В Посад приехали, едва дождавшись весны. Хотя и боялась Тая переезда в холод, Сергей настоял: сибирская деревня, в которой жили они все эти месяцы, навевала на него тоску, не давая сколько-нибудь отступить страшным воспоминаниям. Само собой, дорога крайне измучила его, ещё не окрепшего, слабого, и потому, оказавшись дома и напившись чаю, он тотчас уснул в приготовленной для него постели. В приоткрывшейся двери показалось бледное лицо Лидии. Кивком головы пригласила выйти. Тая немедленно вспорхнула навстречу.

— Ступай в гостиную, я сейчас, — тихо сказала Лидия.

Тая, однако же, замедлилась и увидела, как та вошла в комнату, приблизилась к Сергею и некоторое время стояла над ним, не решаясь прикоснуться. Затем быстро смахнула слёзы и, поправив одеяло, вышла.

В гостиной она казалась уже абсолютно спокойной, и Тая вновь ощутила себя ничтожной и слабой перед этой женщиной.

— Ну, как жить теперь будем? — спросила Лидия, стоя у печи и глядя на огонь.

— Простите меня, — отозвалась Тая. — Я знаю, что это бесстыдство с моей стороны — приехать к вам… И тогда, и сейчас. Не думайте, что я не понимаю и не кляну себя за это. Но у меня не было выхода! Тогда летом я уже ничего не соображала, я жила одной мыслью — найти и спасти его. У меня ничего не осталось тогда: ни стыда, ни страха за себя… Господи, я не то, что к вам, я бы к палачу пошла, ноги бы целовала ему…

— Довольно! — Лидия поморщилась. — Это самое разумное, что ты сделала. Иначе бы его уже не было в живых.

— Вы святая, Лидия Аристарховна! — Тая благоговейно сложила руки. — Я перед вами всё что грязь…

— Хватит, я сказала! Расскажи лучше, что говорит Саня.

— Он надеется на лучшее. Но, конечно, нужно, чтобы доктор Григорьев посмотрел…

— Он не сможет этого сделать, — Лидия обернулась и поставила кочергу.

— Почему?

— Потому что он арестован.

— Как?.. — ахнула Тая потрясённо.

— Так же, как и все. Его сочли вредителем, якобы нарочно плохо лечившим высокопоставленных партийцев.

— Негодяи! Бедный доктор, ведь он был так добр, так отзывчив ко всем… Господи, да когда же кончится весь этот ужас!

— Боюсь, что он не кончится ещё долго. Ты сказала Серёже о сестре?

Тая мотнула головой:

— Не смогла… Он и так ещё очень слаб, а тут новое горе…

— Ладно, дело твоё. Так как же мы будем жить? — Лидия опустилась в глубокое кресло, сложила домиком руки.

— Мы не обременим вас, Лидия Аристарховна. Деньги ещё есть, и Серёже, слава Богу, становится лучше. О, вы же не знаете, каким мы его нашли! Это было так страшно… Первые недели я не отходила от него ни на секунду, прислушивалась к дыханию — мне всё чудилось, словно он… умер… Я кормила его, как предписывал Саша, давала лекарства, обрабатывала язвы, делала массаж… Вместе мы вспоминали всё прежнее, потому что память оставляла его. Я читала ему вслух, а, когда он засыпал, не смела сомкнуть глаз, боясь оставить его без присмотра. Когда ему снились кошмары, я тотчас видела это по его лицу, будила, успокаивала… И так изо дня в день, из ночи в ночь! Поначалу он боялся каждого шороха. А уж сторонний голос доводил его до припадка. Наши хозяева, совсем старые дед и бабка, не входили в нашу комнату вовсе. Комнатка была маленькая, но брали они за неё, точно это квартира в городе… Как же! Бывший заключённый! Да ещё больной… Кому нужны такие заботы? Иногда мне казалось, что силы оставляют меня. Особенно, когда он вдруг переставал меня узнавать… Как мне было страшно тогда, Лидия Аристарховна! Я боялась за его рассудок, за его жизнь… Мне было так тяжело видеть тоску и неисчерпаемый страх, затравленность в его лице! Я запомнила тот день, когда он впервые улыбнулся! Мне удалось сказать что-то смешное, и он рассмеялся… Первый раз после двух месяцев! Приблизительно тогда же он стал понемногу сам ходить по комнате, а в хорошую погоду мы выносили его, закутав потеплее, на улицу, на солнце. Саша говорил мне, что, если ему хватит сил выдержать зиму, то он, должно быть, поправится. И, вот, мы её пережили… Когда он впервые сам пошёл по снегу, по дороге, я плакала. Это было такое счастье, в сравнении с которым всё ничто… Вы видите, Лидия Аристарховна, у меня половина волос белые. Но и это ничто. Зато мы одолели зиму! И дорогу… А здесь уже весна чувствуется, здесь капель… И здесь — дом! Дома он поправится быстрее, я верю! А потом мы куда-нибудь переберёмся. Я работать устроюсь, и мы… справимся. А теперь простите нас, Лидия Аристарховна! — Тая задохнулась от своего монолога, снова благоговейно сложила руки и сглотнула слёзы, в последнее время то и дело струившиеся из глаз от истощения нервов и сил.

