Дятел и волк

Каждый раз, перед тем как окончательно проснуться и встать, она несколько секунд убеждала себя, что вот сейчас откроет глаза и перед ней окажется знакомый мобиль с деревянными зверюшками, который всегда висел у нее над кроваткой дома, в Глостере, где она провела первые семь лет своей жизни. К мобилю были подвешены крошечный гиппопотам, лев, обезьяна, змея и орел. Но, открыв глаза, она видела перед собой вентилятор, вращающиеся лопасти которого сливались в некий бежевый ореол, и четыре кабеля, тянувшиеся через весь потолок. Впрочем, Майкл из эстетических соображений отчасти замаскировал эти кабели, прикрепив их к панелям. Еле уловимо пахло потом и прочими выделениями человеческого тела, а также горячим пластиком. Было слышно, как в пространстве между стенами громко работают водяные насосы.

День 219-й. Клэр села и протерла глаза. Очень болела спина. Она потихоньку сползла с кровати и села на пол, оперлась о кровать спиной и вытянула перед собой ноги, раздвинув их на ширину плеч. Затем взялась левой рукой за правую ступню, потянула ее на себя и десять секунд держала в таком положении. То же самое она проделала и с левой ступней, удерживая ее правой рукой. Потом она некоторое время посидела, спокойно откинувшись назад и чувствуя, как понемногу расслабляются затекшие, точно завязанные узлом мышцы. Прислушавшись, она убедилась, что туалет не занят, и вышла в коридор. Вернувшись из туалета, она сняла штаны и куртку, протерла все тело с головы до ног влажной оранжевой салфеткой, снова оделась и принялась втирать в кожу на локтях и пятках крем «Эпадерм». Теперь ей осталось только принять тестостерон и почистить зубы. Натянув зеленый рабочий комбинезон, она застегнула молнию и направилась в отсек «Север-2», чтобы позавтракать.

Зуки и Арвинд уже сидели за столом, ели гранолу, молча пили кофе и смотрели на лежавшие перед ними таблетки. Арвинд первым поднял на нее глаза и сказал:

– Доброе утро, Клэр.

Арвинд никогда не казался ей привлекательным, но у него была такая гладкая, чистая, поистине безупречная кожа, похожая на замшу, что ей иногда хотелось протянуть руку и погладить его по шее под затылком. Она спросила у него, есть ли новости из дома.

– Девочка родилась! – И Арвинд быстро промотал на мониторе снимки, чтобы показать Клэр фотографию своей сестры, которая держала на руках крошечного мокрого человечка в вышитом желтеньком одеяльце. – Лейла.

– О, дядя Арвинд! Поздравляю!

– Спасибо, хотя я тут практически ни при чем. – Он с восхищением смотрел на племянницу. – Девять фунтов шесть унций!

– А это много?

– Понятия не имею.

– Это довольно приличный индюк к Дню благодарения, – пояснила Зуки, не поднимая глаз. Все члены команды отличались небольшим ростом, но Зуки была ниже всех. У нее были такие крохотные ножки и такая легкая походка, что иногда Клэр, заметив краешком глаза скользящую, как мыльный пузырек, Зуки, думала с легким испугом, что среди них случайно оказалась девочка-подросток. На самом деле Зуки была обладательницей черных поясов по дзюдо и карате. Клэр вдруг подумала, что она до сих пор не осилила и половины «Ангелов и демонов».

– И вторая важная новость, – сообщил Арвинд, – в Гватемале государственный переворот. Да, и еще Брэд Питт умер.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Передозировка?

– Рак.

– Полагаю, этого и следовало ожидать?

– По-моему, мир не был к этому подготовлен, – пожал плечами Арвинд. – Впрочем, я не особенно слежу за сплетнями о всяких знаменитостях.

– Нам следует устроить вечер памяти, – сказала Зуки, по-прежнему не поднимая глаз. – Подойдут «Одиннадцать друзей Оушена», «Бойцовский клуб» и «Двенадцать обезьян».

– Тогда уж и «Делай ноги-2», – предложил Арвинд, продолжая смотреть на свою маленькую племянницу, которую никогда не сможет даже на руках подержать. Потом он вдруг поднес пальцы к губам, видимо стараясь проглотить застрявший в горле комок, и убрал фотографию Лейлы.

Зуки наконец подняла глаза, посмотрела на Клэр и спросила:

– Ты, между прочим, к Джону не заглядывала?

– Нет, я только что встала, – сказала Клэр. – А что, есть какие-то проблемы?

– Ему бы полежать надо. – И Зуки снова уткнулась в своего Дэна Брауна. – Я ему позже укол сделаю.

Клэр слегка полила горячей водой посыпанное сахарной пудрой яблоко и намазала ржаной крекер мягким сливочным сыром. Пережевывая завтрак, она смотрела сквозь исцарапанное стекло иллюминатора на расстилавшиеся перед ней пять тысяч акров розовой скальной породы и серовато-белесые, как оперение чайки, небеса. Вдали плясали пять или шесть пыльных смерчей высотой метров двадцать или тридцать и виднелся ударный кратер Эндьюранс и четырехугольный залив Маргариты. Каждый раз Клэр поражалась иронии судьбы: ведь они назвали это место так же, как корабль Шеклтона, покинутый командой и сокрушенный паковыми льдами в море Уэдделла.

На самом деле она уже соскучилась по долгому пути, во время которого была как бы запечатана внутри крошечной металлической бусины в самом длинном ожерелье на свете, сотрясаемой мощными волнами космической радиации при температуре минус двести градусов. Собственно, ради этого она здесь и оказалась; это было воплощением ее детских фантазий, когда она воображала, что плывет по морю вместе с Магелланом или Фробишером, охотится в северо-западном проходе, бросает якорь возле острова Сулавеси, прячется в трюме, когда палубу окатывают гигантские волны, а под килем сотни морских саженей холодной воды и из «вороньего гнезда» не видно ни зги. Все это заставляло ее чувствовать себя особенной, вошедшей в круг избранных, которые всегда сами по себе. Ей совсем не было страшно, когда у Зуки начался эпилептический припадок или когда на левом борту вылетел натяжной болт и им пришлось две недели вращаться вокруг собственной оси. Она понимала, что такова цена пересечения пределов любого познанного мира, и если ты не желаешь этого принять, то с какой стати ты вообще здесь оказался?

Честно говоря, если бы план полета разрабатывала она, то все они должны были бы погибнуть уже при посадке, когда стрелой, носом вперед, прошли сквозь слои атмосферы, а потом в клочья порвали парашют и треснулись о поверхность планеты при скорости сто или даже сто пятьдесят, но ни вспышки пламени, ни нехватки кислорода за этим не последовало. Бах! – и все разом кончилось. Но как поступить, если произошло нечто совершенно невообразимое, а ты все же остался жив? Да просто сжаться в комок и не жаловаться. В конце концов, именно потому их всех и отобрали для полета. Верно ведь? Их выбрали за способность все принять, все вынести и проявить максимум терпения.

Клэр вдруг вспомнила сад в Пейнкасле за год до того, как ее матери пришлось лечь в хоспис; каждый раз ей требовалось два часа провести в полной неподвижности и молчании после того, как она, взяв на руки мать, которая стала совсем легкой и крошечной, укладывала ее в кровать. Лишь после двух часов, проведенных в оцепенении, Клэр могла вернуться в свою комнату и немного поспать. Тогда была поздняя весна, и Орион был почти не виден, как и Кассиопея, зато можно было отлично разглядеть Юпитер с его маленькими, как булавочный укол, лунами. И Марс поднимался все выше на гигантском «колесе обозрения» эклиптики, и красная окись железа, составлявшая основу его почвы, была видна даже на таком расстоянии. Клэр казалось, что из темной космической бездны на землю буквально дождем льется важная информация. Она была охвачена желанием оказаться где-то еще, где-то в другом месте, и пока не знала, что нужно преодолеть очень далекий путь, чтобы понять: как бы далеко ты ни уехал, это твое желание никогда до конца удовлетворено не будет.

Клэр собрала утренние показания приборов, дважды спускаясь с данными вниз, а затем в отсеке «Юг-2» встретилась с Пером для традиционного обмена информацией.

– Привет, подруга. – Пер три или четыре секунды смотрел ей прямо в глаза. – Ну что, по-прежнему плохо спишь?

– Мне нужно подольше ходить на лыжах.

– Ну так и ходи подольше. – У Пера на шее было родимое пятно ровно в том месте, где у монстра Франкенштейна был бы крепежный болт. Его светлые волосы, которые он когда-то коротко стриг, отросли, превратившись в роскошный «конский хвост». Во время одного из первых тренировочных полетов на корабле случился пожар. Все сочли его настоящим, всем казалось, что их постигнет самая ужасная участь, и тогда Пер, чтобы остановить распространение паники, попросту запер Шону и Курта в модуле, потому что Шона, не скрываясь, рыдала в голос, уверенная, что все они вскоре погибнут. Уже к концу недели их обоих из команды убрали. Если и впрямь сложится дерьмовая ситуация, которая испортит им всю обедню, думала Клэр, то ей бы хотелось оказаться рядом с Пером, по одну сторону пневматически запирающейся перегородки между отсеками.

– Количество израсходованной воды? – начал привычную проверку Пер.

– Двести пять литров.

– Двигатели?

– Оба в полном порядке.

– Уровень стерилизации воздуха и жидкости?

– Норма. И ее, как оказалось, можно даже немного снизить.

– Слава богу, – вздохнул Пер, – а то запах хлора мне уже просто осточертел.

– Кислород 21,85 процента, азот 77,87 процента, углекислый газ 0,045 процента.

– Уровень внутренней радиации?

– Верхний 10,5 миллирада, нижний 9,5.

– Влажность?

– 23 процента, – сказала Клэр и прибавила: – Я на пару градусов понизила ночную температуру.

– Не хочешь, чтобы народ разбаловался в излишне комфортных условиях? А как там погодка снаружи?

– Температура – минус 12,2 градуса, и она постепенно повышается. Ветер 4–8 километров в час. Видимость от 18 до 20 километров.

– Похоже, ребята, нас ждет чудесный летний денек. – Пер откинулся на спинку кресла. – Наслаждайтесь полетом, господа пассажиры. И можете отстегнуть ремни безопасности. А для полного удовольствия послушайте немного классического рока в исполнении Брюса Спрингстина из его альбома 2007 года «Magic». У этой вещи очень подходящее название: «Radio Nowhere».

Вторая команда, вылетевшая на корабле «Алкион», находилась в пути уже 408 дней. Но все они – Джо Деллер, Энни Чен, Анна-Мария Харпен, Тан Туй, Киис Ван Эс – пока казались Клэр не совсем реальными. Возможно, она старалась так думать просто из чувства самосохранения; а возможно, из-за разницы в восприятии с той и другой стороны каждого получаса светового времени; кроме того, сказались, конечно же, и две недели, когда была нарушена связь и молчало радио, поскольку они с «Алкионом» и Землей оказались как бы по разные стороны Солнца и радиосигналы к ним не проходили. Слово «дом» никто из них больше не произносил. Дом превратился для них в некое вымышленное место, несмотря на ежедневные приливы и отливы «домашней» информации. В общем, вторая пятерка сейчас тоже направлялась сюда, и о них, точно о героях волшебной сказки, вышедших из заколдованного леса, никто не смог бы сказать наверняка, какие они теперь – хорошие или плохие.

