Рассказал я следующее:

– Нашу стройку возглавлял многоопытный инженер по фамилии Динч, мы звали его просто «братец Динч», любили его и уважали. Он отвечал за все вопросы, связанные с организацией стройки, и мы ходили к нему с любыми проблемами. О Мехмеде я рассказал именно ему. Я поведал Динчу, что до недавнего времени мы с братом никогда не расставались, что он очень талантливый инженер-электрик и очень пригодится на нашей стройке. Динч сказал: «Ладно! Пусть приезжает!»

Я встретил Мехмеда в минском аэропорту. В терминале, пока он шел мне навстречу, я смотрел на его красивое, смуглое лицо и еще раз подумал, что правильно поступил. Нам не следовало расставаться. Брат не показывал своих чувств, скрывая их за насмешливостью, но я, прекрасно знавший его, видел, что он тоже очень рад.

Мехмед поселился в общежитии для сотрудников компании, познакомился с коллегами и, засучив рукава, принялся за работу, сразу же влившись в общее дело. По вечерам мы пили с ним «Столичную» и вели беседы о политике. Ну а потом как-то раз на выходных случилось то, что случилось.

– Что же произошло? – перебила меня журналистка.

– Потерпи немного, – успокоил ее я. – Сейчас все узнаешь. Помнишь, я рассказывал тебе о стихийном рынке, который устраивали жители Борисова в парке каждое воскресенье? Или ты уже спала и ничего не слышала?

Она кивнула:

– Да, да, конечно, помню.

– Однажды в воскресенье Мехмед отправился на этот рынок – просто погулять, чтобы провести время. Он долго рассматривал разложенные на покрывалах вещи. Чего там только не было! Портреты и бюсты Ленина, красноармейские звезды, почетные медали. Он купил несколько мелочей на память и продолжил бродить там до тех пор, пока не увидел ту девушку.

Случайно оказавшись перед ней, он замер, не имея сил пошевелиться и оторвать взгляд от ее лица. Позднее он рассказывал мне: «Никогда в жизни со мной не происходило ничего подобного. Казалось, что весь мир исчез, либо же меня кто-то перенес в другой мир. Лицо, которое я видел перед собой, светилось божественным светом. Это нельзя было назвать обычной красотой, это было что-то сверхъестественное. Не думаю, что в каком-либо языке мира существует слово, чтобы описать подобную красоту. Казалось, все вокруг осветил луч таинственного и прекрасного света. Ее лицо светилось этим светом, источник которого был не в солнце, а шел у нее изнутри».

В общем, сердце у нашего парня забилось, он стоял, громом пораженный, и не мог вымолвить ни слова. Стоял он так и смотрел – наверное, так стояли и смотрели первые христиане, когда увидели, что Христос воскрес.

Потом девушка заговорила с ним. Она сказала что-то по-русски и указала на разложенное на земле. Мехмед достал из кармана все деньги, какие только были у него при себе, рубли, доллары, словом, все, и протянул девушке. Та принялась выбирать купюры, и они впервые коснулись друг друга. Тут наш парень чуть не разрыдался. Я не хочу, чтобы у тебя сложилось обманчивое впечатление о Мехмеде. Но голову, конечно, в тот раз он потерял.

Что-то такое в результате Мехмед взял (потом оказалось, что взял он розово-зеленую фарфоровую статуэтку пастуха с барашком) и ушел, словно пьяный.

В воскресенье офис был закрыт, но у охранников Мехмед выяснил телефон Людмилы. Позвонив ей, он попросил ее приехать на стройку. Да, он знал, что в воскресенье у него нет права портить ей отдых, однако стоял вопрос жизни и смерти. В общем, он так умолял Людмилу, так упрашивал ее, что в конце концов та согласилась. Увидев взволнованного Мехмеда и узнав, о чем он просит, она начала хохотать. Неужели он вытащил ее сюда ради какой-то девчонки с рынка?

Мехмед сказал, что девушка непростая, настоящее чудо из другого мира.

– Неужели она такая красивая? – смеялась Людмила.

– Нет. Красивых девушек много, но эта девушка никакой связи ни с красотой, ни с уродством не имеет, это что-то, что не поддается описанию. Пожалуйста, окажи мне услугу, давай пойдем и поговорим с чудесным созданием!

