Глава 19
Он несколько раз звонил Петри, но упрямый старик не брал трубку. Видимо, сильно разозлился на странного русского. Устинову было известно, как старик его называет за глаза. Лилия рассказала. Когда они бродили по острову в поисках объектов, способных вызвать интерес у русских туристов. Объект нашелся только один, и тот вряд ли способствовал бы массовому наплыву туристов. Любопытство он вызвал, но только у Устинова. Это был длинный высокий забор, за которым находилась частная, хорошо охраняемая территория. С этой территории время от времени взлетали вертолеты. Туда же время от времени и садились. Устинову страсть как хотелось попасть на территорию, но ни повода, ни возможности не представлялось. И когда в муниципалитете он осторожно завел об этом разговор, разговор этот тут же был скомкан. Петри рассказал ему немного больше, чем все остальные. Но это лишь вызвало еще большее любопытство.
Он снова набрал старика. И снова вызов остался не отвеченным. Он походил по номеру и остановился возле окна. Кажется, непогода выдыхалась. Прибой, накануне в бешенстве молотивший о скалу, на которой громоздился отель, сегодня поутих. В ненастном свете дня море напоминало гигантских размеров шелковое одеяло. Оно морщилось, поднималось складками – высокими, тяжелыми, и тут же лениво опадало. Шторм утихал.
Завтра еще будет волна. Послезавтра придет паром. У него два дня, чтобы все изменить. Два дня, чтобы уговорить Лилию вернуться в Россию. Только как? Заставить ее поверить в благосклонность Кадашова весьма сложно. В нее и сам Устинов не совсем верил. Но он точно знал, что здесь ему защитить ее будет гораздо труднее, чем на Родине. Там он ее спрячет. А потом что-нибудь придумает.
Если она останется здесь, то Кадашов может прислать за ней полицию. То, что он позвонил ему бессонной ночью и размякшим голосом попросил присмотреть за девчонкой, еще ничего не значило. Настроение у хозяина менялось, как погода на этом острове. Что-то щелкнет у него в голове и он пришлет сюда полицейский конвой. И тогда у Сергея просто не останется шансов ее спасти от него.
Если не навредит Кадашов, то Смолянский получил на ее счет четкие указания. Какие именно, можно только догадываться.
И именно поэтому ему нельзя медлить.
– Алло, Татьяна, это вы?
Он даже не узнал ее по голосу, таким безжизненным он зазвучал в телефоне.
– Я. Сергей? Вы?
Ему показалось, или она всхлипнула?
– Да. Это Сергей. Татьяна, нам надо встретиться. Срочно.
– А что случилось?! Что-то случилось, ведь так?!
Она почти задыхалась. То ли в самом деле его звонок застиг ее в тот момент, когда она плакала, то ли в ее голосе звучал страх.
– Нет, пока ничего не случилось. – Устинов уже стоял на пороге номера и пытался втиснуть ступни в высокие зимние сапоги на толстой подошве. – Мне просто надо с вами встретиться и поговорить.
– Поговорить, – эхом отозвалась она. Слабым эхом, почти затухающим. – О чем?
– Это важно. Я не могу сказать по телефону.
Конечно, он не мог говорить с ней по телефону! Его наверняка проверяли люди Кадашова. И запросто могли выложить ему их разговор в записи.
А он собирался ее от него предостеречь. И хотел попросить ему довериться. И собирался заверить ее, что, если она ему доверится, у нее все будет хорошо. Может, и не сразу по возвращении в Россию, но у нее все непременно наладится. И он поможет ей. Даже если тем самым он предаст доверие Кадашова.
Черт! Он, кажется, совершенно запутался.
– Хорошо. Если вы настаиваете, давайте встретимся.
– Где, Таня?
Ему резало слух ее чужое имя. Интересно, а она к нему привыкла за эти годы или нет? Или ее благолепный супруг-доктор называет ее как-то по-другому? Зайка? Лапа?
– Приходите сюда. Ко мне, Сергей. Мне тоже надо вам кое-что рассказать. Только приходите быстрее. Потому что мне… – продолжительная пауза заполнилась ее судорожным дыханием и всхлипами. Она точно плакала. – Потому что мне очень страшно.
Ну, вот и началось! Он именно этого и боялся. Все началось гораздо раньше того, как он успел вмешаться. Он даже не уточнил, отчего именно ей страшно. Просто надел ботинки, не застегнув молний. Схватил куртку с рогатой вешалки у входа и помчался вниз по лестнице, на ходу вдевая руки в рукава.
Такая девушка, как Лилия, не могла плакать из-за сломанного ногтя. У нее жизнь поломана! Она не могла испугаться мыши, промчавшейся по полу ее кухни. Вряд ли они водились в ее аккуратном доме. Она не могла паниковать из-за огромных волн, захлестывающих пирс. Шторм утихал.
Нет, ее испуг был продиктован чем-то другим. Чем-то весьма неординарным и жутким.
Такси поймать у него не вышло. Узкие улочки были завалены снегом. И, кажется, все жители вышли на его уборку. Повсюду мелькали лопаты, шуршали о брусчатку жесткие метлы, тарахтела снегоуборочная техника. Люди переговаривались, смеялись. Кто-то запел. Мелодию подхватило сразу несколько голосов. Поначалу недружное пение вдруг набрало силу, загремело гимном этим людям, живущим на острове с таким суровым климатом.
