Хотя отец уже месяц жил недалеко от Можайска, Сане никак не удавалось поговорить с ним о том, что калёным железом жгло ему сердце с тех пор, как сам он вернулся в Москву. Наконец, благоприятный случай представился. В доме Лидии ложились рано, а отец, страдавший бессонницей, по обыкновению возился со своими записями, устроившись на террасе, дабы не мешать отдыху других гостей. Заметив спустившегося по лестнице сына, он тотчас захлопнул папку и поманил его к себе:

— Садись, поговорим.

— Я и сам хотел…

— Вот и славно, — отец закутался в видавшую виды фуфайку. — Кто первый начнёт?

— Ты, по старшинству, — пожал плечами Саня.

— Верно. Тем паче, что и разговор мой будет короче. Вот что, сын, ты уже достаточно зрел и, думаю, сам прекрасно понимаешь наши перспективы в условиях тотальной борьбы с «врагами»?

— Тебе лучше уехать подальше от Москвы…

— Куда уж дальше, чем мы были ещё месяц назад? До сих пор не понимаю, почему Михаила взяли, всех наших взяли, а нас с Марочкой оставили. Впрочем, спасибо им на том. Теперь у меня есть три списка моей книги и все они хорошо запрятаны. Об одном знай: он здесь. Помнишь ты место, где матушкина скамейка с крестом была?

— Помню, отец.

— Камень там лежит. Если подле него копать, то выкопаешь хороший ящичек, а в нём рукопись.

— Когда ты успел?

— Прошлая ночь долгая была и тёмная. Места я помню, лопата в сараюшке нашлась. Долго ли?

— Хорошо, я запомню это место.

— Запомни. И вот ещё что… Меня, конечно, арестуют. Днём раньше, днём позже — это неизбежно. Страха большого я не испытываю — жизнь свою я прожил и итоги как будто подвёл. Но есть Марочка… Я прошу тебя, Саня, всегда заботься о ней, как о родной матери. Ей без меня будет очень тяжело.

— Ты мог бы об этом не просить: тётя Мари всегда была мне матерью.

— Хорошо… Если меня арестуют, то не ищи мне помочь — это бесполезно. Возьми тётю Мари и уезжай.

— Куда? К сестре?

— Нет, — покачал головой отец. — К сестре не надо. Все вместе вы скорее навлечёте на себя молнии. Она теперь замужем, у неё другая фамилия — ей безопаснее одной. Поезжайте в какую-нибудь глушь. Вы оба медики — вам везде найдётся работа. Может быть, вам и удастся уцелеть. И ещё запомни. Что бы ни было, следуй лишь одному закону — Божьему. Живи по правде и будешь оправдан. Никогда не пытайся идти на компромиссы с совестью. Уступив дьяволу раз, ты ослабишь себя, и в другой раз выдержать его атаку тебе будет ещё тяжелее, и ты покатишься вниз, погибнешь. Не полагайся ни на людей, ни на свою удачу — а только на Бога, и он не подведёт тебя. В какой-то момент тебе может показаться обратное, что Бог оставил тебя, предал тебя, что в ответ на своё добро и правду ты пожинаешь ложь и зло, но потерпи и ты увидишь, что это обернётся к твоему благу. Только не отступи сам, не опусти руки.

— Ты… словно прощаешься, — тревожно заметил Саня.

— Когда расстаёшься с человеком даже на мгновение, постарайся прежде сказать ему самое главное. Кто знает, будет ли следующее мгновение?

— Тогда и я скажу главное. Я очень люблю тебя, отец. Я всегда стремился быть похожим на тебя, как стремился и Мишка. И ты можешь быть спокоен: стыдиться за меня тебе не придётся.

— Спасибо, — кивнул отец. — А теперь говори, что за нужда у тебя. Давно приметил, что маешься.

— У меня… — Саня глубоко вздохнул. — Ты помнишь Петю? Анютинова друга?

— Конечно, она много о нём рассказывала.