Людмиле, должно быть, стало самой любопытно, что за чудо такое завелось на их борисовском развале. Она уступила уговорам Мехмеда.

Когда они добрались до рынка, уже вечерело. Многие продавцы ушли. Девушки уже не было, и пустота сдавила сердце моего брата. Он вновь принялся умолять Людмилу, чтобы она расспросила женщин по соседству и выяснила, кто та девушка. Людмила поспрашивала тамошних женщин, однако девушку никто не знал, все говорили, что видели такую впервые.

После нескольких неудачных попыток нашлась, наконец, женщина, которая сказала: «Эту девушку зовут Ольга. Она дочь офицера, но больше я о ней ничего не знаю». Как ты можешь догадаться, на сей раз Мехмед принялся умолять Людмилу обойти офицерские дома. Он предложил ей большие деньги за то, что она поможет найти Ольгу.

Деньги Людмилу, конечно, тут же убедили, потому что, как я уже говорил, в те годы русские очень страдали от бедности. Никто не получал зарплату, еды в магазинах не было, все искали возможности выжить. Еще раз напомню: Людмила благодаря своему знанию английского сумела устроиться у нас на фирме, но кто знает, насколько трудным было положение в ее семье, у ее родственников. Поэтому… В те дни в России за деньги можно было все: стоило упомянуть о деньгах, как реки останавливались.

Я же в тот день провел время за чтением книги, а под вечер вышел погулять. В воздухе стоял потрясающий аромат осени, от этого запаха становилось легко на сердце. Я мог часами любоваться краснеющими листьями. Мне пришло в голову навестить Мехмеда, поужинать с ним, выпить водки, и, направившись к брату, посреди сквера я случайно встретил его и Людмилу. Ну, конечно, первое, что я подумал: «Время не теряет, красивую девушку охмурил!», однако взволнованная походка обоих была очень непохожа на романтическую вечернюю прогулку влюбленных.

Я полюбопытствовал, что же произошло; рассказ Мехмеда усилил мое любопытство. Им нужно кого-то разыскать, они идут в офицерские дома, я могу пойти вместе с ними, а по пути они расскажут мне подробности.

В общем, мы втроем отправились в путь, и по дороге Людмила подмигнула мне и сказала: «Любовь с первого взгляда! Ваш братец просто втрескался. Мы сейчас будем ходить по квартирам и искать какую-то Ольгу».

Я собирался уже поговорить с Мехмедом, но увидев, в каком он состоянии, понял, что лучше мне промолчать.

Мы вошли в бедный, неухоженный район, состоявший из облезлых блочных домов грязно-желтого цвета. Вокруг никого не было. Людмила спросила, что мы теперь будем делать; с ее точки зрения самым правильным было вернуться и поискать девушку бюрократическим методом. Она сказала, что можно попытаться проверить регистрационные записи жителей района, однако Мехмед и слышать ничего не захотел.

Он направился к ближайшему дому, нажал на кнопку первого попавшегося дверного звонка; никакого ответа не последовало, и он нажал второй раз, сильнее. Наконец послышался женский голос, и Людмиле пришлось волей-неволей подойти к двери (домофонов тогда еще, конечно же, не было!) и произнести несколько фраз на русском. Мы, естественно, поняли только одно слово – имя «Ольга». Мехмед взволнованно спросил Людмилу, что ей ответила женщина, и та вздохнула: «В этом районе живет очень много женщин по имени Ольга. Как же вы найдете ее, если даже фамилии не знаете?»

Район был довольно большим, невозможно было представить, что мы обойдем все офицерские квартиры в поисках этой Ольги. Однако Мехмед был настойчив, и по его настоянию мы позвонили еще в несколько дверей. Ответ всегда был отрицательным.

Ничего не оставалось делать, как вернуться в общежитие. Мехмед был по-прежнему очень взволнован. Поверь мне, я видел его таким впервые в жизни. Той ночью он крепко выпил, да и потом пил всю неделю, работа его начала от этого страдать, и мне пришлось рассказать обо всем братцу Динчу.

– Нужно проявлять терпение, – ответил мне тот. – Это все от молодости. Со временем пройдет.