Он бежал вниз по улице, спотыкаясь о наметенные сугробы, которые еще не успели вывезти. Скользил, пару раз упал. И еле удержался на ногах, огибая полицейскую машину, припаркованную возле гостевого дома. Когда он высадился на острове, он поначалу хотел поселиться в этом месте. Отпугнула слишком активная дочь хозяев. Она повисла у него на шее, стоило ему подняться посмотреть номер.
Сейчас эта девушка стояла у распахнутых настежь дверей гостевого дома, куталась в длинное драповое пальто и плакала. Устинов против воли притормозил. А потом и вовсе остановился. Это когда из дверей вышли местные полицейские. И даже не в них было дело. Не в их сурово сведенных бровях и коротких приказах, отдающихся отрывистыми жесткими голосами.
А дело было в том, что между ними, спотыкаясь и затравленно озираясь по сторонам, с застегнутыми на запястьях браслетами шел Иван Смолянский. Было видно, что его подняли прямо с постели. Длинные волосы всклокочены, куртка надета на тонкую футболку, пижамные клетчатые штаны, тапки на босу ногу.
Что за…
Устинов похолодел. За что взяли Смолянского? На чем он погорел? Или Кадашов ведет свою игру, не посвящая его в детали? И уже привлек своих людей, и Смолянского готовят к депортации?
Это худо. Это совсем худо. Это может означать, что он не застанет сейчас девушку дома. Ее могли уже увезти. Или вот-вот увезут. Надо что-то делать! Ее надо где-то спрятать. Ее надо увезти. Парома сегодня не будет, это точно. Вертолет! Точно! Он сейчас доберется до ее дома и уговорит ее бежать. Пусть возьмет с собой все самое необходимое, документы, наличные, если есть. Если нет, он поможет. Его пока Кадашов не ограничил в средствах. Как только она соберется, надо будет добраться до частных владений, огороженных двухметровым забором. Как-то попасть на территорию и…
Что будет дальше, Сергей пока не представлял. Но точно знал, что он на все пойдет, чтобы ее спасти. Почему? Он не знал ответа. Его у него просто не было. Может, он хотел помочь по той же причине, по которой он помогал своей бывшей жене? Может, потому, что она просто нуждалась в помощи?
Потом. Все потом. Размышления. Анализ действий. Возможные последствия. Сейчас надо бежать и постараться уговорить ее, если она станет возражать.
Он успел сделать всего лишь пару шагов от полицейской машины, когда услышал:
– Слышь, мент! Остановись!
Устинов резко затормозил и оглянулся. Смолянский стоял возле распахнутой задней двери полицейской машины и с наглой, жесткой ухмылкой смотрел на него.
– Мы ведь знаем, зачем мы здесь, так? – спросил он, не обращая внимания на окрики полицейских, пытающихся заставить его молчать.
Устинов коротко кивнул.
– Я хочу, чтобы ты знал, мент. – Смолянский оскалил зубы, то ли пытался улыбнуться, то ли демонстрировал презрение. – Девка ни в чем не виновата.
– Что ты имеешь в виду? – громко спросил Сергей.
Он сделал предостерегающий взмах рукой, пытаясь остановить полицейских, хватающих за голову Смолянского и пригибающих его к машине. Пришлось даже достать полицейское удостоверение, которым его снабдил Кадашов перед отлетом.
– Оно не фальшивое… почти, – ухмыльнулся Кадашов, вручая ему удостоверение. – Оно твое. Правда, с перебитым сроком действия. Это для местных. На всякий случай.
Сейчас был как раз тот самый случай. До этого Устинов не достал его ни разу.
Удивительно, но помогло. Один из полицейских, тот, что был выше чином, повертел в руках его удостоверение, кивнул, возвращая. Потом ткнул пальцем в свои часы и показал пятерню.
Понятно. Ему дали пять минут.
– Говори. – Он подошел почти вплотную к Смолянскому, глянул жестко. – Говори!
– Она ни в чем не виновата, – повторил тот. И добавил: – И я ни в чем не виноват.
Прошла минута.
– Конкретнее! Конкретнее, Смолянский! – прикрикнул на него Сергей, вспомнив свой допросный голос.
– Она не брала денег.
– Каких денег?! – У него сделалось больно под левой лопаткой. – Денег Кадашова?
– Да. Она их не брала.
– А куда… Они что, у вас пропали?!
Смолянский кивнул.
– Бабки пропали, камни, и подельники мои пропали. Мы до последнего с братом думали, что все у нее. – Он кивком указал на вылизанную от снега брусчатую дорогу. – Но она пустая. Нет у нее ничего.
– Так все может быть у подельников. У твоих подельников! Они же пропали, сам сказал. Спрятались.
– Так не прячутся. Ты же мент, понимать должен. Нет их.
– Тогда кто? Кто все забрал?
Вот честно, его сейчас это меньше всего интересовало. Он спешил. Спешил к девушке, которую обязан был спасти. Спросил по привычке, по привычке полицейского – докапываться до истины.