После свидания с Пером Клэр направилась к себе, в отсек «Запад-1»; она с наслаждением стащила с себя комбинезон и, оставшись в легких штанах и курточке, тщательно протерла крохотные наушники, вставила их в уши и, поискав в списке аудиозаписей, выбрала альбом «Impossible Princess» Кайли Миноуг. Затем нажала на «Воспроизведение» и увеличила сопротивление до 64.

Сила притяжения на этой планете была равна 0,4 Гал. Но после двух лет, проведенных на «Арго» в состоянии невесомости, Клэр сперва казалось, что ее расплющили о стену, как на ярмарочном аттракционе «Стена смерти». Теперь все уже было в порядке, и она перестала обращать внимание на то, что все они покачиваются при ходьбе, ноги у них стали странно худыми, а лица – странно пухлыми. Но все же изредка, когда она смотрела фильмы по DVD, ее удивляла скорость, с какой на экране движутся люди – словно в допотопных лентах Чарли Чаплина или в «Кейстоунских копах». Пару месяцев назад Суки сломала ногу, налетев на стул, и они до сих пор не были уверены, полностью ли восстановилась кость. В этом отношении они всегда чувствовали себя подопытными морскими свинками. Минут через пятнадцать – двадцать Клэр слегка смошенничала, понизив сопротивление. Фокус не в том, чтобы спрашивать себя, почему ты так поступаешь, а поступать так, как хочется тебе. Двадцать пять минут, тридцать. Мне и так должно было повезти. Пот уже лил с нее ручьем.

Арвинд, например, постоянно говорил, что больше всего соскучился по ванне, по тому наслаждению, которое испытываешь, погружаясь в непривычно горячую воду. А Клэр страдала, не имея возможности просто принять душ. Особенно часто она вспоминала, как они с Питером ездили в отпуск в Португалию – увы, она никак не могла припомнить ни названия этого курортного места, ни год, когда они там были; впрочем, ее плохая память относилась к числу тех недостатков, которые в нужном контексте превращаются в достоинства. А вот пляж того местечка она помнила очень хорошо, и деревянный настил, с которого ныряла в море, и медуз, похожих на викторианские абажуры, и Питера в зеленом спортивном костюме «Спидо». После пляжа они возвращались в гостиничный номер, и занавески на балконе колыхались от легкого ветерка, и так приятно было ступать босиком по прохладным терракотовым плиткам и чувствовать, как натянута просолившаяся, подгоревшая на жарком солнце кожа. А потом она вставала под душ, и сверху на ее обнаженное тело лились и лились струи чистой воды… Странно, думала она, почему именно эти мгновения под душем помнятся лучше всего?

После ланча Клэр отправилась на поиски Майкла. Ближе к вечеру им предстояла небольшая прогулка примерно в километр, хотя здесь такой поход именовался Дальним поиском; нести им нужно было лишь два титановых шеста и дрель для скальной породы, но в пути они могли сто раз погибнуть, причем по самым различным причинам. Например, во время первого выхода наружу у Клэр уже через сорок метров пути перестал поступать кислород. На полпути назад она потеряла сознание, и Пер буквально спас ей жизнь, из последних сил втащив в шлюз.

Теперь они составили проверочный список из 73 пунктов, который каждый раз тщательно прорабатывали, прежде чем позвать Пера или Джона, чтобы те помогли им облачиться в скафандры и специальные бутсы. Вытащив из шкафчиков шлемы и термобелье, они выложили их на стол, и Майкл сказал:

– Знаешь, Зуки мне говорила, что Джон не очень хорошо себя чувствует, так что если ты собралась устроить что-нибудь вроде сердечного приступа или инфаркта, то, пожалуй, было бы разумнее отложить это на завтра.

– Вообще-то инфаркт – очень неплохой способ, чтобы уйти, тебе не кажется? – в тон ему заметила Клэр.

– Не в ближайшем будущем, я надеюсь?

Пер и Зуки, с точки зрения Клэр, являлись настоящими психопатами, причем в самом лучшем из возможных значений этого слова. Они умудрились сохранить в памяти почти всю информации, какую когда-либо получали, и чисто внешне никогда не казались ни усталыми, ни напуганными, но Клэр не способна была догадаться, что творится у них в душе. У нее порой даже возникало подозрение, что в душе у них в течение довольно длительного времени вообще ничего не происходит, что они даже спят, как акулы, на автопилоте, просто на время как бы отключая половину мозга.

А вот Арвинд платил за свою невероятную жизнерадостность периодами весьма мрачного настроения, и в такие периоды сам старался держаться в стороне; поэтому Клэр предпочла с ним особенно не сближаться – боялась заразиться его нервозностью, ведь все они постоянно что-то цепляли друг у друга, и хорошее, и плохое. Джон, врач их отряда, был человеком на редкость позитивным и неизменно служил для них источником хорошего настроения. Клэр всегда с удовольствием играла с ним в трик-трак, с удовольствием помогала ему драить шваброй пол в одном из отсеков, но и она порой немного уставала от непреходящей потребности Джона в активных действиях, в постоянном шуме, в развлечениях. Зато с Майклом она могла часами сидеть в одной комнате, и его молчаливое присутствие было для нее столь же уютным и комфортным, как общество собак и лошадей, рядом с которыми она с детства удивительно хорошо себя чувствовала. Майкл отрастил совершенно пиратскую бороду, всегда стремился хотя бы чуточку отступить от любого правила, а свою прошлую жизнь воспринимал как неисчерпаемый источник всевозможных интересных историй. Иногда они с Клэр занимались сексом, хотя ей это занятие никогда особенно не нравилось, что, кстати, и явилось одной из причин ее разрыва с Питером. Впрочем, она и сейчас особого восторга от секса не испытывала, но тестостерон, который ей приходилось постоянно принимать, чтобы ее кости не превратились в порошок, вызывал у нее неприятные беспокойные сны, если она хотя бы время от времени не давала разрядку своему либидо. Труднее всего Клэр было лежать рядом с Майклом «после всего», когда он ласково ерошил ей волосы пальцами и когда три минувших года, как и три сотни тысяч километров, казалось, можно было бы откинуть, как занавес, преградивший путь, и просто пойти дальше.

Они выставили наружу свои бутсы, и Майкл сказал:

– Чуть ниже лесопилки у нас была березовая роща. Самое потрясающее место весной. С одной стороны желтая сурепка, а с другой – колокольчики, прорастающие сквозь палую листву. – Они визуально проверили друг у друга пневматические суставы-защелки на локтях, на коленях и на спине, по очереди поворачиваясь на 360 градусов. – Один раз в этой роще за мной гонялся лесник. Огромный такой. С ружьем. У меня просто дух захватывало от восторга.

Зуки возникла в дверном проеме, как всегда, абсолютно бесшумно. Но такого выражения лица Клэр у нее никогда раньше не видела.

– Вам надо пойти со мной, – тихо сказала Зуки.

– Значит, так: боль поднимается из живота в подвздошную область. – Говорить Джону явно было тяжело. – Аппетита нет, меня все время тошнит и несколько раз вырвало. Температура сорок один, и слабость накатывает просто чудовищная. По-моему, тут все совершенно очевидно и без подсчета уровня лейкоцитов.

– Антибиотики? – предложил Пер.

– Я их уже принимаю.

– Когда мы должны принять решение?

– Лучше бы прямо сейчас, – сказал Джон.

И все одновременно посмотрели на Клэр. Аппендикс ей никогда в жизни удалять не доводилось.

Пер снова повернулся к Джону:

– Ты уж поподробнее расскажи ей, как и что нужно делать. А ты, Зуки, – продолжал он, – надень синий хирургический костюм, простерилизуй отсек «Запад-2» и поставь там новые воздушные фильтры. Арвинд, подготовь, пожалуйста, необходимое оборудование. Майкл, раздобудь как можно больше необходимых для такой операции материалов – ну всякие описания, фотографии, характерные признаки, диаграммы. – И Пер снова посмотрел на Джона: – Морфин или кетамин?

Когда все бросились выполнять поручения Пера и Джон с Клэр остались одни, он сказал ей:

– Ну что ж, какое-никакое, а все-таки приключение.

Клэр прошла обучение на военных медицинских курсах во Флориде; там обычную четырехлетнюю программу колледжа ухитрялись впихнуть в полгода занятий. Естественно, на хирургию просто не оставалось времени. Клэр понимала, конечно, что через 403 дня должен прилететь «Алкион», а на нем и доктор Энни Чен. В конце концов, думала она, можно было бы выложить в ряд все имеющиеся аварийные запасы медицинских средств, расположив в порядке максимальной пригодности, и провести, так сказать, красную черту, за которой время, деньги и способности человеческого мозга окажутся полностью исчерпаны и останется лишь надеяться, что тебе не придется столкнуться с тем, что там, в самом конце.

«Софанавты» – они выдумали это слово, обозначающее людей, которые сами захотели, чтобы ими выстрелили в космос на этакой 700-тонной шутихе, а потом до конца жизни собирались играть в скрабл и мыть туалеты. Нужно было подобраться очень близко к диаграмме, выстроенной Венном, чтобы понять, где эти два жизненных круга могут пересечься.

В тот момент в жизни Клэр не было практически ничего, что могло как-то ограничить свободу ее действий. Ее родители уже умерли. А за три года совместной жизни с Питером она окончательно убедилась, что в плане секса совершенно бесталанна. Питер хотел ребенка, но последний – страшный – всплеск отцовского гнева давно поселил в душе Клэр серьезные опасения относительно возможности нормальных взаимоотношений между родителями и детьми.

У нее было два диплома по физике, но работала она всего лишь техником в лаборатории. Ей постоянно твердили, что надо быть более честолюбивой, но ей казалось, что подобное качество человек ни выработать, ни изменить в себе не способен. Те же, кто не слишком ей симпатизировал, утверждали, что она держится чересчур обособленно и, похоже, совершенно не заинтересована ни в работе, ни в карьере. Но потом она все же нашла свою нишу. Васко да Гама, Шеклтон, Гагарин. Неужели так глупо надеяться, что и твое имя кто-то, может быть, вспомнит через четыреста лет?

Джон лежал на спине, его правая рука была отведена в сторону и немного приподнята. В трахею ему ввели трубку, и Майкл вручную вентилировал ему легкие. Клэр встала справа от него, Суки – слева; обе были в масках и синих хирургических костюмах. Рядом, на столе, были выложены скальпели, шесть ранорасширителей, пара зажимов, электрокоагулятор, нить для сшивателей, иглы, физраствор и гель-антисептик. За столом с инструментами были включены два монитора. На одном – снимок кожи и мышц нижней части живота, на другом – записи, которые успела сделать Клэр, получив от Джона максимально подробные инструкции. Еще до того, как Джону дали наркоз, он сам наметил у себя на животе четырехсантиметровую диагональ, чтобы Клэр сразу поняла, где именно нужно сделать разрез. Она тщательно продезинфицировала этот участок и смазала зеленым гелем.

Над масками, закрывавшими лицо, Клэр видела только глаза Зуки и Майкла, но что-либо прочесть по их глазам сейчас было невозможно. За одним из иллюминаторов виднелись слоистые сланцевые склоны Маунт-Шарп и кусочек неба, лишенного каких бы то ни было типичных небесных признаков. Клэр на минутку опустила глаза, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Надо успокоиться, твердила она себе. Делать паузу перед любым новым действием. И главное – надо быть особенно внимательной к деталям, к деталям, к деталям.