Лидия некоторое время молчала, глядя отстранённо, затем сказала:

— Тебе не в чем оправдываться, Тася. Этот дом — дом Серёжи. Так было и будет всегда. Поэтому уезжать вам никуда не нужно. Серёже будет лучше здесь. Да и тебе тоже. Я понимаю твою жертвенность, но не повторяй моих ошибок. Седые волосы — это, конечно, ерунда. Но, вот, руки у тебя дрожат — я заметила сразу. Отнесись и к себе со вниманием. Ведь если ты загонишь себя, то ему лучше не будет.

— Я понимаю, Лидия Аристарховна, но до себя ли мне было? — Тая, наконец, позволила себе сесть, откинувшись на спинку дивана, и немного расслабиться. Сдержанный, но неизменно дружественный тон Лидии всегда успокаивал её: — Скажите, а что Ика и Женя? Серёжа был бы рад увидеть их. Он сейчас так нуждается в поддержке…

По лицу Лидии промелькнула огорчённая гримаса.

— Я ездила к Ике, когда получила твою телеграмму, — ответила она, хрустнув пальцами. — Прождала её два часа, а поговорили двадцать минут. Видите ли, девочка торопилась! — Лидия взмахнула рукой. — Даже не представляю, как это я воспитала такую непробиваемую эгоистку. Ей никто не нужен! Ни я, ни отец, ни брат… Когда я сказала ей, что отец возвращается, она… Мне показалось, что её это расстроило! Она, конечно, не сказала, но я по лицу поняла!

— А сказала — что?

— Сказала, что рада, что папа жив. Но что её это не касается. Девочка нашла себе жениха и вовсе не хочет отпугивать его отцом — врагом народа. Знаешь, Тася, когда она от него отреклась, мне больно было, но я подумала, что девочка просто испугалась, просто споткнулась… Что, в конце концов, эта бумажка ничего не значит, а она поймёт свою ошибку. Но ошибка была моя! Я всё ещё хотела видеть в моей дочери человека… А она и теперь считает, что поступила правильно! Когда я стала говорить ей разные вразумляющие слова… — Лидия горько усмехнулась, — она смотрела на меня, как на полоумную. «Почему, — говорит, — мама, я должна стыдиться, что отреклась от отца, если он сам первый бросил меня? Если ты, мама, забыла, как он обошёлся с тобой и с нами, то я хорошо помню!» А ведь когда увивалась вокруг него, выпрашивая денежку на кино, не помнила! Только «папочка», «папочка»! А теперь говорит: «Мне не нужен отец — враг народа!»

— Как это страшно… — прошептала Тая.

— Думала, хватит меня удар от таких её слов, от глаз её пустых. Ей-Богу, Тася, впервые в жизни родное чадо по щекам отхлестать хотелось. Стыдно! За неё стыдно!

— А Женя что же?

— Я написала ему, но ответа пока нет… Женя — хороший мальчик, но ты же знаешь, какие у него были отношения с отцом.

Тая не ответила, думая, как больно будет Серёже, когда он узнает, что покинут всеми. Её любви не достанет, чтобы возместить ему всех близких. А ему так нужно сейчас живое человеческое участие, тепло, положительные эмоции. Ничуть не меньше, чем лекарства и медицинские процедуры, а, может, и больше. А вокруг — выкошенное поле… Дочь и сын не желают видеть его, лучший друг в заключении, сестра и отец погибли… Столько новых бед сломают его, повергнут в горе, которое источит последние силы!

— Я, пожалуй, пойду… Посижу с Серёжей.

— Может, лучше отдохнёшь? Я могу подменить тебя.