– Думал даже на брата, прикинь! – фыркнул зло Смолянский, выругался и плюнул себе под ноги, обутые в гостиничные тапки. – Он клянется, что нет. Памятью матери клянется. А это святое. С этим не шутят.
– Тогда кто?
– Кто-то еще был. Кто-то еще… Ищи! Ты же у нас мент! Да, и это, чуть не забыл.
Все, пять минут прошло. Растопыренная пятерня местного копа снова легла на макушку Смолянского и придавила.
– Я не трогал старика! – успел крикнуть Смолянский. И заорал уже через дверь, которая захлопнулась: – Я был у него, да! Но когда я уходил, он был жив и здоров. Найди его, мент! Найди!..
Кого он должен найти? Того, кто присвоил себе украденные у Кадашова деньги? Или того, кто тронул старика? Так, стоп! Какого старика?!
Боль под левой лопаткой сделалась невыносимой. Ему пришлось даже остановиться и несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть.
Петри?! Кто-то навредил Петри?! Да чтоб вас…
Он снова побежал. Мелко перебирая ногами, чтобы не растянуться на скользкой мостовой, широко размахивая руками и тяжело, с присвистом дыша.
До дома Ирве он добежал за пятнадцать минут, хотя обычно эта дорога занимала у него почти полчаса. Отметил, что следы на снегу от машины доктора возле дома и гаража свежие. Дома его нет. Сергей остановился у двери, подышал. Занес крепко сжатый кулак, намереваясь постучать, и не успел. Дверь распахнулась. На пороге стояла Таня, правильнее – Лилия.
– Здравствуйте. Зачем вы здесь? – выпалила она странным надтреснутым голосом.
Она очень высокая, подумал он тут же, оглядывая ее с головы до ног. Чуть ниже его. Стройная. Сильная. Ну да, да, он тут же вспомнил о собранной им информации о Лилии Майковой. Девушка активно занималась спортом. Любила походы, часто ходила с группой единомышленников в горы. И бегала она очень хорошо. Охрана Кадашова не сумела ее догнать три с лишним года назад.
Зачем он об этом думает сейчас? Соизмеряет ее силы с тем, что собирается ей предложить? А что он может ей предложить? Пробраться на частную охраняемую территорию и угнать вертолет?
Идиот! Майкова, по его сведениям, не управляла вертолетом. Во всяком случае, об этом никому не было известно. Он не управлял им тоже. Пуститься вплавь через море к материку они не смогут. И не смогли бы туда доплыть, даже если бы не было шторма. Слишком далеко. И береговая охрана догнала бы их, будь у них даже лодка.
Что?! Что он мог ей предложить?
– Послушайте меня!
Устинов шагнул вперед, встав так, чтобы она не смогла укрыться в доме, захлопнув дверь перед его носом.
– Послушайте, Таня… – Он еле сдержался, чтобы не назвать ее настоящим именем. Побоялся спугнуть. – Нам с вами надо бежать!
– Нам. С вами, – откликнулась она эхом, не спросила, нет, просто повторила за ним следом. Безо всякого выражения. И вдруг вскинула на него взгляд. И произнесла: – А куда?
– Нам надо бежать в Россию. – Устинов упрямо нагнул голову. – Там я смогу вас спрятать.
– У Кадашова в подвале? – хмыкнула она и скрестила на груди руки. – Вы ведь должны выполнить его приказ. Должны доставить ему меня. Так?
– Приказ? Да… Да, наверное, должен выполнит его приказ. Но не могу.
– Почему? – снова безо всякого выражения.
– Потому что я не верю в вашу виновность. Он, к слову, тоже уже сомневается. Ну и еще, потому что я, наверное, плохой исполнитель.
– Что же вы, Сергей, деньги берете, а приказы не выполняете? Или вы все врете? Врете мне?
Усмешка? Упрек? Она сделала короткий шаг назад, уронила руки вдоль тела и вдруг схватилась правой рукой за дверь.
«Сейчас захлопнет, – мелькнуло в его мозгу. – И я не успею убедить ее. Не сумею защитить».
– Погодите, Погодите, Лилия, – вырвалось у него. – Я вас не обманываю. Я правда хочу вас защитить. Но сделать это смогу только в России. На своей территории. У меня остались друзья. Я смогу вас спрятать.
– А что потом?
– Когда Кадашов со всем разберется, он сможет вернуть вам…
– Что?
– Он сможет вернуть вам вашу жизнь, Лиля, – вырвалось у него. Он почувствовал отчаяние. – А сейчас мы должны бежать.
– Зачем, Сергей? Не проще ли мне здесь дождаться, когда Кадашов прозреет? И вернуться, уже прощенной им?
– Так он не станет ждать. Он может прислать сюда людей, и вас депортируют, как опасную преступницу. Смолянского уже взяли. Я только что видел, как его сажали в машину двое полицейских.
– Смолянский у нас кто?