– У тебя все получится, – ободрил ее Майкл.

Она выбрала скальпель № 12 и сделала первый разрез. Сразу выступила кровь, и Зуки мигом прикрепила к нижнему краю разреза отводную трубку-дренаж. Клэр были ясно видны три слоя, из которых, собственно, и состоит плоть человека: внешний слой кожи, жировой слой, фасция Кемпера и фасция Скарпа. С помощью электрокоагулятора Клэр прижгла наиболее крупные кровеносные сосуды, и кровотечение прекратилось. Запахло жарящимся беконом. Мерно чирикал кардиомонитор, показывая 78 ударов в минуту. Майкл методично сжимал и разжимал прозрачный пластмассовый шар, вентилируя Джону легкие. Клэр сделала второй разрез и посмотрела на диаграмму. Она уже добралась до верхнего слоя мышечной ткани живота. Параллельные волокна лежали наискосок – с северо-запада на юго-восток, – и вот тут-то и начиналось самое трудное. Она сделала разрез вдоль этих волокон, закрепила его двумя зажимами и вставила расширитель, чтобы разрез оставался открытым. Странно, думала она, приходится прилагать такую силу, делая разрезы, а мышца не рвется. В итоге у нее получилось шестиугольное отверстие, показавшееся ей невероятно маленьким.

Под мышечной тканью виднелась брюшина, и Клэр осторожно вскрыла ее с помощью ножниц Метценбаума, так что получилось отверстие еще меньшего размера. Майкл спросил, не нужна ли ей помощь. Она сказала, что не нужна, и удивилась, какой ломкий и неуверенный у нее голос. Пришлось немного помедлить и сделать три глубоких вдоха. Прошло уже двадцать четыре минуты, но Клэр понимала, что сделать все правильно куда важнее, чем сделать все быстро.

Она сверилась с записями, выведенными на монитор. Ей некоторое время пришлось искать восходящую ободочную кишку и продольные мышцы вокруг нее. Она несколько раз просмотрела иллюстрации, но, похоже, с реальной картиной ничто не совпадало, и она решила немного сдвинуть кишку в сторону с помощью зажимов, хоть и не была уверена, что эта блестящая пленка не разорвется даже при самом минимальном давлении. Очень осторожно она все же сдвинула кишку чуть влево, закрепляя ее зажимами – казалось, она вытягивает из воды тяжелый мокрый канат. Затем точно таким же образом чуть сдвинулась вправо и наконец, увидев толстую кишку, последовала за нее, вглубь, – и вот он оказался перед ней, проклятый воспаленный отросток. Теперь она видела его прекрасно.

В операционную в маске и синем костюме тихо вошел Арвинд и сменил Майкла.

Клэр с помощью закругленного конца металлического зажима постаралась аккуратно вывести аппендикс чуть вверх и как бы наружу. Затем поставила зажим в том месте, где аппендикс соединяется с толстой кишкой. Когда зажим защелкнулся, она некоторое время удерживала его в таком положении, а потом рядом поставила второй зажим. В этом узком соединительном перешейке плоти имелась артерия, вокруг которой Клэр и собиралась накладывать швы. Она на минутку распрямила руки и пошевелила пальцами, чтобы снять напряжение, и Зуки подала ей первый кусок кетгута. Клэр обвела нить вокруг отрезка плоти между зажимами, туго завязала рифовым узлом и отрезала свободные концы. Затем рядом наложила второй шов. А потом и третий – чтобы уж быть до конца уверенной. И только тогда медленно освободила зажим со стороны аппендикса.

Ей как-то не пришло в голову заранее спросить у Джона, что именно и сколько в аппендиксе содержится. Понятно, что там должен быть гной, но насколько жидкий и под каким давлением? Клэр попросила Зуки смочить несколько тампонов антисептическим гелем и закрыть ими разрез, чтобы защитить брюшину. Потом взяла новый скальпель, намереваясь перерезать зажатую зажимом плоть, но она оказалась более упругой и крепкой, чем Клэр предполагала. Когда ей все же удалось ее перерезать, случилось непредвиденное: она нечаянно проткнула скальпелем один из тампонов и повредила мышечную ткань.

– Черт!

Она выждала, стараясь успокоиться и делая глубокие вдохи. Потом внимательно осмотрела повреждение. Брюшину, по крайней мере, она точно не проткнула. Еще большей удачей было то, что раздувшийся аппендикс ей удалось отделить без перфораций и протечек. Она бросила его в кювету и электрокоагулятором прижгла край плоти, к которой аппендикс был присоединен.

Затем Клэр освободила второй зажим. Швы держали хорошо, но она все же решила выждать пять минут, чтобы быть абсолютно уверенной. В операционной стояла полная тишина, лишь вздыхал аппарат искусственного дыхания. Четыре минуты, четыре минуты тридцать секунд, пять минут. Клэр промыла рану физраствором и соединила зажимом края разреза, сделанного в брюшине. Зуки тут же вставила хирургическую нить в специальную изогнутую иглу и подала ей. Клэр наложила шов и удалила зажим, затем наложила еще один шов и удалила второй зажим. Закончив шить, она тщательно проверила состояние брюшины по обе стороны шва. Швы получились не очень аккуратными, но вполне держали. Клэр промыла их физраствором.

Затем она скрепила зажимами мышцу живота и наложила швы. Точно так же она скрепила и соединительную ткань, и кожу живота. Каждый новый шов она обрабатывала физраствором.

С начала операции прошло уже три с половиной часа.

Зуки сказала, что сама все уберет и присмотрит за Джоном.

Арвинд заявил, что это поистине выдающаяся работа.

Клэр вышла из операционной, сняла перчатки, спустила маску на шею. Майкл тут же подошел к ней и обнял, хотя рядом стоял Пер. Впервые Майкл решился открыто продемонстрировать, что Клэр именно его предпочла другим мужчинам.

– Ты просто настоящий герой! – сказал он восхищенно.

Джон умер на следующее утро. Зуки принесла ему на завтрак немного теплой овсянки и слабого кофе. Он самостоятельно приподнялся в постели и сел, чтобы было удобнее завтракать. Должно быть, как раз в этот момент у него и разошлись швы. Он тут же попросил совершенно растерявшуюся Зуки позвать Клэр.

Клэр он сказал, что сам во всем виноват и должен был раньше сказать, что у него не все в порядке. Простыня под ним была красной от крови. Он попросил дать ему морфин. Вскоре все собрались вокруг него. Арвинд, Майкл, Пер. Боль все усиливалась, туманя ему голову, но минут пять ясности у него еще оставалось.

Пер выступил вперед и, выпятив грудь, начал:

– Я хотел бы от имени всех нас…

– Ох, кончай ты эту гребаную поминальную речь! – оборвал его Джон.

Арвинд невольно хихикнул и сам же оборвал свой смех.

Джон лег на спину, закрыл глаза и попросил:

– Мне бы хотелось музыку послушать.

– Какую? – тут же спросил Майкл.

– Блюграсс.

Он был уже без сознания, когда Майкл вернулся. И все же музыку Майкл включил. Все были страшно растеряны, никто не знал, как поступить в такой ситуации. В Уставе об этом не было ни слова. Сразу выйти из комнаты было как-то неправильно, но и разговоры здесь тоже казались совершенно неуместными. Однако просто стоять молча, ничего не делая… Уж больно все это смахивало на досрочные похороны. Зуки взяла Джона за руку и не выпускала ее, но он на ее пожатие так и не ответил. Арвинд отвернулся, делая вид, будто смотрит в окно, – ему не хотелось, чтобы остальные видели его лицо. Джон умер, слушая «Мой Господь ведет запись» Карла Стори и его «Rambling Mountaineers».

– Давайте пока сосредоточимся на мелочах, – предложил Пер.

Они раздели Джона и отключили его от аппаратуры. Тело завернули в ту же окровавленную простыню – повторное использование было здесь настолько аксиоматичным, что у Клэр невольно мелькнула мысль о том, насколько бессмысленным мог бы быть иной подход. Действительно, разве можно уничтожать объект, в котором содержится так много жидкости и калорий? Было решено до утра оставить тело Джона в вакуумной камере. Близилась ночь, так что выходить наружу никому не хотелось.

Майкл и Клэр привели в порядок комнату Джона. Свернули его одежду и аккуратно сложили в сторонке, застелили постель, и Клэр, открыв «ковчег» Джона, вынула оттуда распятие, вырезанное из пальмового дерева, окаменелый трилобит и зеленый игрушечный автомобиль «феррари», у которого не хватало одного колеса. Все это она пристроила рядом с маленьким «зоопарком» Джона – зверюшками-оригами, которых он любил делать. На самом дне «ковчега» она обнаружила старую фотографию – выцветшую, с потрепанными углами. На ней была девушка лет восемнадцати-девятнадцати, темнокожая, с густыми растрепанными угольно-черными волосами и пышной грудью. Она, совершенно обнаженная, возлежала на кровати в весьма непринужденной позе, а рядом на ковре виднелась початая бутылка красного вина. На стене висел постер с рекламой какого-то фильма, но видна была лишь его нижняя часть, остальное закрывала спинка кровати. Клэр положила фотографию обратно в «ковчег», и они с Майклом опечатали комнату: энергию следовало беречь.

Утром они хоронили Джона. Никаких автоматических средств передвижения у них не было, так что Майклу и Арвинду пришлось нести его на плечах. Скафандры для «прогулок на свежем воздухе» делали людей неуклюжими, и особенно трудно давались им подъемы, так что Майкл и Арвинд двигались очень медленно, часто отдыхая. В общем, им потребовалось двадцать пять минут, чтобы преодолеть двести метров до площадки с южной стороны базы, которую все негласно называли «кладбищем». Доставив туда тело, они вернулись и принесли заступы, но, вопреки их надеждам, слой почвы на «кладбище» оказался совсем неглубоким. Они сумели выкопать лишь довольно мелкую траншею, куда и уложили тело Джона. Оказалось, что на все это у них ушло более двух часов, и Пер велел им немедленно возвращаться на базу, но они отказались. Им хотелось непременно закончить работу – собрать достаточно камней и сложить над могилой невысокую продолговатую пирамиду, чтобы ветер не разметал почву и тело не оказалось неприкрытым. В итоге они пробыли «на свежем воздухе» более пяти часов и, когда вернулись, были оба вконец измотаны.

– Я понимаю, – сердито выговаривал им Пер, – ситуация действительно сложная, но нельзя же до такой степени позволять эмоциям над вами властвовать! Мы здесь обязаны соблюдать дисциплину.

Майкл и Арвинд сняли скафандры, и все вместе наконец сели за стол и поели.

– Я бы хотел прочесть одно стихотворение, – сказал вдруг Арвинд.

– Давай, – кивнул Пер, – если никто не возражает, конечно.

Арвинд встал и начал декламировать что-то на некоем совершенно загадочном языке.

Зуки спросила, что это.

– Это Тагор, – пояснил Арвинд, но не предложил ни перевода, ни хотя бы названия, и Клэр показалось, что он немного играет, пытаясь показать, что переживает случившееся гораздо острее, чем все остальные.

А потом Майкл принялся рассказывать о Джоне всякие забавные истории: как он на «Арго» играл в крестики и нолики с помощью плавающих в воздухе решеток и ржаных крекеров, как сделал особый монитор, чтобы предсказывать эпилептические припадки у Зуки, как любил петь и пел, не имея ни голоса, ни слуха, хотя звучало это просто ужасно…

– По-моему, – сказал Пер, – было бы неплохо, если бы мы и впредь придерживались того же распорядка дня.

