Глава 9. Семейный альбом
Занятия в консерватории закончились довольно рано, но на улице уже сгущались сырые осенние сумерки. Аня подняла ворот пальто и направилась к воротам, за которыми не без удивления заметила сутуловатую фигуру Сани.
— Какими судьбами? — приветствовала она друга. — Неужели ты пренебрёг работой, чтобы проводить меня до дома после занятий? — пошутила, прищурясь.
— У меня было ночное дежурство, — ответил Саня, чмокнув её в щёку.
— Значит, ты пренебрёг сном. Я польщена!
— Послушай, я хотел поговорить с тобой, Анюта.
— О чём? — с нарочитой небрежностью спросила Аня, досадуя на менторский тон товарища детских лет.
— О тебе, — ответил Саня серьёзно. — Я беспокоюсь за тебя.
— С чего бы это?
— С того, что в последнее время ты очень изменилась.
— Не в лучшую сторону, судя по твоему тону?
— Да, не в лучшую.
— Вот как? И чем же я провинилась? — она прибавила шаг, но он заставил её снова замедлиться:
— Не беги. Воздух сырой, ты запыхаешься и застудишь горло.
— Так чем же я изменилась? — Аня остановилась, требовательно взглянув в лицо другу.
— Ты стала скрытной и резкой. Ты всё время пропадаешь в компании своей Раи и этих пустоголовых фокстротистов.
— Мне с ними весело! — запальчиво ответила Аня. — Может, они и не такие мудрые, как ты, но, по крайней мере, не читают мне нотаций. А ты… Санечка, ты мой самый близкий друг. Но когда ты говоришь таким тоном, мне кажется, что ты сейчас скажешь что-то вроде: «Я должен напомнить тебе твои обязанности, Анна!»
— И что же в этом плохого? Если бы Анна, к которой были обращены эти слова, прислушалась к своему мужу, то избежала бы беды. Ты не считаешь?
— Фокстроты — это всё, что тебя тревожит? — перебила Аня.
— Нет. Гораздо больше меня тревожит то, что рядом с тобой всё время крутится этот тип…
— Ах вот оно что! Да ты не ревнуешь ли, Санечка?
Саня неожиданно сильно тряхнул её за плечи, сказал с досадой:
— Оставь этот тон, пожалуйста! Он идёт твоей подружке Рае, но не тебе! Пойми, этот человек может быть опасен!
— Чем же опасен Варс?
— Хотя бы тем, что он из НКВД! — понижая голос, ответил Саня.
— Если ты имеешь ввиду его учёбу, то это совсем не то. Там готовят кадры для пограничных войск и…
— Только не говори мне, что твой Варс поедет защищать рубежи родины куда-нибудь на далёкую заставу! У этого «пограничника» на лбу написано, что он и кто он.
— Ну, хватит! — рассердилась Аня. — Как ты можешь так говорить о человеке, которого совсем не знаешь? Он умный, порядочный, культурный человек, с которым мне приятно проводить время, есть, о чём поговорить.
— С такими достоинствами и на свободе — чудеса да и только!
— Ты можешь привести хоть один факт против него? Не можешь! Ничего, кроме твоей антипатии!
— Тебе с ним тоже весело, и он не читает тебе нотаций?
— Да, не читает. И потом, Санечка, мне ведь не под венец с ним идти!
— Да? А он что думает об этом?
— О чём?
— Аня, ведь ты не дурочка. Варсонофий Викулов взрослый, серьёзный мужчина, а не мальчик-фокстротник. Неужели ты думаешь, что его желания ограничиваются милыми прогулками и походами в театры? Раньше или позже он пожелает от тебя гораздо большего, и ты окажешься в очень двусмысленном положении, потому что отказать мужчине, с которым столько времени кокетничаешь…
— Я с ним не кокетничаю! — возмутилась Аня. — Мы просто друзья!
— Он тебе не друг, Анюта. Он охотник, который незаметно расставляет вокруг тебя сети.
— Ты… всё не так понимаешь! Признайся, Санечка, ведь в тебе говорит ревность?
— Мне кажется, я был хорошим другом и тебе, и Пете, и никогда не давал повода подозревать себя в ревности.
— Прошу тебя, не надо говорить о Пете! — вспыхнула Аня.
— Почему? Что между вами произошло? Анюта, я очень прошу тебя, расскажи мне, что случилось! Я ведь вижу, что с тобой что-то не так, что ты сама не своя. Это ведь из-за него? Из-за Петра?
— Я не хочу об этом говорить, — жёстко ответила Аня. — А, впрочем, знай: Петя меня бросил. А теперь и вовсе уехал из Москвы и не даёт никаких вестей ни мне, ни маме.
— Тут что-то не так… — с сомнением покачал головой Саня. — Ведь он любил тебя. И твоя мать была для него родным человеком. Не мог он просто так исчезнуть!