Она перестала дергать дверь, обняв себя руками. Ей, наверное, стало очень холодно. Тонкие трикотажные штанишки до щиколоток, махровые носки и футболка с длинными рукавами не могли спасти ее от пронизывающего ветра с моря. У нее побелели щеки, заострился кончик носа. На какой-то момент ему пригрезилось ее прежнее лицо, проступившее сквозь побледневшую от холода кожу. Он даже зажмурился и потряс головой.
– Что? – шепнула она, еле шевельнув губами. – Вы тоже это увидели?
И он не стал разыгрывать непонимание. И кивнул:
– Да. Увидел.
– Я тоже иногда это вижу. И тогда мне кажется, что я схожу с ума. – Ее взгляд сделался почти безумным. – И хочется запустить ногти в плоть и рвать ее, рвать… Заходите, Сергей. Пора поговорить без дураков.
Он вошел в дом, запер за собой дверь. Даже цепочку накинул. Снял с себя куртку, ботинки с налипшим на них мокрым снегом. И пошел за ней в кухню.
На обеденном столе стояли две чашки горячего шоколада. В центре стола блюдо с шоколадным печеньем.
– Это для Петри – кивнула она на вторую чашку, взяв свою в руки. – Только он не придет.
– Почему?
– Он почти каждое утро приходил ко мне. Пить горячий шоколад, который я готовила по рецепту матери Олега. Вы пробуйте. Он не придет.
Сергей сел к столу, но к чашке не притронулся. Все внутри у него ныло. Что там Смолянский кричал насчет старика? Что он не трогал его? Что когда он уходил, Петри был жив и здоров? Что же случилось после? Случилось все же?!
– Почему он не придет, Лиля? – Он больше не хотел прятать ее за ее фальшивым именем.
– Потому что его, скорее всего, больше нет. – Она приложила ладонь ко лбу и всхлипнула. – Была полиция. У него в доме. Ночью. А сначала там был этот человек. Тот самый русский, который высадился на берег следом за вами. Как, вы сказали его фамилия?
– Смолянский.
– Но сюда он приехал под другим именем. – Ее плечи вздрогнули, она закончила уже сквозь слезы: – Хотя сюда почти все мои соотечественники так приезжают. Вы-то хоть Устинов? Вы Сергей?
– Да. Это мое настоящее имя. – Он покосился на чашку Петри. – Что случилось у старика, Лиля? Что случилось ночью?
– Вы ведь были у него вчера, так? Он говорил мне, что у вас с ним намечается ужин. Вы были в его доме вчера, Сергей. – Она резко повернулась, посмотрела настороженно, зло, слезы заливали ее бледные щеки.
– Да, был. Мы ужинали. Говорили о вас. Он просил мне вам помочь. Он очень хорошо к вам относится, Лиля. Не верит, что вы способны совершить зло.
– Я его и не совершала. И Петри верил. Хотя мы ни разу почти не говорили об этом. Я чувствовала это в нем, вот здесь. – Она приложила руку к сердцу. – Он был очень хорошим.
– Почему был?! Почему?! Что случилось ночью, Лиля?!
– Я не знаю. Но, скорее всего, это тот самый человек, который приехал сюда за вами следом. Он убил Петри.
– Убил?! – Устинов даже закашлялся, сорвав горло одним страшным словом.
– Да, скорее всего, Петри больше нет. Его вообще нигде нет. В доме все в крови, – она прошлась кончиками пальцев по щекам, смахивая слезы. – Петри хотел избавить меня от него. Он утверждал, что этот человек приехал сюда по мою душу. И Петри хотел… Он хотел воспользоваться штормовой погодой, чтобы… В общем, тот человек, видимо, его опередил.
– Как обнаружили? Как полиция приехала, почему?
– Полицию вызвала я. – Она прислонилась к рабочему столу, сморщившись так, будто у нее болело все внутри.
– Что вас заставило это сделать?
– У него в доме горел свет. Долго горел. Я ждала Олега. Он задерживался. Я не могла уснуть. А свет все горит и горит. Мне не очень хорошо было видно, но все же видно было, – заговорила она отрывисто, уставившись в кухонное окно. – Я начала ему звонить. Он не отвечал. А раньше он всегда отвечал. Всегда. Я позвонила Олегу, спросила совета. Он велел сидеть дома и не высовываться. Сказал, что не может пока приехать. Много пострадавших. Но я все равно оделась и пошла. Пошла к соседнему дому. Свет так и горел в окнах. И дверь… она была настежь! Намело много снега в прихожую. И это беда. Я сразу это почувствовала. Позвала его. Еще и еще раз. Он не отвечал. Я вошла в дом, прошла на кухню, свет горел именно в кухне. А там все в крови. И мебель. Все перевернуто, разбросано. Это так жутко, Сергей. Это так жутко!
Она согнула пальцы в кулачки, прижалась к ним щеками. Ее трясло. Взгляд как приклеенный нацелился на окно.
– И тогда я бегом бросилась обратно. Сюда. Домой. Заперлась. А потом вызвала полицию.
– Они быстро приехали? – с сомнением в голосе спросил Устинов, вспомнив ночной ураган.
– Да. Почти сразу. Петри был их коллегой, хоть и бывшим. Они все обыскали. Тела не нашли. Зато нашли след крови. Его припорошило снегом. Но его все же нашли.
– Где?