Ту неделю мы пережили с трудом и на следующие выходные, взяв Людмилу, направились в парк. Мы пришли так рано, что из женщин-торговок еще почти никого не было. Через час-два они начали появляться. Пожилые, молодые, в платках в цветочек, худые, толстые, все они пришли с огромными сумками и, расстелив покрывала, начали раскладывать на импровизированных прилавках принесенные из дома вещи, которые были памятью о многих счастливых и печальных мгновениях из жизни их семей. Здесь были семейные фотоальбомы с фотографиями строгих дедушек в красноармейских папахах и бабушек с вымученными улыбками; фарфоровые безделушки; лампы; часы на цепочке; вышитые подушки, медали; шкатулки с репродукциями картин Шишкина; и все эти вещи, составляя грустную историю каждой семьи, были разложены по росту и размеру на земле в ожидании покупателя. Но кто же мог все это купить, кроме работников нашей фирмы?

Пока мы глазели по сторонам, Мехмед не спускал глаз с дороги – откуда, по его предположению, могла появиться девушка. Однако девушки все не было; настал полдень, а потом обед – она так и не показалась.

Мехмед попросил Людмилу еще раз расспросить всех продавщиц. Что за девушка стояла здесь неделю назад, вот как раз перед зарослями ежевики? Может быть, кто-то ее видел и знает? «Предложи деньги», – добавил он, вытащив из кармана пачку скомканных банкнот. Все это происходило в сквере на глазах многочисленных торговок, скучавших в ожидании покупателей. От нечего делать они наблюдали за нами с большим любопытством.

Людмила обратилась к одной или двум из них и вновь получила ответ: «Нет, не знаем». Ее осенило: нужно сделать громкое объявление. Она встала прямо посреди рынка и, как коммунист-комиссар на трибуне, что-то прокричала. (Так мы узнали, что эта красивая девушка умеет очень громко кричать.)

Через некоторое время к Людмиле подошла голубоглазая девушка и что-то сказала, пристально глядя на нее. Повеселев, Людмила повернулась к нам: «Все, нашли! Вот сестра вашей незнакомки! Кстати, незнакомку зовут Ольга».

Мехмед был готов расцеловать обеих. «Давайте, давайте скорее пойдем к ней», – не успокаивался он, но потом решил перед важным походом заглянуть к нам в общежитие. Мы послушно делали все, что он говорил, потому что возражать ему было совершенно невозможно.

В общем, мы вчетвером сначала сходили к нам на стройку. Мехмед взял одну из корпоративных машин, на ней мы заехали в общежитие. Вскоре стало ясно, зачем я ему понадобился: он собрал все запасы еды и выпивки, какие были у него и у меня, и погрузил в машину. В запасах были, в частности, бутылки с водкой «Столичная», виски «Чивас Ригал», импортные шоколадки, сыр… одним словом, все, что оказалось у нас в холодильниках.

Близился вечер, когда мы позвонили в дверь, которую указала нам ее сестра Оксана. И дверь действительно открыло совершенно неземное создание, которое иначе как «чудом» назвать язык не поворачивался. Да-да, можешь мне верить. Такую красоту даже представить себе невозможно, еще ни один художник в мире не рисовал такую красоту, во сне никому не снилась такая.

Это создание было очень странным. Я намеренно употребляю слово «создание», потому что произносить простое слово «человек» или «девушка» язык не поворачивался. В прихожей маленькой квартирки едва мерцала тусклая лампа, однако от создания исходило какое-то особенное, неземное сияние – как от древнегреческой богини, сошедшей с Олимпа. Она стояла прямо под круглой лампой, что создавало впечатление «нимба» у нее над головой. Мне показалось, что тусклая лампочка в коридоре совсем не нужна – вот такое сияние от нее исходило! Казалось, она будет сиять, даже если вокруг воцарится кромешная тьма. Чтобы ты окончательно осознала, какое это было создание, добавлю, что и Людмила, тоже очень красивая девушка, застыла, пораженная.

Внимательно слушавшая меня журналистка приподнялась на кровати. Кажется, эта часть истории произвела на нее огромное впечатление. Глаза ее сияли.

– Рассказывайте дальше! Какой она была?

– Сверхъестественной. Неземной.

– Что значит «неземной»? Высокой? Голубоглазой, как ее сестра? Длинные у нее были волосы или короткие? Почему она так поразила вас всех, чем она вас так потрясла?