— Он не просто так исчез… Он прислал мне одно единственное письмо. Сообщил, что уехал на родину отца, что встретил там женщину… — Аня всхлипнула. — Теперь ты доволен?
— Я всё равно не верю, — отозвался Саня. — Здесь что-то не так…
— Хватит, Саня! — воскликнула Аня. — И, вот что, не надо меня дальше провожать. Ты устал после дежурства, иди отдыхай. А я хочу остаться одна. Иди, прошу тебя!..
— Прости! — Саня виновато пожал кончики её пальцев. — Я не хотел причинить тебе боль. Прости…
Он не знал, какую больную рану разбередил своими вопросами и наставлениями. Которую неделю пыталась Аня забыться от этой боли на Раечкиных фокстротах, либо в обществе обходительного Варса, пыталась скрыть своё смятение и обиду под маской шутки… Но ничего не помогало.
С детства Аня мечтала о том, как, став взрослой, выйдет замуж за Петю. И не было сомнений, что именно так и будет. Эта любовь вызывала большое недовольство отчима, которое он не раз высказывал, объясняя все последствия брака с внуком, страшно вымолвить, проживающего за границей белого генерала, ближайшего соратника «чёрного барона». Аня горячо отвечала, что ей нет дела до семьи Пети и что такими предками, как у него, можно только гордиться. Петя много рассказывал ей о своём герое-деде и даже показывал сохранившуюся фотокарточку, на которой тот был в штатском. И Аня уже любила и этого неведомого белого генерала, и всех других родственников Пети, из которых, впрочем, уже практически никого не осталось в живых.
Александра Порфирьевича такие заявления падчерицы приводили в ярость, и мать всякий раз опасалась, как бы его не разбил очередной удар. Сама мать избегала участвовать в их спорах и лишь однажды наедине сказала твёрдо:
— То, что говорит тебе Замётов, правильно и верно. И мне самой страшно, когда я думаю, что ждёт тебя рядом с Петей. Однако же, скажу тебе так: слушай своё сердце и больше никого. Если ты любишь его, а он тебя, не рассуждайте ни о чём, будьте вместе и положитесь на Божью волю.
Аня была счастлива услышать эти слова и бросилась матери на шею. Ей казалось, что больше никто не помешает её счастью.
Но именно в это время Петя неожиданно стал отдаляться от неё, сторониться, вести себя странно. Аня не могла понять этой перемены, терялась в догадках. Когда летом он пригласил её поехать в путешествие по русскому северу, она готова была взлететь от радости, уверив себя, что эта поездка непременно завершиться объяснением, а, может быть, и тайным венчанием в какой-нибудь уцелевшей церкви.
Но ничего не произошло. Петя вёл себя, точно чужой: как заправский экскурсовод, говорил об истории и искусстве, и ни слова о них, и ни взгляда живого… Аня с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться, не вспылить, не сорваться, и насилу дотерпела до конца путешествия. Она чувствовала себя обманутой и униженной, от обиды не было сил даже смотреть на Петю.
А он уже сделал следующий шаг к разрыву, съехав с их квартиры в общежитие к вящей радости отчима. Показать своё горе Ане было стыдно, и она старательно изображала безмятежность, напоказ веселясь и делая вид, что весь её «роман» был лишь детским увлечением. Лишь оставшись в одиночестве, можно было дать волю слезам, но как редко это случалось!
Александр Порфирьевич, между тем, привечал нового друга Ани — Варса Викулова, заглядывавшего к ним всё чаще. Поначалу его внимание смущало её, но вскоре стало привычным. Подзуживали и подруги, наперебой завидовавшие такому «солидному кавалеру», как выражалась Раечка.
— И чего тебе ещё надо, Анька? — рассуждала она, дымя папиросой. — Такой мужик! Молодой, интересный! И не мальчишка уже, а человек состоявшийся. При чине. И, по всему видать, далеко пойдёт. Орёл!
— Мы просто друзья, — дежурно отвечала Аня, не имевшая душевных сил для нового романа и всё ещё надеявшаяся, что Петя образумится и вернётся.
Конечно, она лукавила, изображая перед Саней совершенное непонимание — то, что Варс питает к ней серьёзные чувства, было очевидно. Но не хотелось думать об этом. В его обществе она просто отвлекалась от тоски и утешала женскую гордость.
Однажды вечером Варс пригласил её поужинать в ресторан. Всё было очень уютно, к столу подали лёгкое вино и вкусные пирожные, играла приятная музыка, а Аня чуть не расплакалась. Ей так хотелось, чтобы рядом с ней был Петя, чтобы это не Варс, а он пригласил её на медленный танец и вёл по залу, прижимая к себе…
В какой-то момент она почувствовала, что объятия Варса стали слишком крепкими, гораздо более крепкими, чем подобает им быть между партнёрами по танцу. Аня осторожно высвободилась:
— Прости, Варс… У меня что-то голова закружилась — видимо, от вина. Я лучше пойду.