– На пирсе. В самом начале пирса. У его основания. – Она громко заплакала, выкрикивая: – Его убили и сбросили в воду! В шторм! Зная, что тела не найдут никогда. Это тот человек, о котором вы сказали. Как его фамилия? Смолянский?
– Да. Откуда вы знаете, что это он? Что это был он?
– Я видела его. Через окно. Когда вы уходили, я видела вас тоже. А потом был этот человек. Он прошел тем же путем до соседнего дома.
– И вы видели, как он входил?
– Нет. Я просто видела, как он шел к дому Петри. И все.
– Вы сказали об этом полиции?
– Разумеется.
«Поэтому его и арестовали, – подумал Устинов. – Странно, что спустя какое-то время, а не сразу. Может, Смолянского не было в номере гостевого дома?»
– И вы сразу решили, что он совершил зло?
– Да.
– Почему?
– Потому что он уже однажды его совершил. На моих глазах, – еле слышно произнесла она и резко повернулась к нему спиной. – На моих глазах они убили Ивана. И еще кого-то из охраны Кадашова. А потом погрузились в две машины и уехали.
– Зачем вы туда пошли?
Устинов смотрел на ее узкую спину, обтянутую тонкой футболкой, худенькие плечи, вздрагивающие от слез или пережитого ужаса, и понимал, что он ни за что не отдаст ее на растерзание. Никому! Ни Кадашову, ни кому-то другому. Пусть даже ему придется совершить для этого что-то нехорошее.
– Куда – туда? – уточнила она, громко двинув носиком. – В соседний дом? Или на место преступления три года назад?
– И туда и туда. – Устинов покосился на чашку шоколада, затянувшегося пленкой, встал, подошел к девушке почти вплотную. – Что погнало вас туда? Вас могли убить, Лиля.
– Где?
– И там и там. Три года назад вы были на линии огня. Вчера вы могли наткнуться на убийцу. И он не оставил бы вас в живых. Вы видели, как Смолянский возвращался от дома вашего соседа?
– Нет. Но я что-то слышала.
– Что?
– Гул мотора. Слабо различимый в такой шторм! Но все же слышала. Первый раз я услышала его через какое-то время, как прошел этот человек к дому Петри. Может, через двадцать минут. Может, чуть позже. А потом почти сразу снова.
– Машина подъехала и уехала?
Он смотрел на ее волосы, рассыпавшиеся по плечам. Вдыхал ее запах. Запах свежести и цветов. Так пахло мокрым от дождя цветочным лугом. Интересно, она помнила это? Помнила родные места? Или постаралась все стереть из памяти, чтобы не терзать душу.
– Машина, да. Но потом это было что-то другое. Звук такой ревущий. Как… Да, скорее всего, снегоход. Мне напомнило это работающий двигатель снегохода. Или показалось?
Она обернулась и глянула странно, будто удивилась, что он так близко. И он шагнул назад.
И тут же вспомнил, что Смолянский клялся в своей невиновности. И если он прошел к дому Петри пешком, то кто мог потом подъезжать туда на машине? Туда можно было подъехать, минуя подъездную дорогу, пролегающую мимо дома Ирве. Это он знал. Машина. Потом снегоход.
– У кого на острове есть снегоход? – спросил Устинов.
– У многих. Это важный вид транспорта при таких климатических условиях. Даже у нас есть. Правда, стоит без дела. Мы им не пользуемся. Он остался от родителей Олега.
– Но его точно не было у Смолянского. – Устинов приложил указательный палец к губам и спросил: – Вы видели, как Смолянский уходил от дома вашего соседа?
– Нет.
– Как же так? – удивленно округлил он глаза. – Меня видели, а его нет? Вы же видели, как он шел к его дому?
– Я видела, как он шел к дому, а как возвращался, не видела.
– Просмотрели?
– Вряд ли. Я почти не отходила от окна.
– Тогда что у нас получается? – Он заходил по кухне, сжимая и разжимая пальцы, словно разминался перед серьезной схваткой. – Он прошел к дому Петри дорогой, которая пролегает мимо вашего дома. А возвращался оттуда другой дорогой. Той самой, по которой к дому бывшего шерифа подъехала машина.
– И снегоход, – напомнила она.
– И снегоход, – подхватил он. – Значит… Значит, он мог увидеть, кто подъезжал и на машине, и на снегоходе. И может нам это сообщить. Если только кто-то из них не был его соучастником. Но в это слабо верится. Он на острове недавно. Вот что…
Он замер посреди ее кухни. Посмотрел на дверь.
– Нам надо поговорить с ним.
– С кем? Со Смолянским?! – ахнула она и отшатнулась. – Ни за что! Этот человек – убийца! Мне не о чем с ним разговаривать! И хорошо, что его арестовали. Я хотя бы теперь могу вздохнуть спокойно. Хотя бы на какое-то время.
– Хорошо, тогда я поговорю с ним сам.
И он ушел.