– У нас впереди годы, – возразила Зуки. – И, по-моему, каждый может сам решить, как ему лучше провести свободное от работы время.

Они отослали в Женеву многочисленные рапорты и видеосвидетельства. И были заранее предупреждены, что им запрещается обсуждать произошедшее друг с другом. Кроме того, им были присланы тексты, которые следовало выучить и использовать их при общении со средствами массовой информации. Им даже посоветовали самостоятельно эти тексты отредактировать, чтобы придать официальной форме более личный характер. Они также выполнили множество психологических тестов, специально созданных на случай смерти одного из членов команды.

Раньше, когда Клэр уставала от общества, она удалялась в свою комнату. И наоборот, когда чувствовала себя одинокой, сама стремилась поговорить с друзьями. Но сейчас ей хотелось чего-то еще, чего-то иного. Теперь она, сама того не желая, считалась у них в команде врачом, и это не давало ей покоя. Майклу она сразу сказала, что никакого секса не хочет. Тогда он робко спросил, можно ли ему просто ее обнять. И когда Майкл ее обнял, она вдруг подумала: а не потому ли их отношения с Питером потерпели крах, что она боялась слишком сильно полюбить его? И что это, собственно, такое – любить кого-то слишком сильно или, наоборот, недостаточно сильно? Неужели можно ошибиться, случайно приняв одно за другое?

Однажды вечером, когда Пер, рассеянно напевая себе под нос «Мой Господь ведет запись», готовил ужин, Арвинд довольно зло спросил у него:

– Какого хрена ты это распеваешь?

Клэр никогда раньше не слышала, чтобы Арвинд был с кем-нибудь груб. Пер миролюбиво пояснил, что и сам не знает, почему к нему так привязалась эта мелодия, тогда Арвинд обозвал его бесчувственным роботом. Тут уж и Пер слегка вышел из себя: он взял Арвинда за грудки – слава богу, хоть не за горло, – и мрачно заявил:

– Эта миссия куда важнее и тебя самого, и твоих «тонких» чувств.

– Все мы тоже горюем, только каждый по-своему, – попыталась успокоить их Клэр. – Люди вообще всегда по-разному выражают свое горе.

Немного помедлив, Пер все же выпустил Арвинда и быстро сказал, взглянув на Клэр:

– Да-да, ты, разумеется, права.

Клэр велела Арвинду принимать седативное – по 6 мг в день в виде медленно растворяющихся капсул – и заставила его в полтора раза увеличить физическую нагрузку. Кроме того, она старалась каждый вечер заглядывать к нему, чтобы понять, в каком он настроении. Ему также позволили отправлять и получать больше видеописем, чтобы он мог поддерживать связь со своей большой семьей, члены которой проживали в Нью-Хейвене и Ченнаи.

Пер попросил Клэр о встрече наедине и сказал, что, пожалуй, и ей пора познакомиться с содержанием «Кентского протокола». Она ответила, что непременно прочтет протокол, если и когда это станет необходимым, но сейчас в этом, как ей кажется, особой необходимости нет, и Арвинд вскоре непременно пойдет на поправку, это у него просто временная аберрация.

Итак, жизнь как бы вновь обрела равновесие. Пер, Майкл, Зуки и Арвинд по очереди отправлялись в Дальний поиск. Клэр было запрещено участвовать в этих потенциально опасных вылазках, поскольку она теперь исполняла обязанности врача. И она старалась: измеряла у своих товарищей кровяное давление и объем легких, считала пульс, определяла уровень мышечного тонуса и костной массы, а также остроту зрения. Она также без конца подсовывала им тесты на быстроту реакции и регулярно сканировала их внутренние органы на предмет выявления опухолей. А в свободное время с удовольствием читала Нила Геймана и Джорджа Р. Р. Мартина. Миновало Рождество. И вечеринка по этому поводу прошла вполне спокойно. Поскольку никто из них не являлся, так сказать, истовым христианином, атмосфере на вечеринке не дали сгуститься и стать совсем уж мрачной. Арвинд, завершив курс лечения, казался вполне стабильным.

А в начале февраля исчез «Алкион». Сперва в Женеве получили короткое аудиосообщение от Анны-Марии Харпен, в котором говорилось, что на корабле оказался повышен уровень кислорода и теперь они вынуждены прибегнуть к 95-процентной экономии электричества, пока не устранят причину. Больше «Алкион» на связь не выходил, и контакт с ним так и не сумели восстановить. А вскоре на базе получили из Женевы «черный ящик». Оказалось, что примерно через час после того, как Анна-Мария отправила сообщение, температура внутри корабля почти мгновенно поднялась до того уровня, при котором выжить абсолютно невозможно, и оставалась на этом уровне целых семнадцать минут. После чего на корабле больше никакой электрической активности зафиксировано не было. Если кому-то из членов экипажа и удалось неким волшебным образом выжить в отдельном, герметично закрытом отсеке, то и он наверняка предпочтет прибегнуть к крайнему средству – то есть примет моксин, чтобы избежать более долгой и мучительной смерти. Никаких изменений в траектории полета «Алкиона» отмечено не было; он по-прежнему летел в направлении базы, а значит, через девять месяцев, 4 или 5 сентября, должен был в расчетное время войти в атмосферу планеты, вспыхнуть и мгновенно сгореть у них на глазах, как падающая звезда.

Они вместе посмотрели присланное из Женевы и Флориды видео странной заупокойной службы, толком не имевшей отношения ни к одной из известных религий, затем осуществили свой собственный, куда более скромный, прощальный обряд. Во всяком случае, Тагора Арвинд больше не читал. Из Женевы им также прислали очередные, заранее подготовленные тексты, руководствуясь которыми они должны были общаться с представителями средств массовой информации.

Естественно, имелась и третья команда, готовая к вылету на корабле «Ястреб», но его пуск власти могли разрешить лишь после того, как будут установлены причины гибели «Алкиона», а все ошибки учтены и исправлены.

«Алкион» должен был доставить на базу дополнительные солнечные батареи, новые воздушные фильтры, огромное количество различных лекарств и медицинских приборов, 3D-принтер и полтонны антиблокировочных систем. И теперь им впятером предстояло составить максимально точный список всего, что оставалось в их распоряжении, и выработать нормы, согласно которым они впредь будут всем этим пользоваться. Пер и Зуки свели полученные данные воедино, и стало ясно, что никакого Дальнего поиска больше не будет, ежедневный рацион питания придется сократить на 10 процентов, а температуру внутри базы в целом понизить на 3 градуса. Отсек «Восток-2» пришлось законсервировать, а довольно просторную столовую в отсеке «Север-2» сильно сузить, чтобы выкроить место для гимнастических снарядов. Клэр теперь делила комнату с Зуки, а Пер – с Майклом.

Зато личного времени у них стало гораздо больше. Пер, например, по три часа в день упражнялся на различных снарядах. Приседания, подъем тяжестей, растяжка. Иногда он все еще продолжал «кататься на лыжах», пока остальные, буквально в паре метров от него, пытались спокойно поесть.

Зуки начала учить немецкий язык. Арвинд, семь лет проработавший в Штутгарте, с удовольствием ей помогал, и они придумывали различные диалоги от лица жителей некоего вымышленного Арвиндом немецкого городка, который он называл Штиле-на-Зимзее.

– Tut mir leid? Ich bin zu spät mein Fabrrad einen Platten hatte.

– Komm in mein Haus. Mein Vater wird es reparieren кönnen.

Майкл постоянно смотрел старые триллеры. «На север через северо-запад», «Французский связной», «Серпико», устроившись где-нибудь в тихом уголке. С Клэр он был предельно внимателен и заботлив.

– У тебя все нормально? – то и дело спрашивал он. – Честно говоря, меня тревожит твое состояние.

Они узнали, что в результате наводнения в Бангладеш погибло не менее 10 000 человек, хотя истинное количество погибших могло быть и больше. Атомный реактор на Фукусиме наконец-то заключили в огромный бетонный кожух, половина которого возвышалась над землей, а половина уходила глубоко в землю. Однажды Клэр через плечо Арвинда прочла заголовок: «Судьба «Алкиона» по-прежнему остается тайной», и подумала о Фрэнке Уайлде и его людях, которые прятались на ночь под перевернутыми лодками на острове Элефант и питались мясом тюленей и пингвинов, пока Шеклтон метался в поисках помощи.

Однажды прозвучал сигнал тревоги. Оказалось, что внутри базы неожиданно упало давление. Все собрались в отсеке «Север-1», перекрыли доступ во все прочие помещения, а затем стали по очереди их открывать и обнаружили разгерметизацию в отсеке «Юг-2». Пер с Майклом, облачившись в скафандры, зашли туда, и им потребовалось три дня и пять длительных заходов, чтобы отыскать сломанный клапан в стенной панели и починить его.

– Ничего страшного, это еще не самый сложный случай, – сказал Арвинд, словно уговаривая себя, и Клэр показалось, что он опять начал утрачивать душевное равновесие.

– Арвинд… – Она ласково коснулась его плеча, но он прервал ее, заявив:

– Да это же все просто спектакль – чтобы мы не расслаблялись и были в тонусе!

Ничего подобного ей даже в голову не приходило, она собралась было сказать Арвинду, что он несет чушь, но промолчала. Да и как она могла доказать, что это и впрямь чушь?

Какая-то комиссия, собравшаяся в Гааге, долго обсуждала судьбу «Алкиона», выслушивая авторитетные свидетельства целой армии физиков, инженеров и системных аналитиков.

Неожиданно Клэр сама попросила Майкла заняться с ней сексом. А еще ей вдруг ужасно захотелось напиться. Или взять молоток и вдребезги разнести все вокруг. Это была странная мешанина чувств, в которой она никак не могла разобраться. Она даже застонала от наслаждения, почувствовав, как Майкл входит в нее, а он накрыл ей рот рукой, опасаясь, что их услышат остальные. И тогда она укусила его за руку, причем до крови. Она впервые в жизни испытала оргазм и потом еще несколько минут словно плыла в темноте, чувствуя себя абсолютно свободной, не стреноженной. А перед ее внутренним взором мелькали картины прошлой жизни: цветущее грушевое дерево в саду Пейкасла, вид Токио с высоты птичьего полета, аккуратная дорожка волос у Питера на животе, уходящая вниз…

Отказал один из передатчиков. Пришлось отменить любое личное аудио– и видеообщение с родными. Пока они не починят передатчик, им было разрешено передавать только текстовые послания.

Майкл посмотрел «Марафонца», «Ночь охотника», «Длинный уик-энд».

– Es sind Sommerferien und ich bin sehr gelangweilt, – сказал Арвинд. Они с Зуки продолжали заниматься немецким.

– Morgen werde ich dich zum segeln auf dem See mitnehmen, – ответила Зуки.

И вдруг Арвинд заявил:

– Те письма от моей сестры… Помните? Они не настоящие.

– Ты что, Арвинд? – удивилась Клэр. – О чем ты?

– О том, что эти письма написаны теми же людьми, которые пишут нам тексты для общения с прессой. Это забавные, даже, пожалуй, смешные письма, а у моей сестрицы с чувством юмора всегда было плоховато. И эти новости – тоже… ненастоящие. Во всяком случае, я нахожу их все менее убедительными. А уж нам в этих новостях и вовсе никакой роли не отведено.