— Я провожу тебя, — с неизменной галантностью ответил Варс.
— Нет-нет, не стоит! Я, вероятно, зайду к Рае… Увидимся завтра!
Хотя такой отказ не мог быть ему приятен, Варс ничем не выдал неудовольствия и, молча проводив Аню до трамвая, пожелал ей доброго пути.
А она сошла уже на следующей остановке и, забыв о позднем часе, о хулиганах и ворах, наводнивших московские улицы, побежала к общежитию, в котором жил Петя.
Аня помнила, как стыдно ей было от любопытствующих и насмешливых взглядов, провожавших её, когда она шла к его комнате, но ничто уже не могло остановить её в тот момент.
При её появлении на лице Пети отразился испуг, он торопливо вскочил с кровати, спросил:
— Аня, зачем ты здесь?
Она стояла перед ним, прислонившись к стене, глотала слёзы и мучительно искала слова:
— Я пришла, чтобы спросить тебя…
— О чём, Аня?
— За что ты так со мной? Ты… в самом деле, решил всё разрушить? Ведь мы всегда были вместе! Ведь мы же… Может быть, я наивная дурочка, но мне казалось, что мы любили друг друга! Во всяком случае, я любила тебя, Петруша. Помнишь, мы обещали не бросать друг друга, что бы ни было? Мы были детьми, но я никогда не думала отказаться от этой клятвы! Почему же ты отказался?!
Он стал ещё бледнее обычного, опустил глаза:
— Я не бросаю тебя, Аня, зачем ты… Если тебе нужна будет моя помощь, даже моя жизнь…
— Мне не нужна помощь! И жизнь тоже! Мне нужен тот Петя, которого я знала и которого люблю! Я хочу понять, что с тобой случилось! Хочу вернуть тебя! — она порывисто бросилась к нему, но он отстранился:
— Прости меня, Аня. Я виноват перед тобой, я знаю. Но всё должно быть так, как есть. Мы не можем быть вместе, поэтому тебе лучше уйти и не приходить больше, не вспоминать…
— Почему? Почему мы не можем быть вместе? Ты не любишь меня? Скажи это, глядя мне в глаза! Скажи и тогда я уйду! — не помня себя, воскликнула Аня.
Глаза Пети наполнились страданием, губы дрогнули, и всё же он не отвёл взгляда и произнёс отрывисто:
— Я не люблю тебя, Аня. Уходи, прошу тебя.
Она не расплакалась, не лишилась чувств, а медленно вышла в коридор, не замечая никого, спустилась по лестнице, машинально пошла по тёмной улице… Удивительно, но её одинокая фигура не привлекла в ту ночь внимания преступников, и она добралась до Раи, у которой, наконец, дала волю слезам.
Вскоре Аня узнала от матери, что Петя на время уехал из Москвы, а после от него пришло краткое письмо, в котором он сообщал, что не вернётся, что встретил другую. Если даже самое чистое, самое светлое чувство оказалось ложью, то что же правда в этом мире? И как в нём жить?
Домой Аня вернулась внутренне разбитой, но и тут не дано было перевести дух.
— Зайди, пожалуйста, в кухню, мне надо поговорить с тобой, — сказала мать, едва она переступила порог.
Что ж это всем поговорить занадобилось! Неужели теперь ещё и мать разбередит ей душу?
Мать казалась небывало взволнованной — до того, что на побелевшем лице проступала испарина.
— Сядь, Нюта, — тихо сказала она. — Сядь и выслушай меня, не перебивая, потому что мне очень сложно сказать тебе то, что я должна…
— Что случилось, мама? — испуганно спросила Аня, садясь и косясь на лежащую на столе небольшую коробку.
— Помнишь, в детстве ты часто спрашивала меня об отце? Когда ты была мала, я не могла рассказать тебе всего, ты должна это понимать. Но теперь ты взрослая и должна знать всю правду. Я уже давно собиралась поговорить с тобой, но сегодня произошло нечто, что положило конец моим колебаниям.
— Я слушаю тебя, мама… — пробормотала Аня, тревожно напрягшись.
— Твой отец… Он не погиб на войне, как я тебе говорила. И вообще не умирал…
— Так он жив?
— Надеюсь, что так.
— Кто же он?
— Родион Николаевич Аскольдов… — выдохнула мать.
Аня поражённо молчала, затем уточнила, ещё не вполне веря:
— Так значит, Марья Евграфовна?..
— Сестра твоей бабки. Вот, это твой отец, — мать положила на стол фотокарточку, на которой был запечатлён высокий, белокурый юноша с правильными, благородными чертами лица и прямым, ясным взглядом.