Обратная дорога от дома Ирве заняла у Сергея гораздо больше времени. Он теперь не бежал. Он медленно шел, обдумывая, как ему убедить местных полицейских дать ему возможность переговорить со Смолянским. Он не знал языка. Петри, который мог бы быть в этой ситуации полезен, исчез. Подозревают, что его уже нет в живых. Думать так Устинову не хотелось. Он все еще надеялся, что крепкий старик сумел обмануть судьбу, сумел обмануть злоумышленника или злоумышленников, если их было несколько, и просто где-то прячется. Или водит всех за нос. Или намеренно сделал так, чтобы Смолянского арестовали.
А что? Он изо всех сил старался помочь своей соседке. Почему ему не провернуть такую сложную операцию по ее спасению?
Подходя к полицейскому участку, Устинов даже немного повеселел. Но радовался преждевременно. Один из местных копов, неплохо говоривший по-русски, услыхав его версию, отрицательно мотнул головой. И постучал растопыренной ладонью по тонкой папке с бумагами.
– Здесь уже есть заключение эксперта.
– И что оно гласит?
Устинов сидел перед ним на стуле по другую сторону стола, теребя в руках свое фальшивое удостоверение.
– Это кровь шерифа. И в доме, и на пирсе. У нас в базе остался ее образец. Так положено, – дозируя фразы, пояснил местный полицейский. Он тут же кивком указал в сторону узкого коридора, где располагались камеры предварительного заключения. – Этот человек был у него. Они повздорили. Он его убил.
– Он признался?
– Нет. Но это вопрос времени.
– Вы депортируете его в Россию?
– Нет. Его будут судить по местным законам, – удивленно округлил глаза говоривший. – Он убил здесь.
– Послушай, коллега. – Устинов вымученно улыбнулся. – Ты не мог бы мне позволить задать ему несколько вопросов?
Он не раскрыл всех карт. Не сказал, что Смолянский давно в розыске в России. Потом. Не сейчас.
– Что за вопросы? – Местный полицейский сразу насторожился. Склонил голову к плечу. – Ты пытаешься ему помочь?
– Нет. Мне надо найти старика. Живым. Я надеюсь, что он…
– Это вряд ли, – выкатил нижнюю губу полицейский, пригладил светлые волосы на макушке. – Его нет. Иначе он бы объявился.
– Позволь мне поговорить со Смолянским.
– С кем?! – глаза полицейского снова по-совиному округлились. Он заглянул в папку. – Серегин. Это Вадим Серегин. Ты что-то перепутал, коллега.
И он почти счастливо улыбнулся.
Если честно, этот русский с удостоверением полицейского его напрягал. Если бы не его удостоверение, его запросто можно было бы тоже отправлять в камеру к его соотечественнику.
Он, кажется, прибыл на их остров, чтобы разыскать сестру? Не нашел. И сразу начал осматривать остров, чтобы привлечь сюда туристов из своей страны. И снова не вышло у него. Он сблизился с семейством Ирве и их соседом, в результате сосед пропал, а его дом залит его собственной кровью.
К этому русскому тоже были вопросы. И один из них: почему он называет арестованного другим именем?
– Вот. Он в розыске.
Устинов со вздохом выложил перед полицейским затертый на сгибах портрет Смолянского, сделанный в профиль и анфас. И повторил:
– Он у нас в розыске.
– По делу? – задал лаконичный вопрос местный коп, вертя в руках бумагу с физиономией арестованного им лично человека.
– По делу о разбойном нападении, повлекшем за собой смерть двух и более лиц, – процитировал статью Уголовного кодекса Устинов. – Серьезное преступление. Если учесть, что он ранее был судим, то ему запросто может грозить высшая мера наказания.
– Расстрел? – ахнул полицейский.
– У нас мораторий на смертную казнь. – Устинов осторожно вытянул из его рук свою бумагу. Снова свернул ее и убрал в карман куртки. – Ему светит пожизненное заключение.
– Поэтому он оказался здесь под другим именем! – догадливо улыбнулся полицейский.
– Думаю, да, – ответил ему напряженной улыбкой Устинов.
– Он скрывается от правосудия! О-го-о-го! – издал он какой-то победоносный клич. – А шериф… Шериф как-то узнал. У него в России родственники. Они гостят здесь иногда. Тоже коллеги. О-го-о-го! Вот и мотив! Вот и мотив…
Он уставил в сторону коридора, где располагались камеры предварительного заключения, задумчивый взгляд. На его бледном лице застыло странное выражение. Смесь радости и неуверенности. Он будто боялся поверить в удачу. Будто боялся проиграть, хотя ставки, казалось, были высоки и беспроигрышны.
– Ты приехал за ним?
Полицейский глянул на Устинова, почти нежно поглаживая папку с начатым делом, в которой и было-то всего восемь листов. Это были протоколы осмотра места происшествия, допроса подозреваемого и краткий отчет лаборатории.
– Ты приехал, чтобы арестовать его и отправить в Россию, – уже не спрашивал, просто говорил он, будто сам с собой. – Чтобы судить там. Но он снова сотворил зло. Может, намеренно. Сидеть в нашей тюрьме гораздо удобнее, чем в вашей.
В последних словах было много пафоса, но Устинов не стал протестовать.
– Ты хотел допросить его. О чем? Что за вопросы? Это касается старого преступления?
Устинов нехотя кивнул.