Тая благодарно посмотрела на Лидию. Эта благородная женщина приняла их без лишних слов, не вспоминая прошлого, и готова была помогать. И как же стыдно перед ней! И совсем нечем отблагодарить…

— Успокойся, Тася, — точно разгадала она захлестнувшие мысли. — Тебе не в чем оправдываться. За страсть, за распутство должно судить. Но не за такую любовь, перед которой меркнет весь свет. Мне было очень больно, когда он оставил меня рада тебя. Но его я простила, а тебя не сужу — тем более, после всего, что ты для него вынесла. И Бог вас не осудит…

Тая подошла к Лидии и со всё нарастающим чувством благоговения поцеловала её полную руку:

— Я рабыня ваша до гробовой доски!

— Оставь эти романические фразы, которыми он набил твою голову, — Лидия мягко отняла руку. — Ты знаешь, я не люблю этого. Ступай к нему. Всё равно же не сможешь отдыхать спокойно…

Она бы и впрямь не смогла. Только рядом с ним душа её обретала некоторое равновесие, но стоило ненадолго отлучиться — и грудь начинала теснить тревога.

Убедившись, что Сергей мирно спит, Тая свернулась в кресле и стала ждать его пробуждения, в который раз отмечая, что он всё-таки уже не так пугающе худ, как три месяца назад, что лицо его немного разгладилось, стало спокойнее, и сон его сделался менее тревожным, кошмары отступили. Каждую самую лёгкую перемену к лучшему Тая отмечала и с сердечным трепетом благодарила за неё Бога.

Прошло немного времени, и Серёжа шевельнулся, приоткрыл глаза — всё ещё с лёгким испугом, который, однако же, мгновенно прошёл при виде родных стен и подавшейся вперёд Таи.

— Ты опять не сомкнула глаз, — констатировал он.

Она лишь беззаботно улыбнулась в ответ и, сев рядом, ласково погладила его по волосам.

— Я тебя измучил. Ты совсем устала…

— Нет, милый. Я устала, когда тебя не было рядом. А теперь я не знаю усталости!

Бледная улыбка тронула губы Сергея. Он обвёл глазами комнату, заметил:

— Надо же, совсем ничего не изменилось. Даже не верится, что я опять здесь. Словно в прошлое вернулся…

— Ты хочешь есть? — спросила Тая. — Я принесу тебе.

— Приносить не надо, — ответил Сергей, приподнявшись. — Я достаточно отдохнул и хотел бы спуститься вниз.

— Как тебе угодно! — бодро кивнула Тая и проворно подала ему длинный, тёплый халат.

Закутавшись в него, Сергей вновь сел, поднял глаза на Таю и, взяв её за руки, сказал:

— Помнишь, я обещал тебе, что, если останусь жив, у нас всё будет по-другому, всё будет, как должно…

— Не нужно говорить об этом сейчас, — остановила его Тая. — Сейчас важно только одно — чтобы ты поправился, а всё прочее Господь управит.

— Конечно, — задумчиво кивнул Сергей, явно не решаясь высказать какую-то мысль. — Но нужно сделать хотя бы первый шаг… Бог сохранил мне жизнь, вывел из ада. Значит, должен и я шаг сделать, не гневить Его, не искушать… — заволновавшись, он сбился, запутался, беспомощно взглянул на Таю, ища, чтобы она из сказанного сумбура извлекла единственную мысль, которую он хотел донести.

— Ты говоришь об исповеди?.. — осторожно спросила она.

Сергей кивнул.

— Я… поняла. Постараюсь узнать, как это сделать.

Бережно поддерживая его под локоть, Тая сошла вниз и принялась за стряпню. За окном звонко стучала капель, и потренькивали первые весенние птицы. Из угла вышел котёнок Лидии, очень похожий на своего предшественника, некогда подобранного Сергеем на улице, заурчал, прося ласки. Сергей осторожно наклонился и усадил его на колени, сказал весело:

— Ну, давай знакомиться, приятель!

Тая смотрела на ласково тормошащего котёнка и чувствовала, как душу переполняет чувство умиротворения, света и самого тихого, безмятежного счастья. Отныне ничего плохого больше не случится в их жизни, а её сил хватит на них обоих, и они не иссякнут, пока он рядом. Отныне в их жизни всё, действительно, будет по-другому, потому что пережитые страдания так углубили их души, что не оставили места ничему фальшивому, наносному, вторичному. Как и что будет впереди — Бог весть. А Тая знала одно: впереди — жизнь, жизнь, в которой они будут вместе, и ничто более не разлучит их. А большего и желать не стоит.