Клэр принялась уговаривать Арвинда, чтобы он Перу ни в коем случае ничего подобного не говорил. Он ласково погладил ее по руке, словно это у нее были какие-то проблемы, и пообещал:

– Не беспокойся, Клэр. У нас все хорошо, и дальше тоже, разумеется, все будет отлично.

Пер устроил для себя в отсеке «Север-1» нечто вроде Парижского марафона на тренажере, причем начал забег именно в то время, когда за 300 миллионов километров от их базы был дан сигнал к старту. Заданную дистанцию он пробежал за три часа сорок две минуты.

Клэр постоянно нездоровилось, и, хотя никаких специфических симптомов вроде бы не было, она чувствовала, что в ее теле что-то изменилось. Пройдя все мыслимые тесты и изучив анализы, она так ничего и не обнаружила. Тогда она решила проверить себя еще раз, самый последний, чтобы уж точно быть уверенной. И оказалось, что она беременна. А ведь она была абсолютно уверена: это совершенно невозможно при постоянном приеме такого количества гормональных средств. Майклу она ничего говорить не стала и аккуратно подделывала еженедельные отчеты о своем состоянии здоровья, которые отправляла в Женеву. Ей было ясно, что родить здесь ребенка невозможно, но и мысль о том, чтобы его убить, казалась кощунственной.

Пер снова попросил ее о приватной беседе. Когда он зашел к ней и уселся в изножье ее кровати, то сперва показался ей абсолютно спокойным, однако ему потребовалось несколько минут, прежде чем он обрел способность говорить.

– Я не понимаю, зачем все это делаю, – сказал он.

– Что именно? – не поняла Клэр.

– Зачем все это? – Он чуть наклонился вбок и как-то удивительно нежно коснулся стены ее комнаты. – Зачем нам честь, гордость, долг, любовь к родине и к своей семье, стремление сохранить о себе хорошую память? Мне перестало быть понятно, что все это означает.

– Но ведь электронные письма от наших родных самые настоящие. Ты же знаешь, Пер, что они не поддельные, – сказала Клэр.

Он долго молчал, и она заговорила снова:

– А новости? Разве они не настоящие?

– Комиссия распущена, – наконец промолвил он. – Они так и не поняли, почему погиб «Алкион». Так что никакого третьего полета не будет. Это слишком рискованно. – Пер прикрыл ладонью нос и рот; казалось, он дышит сквозь медицинскую маску. – Если верить газетам, мы пока на редкость успешно справляемся с ситуацией. И отдаем себе отчет в том, что средства, отпущенные на полеты, не безграничны, что технология пока несовершенна, что полную безопасность нам никто не гарантировал… ну и так далее. В общем, мы, сохраняя достоинство, движемся навстречу собственной смерти.

– Пожалуй, тебе уже пора показать мне этот твой «Кентский протокол», – сказала Клэр.

– О, теперь я совсем не уверен, что это так уж необходимо.

Они нашли его на следующее утро в отсеке «Юг-2». Он стоял на четвереньках, прижавшись щекой к полу, словно вовсе и не был мертв, а просто прислушивался к чему-то, происходившему внизу.

– Моксин. – Майкл подал Зуки пустой блистер, и за спиной у него тут же возник Арвинд.

– Ну вот! И не говорите, что я этого не предсказывал!

Клэр отвела всех в отсек «Юг-1», где прямо на контрольной панели Пер вечным маркером записал свой логин.

Это видео, присланное из Центра управления полетами, было записано четыре недели назад.

«Пойми, Пер, это не в моей власти. Мы постараемся поднажать и поторопить их, но для решительных действий, похоже, потребуется сменить правительство. Я, разумеется, не должен озвучивать высказанное ими мнение, но, если честно, вас попросту списали к чертовой матери. И вряд ли в этом здании осталось много людей, которые думают иначе».

Запрет на дальние вылазки теперь всем показался абсолютно бессмысленным, да и оставлять тело Пера внутри комплекса никому не хотелось, так что Майкл и Арвинд принялись надевать скафандры. Они, впрочем, решили не тащить тело на «кладбище» – оба никогда не испытывали к Перу тех теплых чувств, какие вся команда испытывала к Джону. Зуки попыталась было протестовать, но так и не сумела воспользоваться той властью, которую получила со смертью Пера. Тело они спрятали за «блохой», прыгающим зондом, так, чтобы увидеть его с базы было невозможно, а образцы волос и ногтей Пера положили в зонд.

Зуки отправила на Землю рапорт. Она сообщила, что Пер мертв и что им известно о решении комиссии бросить их на произвол судьбы. Ответ из Центра управления пришел со скоростью света плюс четыре часа.

Им сообщили: Центр управления освобождает их от обязанности следовать уставу и обещает, что постарается оказать им всю возможную помощь. Поскольку это сообщение было встречено гробовым молчанием, переговорщик, помявшись, прибавил:

– Боюсь, мы пока не можем сообщить о сложившейся ситуации членам ваших семей.

– Вашу мать… – процедил сквозь зубы Майкл.

А Клэр остановила запись.

– Господи, да члены наших семей наверняка и так уже обо всем догадались, – сказал Арвинд.

– Я не понимаю… – растерянно сказала Зуки.

– Неужели тебя так уж подбадривали эти совершенно неубедительные письма, якобы присланные «нашими родными»? – язвительным тоном спросил у нее Арвинд. – Я сильно сомневаюсь, что Центру управления полетами удастся своими фальшивками убедить наши семьи в том, что это мы им отсюда пишем.

– Я беременна, – сказала вдруг Клэр.

Все тут же умолкли и довольно долго молчали; потом Зуки спросила:

– Как же это случилось?

– Мне ужасно жаль, – сказал Майкл.

Они посмотрели «Двойную страховку», «Плату за грехи» и «Паан Сингх Томар».

Майкл нарисовал график.

– Предположим, – объяснял он, – что никаких случайностей не возникнет. Предположим, что потребление кислорода и продуктов, а также амортизация оборудования будут происходить с такой же скоростью. Вот смотрите: это приблизительная дата, после которой нам не выжить. А это последний срок для вылета второй команды, если, конечно, вообще будет поставлена цель прийти нам на помощь.

Зуки пожаловалась на зубную боль. Оказалось, зуб у нее почти разрушился из-за кариеса, и Клэр удалила его под местной анестезией.

Центр управления снова начал снабжать их новостями о реальных событиях. О том, что лесные пожары в Калифорнии вышли из-под контроля. О том, что во всемирном конкурсе сериалов победила лента «Кардиналы». О том, что Эверест закрыли для иностранных альпинистов.

Клэр думала, что в связи с беременностью у нее полностью пропадет желание заниматься сексом, но оказалось наоборот. Она себя не узнавала. А как-то раз, когда Майкл заявил ей, что у него нет настроения, она даже влепила ему пощечину.

– Ты хочешь продолжать занятия немецким? – спросил Арвинд у Зуки, и она ответила:

– Когда мы вернемся домой, я непременно перееду жить в Штиллер-на-Зимзее. Куплю там маленькую квартирку. Буду есть штоллен с изюмом и цукатами, гулять в горах и читать детективные романы Фридриха Дюрренматта.

– Штиллера-на-Зимзее не существует, – остановил ее Арвинд.

– О, – удивилась Зуки, – значит, я неправильно тебя поняла.

– Ты не сумеешь родить, – твердил Майкл. – Мы не можем здесь завести ребенка. Это же полное безумие!

А Клэр тем временем почти перестало тошнить. Она сама с собой играла в «Древние свитки», а также с любым желающим – в трик-трак. Налетела песчаная буря. Пожалуй, самая свирепая из тех, которые им уже довелось здесь пережить. Снаружи доносился жуткий непрерывный вой; твердые канцерогенные кусочки скальной породы стучали по стенам. Связь с Женевой была очень плохая, то и дело прерывалась, а затем прервалась совсем. Найти поломку внутри им не удалось. А выйти наружу было невозможно, пока не утихнет вихрь и не уляжется опасная пыль.

– В 1883 году судно «Миньонетт» затонуло на пути в Сидней, – рассказывал Майкл. – Но четырем членам экипажа удалось спастись на шлюпке. Из еды у них было всего два бочонка с маринованной репой. А находились они в семи сотнях миль от берега. Они съели морскую черепаху; они пили собственную мочу, поскольку ни капли дождевой воды им собрать так и не удалось. Через три недели юнга Ричард Паркер впал в кому. Том Дадли и Эдвин Стивенс ударили его в шею перочинным ножом, а потом стали пить его кровь и есть его плоть.

– Зачем ты нам об этом рассказываешь? – спросил Арвинд.

Однажды Клэр проснулась от кошмара: ей приснился Джон; он молотил кулаками по стенам базы и просил впустить его, потому что снаружи ему холодно и одиноко. Об этом сне она, разумеется, никому рассказывать не стала.

Во время еженедельного медицинского осмотра Клэр заметила у Зуки на левой груди небольшую опухоль, и ей показалось, что это начальная стадия рака.

– Я люблю тебя, – то и дело повторял Майкл.

– По-моему, – отвечала Клэр, – тебе просто страшно.

– Да, мне страшно, и я люблю тебя.

– А мне нужно, чтобы ты ничего не боялся. – Теперь ее округлившийся живот был хорошо заметен.

Через шесть недель буквально в течение одного утра песчаная буря совсем стихла. Но воцарившаяся тишина, которую они все так ждали, отчего-то казалась тревожной, была словно некий безмолвный голос, Никому и Ничему не принадлежавший и прилетевший Ниоткуда. Восстановить связь с Женевой им так и не удалось. Майкл и Арвинд довольно долго обследовали станцию извне, но никаких неполадок с передатчиками так и не обнаружили. Подобные «прогулки» отнимали очень много сил. Каждая из них укорачивала оставшееся им время на восемь дней. Вот почему все проголосовали против следующего выхода наружу, хоть и понимали, что связи с Землей у них больше не будет, если только с неба вдруг не упадет какой-нибудь корабль-спасатель.

– Так ведь и Лос-Анджелес может сгореть, а мы даже не узнаем об этом, – задумчиво промолвил Майкл.

Зуки предложила уменьшить ежедневное потребление калорий – до тысячи для Арвинда и Майкла и до восьмисот для нее самой и для Клэр.

– Но Клэр беременна, – возразил Майкл.

– Значит, мы, по-твоему, должны кормить того, кто никогда не появится на свет? – спросила Зуки.

– А по-твоему, мы должны убить нерожденного ребенка, чтобы ты смогла прожить на месяц дольше? – рассердился Майкл.

Арвинд встал и молча вышел из комнаты. Клэр считала, что он затеял долгую игру и старается сберечь силы, а значит, скорее всего, продержится дольше других.

Все они уже чувствовали в дыхании друг друга запах аммиака.

Отключился сигнал общей тревоги. В отсеке «Север-2» что-то было явно повреждено – возможно, в связи с натиском песчаной бури. Но ни у кого не было сил тащиться туда и проводить ультразвуковую проверку, так что они решили просто законсервировать этот отсек и отключить в нем электричество.

Физкультурой никто из них больше не занимался. Зуки в очередной раз упала и сломала лодыжку. Клэр давала ей столько обезболивающего, сколько она просила.

Ребенок уже вовсю шевелился у Клэр в животе, она сама провела сканирование и установила, что это мальчик. Но дать своему будущему сыну имя не осмелилась.