— Они очень любили друг друга, но он, кажется, боялся испортить ей жизнь и поэтому отдалился. А потом куда-то исчез. Прислал ей какое-то ужасное письмо, якобы сошёлся с другой женщиной, будет жить на родине отца и в Москву не вернётся.

— Всякое бывает…

— Да не могло так быть! — воскликнул Саня. — Когда она мне об этом рассказала, я не поверил. Он не мог уехать так вдруг! Бросить работу, ничего никому не сказать… Я решил разобраться, что произошло на самом деле.

— Разобрался? — прищурился отец.

— Почти… Я начал с того, что расспросил его друзей: киношников, поэтов… От них я узнал, что он, действительно, собирался съездить в родные края — вроде получил письмо от кого-то из отцовской родни.

— И что же?

— То, что он обещал вернуться через неделю! И не кому-нибудь, а режиссёру, с которым работал, которого глубоко уважал. Нужно было вовсе не знать Петю, чтобы допустить, что он посмел бы подвести, кого бы то ни было!

— Дальше.

— Дальше моё расследование зашло в тупик, а затем я, как ты знаешь, оказался очень далеко от Москвы.

— Но это ведь не конец рассказа?

— Увы. Это самое начало, — Саня оседлал стул и придвинулся к отцу. — В Сибирь усилиями бедного Дмитрия Антоновича я поехал с мандатом ПКК и заданием, помимо вызволения Сергея Игнатьевича, проинспектировать состояние лагерных больниц в тех краях.

— И надо думать, ты выполнил это задание с рвением, сильно «порадовавшим» лагерное начальство?

— Я выполнил его ровно так, как ты меня сейчас учил — по совести! — ответил Саня. — Конечно, то, что я там увидел описанию не поддаётся… Для меня остаётся полной загадкой, каким образом люди вообще умудряются столько держаться в таких условиях. И самое отвратительное, что я моим филькиным мандатом ничем помочь им не мог! Но не о том речь! Там в одной палате девчонка была лет шестнадцати с повреждением позвоночника и параличом ног. Её, вероятно, актировали бы, но некому забрать — мать умерла, а отец тоже в лагере. Но и не в этом тоже дело… У неё я увидел тетрадочку с рисунками и чуть дар речи не потерял! Эти рисунки были точной копией тех, которые некогда я видел у Пети!

— Очень любопытно, — отец погладил усы. — Ты, конечно, спросил её о происхождении рисунков?

— Она сказала, что ей подарил их молодой человек, какое-то время также лежавший в больнице.

— И она назвала тебе его имя?..

— И даже фамилию, папа!

— Что было дальше?

— В том лагере Пети уже не было, а я слишком мелкая сошка, чтобы наводить более существенные справки. Я сообщил доктору Григорьеву о том, что узнал, и он обещал помочь.

— Но был арестован…

— Накануне ареста он сообщил, что получил какие-то сведения. Но не успел поделиться ими.

— Скверная история, — нахмурился отец.

— Она ещё сквернее, чем ты думаешь, папа!

— Навряд ли. Я думаю, что знаю, что ты скажешь дальше. Муж Ани, не так ли?..

Когда он узнал, что Аня вышла замуж за Варса, то впервые в жизни покусился мыслью на убийство. Иного не заслуживал этот негодяй! В том, что Викулов приложил руку к исчезновению Пети и его странному письму, Саня не сомневался ни секунды. С большим трудом взяв себя в руки, он отправился к Анюте. Та встретила его смущённо и даже испуганно. А он, едва пройдя в комнату, спросил без предисловий:

— Зачем ты это сделала?

Она стояла перед ним, хрупкая, поникшая, печальная — совсем девчонка, беззащитная и потерянная.

— Потому что он оказался единственным человеком, который всё время был рядом, который поддерживал и помогал, — ответила сдавленно, отводя глаза. — Мама погибла, а Александр Порфирьевич отравился. Петя меня бросил, а тебя не было. А я… — Анюта развела руками и всхлипнула. — Я больше не хотела жить, понимаешь? И раньше не хотела, а после мамы… — она опустилась на стул, заплакала, закрыв лицо руками.

