Знакомые в деревне попросили меня погулять с их дочкой шести лет.

Поначалу прогулка была даже позитивной.

Девочка вела за руку Артема. И он не пытался отгрызть ей кисть, вырываясь на свободу, как делал бы со мной. А, напротив, послушно плелся. Всем своим довольным видом сынок излучал благодарность: наконец-то папа купил ему нормальную игрушку – живую девочку! – а не эти бесконечные грузовики.

Мы втроем проходили мимо старого, заброшенного одноэтажного здания школы: разбитые стекла, покосившиеся двери.

«Ой, – воскликнула вдруг девочка, – что там сейчас внутри, интересно? Наверное, перевернутые парты, тресканутая доска (орфография оригинала сохранена; „тресканутая“ от слова „треска“, да?), цветы все завяли…»

«И скелеты двоечников повсюду…» – добавил я.

Вот он, казус. Непонимание контекста, неуважение к целевой аудитории. А ведь у меня растет сын. И скоро он начнет прислушиваться к тому, что несет его полоумный папашка.

Ну, хорошо, допустим, я добавил про скелеты не вслух, а про себя, что меня частично оправдывает. Эта конкретная девочка еще сможет гулять мимо школы без заикания.

Но ведь общеизвестно, как минимум моей родне и моей жене, святой женщине, что мое бессознательное соединено с речевым аппаратом напрямую, в обход мозга.

Тревожно мне за сына, ой тревожно…