Они посмотрели «Одиннадцать друзей Оушена», «Принцессу-невесту» и «Мосты округа Мэдисон», но Клэр в просмотре не участвовала. Она уходила к себе и читала или во что-нибудь играла. Смотреть фильмы о Земле у нее не было сил.

– Мне ужасно хочется снова пройтись босиком по мокрой траве! – сказал как-то Арвинд.

– Арвинд, ради бога, заткнись! – велела ему Клэр.

Зуки приняла моксин. Они распечатали вход в отсек «Север-2», положили туда ее тело и снова все заперли.

А Клэр все чаще вспоминала их с Питером отпуск. И пятерых тощих, коричневых от загара мальчишек, которые целыми днями торчали на деревянной вышке для прыжков в воду. И то, как они с Питером ели ямайское блюдо – тушеную коровью голяшку с мелким горошком и овощами – в кафе на дальнем конце пляжа.

– Eu gostaria Orangina, por favor?

На второй день ее ужалила медуза, и ей весь вечер пришлось держать пылающую ступню в ведерке со льдом. А Питер рассказывал ей об израильском селении Атлит-Ям близ Хайфы, еще в древности ушедшем под воду. Там находился старейший из мегалитических кругов, датируемый 7000 г. до н. э. Еще он рассказывал ей о каменных кругах в болотистом урочище Бодмин-Мур, кромлехе «Мерри мейденз» – «Веселые девы» в Корнуолле, о каменных кругах бронзового века «Девять леди» в Дербишире и о скоплении известняковых столбов под названием «Двенадцать апостолов» в австралийской провинции Виктория. Они весь день тогда провалялись голышом на постели, а сквозь шторы пробивались лучи жаркого солнца, в которых сверкали пылинки, слышался плеск волн и жестяная бразильская поп-музыка из дешевых динамиков. А потом Клэр позвонили из больницы и сообщили, что у ее матери случился инсульт.

У Майкла открылась чудовищная диарея. Клэр давала ему имодиум и диоралит, но это не помогало. Он был жутко обезвожен и страдал от сильных головных болей.

Убрать тело Майкла у них уже не было сил.

– О смерть, – продекламировал Арвинд, – ты для меня любовнице подобна с белейшей кожей цвета облаков, а волосы твои темны и тяжелы, как грозовая туча, а губы кроваво-красные, как лотос, на заре расцветший…

– Что это? – спросила Клэр.

– Тагор, – сказал Арвинд. – Помнишь, я читал его на бенгали? – Она подложила ему под затылок свою ладонь и еще долго сидела так, поглаживая кончиками пальцев чудесную «замшевую» кожу у него на шее, пока не почувствовала, что его кожа стала совсем холодной.

Она понятия не имела, давно ли у нее начались роды. Но каждый раз, стоило ей подумать, что, наверное, легче было бы умереть, чем терпеть такие муки, она вспоминала о ребенке и все-таки ухитрялась собраться с силами. Да и Джон все время сидел у противоположной стены. Лицо у него было совершенно серое. Но она думала, что он ведь все-таки врач, и это ее подбадривало. Она с огромным трудом дотащилась до медицинского шкафчика, отыскала пластмассовую бутылочку с жидким морфином и сделала глоток. Не слишком большой, иначе ребенок мог умереть у нее внутри, да там и сгнить. Вроде бы морфин действует именно так? А ведь когда-то она подобные вещи хорошо знала.

Схватка, еще одна и еще. Это же все равно что совать руку в огонь, вытаскивать и снова совать, подумала Клэр и принялась молиться. Но потом вспомнила, что молиться-то ей некому, что вокруг на сотни миллионов километров нет ни единой живой души, нет абсолютно никакой жизни. Эта мысль, точно порыв ветра, прокатилась по гулким пустым помещениям в ее голове, хлопая дверями и вдребезги разбивая незакрытые окна. Еще одна схватка. Если бы только она могла пустить все на самотек. Если б только она не была вынуждена тужиться…

Под ее сомкнутыми веками вспыхивали яркие огни – такие вспышки порой видишь ночью перед сном. Они были похожи на остаточные частицы сверхновой звезды, отдающие энергию сетчатке ее глаз. Затем она вдруг увидела на полу какое-то животное, оно было живое и шевелилось. Клэр из последних сил приподняла куртку, положила неведомое существо себе на грудь, и окружающий мир на какое-то время исчез, окутанный непроницаемой тьмой. Когда же она снова открыла глаза, ожидая увидеть фигурки гиппопотама, льва, обезьяны, змеи и орла, то поняла, что лежит в луже крови на полу в углу незнакомой комнаты со стенами из алюминия и пластмассы и прижимает к груди ребенка.

Оказалось, что думать о благополучии другого человеческого существа гораздо легче, чем о своем собственном. Клэр завернула новорожденного в полотенца. Он заплакал, и она принялась его утешать. В течение первых пяти дней она в два раза увеличила свой рацион и стала понемногу уменьшать его, только почувствовав, что силы начинают к ней возвращаться. Но заставить себя съесть собственную плаценту она все же не смогла и попросту ее заморозила. Впрочем, теперь запасов продовольствия у нее было больше, ведь все остальные члены команды уже умерли.

Тела Майкла и Арвинда разлагались, и Клэр пришлось вытащить их в коридор и запереть выходящую туда дверь. Теперь в ее распоряжении осталась одна-единственная маленькая комнатка.

Зато она уже могла смотреть документальные фильмы о природе Земли, больше не испытывая душевной боли, поскольку люди в таких фильмах практически не появляются. Землю она воспринимала как некую красивую планету, находящуюся очень далеко. Вот обезьяны гелада поедают траву в горах Эфиопии. А вот морские игуаны. А это львиный прайд загнал и убивает слониху. Когда ей не удавалось успокоить ребенка, она прижимала его к себе и расхаживала с ним кругами по комнате, пока он не заснет. А он смотрел ей в глаза, крепко держась за ее палец, и порой по его личику даже скользило подобие улыбки. Клэр вспомнила, что отец ее малыша – Майкл. И еще ей часто вспоминалось, что они будто бы бегут с ним по березовой роще, которая находится чуть ниже лесопилки, и вокруг сквозь опавшую листву пробивается прямо-таки невероятное количество колокольчиков. Ей казалось, что все это с ней было на самом деле, только очень-очень давно. Она отлично понимала, что долго им с малышом не протянуть. Если отключится электричество и перестанет поступать кислород, то ничего поделать она не сможет. И она заранее выложила на полочку блистер с моксином.

Загадочную гибель «Алкиона» разгадали двое аспирантов из Сиэтла. Это оказалось следствием неожиданно мощного порыва солнечного ветра, в результате чего на «Алкионе» вышибло все кислородные сенсоры. Аспиранты провели соответствующий эксперимент, потом еще несколько раз его повторили и заявили, что для подготовки необходимой космической защиты потребуется две недели, а через месяц можно и «Ястреба» готовить к вылету. При благоприятных условиях ему придется провести на орбите всего тридцать шесть часов, выжидая оптимальных условий для выхода в дальний космос. Сам полет, по их подсчетам, должен был продлиться четырнадцать месяцев.

Но отправка новой экспедиции состоялась только через два месяца после той злополучной песчаной бури, которая вывела из строя все передатчики на станции.

На борту «Ястреба» было шесть астронавтов – Мина Лаулер, Джин Джи, Джулия Ферретти, «Медведь» Джонсон, Мэри Ди Эверсли и Тейлор Пол. Они летели уже два месяца, по-прежнему не имея связи с предыдущей экспедицией, и предполагали, что на станции все погибли. Самым лучшим из возможных сценариев в таком случае представлялось следующее: станция не функционирует, лишившись источника энергии, так что им придется похоронить тела, вычистить все помещения и отремонтировать то, что еще можно. А вот согласно самому худшему сценарию, станция все это время продолжала функционировать и отапливаться, и там, внутри, целых пятнадцать месяцев разлагались тела неизвестно от чего погибших людей.

С особым вниманием и тревогой астронавты отслеживали солнечные бури, однако подобных гигантских волн больше не возникало. Не совсем удачно прошла лишь посадка, поскольку не раскрылся один из парашютов, и их здорово тряхнуло. Но, к счастью, посадочный механизм оказался не поврежден.

Они слегка промахнулись и приземлились в двенадцати сотнях метров от станции. Впрочем, это было не особенно важно. Да они и не торопились, зная, что им предстоят похороны шестерых членов предыдущей команды, и решили прежде всего подготовить необходимую аппаратуру и технику и осуществить несколько пробных «прогулок» по местности; лишь после этого они направились осматривать станцию.

Клэр разбудила странная вибрация, исходившая от той скалы, на которой их станция была установлена. Странно, подумала она, это что, проявление сейсмической активности или у нее начались галлюцинации? Но вибрация явно усиливалась, хотя Клэр по-прежнему не была уверена, связано это с некими явлениями снаружи или все происходит в ее воображении.

Утром сомнений у нее не осталось. За исцарапанным песчаной бурей иллюминатором она, несмотря на явно ухудшившееся зрение, сразу увидела и узнала знакомые очертания корабля. Она заглянула в лицо сынишке и прошептала: «Ну вот, теперь нас спасут». И заплакала. И никак не могла остановиться.

Но ни в первый, ни во второй, ни в третий день за ними никто не пришел. И Клэр стала думать, что, наверное, и на этом корабле произошло нечто ужасное, и теперь там никого нет в живых. Увы, у нее не было ни малейшего способа подать хоть какой-нибудь сигнал. Прошло десять дней. Клэр чувствовала, что она и сынишка все больше слабеют. Сначала малыш просто плакал, поскольку был голоден, а у нее почти не было молока, а потом он и вовсе умолк. Клэр все всматривалась в молочный, никак не желавший рассеиваться туман за стеклом иллюминатора, чувствуя, как страшно болит у нее каждый сустав.

Наконец из последних сил она собрала все оставшиеся сигнальные световые «указки», дождалась наступления темноты и выложила их на подоконник. Все. Больше она ничего не могла сделать. Она прижала к себе маленького Майкла и улеглась на матрас, с головой укрывшись одеялом.

А на «Ястребе» вновь и вновь прокручивали отснятую пленку. Может, это просто отражение от линз? Или в иллюминаторах станции блеснул случайный солнечный луч? Они выждали еще час, внимательно наблюдая. Нет, свет за двумя иллюминаторами по-прежнему горел и был виден довольно отчетливо. Джин Джи даже показалось, что там промелькнул чей-то силуэт, но теперь, когда близился рассвет, видно становилось все хуже. Они снова и снова фотографировали, усиливая контрастность, и вдруг Мина воскликнула: «Господь всемогущий!» На снимке были ясно видны слова «ПОМОГИТЕ МНЕ», как бы написанные на фоне треугольного иллюминатора светящимися сигнальными «указками». Все прекрасно знали, что световые «указки» горят максимум два дня. Значит, там, внутри, все-таки есть кто-то живой?

Тейлор попросил у Женевы разрешения нарушить Устав и совершить Дальний поиск. Первыми вызвались Медведь Джонсон и Мина Лаулер. На их подготовку ушло девять часов. Но перед выходом Медведь и Мина пару часов поспали. Джин Джи тоже приготовил скафандр – на случай непредвиденных обстоятельств. В запасе у них было три часа дневного освещения.