– Вот на эти твои вопросы я ответить до сих пор не в состоянии, – вздохнул я, – потому что ответа не знаю. Да, она была высокой и светловолосой, у нее были огромные ярко-синие глаза, но это все, что я могу сказать, и в то же время это значит ничего не сказать. В России таких девушек миллионы. Все дело не в росте и цвете волос, а в чем-то другом. Не знаю, в чем именно, скажу только, что стоило посмотреть на нее, как слезы умиления и радости начинали течь из глаз сами собой.

– Разве можно плакать при виде женской красоты? – удивилась девица.

– Оказывается, можно, – вздохнул я. – Красота это действует или еще что-то – не знаю, но сердце так сжимается, что нет мочи терпеть. Когда я смотрел на нее, мне вспомнились слова Мевляны:

«Боюсь ту любовь божеством я наречь. Человеком наречь я стесняюсь».

Лицо журналистки имело свойство становиться красивее, когда оно выражало изумление или негодование, – необыкновенное, редкое у нее было лицо. Вот и сейчас она нахмурилась и стала красивее. По мере того как я рассказывал об Ольгиной красоте, она хмурилась все сильнее, хотя сама этого не замечала. Было очевидно, что мысль о собственной красоте ей внушили с детства, и она привыкла слышать лесть от близких. Поэтому она, сама того не осознавая, злилась, слушая о красоте Ольги, и не могла меня понять. Но вся проблема была именно в красоте, потому что та красота не была обычной женской красотой. Вообще, казалось, Ольга была не из сего мира. Собственно, это выяснилось довольно скоро, в весьма болезненной форме.

– Вы так рассказываете об этой русской, – морщилась тем временем журналисточка, – что можно решить, будто не ваш брат, а вы сами в нее влюбились.

– Ошибаешься, детка, – улыбнулся я. – Я лишь пытаюсь рассказать тебе обо всем глазами брата. А кроме того, мне хочется, чтобы ты поняла истинный масштаб событий и не воспринимала эту историю как обычную историю любви между мужчиной и женщиной.

– Сколько же лет было той девушке?

– Потом мы узнали, что двадцать два.

– Ну и как это вяжется с вашей теорией о гормонах и гипофизе? У нее тех же гормонов не было? Не вырабатывается такое у внеземного существа?

Я посмотрел на нее.

– Ты рассердишься, если я скажу, что нет, не вырабатывается. Впрочем, я был так убежден, что встретил ангела, что такие вещи мне даже в голову не приходили.

– Ну ладно, – проворчала она. – Давайте, продолжайте ваш рассказ.

– Ты тоже очень красивая, – произнес я. – Поверь мне, ты очень красивая девушка, очень!

– Вот и нет! – упрямо проговорила она. – Никакая я не красивая. – Потом, помолчав, добавила: – Но я умею делать себя красивой.

Я не понял, что она имела в виду, но переспрашивать не стал. Наверное, она просто рассердилась из-за того, что я с восторгом описывал Ольгину красоту.

Я продолжил:

– Оксана что-то сказала сестре, и мы вошли в квартиру. Дом выглядел очень запущенным, отовсюду веяло нищетой; за маленьким, застеленным клеенкой столом сидел худой человек с ввалившимися щеками, у него была одна рука и одна нога. Перед ним стояла бутылка дешевой водки. Мы попытались поздороваться с ним по-русски, еле выговорив: «Добрый вечер», а потом выставили на стол все, что привезли из общежития. На человеке была старая военная форма, он пригласил нас вместе выпить. Он совершенно не удивился, да и казалось, будто ничто в жизни уже не могло его удивить. По виду это был совершенно конченый человек. Мы с Мехмедом и Людмилой сели за стол, принялись пить водку, которую привезли, Людмила добавила себе в водку «кока-колы» – отвратительный, на мой вкус, напиток получился. Она переводила, и от нее мы услышали, что человек был офицером и воевал в Афганистане. Ногу и руку он потерял в том аду.

Пока я рассказывал об отце Ольги, моя гостья медленно склонила голову, словно переспевший колос, который больше не может выдерживать свой вес. Едва голова ее коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон, свойственный молодости.

Очевидно, на нее подействовали лекарства. Какоето время я смотрел, как она спит. Дышала она почти неслышно, словно растворившись в реке времени. Не знаю, почему я так долго смотрел на нее. Я не имел обыкновения наблюдать за спящими девушками, как Янусари Кавабата или Маркес, который подражал ему своими новеллами, но я довольно долго просидел там. Потом тихонько встал, вышел и закрыл за собой дверь.