Полицейский, чин которого ему не удавалось распознать, поскольку он не разбирался в их погонах, снова погрузился в размышления. Думал гораздо дольше, чем Устинов ожидал.
– Хорошо, – наконец кивнул он. – Я разрешу тебе с ним поговорить. Но чтобы в рамках. Международный скандал мне не нужен.
Ого! Вот он, оказывается, до чего успел додуматься.
Он вытащил из ящика стола огромную связку ключей, издали напоминающую металлический шар. Прицепил к поясу дубинку. Встал и кивком позвал Устинова за собой. Они друг за другом пошли узким коридором к самой последней, четвертой двери по левой стороне. Ловко перебирая в руке громадную связку ключей, полицейский выбрал нужный, вставил в замочную скважину и несколько раз повернул. Тяжелая толстая дверь распахнулась бесшумно.
Узкая комната с единственной кроватью и зарешеченным маленьким окошком под потолком. Откидной столик, табурет, привинченный к полу. На нем, опираясь о стену, сидел сейчас Смолянский с крепко закрытыми глазами.
– Встать! – приказал ему полицейский, входя в камеру.
Смолянский открыл глаза, медленно поднялся. Улыбнулся Устинову почти как другу.
– Руки за спину!
Смолянский послушно сцепил руки за спиной.
– Отвечать на вопросы! – излишне громко и свирепо приказал местный коп.
Смолянский едва заметно кивнул, не сводя взгляда с Устинова.
– Спрашивай, мент, – процедил он сквозь зубы.
– Кто такой брат? – спросил Устинов.
– Брат – это, мент, родственник такой. Ты не знал? – Он хамовато хмыкнул.
– Ты часто звонишь ему, кто он?! – повысил Сергей голос.
– А тебе-то чё? Ты кто тут вообще? Тут они вот рулят, – указал он кивком на местного полицейского, угрожающе поигрывающего дубинкой. – Ты вопросы по существу мне задавай.
– Я и…
– По существу вопроса, который случился вчера, а не три года назад, – перебил его Смолянский.
– Хорошо, – тут же смирился Устинов, поняв, что только время потеряет, пытаясь заставить его сдать подельника. – Надеюсь, ты понимаешь, что тебя могут осудить по местным законам за убийство бывшего шерифа.
– Все лучше в здешней тюрьме сидеть, чем в нашей, там-то мне вышка светит. Разве нет? Чего молчишь, мент?
– Тем более не пойму, чего ты ломаешься, – проворчал Устинов, опираясь плечом о шершавую бетонную стену камеры. – Тебе что здесь тюрьма, что там. Здесь тоже не два года дадут. А по совокупности – лет сорок пять.
– А чё это по совокупности-то? Я ничё такого тут не делал.
– А по поддельным документам таможенный контроль ты прошел? А покушение на убийство ты планировал?
– Блин… – Смолянский обреченно вздохнул, тяжело глянул в его сторону. – Какое покушение? Не трогал я никого. И не собирался. Хотел девку немного потрясти. Узнать хотел, куда наши бабки с камнями подевались.
– Не вышло? Бывший шериф встал на пути? Он помешал тебе осуществить твой замысел?
– Не вышло у меня, мент. У тебя не вышло. Не получилось приказ Кадашова выполнить. Чё девку-то не сдал ему? Втюрился, что ли? – Смолянский противно хихикнул. С пониманием прищелкнул языком. – Она того стоит, мент. Она шикарная, не спорю. Только пустая. Если ты хотел чё-то срубить, кроме ее красоты, то твоя затея говно.
– В каком смысле?
Устинов устал, вспотел в жаркой камере. Смолянский стоял перед ним в одной футболке и пижамных штанах. Полицейский был в кителе. А он парился в теплой куртке, толстом свитере и ботинках на толстой подошве. Он не терпел, когда по спине ползли капли пота.
– Денег у нее нет. Пустая она. Просто бежала от страха тогда, три года назад. И все. Вы все ошиблись. Мы все ошиблись. И я, как дурак… шел туда, куда мне указывали. – Смолянский опустил голову, выпалив длинное матерное ругательство.
– Кто указал, Иван?! Кто?
– Это неважно, мент. Уже неважно. Брата я тебе не сдам, а вот по шерифу могу информации подкинуть. Но это если мне местный коп позволит передачку в камеру передать.
Смолянский и Устинов уставились на местного, продолжавшего поигрывать с дубинкой. Дубинка пару раз взлетела и опустилась на его раскрытую ладонь.
– Передачку? – повторил он с акцентом.
– Да. Пожрать, в смысле, – умоляюще глянул на него Смолянский. – Девчонка одна принести должна. Здешний харч никуда не годится. А взамен я скажу, что видел вчера вечером, когда выходил от вашего бывшего шерифа.
Коп задумался.
Передачка от дочери хозяина гостевого дома уже час, как лежала под его столом, издавая умопомрачительные запахи. Такие умопомрачительные, что он не выдержал и запустил туда руку. А когда вытащил, то в ней оказалось сразу две кулебяки. А потом еще и бутерброд с домашней колбасой. Конечно, он не все съел. И там много еще чего осталось, в том пакете, что принесла запыхавшаяся дочь хозяина гостевого дома. Но хотелось-то все это доесть самому. И в мыслях не было отдавать это русскому.