Поверхность планеты оказалась довольно гладкой, так что потребовалось всего тридцать минут, чтобы добраться до базы. Справа был каменистый холмик – могила доктора Джона Форрестера; слева титановые шесты недостроенной антенны дальнего приема блестели в косых лучах солнца, и они, старательно обогнув двойную систему соединений, похожую на неуклюжего паука, увидели за ней в небольшом углублении еще чье-то тело, точнее, кости, обглоданные песчаными бурями. Оставшиеся на корабле Тейлор, Джулия, Джин и Мэри тоже видели все это благодаря передатчикам в шлемах Медведя и Мины.

Большая часть территории базы была не освещена, и, судя по показателям температуры, все отсеки были давно законсервированы и обесточены. Но один отсек, похоже, еще использовался. За иллюминатором был виден неяркий свет; как раз там, на подоконнике, и лежали теперь уже погасшие «указки», но разглядеть, что творится внутри, было невозможно: те же песчаные бури, что дочиста обглодали труп возле антенны, до такой степени исцарапали стекло, что сквозь него почти ничего не было видно. Впрочем, в инфракрасных лучах то, что там было, тоже вполне могло оказаться либо мертвым телом, либо – как впоследствии признавались в своих подозрениях Медведь и Мина – и вовсе инопланетным существом. Они потом рассказывали, что в это мгновение у них обоих возникла некая абсолютно иррациональная убежденность, что там, внутри, отнюдь не один из шести членов команды.

Они вернулись к соседнему отсеку, на дверях которого для экстренных случаев имелся особый рычаг, открывающий двери снаружи, и для того, чтобы его повернуть, они специально захватили с собой железный прут. Но у них ничего не получалось, сколько они ни пробовали – сначала Медведь, а потом Мина. Кроме того, они боялись поскользнуться и упасть или, что еще хуже, порвать скафандр. Через двадцать минут, наблюдая за их мучениями, Тейлор не выдержал: «Да возьмите вы булыжник потяжелей и стукните по этой хреновине!» Медведь так и сделал, и вскоре послышался глухой перезвон: это включилось запирающее устройство. Медведь еще раз изо всех сил ударил по рычагу, и он стал понемногу поддаваться. После третьего удара Медведь бросил камень и ухватился за рычаг, затем они вместе с Миной смогли наконец его повернуть. Двери распахнулись, и они вошли.

И сразу на полу увидели совершенно мумифицировавшееся тело. Человек был явно очень маленького роста и худой, просто кожа да кости, но у него были роскошные густые черные волосы, и по этим волосам они догадались, что это, должно быть, Зуки Камино. Затем, герметично закрыв за собой двери отсека, они прошли дальше и включили подачу энергии. Свет над головой загорелся мгновенно, значит, генераторы были по-прежнему в рабочем состоянии. Они проверили уровень внутреннего давления, откачали излишки углекислого газа и впустили в этот отсек воздух из остальных помещений станции. Пока их вторжение на запертую станцию было в высшей степени эффектным, как в кино, вот только никто живой до сих пор так и не откликнулся. Значит, решили Мина и Медведь, даже если по ту сторону следующей двери и есть еще кто-то живой, то он либо без сознания, либо молчит сознательно. А что, если это ловушка?

Негромкий щелчок – и вторая дверь легко открылась.

На грязном матрасе лежала Клэр Хогг и новорожденное дитя. Ребенок не шевелился, да и Клэр, похоже, была без сознания. Это зрелище было, безусловно, реальным, однако ничего подобного не могло быть предусмотрено ни одним сценарием.

По интеркому члены экипажа услышали возглас Тейлора: «О господи!»

Потом Джулия умоляющим тоном попросила: «Ребята, сделайте же что-нибудь поскорее, а?»

Мина, не обращая внимания на негодующие вопли Тейлора, все-таки сняла шлем и тут же почувствовала, как сильно в воздухе пахнет мочой и еще чем-то густым, сладковатым, но этот запах ей показался незнакомым. Затем она сняла защитные перчатки и взяла младенца на руки. Его тельце, почти безжизненное, но все еще теплое, покрывала корка засохшего кала, а под ней на коже виднелись язвы и красная сыпь. Это был мальчик. Медведь, не снимая ни шлема, ни перчаток, осторожно перевернул Клэр на спину. Ее чудовищно спутанные волосы, местами свалявшиеся в колтуны, были стянуты на затылке в крысиный хвостик. Она, похоже, была не в состоянии ни ясно видеть, ни ясно воспринимать то, что ей говорят, ни что-либо рассказать сама. Она лишь судорожно шарила руками перед собой, явно пытаясь отыскать ребенка. Рядом с матрасом на полу лежала нераспечатанная упаковка с двумя блистерами моксина. Мина завернула ребенка в чистое одеяло и прижала к себе.

Медведь нашел немного сухого бананового порошка, развел его водой, которую принес с собой, и попытался накормить обоих этой жидкой кашицей. Женщина немного поела, но, чтобы накормить ребенка, Мине пришлось вытащить из шприца иглу и, набирая в шприц банановую кашицу, буквально вдавливать ее в крошечный ротик. Малыш сначала давился, задыхался, но потом все же проглотил еду и тут же ее срыгнул. Но Мина не отступалась. Она еще несколько раз повторила всю процедуру и сумела-таки добиться успеха.

Перетаскивать Клэр с ребенком на вездеход было и слишком сложно, и слишком опасно. Медведь проверил все системы базы – они функционировали нормально, за исключением внешней связи. Джин Джи не выдержал и, облачившись в скафандр, пешком преодолел тысячу двести метров, чтобы доставить на станцию сумку с необходимыми медицинскими средствами. К этому времени уже наступила ночь, и в течение последних десяти минут Джин Джи был совершенно не виден в темноте. Тем временем в одном из прилегающих отсеков Медведь нашел еще два трупа – это были Майкл Галкин и Арвинд Сангха. Судя по тому, насколько ребенок был похож на Майкла, последний, вероятно, и был его отцом. Джи поставил женщине и мальчику капельницы с глюкозой и физраствором.

Она звала их: «Майкл! Зуки! Пер!» – и все твердила, что ее ребенка кто-то унес. Ее успокаивали, говорили: «Да вот он, твой ребенок!» – спрашивали, как зовут мальчика, а она и не знала. Джин Джи отмыл малыша и смазал все его тельце эпадермом. А Клэр все просила разрешить ей выйти в сад, чтобы немного постоять там, подышать свежим воздухом и прийти в себя. Они пытались объяснить ей, что никакого сада здесь нет, и уверяли, что ей очень повезло, раз она сумела выжить и дождаться помощи. Потом спросили:

– Ты можешь рассказать нам, что здесь все-таки случилось?

– Мы гуляли в роще возле лесопилки, – сказала она. – Там еще такие чудесные колокольчики росли…

Ребенка она кормила сама и ни на минуту не выпускала его из рук. Ей принесли лапшу с кусочками говядины, кусок ржаного хлеба и яблочный сок. Она все съела и сказала:

– Я хочу поговорить с Майклом.

Ей объяснили, что пока это невозможно, они обо всем ей расскажут, как только она пойдет на поправку. Ее малыш наконец-то заплакал, и все обрадовались. И говорили, что это был хороший знак.

До вездехода Клэр дошла сама. Пожалуй, это была самая тяжелая работа, какую ей доводилось делать. Ребенок был примотан к ее груди под скафандром, а сам скафандр оказался ей велик размеров на пять. Джин Джи и Медведь шли с ней рядом, поддерживая с обеих сторон.

Теперь она вспомнила, что Майкл мертв. Вспомнила, как умирал Арвинд, лежа на полу, а она сидела рядом с ним на корточках, подложив ему под голову руку. Вспомнила, как умерли Пер, Джон и Зуки. Вспомнила, как они узнали о пожаре на «Алкионе». И все время слушала музыку – блюграсс, Кайли Миноуг, Моцарта. Ей принесли фотографию, на которой она была запечатлена со своим сынишкой. «Ты у нас теперь знаменитость», – сказал ей Тейлор.

Через три месяца Клэр и мальчик достаточно окрепли, чтобы их можно было отправить домой. Корабль для этого предназначался совсем крошечный и полностью автоматизированный, так что в полете ей самой не пришлось бы абсолютно ничего делать. Ей объяснили, что девятнадцать месяцев они с ребенком проведут в полной изоляции, но для нее это никакого значения не имело. Другие люди реальными ей пока не казались.

Выход на орбиту был очень трудным, и малыш отчаянно плакал, но, к счастью, длилось все это недолго. Неделю они крутились на орбите, пока звезды не выстроились в нужном порядке, а затем три рывка, три коротких вспышки пламени – и они начали свое долгое скольжение сквозь вселенскую тьму.

Клэр понимала, что ей нужно как-то поддерживать здоровье, укреплять себя физически. Она пристегнула ремень, чтобы не парить в невесомости, и встала на беговую дорожку. Двести метров, пятьсот, километр, два километра… Спали они с малышом в саркофаге, обеспечивавшем максимальную защиту от радиации, которая вполне могла повредить организму такого крохи. А во время бодрствования ее сынок плавал в воздухе и смеялся. Но Клэр не давала покоя мысль о том, сможет ли он ходить, когда они вернутся на Землю? Смогут ли его ножки стать для этого достаточно сильными? Из радиопередатчика то и дело доносились чьи-то голоса, но Клэр это было безразлично. Хотя собственное душевное состояние ее тревожило: она боялась, что ее мозгу нанесен необратимый ущерб, ведь она в течение длительного времени очень мало и плохо питалась. А мальчик вроде бы развивался нормально: смотрел на нее, когда она к нему обращалась, улыбался в ответ на ее улыбку, смеялся, если смеялась она, и всегда очень внимательно следил за проплывающими мимо него предметами. Клэр не вела отсчет времени. Вселенная сейчас была полностью предоставлена им одним, и созвездия стали их игрушками. Она перечисляла сыну названия созвездий: Эридан, Кефей, Дракон. Мальчик теперь спать стал гораздо меньше, научился есть твердую пищу и постоянно был занят изучением окружающей среды, так что за ним нужен был глаз да глаз. Клэр приходилось все время следить, чтобы он ничего не сломал, не разбил, не стащил и не спрятал. Он уже начинал говорить и называл ее «мама». Они лакомились и сушеными грушами, и штолленом, и рыбными палочками. Девятнадцать месяцев показались Клэр слишком коротким сроком. Жаль, думала она, что им двоим нельзя остаться в этом бескрайнем безмолвном океане навсегда.

Они приземлились в двадцати четырех километрах к северо-западу от Байконура. Посадочная капсула не была предназначена для такого маленького ребенка, и в последние двадцать минут спуска Клэр была вынуждена посадить сына на колени и буквально примотать себя и его к креслу с помощью изоляционной ленты. Он негодующе кричал и пытался вырваться. При столкновении с Землей им пришлось пережить перегрузку в 4 Гала, и это после более чем полутора лет, проведенных в состоянии невесомости. Чувствуя, каким тяжелым становится тело, Клэр остатком изоленты примотала голову ребенка к своей груди, чтобы при посадке у него не хрустнули шейные позвонки. Однако она ничем не могла смягчить воздействие удара о землю на головной мозг сына.