Некоторое время Аня разглядывала фотографию, находя большое сходство между собой и отцом, затем сказала:
— Я видела его карточку у Марьи Евграфовны, и она кое-что рассказывала о нём. Он что, бросил тебя, мама? Из-за происхождения?
— Нет, девочка… Это… я его бросила… — дрогнувшим голосом сказала мать.
— Но почему?
— Я боялась исковеркать ему жизнь. Я хотела, чтобы он нашёл себе более достойную жену, нежели я. Я ошиблась и в итоге сломала жизнь и себе, и ему… — по её лицу потекли слезы, но она не смахивала их.
— А он… знал обо мне?
Некоторое время мать молчала, а затем, собравшись с силами, ответила:
— Ты должна знать, Нюточка… Я ведь… не мать тебе!
— Как так? — опешила Аня.
— Ты рождена в законном браке между Родионом Аскольдовым и Ксенией Клеменс. Ты круглая дворянка, девочка. А я… В те дни, когда ты родилась, я схоронила своего новорожденного первенца, и Марья Евграфовна позвала меня к тебе кормилицей. Я привязалась к тебе, как к родной дочери, Нюточка. А потом… Потом на усадьбу напали, мы бежали с помощью Алексея Васильевича. Но всем спастись не удалось. Твою маму и бабушку убили, а я несколько часов пряталась с тобой в овраге, а затем пошла в город к Александру Порфирьевичу.
Некоторое время Аня не могла произнести ни слова, пытаясь осознать открывшуюся тайну. Мать сидела напротив, поникшая, постаревшая сразу лет на десять и обречённо ждала ответа.
— Успокойся, мама, — наконец, сказала Аня. — Что бы ни было, для меня всё остаётся по-прежнему. Я знаю лишь одну мать, тебя, и другой у меня быть не может.
При этих словах мать встрепенулась, уткнулась лицом в её руки, заплакала.
— Расскажи мне об отце, — попросила Аня сквозь слёзы. — Что с ним?
— Я не знаю, — мать подняла голову. — Мы встречались несколько лет назад. Помнишь человека, который на улице передал тебе для меня свёрток?
— Так это был он?
— Да. Я не успела с ним даже попрощаться… Мы хотели уехать с ним. Взять тебя и втроём уехать заграницу. Но я не могла оставить Замётова после удара! А твой отец не мог больше жить так… К тому же здесь ему постоянно грозила опасность.
— Так он заграницей?
— Нет, в России. Раз в год он присылает мне открытку. Но я не знаю, где он живёт… Ты понимаешь, Нюточка, никто не должен знать о том, что я тебе сказала!
— Конечно, мамочка, я понимаю, — Аня тяжело вздохнула. — А что случилось сегодня? Ты сказала, что что-то случилось?
— Приезжала тётя Лида, — ответила мать. — С твоим дядей беда. Нужны большие деньги, чтобы спасти его жизнь, и срочно.
— А причём здесь я?
Мать погладила Аню по руке и открыла коробку, в которой оказался завёрнутый в материю альбом с гравюрами:
— Это то, что передал тогда твой отец. Этот альбом принадлежал твоему деду. Он — единственное, что уцелело из семейных ценностей — прочее сгорело в ту роковую ночь. Отец оставил его тебе, и теперь он твой. Я плохо разбираюсь в искусстве, но знаю, что этот альбом очень редкий и стоит очень больших денег.
— Я, кажется, поняла, — Аня подняла глаза на мать. — Ты хочешь продать альбом, чтобы спасти дядю?
— Этот альбом — твой, — ответила та. — И только ты можешь решать, как с ним поступить. Если ты решишь оставить его, я не возражу. Это единственный подарок твоего отца тебе, и ты, разумеется, не обязана жертвовать им.
Аня задумчиво полистала альбом, не столько раздумывая, как поступить, сколько переживая всё свалившееся на неё.
— Альбом, конечно, нужно продать, — решила, наконец. — Разве может быть какая бы то ни было вещь дороже, чем жизнь человека? И этот альбом не может быть дороже жизни дяди. Как мы будем смотреть на него, зная, что дядя погиб оттого, что мы… пожадничали…
— Но ведь это память об отце…
— Память об отце — здесь, — Аня приложила руку к сердцу. — И фотография, и открытки… А что от отца — в этих гравюрах? К тому же мне кажется, что если мой отец таков, как о нём рассказывала Марья Евграфовна, то он одобрил бы моё решение.
Мать поднялась и, подойдя к Ане, крепко обняла её:
— Сейчас он гордился бы тобой, девочка! Он, как и ты, ни секунды бы не сомневался в выборе! А я… Я счастлива сегодня, потому что вижу, что вырастила его дочь такой, какой ей должно было стать — настоящей Аскольдовой. Спасибо тебе!