А теперь он требует сделки. Обещает информацию в обмен на еду. И это не такие уж суровые условия, которые он не смог бы выполнить и за которые получил бы нагоняй от высшего начальства.
– Хорошо, говори. Будет тебе еда.
– В общем, так. Я сяду? – Он с мольбой глянул себе за спину, на табурет, привинченный к полу.
– Еще как сядешь, Ваня, – с ласковой угрозой в голосе пообещал Устинов.
Полицейский кивком позволил.
Смолянский сел. Положил руки на откидной столик, намертво приделанный к стене.
– В общем, я вчера был у доктора.
– Заболел, Ваня? – ухмыльнулся Устинов.
– Будешь зубы скалить, мент, попрошу, чтобы меня оградили от твоего присутствия, – пригрозил Смолянский, издевательски скалясь. Посмотрел на копа. – Я вчера вечером был у вашего доктора.
– Ирве?
– Да. У него.
– Зачем? – Дубинка угрожающе зависла в воздухе. – Проблемы со здоровьем?
– Нет. Мне нужно было задать ему несколько вопросов.
– Каких вопросов? – удивился местный коп.
– Это касалось его жизни в России. Он же жил там. Знаете?
– Да, – кивнул коп.
– Были вопросы к нему. О его жене. Она же тоже русская, знаете, да?
– Да, – последовал еще один кивок.
Устинов напряженно молчал. Он уже пожалел, что напросился на допрос. Если этот Смолянский будет много болтать, ему не удастся защитить Лилию! Уже от местного правосудия не удастся защитить. Это худо.
– В общем, когда я пришел к вашему доктору, у него в кабинете был этот старик.
– И что? – Губы копа презрительно выгнулись. – Он старый. Просто заболел.
– Они ругались.
– Ругались?
– Да.
– О чем?
– Я не понял. Они то на русском болтали, то на вашем местном. Но ругались прилично. Несколько раз называли жену доктора по имени. Когда старик вышел, а я зашел, доктор стоял с красным лицом. И он был в бешенстве.
– Что это доказывает? – вставил Устинов. – Это как-то тебя оправдывает?
– Имей терпение, мент. – Смолянский кивнул на местного полицейского. – А то попрошу оградить меня от твоего присутствия.
– Дальше! – рявкнул Устинов.
– Я переговорил с доктором. О чем – не скажу. – Он с вызовом вскинул подбородок. – Это к делу вашего старика не относится. Я узнал, что хотел. И ушел.
– Куда?
– Я пошел к старику. Не сразу. Через час, наверное. Я зашел к нему. Хотел поговорить. Но он выгнал меня. Не дал слова сказать. – Смолянский равнодушно подергал плечами. – Его право. Он местный. К тому же я перепугался, что он окочурится прямо при мне.
– В каком смысле?
– Мне показалось, что ему плохо. Лицо красное, глаза мутные. Еще он пошатывался.
– Он страдал высоким давлением, – с сожалением обмолвился местный полицейский.
– Может, и инсульт саданул, кто знает. Может, доктору и не пришлось особенно с ним возиться. – И Смолянский гаденько рассмеялся.
– Доктору? Ирве? – полицейский шагнул к Смолянскому, саданул с силой дубинкой по столику. – Что Ирве? Почему Ирве?
– Да потому что он подъехал к дому старика, когда я оттуда вышел.
Устинов переглянулся с местным полицейским.
– На чем? – уточнил Устинов.
– На тачке на своей. Она и у больнички стояла. Я ее узнал.
– Он подъехал к дому шерифа и что?
– В дом к нему вошел.
Устинову очень хотелось схватить Смолянского за шиворот и приложить как следует о стену. Прямо о ее грубую бетонную поверхность. Расцарапать его морду, сделавшуюся за три года холеной и еще более симпатичной, чем была.
– Я хотел уйти, но тут еще один персонаж подкатил на снегоходе, – улыбнулся Смолянский. – Только он к дому не поехал. Увидал машину доктора, снегоход заглушил и в укрытие его откатил. Там выступ такой каменный есть.
– Есть, – согласно кивнул коп. – Что было дальше?
– А дальше я ушел. Чего мне ждать-то? Приключений на зад? И так они случились! Я ушел.
– Кто был тот человек, что приехал на снегоходе? – спросил Устинов.
– Я его не крестил. Не знаю, – последовал ответ, сопровождаемый наглым взглядом. – Удивился, чего это он прячется, раз приехал. И ушел.
– Пока ты там был, доктор не выходил из дома?
– Не видал.
– И человек на снегоходе в дом не заходил?
– При мне нет. Просто откатил заглушенный снегоход за скалу и затих. А я-то тоже прятался в этот момент. Подумал, что не резон мне тут светиться, и свалил.
– Хорошо… – Коп сложил губы трубочкой, погремел дубинкой по столу. – Машину доктора знаешь. Номер снегохода видел?
– А как же! – победоносно улыбнулся Смолянский. Положил руки на стол и забарабанил по нему растопыренными пальцами. – Но его я сообщу только после того, как пожру!