Саня стоял, не шевелясь, не находясь, что же делать теперь. Он знал определённо, что муж этой бедной девочки, чтобы завладеть ею, донёс на человека, которого она любила, пытками заставил написать ложное письмо. Может, сам и пытал?.. Удовлетворил ненависть к сопернику? Или по дружбе помогли другие? Не суть важно. А потом он воспользовался трагедией, тем, что она оказался одна и совершенно раздавлена чредой утрат, и принудил её к сожительству. Должно быть, и доктора взяли не без его помощи. Может, узнал он, что тот слишком близко подошёл к его тайне.

— Вы теперь живёте в этой квартире вдвоём?

— Да… Пока новых соседей не подселили. Варс надеется, что и не подселят.

Вот оно что! Варс надеется! Неплохое приданное получил товарищ Викулов… И как же повезло старику Скорнякову, что съехал раньше, а то, пожалуй, и за ним пришли бы.

— Ты не думай, — Анюта, наконец, подняла покрасневшие глаза, — он совсем не такой, как другие! Ведь не может же так быть, чтобы в каком-то доме или учреждении все без исключения были плохими. Это невозможно, правда? А Варс хороший. Он очень любит меня. Он обещал, что мы обвенчаемся, когда представится возможность!

Венчающийся чекист — чудесная картина! Хотя если в роли попа будет выступать его коллега, наряженный в рясу…

Сердце рвалось на части. Саня понимал теперь всё и ничего не мог изменить. Более того, он не смел даже сказать Анюте правду. В конце концов, нужна ли ей эта правда? Если бы знать точно, что Петя жив! А если умер? И что станет с нею, если она узнает, что её муж убил самого дорого ей человека, а сама она — невольно предала его, поверив лжи? Как ей жить с этим? И без того надломленная, сможет ли она вынести ещё и этот удар?

И Саня смолчал. Лишь сказал глухо, погладив её по плечу:

— Это я во всём виноват. Я должен был быть рядом, быть тебе опорой, защищать тебя. А я допустил, чтобы ты осталась один на один со всем этим кошмаром и сломала себе жизнь. Этого я никогда себе не прощу!

Аня потёрлась щекой о его руку:

— Что ты говоришь? Ведь ты ездил выручать дядю, ты ничего не мог изменить. А я… У меня всё будет хорошо. Всё пройдёт…

Пожалуй, изменить он и впрямь ничего не мог. Просто отправился бы с помощью Варса вслед за Петей и Григорьевым. Но от этого нисколько не легче!

— Как ты думаешь, отец, нужно было сказать ей?

— Не знаю… — отец прошёл по террасе, заложив за спину руки. — Нет, в тот момент не надо было. И тебе — не надо было. Но со временем она должна узнать. Что ты намерен делать теперь? Ведь ты же не думаешь остановиться?

— Не думаю, — твёрдо ответил Саня. — Я уже был у Екатерины Павловны и Винавера. Они обещали навести справки и сообщить мне результат. Уж их-то этот подонок не упечёт на Колыму! Если Петя жив, я, по крайней мере, сделаю так, чтобы он получал посылки. Сам отправлять не буду — верный срок. Но можно сдавать деньги и отправлять через фонд. И есть несколько добрых старушек, которые отправляют такие опасные посылки.

— Вот что, — сказал отец, пощипав ус, — обожди, когда что-то прояснится, а уж потом будем решать, как сказать об этом Анюте. Скрывать от неё преступление мужа нельзя. Ведь он же погубит и её! Но сам ей ничего не говори. Это лучше сделать Марочке.

— А что потом? — спросил Саня. — Как она будет жить с этим? Ведь этот мерзавец не отпустит её. А если она попытается уйти, отомстит. И ей, и нам.

— На всё Божья воля, — ответил отец со вздохом. — Но девочка должна знать правду. Это справедливо и по отношению к ней, и по отношению к оболганному и замученному юноше.

От слов отца на сердце у Сани полегчало. Наконец, всё прояснилось, и сомнения оставили его. Теперь оставалось лишь дождаться итогов розысков Пешковой и Винавера.