Перед самой посадкой шум и вибрация стали просто неописуемыми, и Клэр испугалась: а что, если вышел из строя посадочный механизм? Ей было как-то странно предполагать, что именно так все и должно происходить. Потом раздался какой-то двойной хруст, который она расслышала даже сквозь неумолчный рев двигателей, и корабль яростно подскочил, когда два защитных щита, раскалившиеся докрасна, отлетели от него, промелькнули мимо крошечного иллюминатора и улетели куда-то ввысь, сгорев там. Затем последовал жесткий удар. Клэр показалось, что она спрыгнула с крыши и со всего маху ударилась о бетон. Наверное, подумала она, они ударились о землю; на самом же деле это всего лишь открылся посадочный парашют. Буквально в последнюю секунду прямо из-под капсулы вылетели посадочные ракеты, призванные значительно смягчить посадку, но и это вызвало у Клэр ощущение удара о землю. И вот наконец они действительно ударились о землю и благополучно сели. Но Клэр уже потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то никак не могла понять, где находится. Она слышала детский плач и не понимала, почему ее руки столь тяжелы, что она даже поднять их не может. Потом вспомнила, что это плачет ее ребенок, что он примотан к ней изолентой, что ей нужно эту ленту разрезать, чтобы его освободить, ведь если она попытается ее размотать, то, пожалуй, все волосы у малыша из головенки вырвет. Вспомнив, что в кармане штанов у нее есть нож, она вывернула голову, пытаясь до него добраться, и тут же поняла, что у нее сломана шея. Тогда она очень осторожно вернула голову в исходное положение, понимая, что сейчас ей необходимо лежать совершенно неподвижно.

Ребенок орал как резаный, и Клэр оставалось только уговаривать его: «Извини, милый, потерпи. Скоро кто-нибудь придет и непременно нам поможет».

Но никто не приходил. Краешком глаза она видела за мутным стеклом иллюминатора треугольник бесцветного неба. Значит, они уже на Земле, и сейчас день. Но она понятия не имела, в какой именно стране они очутились. После всего, что ей довелось пережить – и выжить! – после стольких смертей, после преодоленных сотен миллионов километров ей казалось вполне реальным, что она может умереть, сделав самый последний шаг в этом невероятно долгом путешествии.

Ребенок явно слабел, его крики становились все тише. Возможно, именно он один и сумеет выжить. И если бы она могла отдать свою жизнь ради его спасения, то сделала бы это с радостью.

А потом помощь все-таки подоспела. Тишину разрезал громоподобный гул вертолетов, заворчали огромные грузовики-амфибии, оглушительно захлопали их дверцы, послышались шаги и глухие голоса людей, говоривших по-русски и по-английски, и кто-то окликнул Клэр по имени. Предполагалось, что она сама откроет изнутри задвижку на двери капсулы, но в сложившихся обстоятельствах дверь пришлось вскрывать с помощью резака. Клэр было видно, как за стеклом разлетаются искры от кислородно-ацетиленовой горелки.

Наконец дверь рухнула, и в капсулу мощной волной ворвались запахи пыли, травы, автомобильного выхлопа. Почувствовав эти запахи, Клэр расплакалась. Над ней тут же склонились чьи-то лица. Она едва успела предостерегающим жестом выставить перед собой руки. «Стоп. У меня шея сломана». И тут же ее шею легко обхватил пластмассовый воротник, сделанный точно по ее размеру – видимо, в предвидении подобной ситуации. Кто-то разрезал изоленту и высвободил ребенка. Затем за спинку ее кресла аккуратно опустилось некое подобие экскаваторного ковша, легко и осторожно приподняло ее вместе с креслом и вынуло из капсулы.

На Клэр буквально обрушились яркий свет, радостный людской гомон, шум механизмов, вспышки телекамер, треск радиоустройств. Размеры этого мира ее просто потрясли. И вокруг оказалось очень много людей. Ее куда-то несли, и малыша тоже несли рядом с ней. Она видела его обмякшее тельце, но он был жив и щурился от чересчур яркого света. Значит, подумала она, ему просто тяжело сражаться с земной силой притяжения.

Вокруг нее что-то происходило и то и дело менялось. Она ужасно себя чувствовала. Очень болела и кружилась голова. Потом ее вырвало, и кто-то заботливо вытер ей рот влажной салфеткой. Медики подняли ее по пандусу в ближайший грузовик-амфибию. Гигантский ковш убрали внутрь, заработал двигатель, и Клэр, протянув руку, ласково сжала ручонку сына.

Было так странно ползти с черепашьей скоростью по бугристой земной поверхности после столь длительного безостановочного и безмолвного скольжения в космосе. Люди о чем-то спрашивали Клэр, что-то ей говорили, но отвечать у нее не было сил. Наконец они выехали на проселочную дорогу, и тряска значительно уменьшилась, а чуть позже послышалось тихое пение огромных колес по асфальтовому покрытию шоссе. Голова Клэр была зафиксирована в одном положении, так что вид из окна был ей недоступен. Но собственный вес – вес языка, ступней, рук, ног и внутренностей – она ощущала очень отчетливо. Врач ввел ей в локтевой сгиб иглу и присоединил капельницу.

Через некоторое время грузовик, замедлив ход, свернул на космодром.

Сперва ей показалось, что это сон.

– Клэр?..

Но даже когда она открыла глаза и посмотрела на него, ей все-таки понадобилось некоторое время, чтобы поверить: перед ней именно он. Теперь у него была аккуратно подстриженная черная бородка, и он немного прибавил в весе, но это лишь придало ему солидности, которой он раньше был совершенно лишен.

– Питер, это ты? – Он в ответ ласково сжал ее руку. – Ты ждал меня?

Два дня Клэр пролежала пластом. Потом стала приходить в себя и уже понемногу ела куриный супчик и яичницу-болтунью. Тошнота постепенно отступала, а вскоре Клэр смогла даже сесть. Ее ребенка поместили с ней рядом в автомобильном кресле, со всех сторон обложив овечьими шкурами, чтобы уберечь от синяков и ссадин, связанных с новым для него земным притяжением. Клэр старалась как можно чаще приподнимать сына, вытаскивать его из кресла и, взяв под мышки, раскачивать над полом, стараясь, чтобы мальчик время от времени касался пола ножками. Но он, похоже, совершенно не понимал, что ему со своими ногами следует делать.

Питер жил рядом, в гостинице «Центральная» на космодроме Байконур. Душ в гостинице не работал, а ресторан был вечно закрыт.

Клэр старалась понемногу поднимать небольшие тяжести и ходить – хотя бы до противоположной стены и обратно. Она ела баранину с хлебом, запивая все стаканом вина. Потом стала выходить, чтобы посидеть на солнышке десять минут, а затем и двадцать. Земное небо казалось ей огромным, и его созерцание вызывало у нее приступы агорафобии. А вот ветер ей ужасно нравился. И дождь тоже. К ней довольно часто приходили журналисты, но им было разрешено задавать только определенные вопросы и ни в коем случае не задерживаться дольше пятнадцати минут. Ее без конца фотографировали с сыном. Ходить мальчик так и не начал. Клэр казалось, что при попытках встать на ноги он испытывает боль. Но он был жив, и они были вместе, на Земле, а ведь когда-то она не смела на это даже надеяться.

Питер приходил каждый день, и ему разрешалось пробыть у нее целый час. Он с удовольствием носил маленького Майкла на руках, и ему, похоже, было плевать на то, что не он отец этого ребенка. Клэр такое великодушие просто ошеломило. Ей казалось, она подобного отношения с его стороны не заслуживает.

Потом на военном самолете «Антонов» они полетели в Москву. В аэропорту на нее снова накинулась толпа интервьюеров. И она сказала: «Знаете, есть вещи, о которых я не могу и не хочу говорить. – Потом прибавила: – Но больше всего мне хочется, чтобы меня наконец оставили в покое. – И вдруг продекламировала: – О смерть, ты для меня любовнице подобна с белейшей кожей цвета облаков, а волосы твои темны и тяжелы, как грозовая туча…» И сопровождавшие ее люди тут же поспешили оттеснить журналистов, говоря им: «Поймите, мисс Хогг все еще очень слаба. Вам, пожалуй, лучше отложить интервью».

Клэр сделала себе короткую стрижку, покрасила волосы, превратившись в блондинку, и купила красивое летнее платье. Платьев она не носила практически с детства.

Они вылетели в Мюнхен. Ее сын по-прежнему не ходил, но ее уверяли, что все наладится, только нужно немного подождать. В Мюнхене они взяли в аренду серебристый «БМВ» и поехали на нем по магистрали Е52 к югу, в сторону Зальцбурга. Вскоре впереди завиднелись вершины Баварских Альп. Перебравшись на другой берег реки Инн, они свернули на север. Дорога все время шла вверх, и когда они наконец достигли вершины горы, перед ними внезапно открылось озеро – Клэр никак не ожидала увидеть здесь десять километров великолепной холодной сияющей синевы и на ней стайку парусов, склонившихся под одним углом.

Дорожный знак сообщил им: «Штиллер на Зимзее».

Они проехали через центр города. Улицы здесь были вымощенные булыжником, над окнами маркизы. Миновали гостиницу «Чайка над озером» и гостевой дом «Запад». У дверей лавки мясника висела целая свиная туша. Они миновали Раштхаусштрассе, спустились почти к самой воде и дальше поехали, точно следуя изгибу береговой линии. Наконец Питер остановил машину возле небольшого дома с апартаментами, окна которых были обращены к озеру. Белые стены, деревянные балконы шоколадного цвета и крыша, похожая на черную шляпу, размера на четыре больше, чем нужно.

Клэр вынула спящего сына из автомобильного креслица и пристроила его головенку к себе на плечо. Питер, на ходу вытаскивая из кармана ключ, пропустил их в холл, совершенно пустой, где она увидела шесть деревянных почтовых ящиков, вазу с бумажными тюльпанами и большую фотографию цвета сепии на стене в рамке. На снимке был запечатлен вид на озеро где-то в начале прошлого века.

Лестница у них под ногами отозвалась гулким эхом. Питер взял у Клэр ребенка, потому что преодолеть предстояло целых три пролета. И после каждого ей приходилось немного постоять, чтобы отдышаться.

Когда они вошли в квартиру, свет Питер почему-то зажигать не стал, и, как только он закрыл за ними дверь, вокруг воцарилась почти полная темнота. Воздух был прохладным, пахнущим пчелиным воском и ванилью.

– Встань там, – попросил он Клэр, и она услышала многоголосый скрип ржавых оконных ручек и петель, а потом ставни распахнулись настежь, и ей сразу стало ясно, что совершенно неважно, какая в этой комнате обстановка. Да и сама комната служила, собственно, лишь рамкой для поистине невероятного вида, открывавшегося оттуда.

Клэр вышла на балкон. Флотилия парусных суденышек теперь покрывала всю поверхность озера; белые паруса кружили, то и дело меняя курс, возле желтого буйка. И Клэр словно растворилась в этом извечном круговороте жизни, в этом озерном свете, в зелени этих лесов. Питер стоял с ней рядом, на руках у него спал ее сын. Она провела пальцами по зернистой поверхности деревянных перил, где каждая шероховатость была точно напоминание о некоем лете, одном из множества минувших лет. А на другом, гористом берегу озера виднелся лес, который начали вырубать еще пятьдесят, сто или двести лет назад.

Клэр чувствовала, что во всем этом есть некое странное несоответствие, нечто неправильное, но ткнуть пальцем и сказать, что именно неправильно, она бы не смогла.

– А завтра мы возьмем лодку и отправимся под парусом на прогулку по озеру, – услышала она голос Питера.